12 сентября. А. Б. Турецкий

По дороге в прокуратуру Турецкий заехал в областной штаб ГО – справиться, куда именно не пропустил его наряд ОМОНа. «Важняку» дали исчерпывающий ответ: в квадрате 44–61 находится областной могильник радиоактивных отходов, использовавшийся в период с 1952 по 1979 год. Сейчас на нем проводятся плановые регламентные работы.

В кабинете Турецкий застал идиллию. Лия подтягивала хвосты по своим старым делам: он узнал несколько папок – видел раньше у нее на столе. Задержанный, а правильнее сказать – насильно удерживаемый Антон Крамаренко пристроился в углу с томиком Грэма Грина.

– Оставался без присмотра? – сердито спросил Турецкий у Лии, хотя настроение у него впервые за последние сутки было приподнятым.

– Нет. При библиотечном обслуживании гражданина Крамаренко соблюдались все меры предосторожности.

Какие именно, он уточнять не стал.

– Перебазируйтесь в ваш кабинет, Лия Георгиевна, вместе с гражданином Крамаренко. Еще максимум на полчаса.

– Мораторий на еду и напитки отменяется? – умоляюще протянул упомянутый гражданин.

– С соблюдением мер предосторожности! – смилостивился «важняк».

– А разве это не произвол?

– Как хотите. Оставайтесь без ужина. Живо на выход!

Снедаемый нетерпением, Турецкий с трудом дождался, когда они покинут кабинет, и, едва закрылась дверь, набрал номер Лемеховой.

– Ксения Александровна? Совещание уже закончилось?

– Да, еле высидела, – ответила она таким бодрым голосом, как будто с удовольствием прозаседала бы еще неделю без перерыва.

– Слава богу! Я уже просто извелся!

– Что-то случилось? Кстати, почему опять Александровна?

– Форсмажорные обстоятельства. Вам необходимо срочно явиться в прокуратуру, очень желательно, чтобы вас сопровождал юрист, которому вы можете доверять. У вас в «Медее» есть юрист?

– Конечно. А в чем дело, вы можете объяснить?

– У меня есть ряд вопросов, касающихся вашей деятельности.

– Секундочку, Александр, раз уж форсмажорные обстоятельства, Борисович! Так кто мне нужен, адвокат или штатный юрист «Медеи»? Объяснитесь, будьте добры. Это допрос? В связи с чем? Где повестка?

– Повестку я вам вручу на месте. Юрист фирмы, если хотите, будет также вашим личным адвокатом. И не задерживайтесь, пожалуйста! Вы сможете подъехать в течение получаса?

– Ну-у не знаю, не знаю, Александр Борисович! – ответила Лемехова холодно. – Как-то мне все это не нравится. Давайте, наверное, официально. Так будет лучше.

– Так будет хуже! Ситуация выйдет из-под контроля, поверьте мне. В общем, приезжайте немедленно, я жду! – Он повесил трубку с твердым намерением не подходить к телефону до появления Лемеховой.

Она прибыла менее чем через десять минут, как будто перемещалась по городу в сопровождении почетного гибэдэдэшного эскорта с завыванием сирен по перекрытым для движения улицам. С ней был мужчина лет пятидесяти, рыхлый, с отвисшей губой, в массивных золотых очках, продавивших на носу глубокую вмятину, с принужденной улыбкой, скованной жестикуляцией и привычкой отводить глаза от собеседника.

– Геннадий Владимирович, – представила Лемехова спутника, – наш юрисконсульт.

Он надменно кивнул, брезгливо осмотрел стул, на котором весь день протомился Крамаренко, и счел нужным подтвердить:

– Геннадий Владимирович.

Турецкий спрятал усмешку, склонившись над внутренним телефоном:

– Лия Георгиевна, можете идти домой.

– А как же...

– Домой.

– Итак, Александр Борисович, – прервала молчание Лемехова, поскольку Турецкий преднамеренно не хотел начинать разговор первым, – мы прибыли по вашей просьбе.

– Вот именно, – кивнул юрисконсульт, – по вашей просьбе. Может, предъявите повестку?

– Предъявлю, – пообещал Турецкий, – в конце. Если попросите. Я думаю, когда вам станут известны все обстоятельства, вы предпочтете о ней не вспоминать.

– Я заинтригована, – сказала Лемехова бесстрастно, с постным выражением на лице, давая Турецкому понять, что спектакль ей наскучил и пора бы наконец перейти к делу.

Турецкий торжественно достал из ящика стола папку с показаниями Крамаренко, открыв на странице с чистосердечным признанием.

– Вас допрашивали в связи с этим?

Юрисконсульт, взяв папку, стал жадно читать, а Лемехова, взглянув одним глазом, подтвердила:

– Да. Но это был не допрос, а неофициальная беседа.

– При задержании и допросе нашего сотрудника, – язвительно добавил юрисконсульт, – были допущены все мыслимые процессуальные нарушения. Это не был арест, так как ему не было предъявлено постановление об аресте, и не было задержание, так как не была объяснена его причина. Это был насильственный захват. Ему не было предъявлено обвинение и не было сказано, в качестве кого он допрашивается – в качестве свидетеля или обвиняемого – и по какому делу. Мы не стали подавать жалобу в надзорные инстанции лишь потому, что сотрудники областной прокуратуры на следующий день сами принесли исчерпывающие извинения.

Турецкий отобрал у него папку и открыл в нужном месте.

– Вы забыли упомянуть еще об одном вопиющем нарушении, Геннадий Владимирович. Вот: чистосердечное признание гражданину Крамаренко подсунули и заставили подписать, угрожая избиением. Так?

– И это еще не все, его...

– Не все, согласен. Далеко не все. Признание напечатано на принтере «Медеи», оставляющем характерные следы. Хотите, расскажу, как все было на самом деле? Ваш сотрудник, причем не рядовой – руководящий, попался с фиктивными финансовыми документами в банке. Как говорится, на горячем, система не сработала, потому что первого апреля в банке была проверка. Как менеджер Антон Богданович, вероятно, хорош: пронырлив, общителен, легко входит в доверие к самым разным людям, умеет пудрить мозги деловым партнерам, пускать пыль в глаза и так далее. Но есть у него один недостаток: малость трусоват. Стоило его слегка припугнуть, и он раскололся. Потом вы надавили на все рычаги, его признание из дела изъяли и заменили другим. А потом и это подправленное признание дезавуировали объяснительной запиской. И, наконец, для того чтобы все было в ажуре, добавили еще одну.

– Это абсолютно бездоказательное заявление. – Юрисконсульт свысока посмотрел на Турецкого, но тут же по привычке отвел глаза.

Турецкий повернулся к Лемеховой:

– Агрегат, на котором все это напечатано, уже пару месяцев не работает. Но вы, Ксения Александровна, во время моего визита в «Медею» пытались отксерить на нем документы...

Лемехова чуть не лопнула от негодования:

– Фу, как не стыдно, Александр Борисович! До сих пор вы казались мне настоящим джентльменом. Вы предъявите мне уголовное обвинение в маленькой женской хитрости? Никак от вас не ожидала!

Юрисконсульт при ее словах заерзал на стуле, было видно, что он хочет что-то сказать, но в итоге он промолчал.

Турецкий поиграл толстой папкой с результатами плановой проверки деятельности «Медеи» и отложил ее в сторону.

– Давайте оставим пока ваши финансовые злоупотребления.

– Это инсинуация! – тут же вставил юрисконсульт. – Дело на Крамаренко, как вам известно, закрыто, а ни одна из проверок не выявила серьезных нарушений, достаточных для возбуждения уголовного дела. Вам не за что зацепиться, уважаемый Александр Борисович. И прекратите нас запугивать!

– Я никогда никого не запугиваю! – произнес Турецкий с достоинством. – Только предупреждаю, – он снова повернулся к Лемеховой, – Ксения Александровна, помните разговор между вами и вашим бывшим мужем Евгением Рыжовым, состоявшийся у вас в квартире и которому я оказался свидетелем?

Лемехова вспыхнула.

– Ну это уже ни в какие рамки не лезет, Александр Борисович! Вы еще вспомните перебранку в кафе с вашей помощницей, этой, как ее, просто Лией. Вы что, полиция нравов?! А если даже так – начните исправление нравов с себя! Это вы набились на приглашение. Я совершеннолетняя незамужняя женщина, вы тоже совершеннолетний, в чем, спрашивается, криминал?

– Александр Борисович! – прокашлявшись – как бы тактично, но на самом деле с незамаскированной издевкой, – подал голос юрисконсульт. – Давайте разберем все вопросы, относящиеся к деятельности «Медеи», а потом выясняйте с Ксенией Александровной ваши личные отношения вдвоем. Тут я вам не советчик.

Турецкий сделал жест рукой, предлагая ему остаться:

– Не спешите, Геннадий Владимирович! Все это имеет непосредственное отношение к деятельности «Медеи».

– Каким образом?

– Сейчас увидите. Итак, Ксения Александровна, я повторяю свой вопрос: вы помните тот разговор?

– Да.

– И вас не удивило, что Рыжов без труда просочился мимо бдительной консьержки, как заправский Джеймс Бонд.

– Удивило и разозлило, если вы помните. Хотя он, если ему срочно нужны деньги, и не на такое способен.

– Объясняю для Геннадия Владимировича: Рыжов как бы невзначай проболтался, что милиция задержала какую-то машину со взрывчаткой в начале мая сего года и он едва сумел откупиться.

Юрисконсульт поднялся с самым решительным видом:

– Так! Ксения Александровна, с вашего позволения я откланиваюсь. Не желаю принимать участие в этой провокации. Александр Борисович, подпишите, пожалуйста, пропуск!

– Сядьте, – приказала Лемехова, даже не взглянув на него.

Он тяжело вздохнул, но сел на место, не посмев возразить ни слова.

– При последующем разговоре, – продолжил Турецкий, – Рыжов сообщил мне, что это была та самая машина, которая была брошена шестого мая неподалеку от здания обладминистрации, в чем огульно обвинили чеченских террористов, чтобы исключить из рассмотрения более вероятную версию: губернатор готовил покушение на Бутыгина и министра... Шангина, прибывшего в Златогорск на собрание акционеров медеплавильного комбината.

Юрисконсульт покрылся испариной, затравленно посмотрел на Лемехову и простонал:

– Может, я все-таки пойду? А, Ксения Александровна?

– Сидите, Геннадий Владимирович! – цыкнула она на него. – Не будьте размазней! Вы же сами сказали: Александр Борисович нас просто запугивает. На его собственном жаргоне – берет на понт. Это его главный и, похоже, единственный метод ведения допроса.

– Но заявление Рыжова, – как ни в чем не бывало продолжил Турецкий, – развеяло и эту версию. Машина со взрывчаткой просто оказалась в ненужное время в ненужном месте. Как ни странно, это – правда. Но если вспомнить, что тут замешан Рыжов, то в этом нет ничего удивительного. Удивительно другое: меня как будто нарочно пытались натолкнуть на ложный след и столкнуть лбом с губернатором. В результате погиб человек. Понимая, что таких совпадений не бывает, я поговорил с Рыжовым в неофициальной обстановке. И он сознался, что разыграть сцену в вашей квартире, а после, в нужный момент, рассказать, как все было с машиной на самом деле, заставили его вы.

– Снова бездоказательно, – произнес юрисконсульт устало, словно только что, во время последней реплики Турецкого, поднял штангу с рекордным весом. – Вам нужно детективные романы писать, Александр Борисович. Хоть вы и производите впечатление умудренного опытом человека, но позвольте все же дать вам совет...

– Да помолчите вы, Геннадий Владимирович! – повысила голос Лемехова. – Зачем я, по-вашему, Александр Борисович, пустилась в эти сверхсложные интриги? Чтобы скрыть вопиющие злоупотребления в деятельности «Медеи», которые не замечают только коррумпированные от ногтей до печенки златогорские чиновники? В начале разговора я сильно на вас разозлилась, но теперь мне вас даже жалко. Говорю вам совершенно откровенно: можете искать хоть до второго пришествия, никаких серьезных злоупотреблений вы не найдете. Может быть, всякую мелочь, но с кем не бывает, во всяком случае, совсем не то, на что вы замахнулись.

– А вот тут вы, Ксения Александровна, ошибаетесь. Я знаю, на чем зиждется ваша уверенность в себе: вы полагаете, что вытащить вас за ушко да на солнышко невозможно без введения военного положения в Златогорской области. Пока танки не начнут обстрел обладминистрации, а десантники не возьмут приступом здание заводоуправления на металлургическом комбинате, вам ничто не угрожает. Причем еще вчера это действительно так и было. Поэтому в сверхсложные интриги вы пустились, конечно, не по собственной инициативе, а по прямому указанию вашего покровителя.

– Жутко интересно, – фыркнула Лемехова, – просто апокалипсис в одном отдельно взятом субъекте Федерации. Геннадий Владимирович прав: вам действительно романы нужно писать. Только не детективные, а фантастические.

Турецкий никак не прореагировал.

– Но сегодня я кое-что откопал против вашего покровителя. Против того самого человека, с которым вы разговаривали при нашей с вами первой мимолетной встрече. Помните, я предупредил вас о форсмажорных обстоятельствах? Не пугал, а именно предупредил! На данный момент ситуация следующая: либо вы мне поможете спеленать его без шума, либо завтра, в крайнем случае послезавтра из Москвы прилетит крупнокалиберная бомба. И упадет догадываетесь куда?

– И куда же?

– «Неуд» по гражданской обороне. Прямо в эпицентр. Проще говоря, приедет комиссия – добрая половина Генеральной прокуратуры плюс МВД – и станет вокруг него копать. Причем начнет с «Медеи».

– Знаете что, Александр Борисович! – взвился юрисконсульт.

– Спасибо, Геннадий Владимирович, – прервала его Лемехова, – до свидания.

– Как хотите, Ксения Александровна!

– Вы мне очень помогли, Геннадий Владимирович, просто вам известны не все обстоятельства. Советую вам забыть об этом разговоре, если Александр Борисович не возражает.

Турецкий молча подмахнул пропуск, и юрисконсульт стремительно ретировался.

– Он действительно заставил меня это сделать, – сказала Лемехова самым милым голосом. – Если вы предоставите мне соответствующие гарантии, я подтвержу свои слова под протокол. Но не раньше чем он будет арестован и ему будет предъявлено обвинение. Вы ведь сказали, что откопали что-то против него. Могу еще добавить, хотя вы и так, наверное, догадываетесь. Он надзирал за «Медеей» не на общественных началах, а регулярно получал гонорар через счет юрфирмы «Прима-сервис», как бы за юридические услуги.

– Большой гонорар?

– Да уж побольше моего!

– Да?! И намного?

– Раз в десять.

– Хорошо. Спасибо, Ксения Александровна, я вас больше не задерживаю.

– Ваше дело.

– Простите? – не понял Турецкий.

– Можете думать обо мне что угодно, Александр Борисович, но мне жаль, что ваша торпеда своевременно не попала в эпицентр.

...Турецкий сонно смотрел на походную кофеварку и старательно гнал из головы все мысли. Настал момент сформулировать версии, выбрать наиболее перспективную и действовать, пока противник не нанес упреждающий удар. То, что противник на это способен, сомневаться не приходилось: Голик убит, какие еще нужны, дьявол их раздери, подтверждения?! Осталась самая малость: понять, кто противник. Кто стоит за Друбичем.

Лемехова ушла полчаса назад, но Турецкий все оттягивал и оттягивал начало мозгового штурма, надеялся на интуицию, ждал, что решение придет само собой. Вышел без всякой цели на улицу, купил в хлебном ларьке за пятерку приглянувшуюся плюшку в форме ящерицы с глазами-изюминками, получил на сдачу полный карман мелочи – пятьдесят десятикопеечных монет, тщательно пересчитал их, вернулся, поставил вариться кофе, специально сходив за водой как можно дальше. Кофе сварился. Озарение не наступило.

Ладно, надо думу думать, вздохнул Турецкий. Догадаюсь, кто злодей, и голову ему с плеч долой! Он откусил голову сдобной ящерице и запил ее кофе.

Кандидатов на должность генерального злодея всего два: Бутыгин и Соловьев. Турецкий оторвал два листка бумаги и написал на них фамилии. Кто-то из них, когда Вершинин наводил на комбинате порядок и учреждал «Медею», догадался использовать это в своих целях: подтолкнул полпреда к мысли, что нужно назначить соглядатаем за деятельностью Лемеховой и компании верного человека, а такой у Вершинина был только один – начальника охраны Друбич. А после наш искомый злодей руками Лемеховой Друбича прикормил и превратил в верного себе человека. Кто это мог сделать? Бутыгин мог – Турецкий положил на листок с его фамилией десять копеек, и Соловьев мог – тоже десять копеек.

Прошло некоторое время, и терпеть Вершинина по какой-то причине или по совокупности причин злодею стало невмоготу. Он дает Друбичу указание Вершинина устранить; тот во исполнение полученного задания портит мотор лодки, на которой Вершинин должен рыбачить (возможно, закладывает взрывное устройство?), но, поскольку не вполне доверяет лодочнику, готовит еще один вариант покушения, так или иначе связанный с Яковлевым. И умывает руки – едет на несколько дней в санаторий. Однако случается прокол: лодочник то ли струсил, то ли что-то заподозрил, если был не в курсе, и предупредил Вершинина о готовящемся покушении. Может, жадность одолела, решил, что Вершинин за информацию заплатит больше, чем Друбич за соучастие в преступлении, и нарушать закон не придется. Сказал лодочник Вершинину, что покушение готовит Друбич, или не сказал – неизвестно, поскольку содержание разговора мы знаем только со слов самого Друбича. Возможно, лодочник непосредственно про Друбича не знал, вряд ли тот действовал один, без помощников. Понятно только, что речь шла не про машину со взрывчаткой, а про испорченный двигатель лодки.

Короче говоря, Вершинин выдернул Друбича из его норы и повез разбираться. Друбич сказал на допросе: «Вершинин не был склонен доверять людям, иногда во вред делу. Но без крайней нужды он никогда свое недоверие не выказывал». Поэтому решил устроить Друбичу очную ставку с лодочником. Тогда Друбич каким-то образом дал знать Яковлеву или еще кому-то, что Вершинина следует убрать до появления на водохранилище. Возможно, вариант с лодкой вообще был резервным. Но присутствие Друбича и отсутствие свидетелей – охраны полпреда – на месте убийства нарушило план, Яковлев сыграл в событиях иную роль, не совсем ту, что ему изначально отводилась. Возможно, охрана Вершинина должна была расстрелять его на месте. Тогда бы все было шито-крыто. А так он понадобился Друбичу не только в качестве козла отпущения, но и в качестве живого свидетеля, который озвучит его версию происшествия.

После убийства Вершинина произошли четыре неприятных для Друбича события: во-первых, исчез лодочник – потенциально опасный свидетель, во-вторых, новый полпред Шангин назначил начальником охраны другого человека и Друбич стал не нужен хозяину, в-третьих, Игорь Яковлев по неизвестной причине, то ли не получив обещанного вознаграждения, то ли узнав, что Друбич больше не у дел и потенциально не способен выполнить каких-то иных обещаний, то ли просто пораскинув мозгами и сообразив, что мертвым он будет значительно приятнее Друбичу, нежели живым, стал строчить апелляции. И как следствие этого, в-четвертых, в Златогорске появился Гордеев. И Друбич придумал хитрый ход: запустил слух, что Вершинин готовил покушение сам на себя. Тогда показания лодочника и Игоря Яковлева против него обесцениваются: выходит, что он действовал по приказу прямого начальства. Наверняка у Друбича припасены доказательства, опровергнуть которые будет не так просто. Получается, погиб Вершинин в результате несчастного случая, произошедшего по его же, Вершинина, вине: нечего было играть с огнем. И разрушить все эти построения можно, только доказав связь Друбича с заказчиком – с хозяином. Пришли к тому, с чего начали.

Турецкий сварил еще кофе, доел «ящерицу» и, почувствовав прилив сил, снова вернулся к заброшенным листкам с фамилиями, на которых лежало по десять копеек.

Итак, Бутыгин или Соловьев? Можно попытаться понять исходя из действий Друбича. У его плана была вторая часть: доказать хозяину, что он ему по-прежнему необходим. Для этого хозяина нужно было напугать – при помощи столичного «важняка», а потом спасти. Для этого он подставил мне Рыжова и Осипова с их историей про машину со взрывчаткой. Реагировал на мои действия Соловьев – десять копеек. Но сходить за советом сам Друбич советовал к Бутыгину – и этому десюлик. Однако поход к Бутыгину, уже после того как люди Соловьева сели мне на хвост, даже если директор комбината ничего не сказал бы, мог Соловьева насторожить. Бутыгин – его главный противник, Соловьев мог заподозрить, что я плету против него интриги, – десять копеек. И все же неизвестно, на кого работают прокурор области и омоновский комбат – на Бутыгина или на Соловьева – и насколько Друбич способен контролировать поступающий к каждому из них поток информации о моей деятельности. По десять копеек обоим кандидатам.

Итого, сорок – тридцать в пользу Соловьева. А прижать Друбича нечем. И обратиться за помощью к одному из кандидатов в злодеи, чтобы свалить другого, нельзя: слишком велик шанс промахнуться. Раскрыться перед не тем человеком – погубить все дело. Кроме того! После убийства Голика вести переговоры с Соловьевым? Да никогда! То есть выбора нет, если обращаться – только к Бутыгину. Десять копеек ему – счет сровнялся. Но если противника загонят в ситуацию, из которой только один выход, значит, это ловушка. Значит, нужно развернуться, пока не поздно.

Ждать до утра! – принял Турецкий волевое решение, видя, что логические построения ничего не дают. Черт с ним, пусть империя нанесет ответный удар. А может, не успеет, может, Друбич еще где-нибудь проколется. Прокололся же он с Лемеховой и Рыжовым. А если ничего не получится, можно зайти с другой стороны – из высоких сфер. Разобраться, кто именно, Бутыгин или Соловьев приплачивал Друбичу. Это, конечно, невероятная рутина и бесконечные интриги, но зато можно не дергаться. Планомерно, бумажка за бумажкой все расковырять. Если хватит времени, пока наверху не договорятся по-свойски и дело не закроют.