8 сентября. А. Б. Турецкий

На этот раз Турецкий добрался до водохранилища без приключений. Встреченные им на дороге местные рыбаки объяснили, что здешние буржуи обычно развлекаются на базе отдыха «Заря», куда «важняк» и направился.

Двухэтажный домик начальства был пуст, и вообще, на территории базы было совершенно безлюдно, если не считать одинокой девушки с бутылочкой пива в беседке.

– А где все? – спросил Турецкий.

Она неопределенно махнула рукой в сторону воды:

– Закрывают сезон.

«Важняк» действительно разглядел метрах в двухстах от берега две забитые до отказа лодки. Там играла музыка, молодежь танцевала и зажималась, рискуя в любой момент вывалиться в холодную воду.

– А вы почему не с ними? – Вид девушки не позволял даже предположить, что она из местной обслуги: белые брючки, ботинки на шпильках, топик до пупка и девственно белый коротенький полушубок.

– Да так, мелкие неприятности. – Она посмотрела на Турецкого печальными глазами бассета и представилась, жестом предлагая «важняку» пиво: – Тая. Устраивайтесь, они через полчасика приплывут.

Турецкий чинно уселся рядом на узкую лавку, взял пиво и предложил девушке сигарету. Самую обычную «Мальборо», но она взялась разглядывать пачку со всех сторон, как будто видела такую впервые.

– Крепкие? – спросила она.

– Да не очень.

– Тогда я лучше буду свои. – Она вынула из кармана засаленную пачку «Mо» и, подумав, протянула Турецкому.

Он решил, что было бы нелюбезно отказываться, хотя сигарета была слишком уж слабо набита и имела легкий привкус сена, впрочем довольно приятный.

– Хорошие, правда? Мне их достает один приятель, ему я тоже сказала о своих неприятностях, и он отдал мне блок всего за полцены.

Турецкому было странно все это слышать, как будто «Мо» нельзя купить в любом ларьке, но полчаса надо было чем-то занять (не гоняться же, в самом деле, за Бутыгиным-младшим на лодке), и он осторожно поинтересовался:

– Неприятности серьезные?

– Мой парень хочет меня бросить. Ублюдок. Думает, что все можно сделать за бабки, а я ему сказала, что мне его вонючие подачки не нужны и чтобы он подтерся своими деньгами. Как по-вашему, я права? Хотите еще сигаретку?

– Спасибо, они приятные на вкус, но что-то уж очень мягкие.

– А вы забавный, хоть и старенький, – фыркнула она и закашлялась дымом. – Люблю забавных.

Турецкий не обиделся, ему было легко и хорошо, он чувствовал себя гораздо бодрее, чем накануне, акклиматизация, что ли, прошла? И все вокруг вдруг показалось ему замечательно прекрасным: и могучие сосны, и широкое зеркало водохранилища, подернутое у берега ряской, и даже чахлая травка была по-своему красива, и девушка, которую захотелось от чего-то защитить.

Тая вдруг схватила его за рукав и развернула к себе:

– А хотите моему парню позировать? Он скульптор. Он делает совершенно удивительные вещи. Однажды он вылепил телевизор, а потом вырубил его из мрамора. Это искусство техноструктуры. А я ему позировала для «Орбита». Это было обалденно – стоять там нагишом и видеть, как из тебя получается мятная подушечка! Даже на ощупь мягкая. Сейчас он ищет натурщика для биппера. Такого старенького, грустного, но забавного. Он говорит... – Она сморщила носик, собрала складки на лбу и пробасила, срываясь на кашель: – «Раз мы живем в век компьютеров, значит, в искусстве нет места всякому дерьму: сраным пейзажам, голым бабам с веслами и голым качкам с куцыми античными пенисами!» А еще он хочет вырубить крест. Огромный, – она раскинула руки в стороны, выпятив не слишком развитый бюст, и дико хихикнула, – без этого... гимнаста, с острыми-преострыми краями; если бы он был архитектором, построил бы город в форме креста и обнес сплошной высоченной стеной, чтобы никакой придурок не смог нарушить идеальную форму, кстати, а как вас зовут?

– Александр.

– Хорошее имя, люблю Дюма. А моего парня зовут Иннокентий. Дурка, правда? – Она засмеялась. – Мы все зовем его Инк. А если вас тоже сократить, получится Алк, нравится?

– Нет. Похоже на алконавт. А почему Иннокентий не Кеша?

– Потому что скучно и не звучит. Представляете, Дульцинею звать Дусей или Дулей?! – Она снова засмеялась, и Турецкий за ней.

– Так что с вами все-таки стряслось? – Каким-то задним умом «важняк» понимал, что Иннокентий – это, наверное, сын Бутыгина, что неприятности эти могут оказаться имеющими отношение к тому случаю с лодкой, что даже если нет, Тая просто хороший источник, у которого можно все ненавязчиво выведать. Но мысли как-то противно путались, и хотелось на самом деле уйти в разнос, прыгнуть в лодку и уплыть к остальным танцевать.

– Эта гадская таблетка не подействовала. И у меня задержка уже десять дней. А Инк разозлился и сказал, что надо делать аборт, что он даст денег сколько нужно. Тут я его и послала, не хочу, чтобы во мне копались всякие грязными лапами. Я хочу, чтобы все естественно, я уже пижму пила и имбирь, говорят, помогает, в баню ходила, в парилку. И еще говорят, все проходит, если оргазм, это правда, как думаете?

– Я вообще-то полнейший профан... – почему-то ужасно смутился Турецкий.

– А Инк талдычит, что я сама виновата, что он теперь меня бросит, что таблетка не могла не подействовать, что я ее просто не выпила. Мы тогда тоже курили травку...

– Что значит – тоже? – переспросил «важняк».

– Вас что, не раскумарило? – расхохоталась она. – Тогда возьмите еще одну.

– Нет уж спасибо, я лучше свои, – он потянулся было к пачке, но передумал и сбегал к реке умыться. От холодной воды одурь вроде немного прошла. Хотя хорош сыщик, конечно, выругал он себя, как попался!

– Не стоит вам курить эту гадость, – посоветовал он, видя, что Тая снова дымит сигареткой.

Она отмахнулась:

– Да ладно, я думаю, может, поможет. Инк хотел, чтобы я порошок попробовала...

– Кокаин?

– Ну не зубной же! Но я не хочу, травка – другое дело...

– А давно вы с Инком? – справился «важняк».

– Вечность уже.

– Послушайте, Тая, я просто хотел спросить про тот несчастный случай здесь в мае, вы тогда вместе были?

– Ага, он меня тогда только-только склеил.

Хороша вечность, хмыкнул про себя Турецкий.

– И что тогда произошло, вы можете мне рассказать?

– Травку курили, шашлык жарили, Кацман передозу поймал, уток с лодки стреляли...

– И лодка взорвалась?

– Не лодка и не взорвалась, – замотала головой девушка. – Инк сам пива в движок налил, обкуренный был, мотор и отвалился вместе с этой... задней стенкой.

– Кормой?

– Точно. Ну поплавали мы чуть-чуть, кто-то, кажется, головой треснулся, а вы что, журналист?

– Вон смотрите, уже ваши друзья возвращаются, – ушел от ответа Турецкий. К берегу действительно причалили лодки, из которых с визгом и хохотом вывалило человек десять молодых людей.

– Инк! – Тая бросилась к невысокому плотному парню лет двадцати – двадцати пяти (чем-то он походил на Бутыгина, но лицо было какое-то рыхлое и безвольное), тискавшему пьяную вдрызг девицу. – Инк, смотри, какого я тебе натурщика нашла для биппера.

– Полсотни за сеанс, и приходи завтра, – по-барски смерил Турецкого взглядом Бутыгин-младший и потащил пьяную девицу к домику, а Тая, недолго думая, запрыгнула на руки другому: здоровяку с широкой надписью на спине спортивной куртки «Кацман».

Голова была какая-то ватная. За руль садиться, пожалуй, рановато, решил Турецкий, пусть травка как следует выветрится, да и объяснения Таи по поводу лодки его не слишком удовлетворили. У деревянного причала возился пожилой лодочник, только что доставивший золотую молодежь на берег. Он снимал моторы, вычерпывал воду, выгребал из лодок многочисленные пивные бутылки и прочий мусор.

– Добавляют они вам забот, – посочувствовал «важняк», присаживаясь на деревянные ступеньки рядом с лодочником.

Тот был к разговору явно нерасположен:

– Мне за это деньги платят, – только и буркнул он в ответ и тут же чертыхнулся вполголоса, соскабливая со скамьи растоптанный банан.

– Хорошо у вас тут. – Турецкий блаженно потянулся, шумно вдохнув носом пахнущий хвоей и мокрой травой воздух. – А что, клев есть?

– У плохого рыбака, сами знаете... – Лодочник выбрался на причал и уселся, закуривая. – Вы, смотрю, неместный, что-то не видел вас раньше.

– Из Москвы. В командировку приехал, думал и отдохнуть заодно, рыбку половить, а рыбаков-то среди наших и не оказалось.

– На комбинате, что ли, рыбаков нет? – недоверчиво переспросил лодочник.

– На комбинате, может, и есть, а в прокуратуре нет. А мне у вас недели две торчать как минимум.

Лодочник как-то подозрительно на него посмотрел и чуть отодвинулся:

– А документик ваш можно попросить?

«Важняк» предъявил корочку, и лодочник ее внимательнейшим образом изучил.

– Из Москвы, значит? – Документ его, кажется, удовлетворил. – И что там, в Москве?

– Стоит Москва, а вот рыбку половить негде.

– Да, у нас тут хоть комбинат и дымит, а все почище будет. – Лодочник слегка подобрел и недвусмысленно покосился на пачку «Мальборо» в руках Турецкого, «важняк» намек понял, тут же предложил сигарету.

– Оно-то конечно. Не зря начальство всякое к вам ездит. Вершинин, говорят, все выходные тут пропадал.

– А вы Вадим Данилыча по Москве знали или как?

– И по Москве тоже, – немного приврал Турецкий.

Он вбросил приманку и ждал реакции – реакции не последовало. Лодочник нисколько не смутился, ни искры в глазах, ни лишнего вдоха. Если кто-то и планировал здесь покушение на Вершинина, этот – ни сном ни духом.

– Да, настоящих рыбаков почти что и не осталось, – вздохнул лодочник, видимо, о Вершинине.

– Почему? – возразил Турецкий. – Все говорят Бутыгин – классный рыболов...

– Не, – махнул рукой лодочник, – Бутыгин – тот не рыбак! Поводок сам навязать не умеет, комель топит, сколько ему ни говорил: не пугайте вы рыбу, Эдуард Сидорович, все одно; подсекать так и не научился по-человечески. Ему бы эхолот и шашку динамитную, тогда, конечно, ушел бы с уловом. Вот Вершинин был мастер. Бывало, и снасть сам всегда приготовит, и наживочку подберет под сезон, под рыбу, под погоду даже. Какого он сома на жареного воробья взял прошлым летом! Два часа его водил. Другой бы к машине на берегу прицепил да выдернул, а Вадим Данилыч сам так его умотал, что мне потом только раз веслом стукнуть пришлось – уже и не дергался.

– А что, вы всегда с Вершининым рыбачили? – как бы невзначай справился Турецкий.

– Да где там, все больше Лехе Абрикосову доставалось, за что-то Вершинин Лешку больше других выделял.

– Может, Лешка рыбак был никакой, вот Вершинин его и выбрал, чтоб его улов был всегда больше, – предположил «важняк».

– Не-е-е, Лешка тоже был спец, а все одно Вершинин кого хочешь обскакал бы.

– А почему был спец? Уволился, что ли, Лешка?

– Сгинул человек, – размашисто перекрестился лодочник. – Любил в бутылку заглядывать, – видно, и сгубила его беленькая.

– Давно?

– Да почти что в одно время с Вершининым. В аккурат за день до того сказал, печень болит сильно, поеду в район в поликлинику, да больше и не объявился. Может, лечится до сих пор, а может, и прибрал его уже Господь к себе, грешника. Я тогда обрадовался, думал, с Вершининым поплыву, а не судилось. А вы что же, рыбак или так себе?

– Любитель, – вздохнул Турецкий, – хоть и не умею толком. Спиннинг люблю, мирных на мой темперамент скучновато ловить, а хищников – это по мне.

– Если, конечно, деньги есть на хорошее удилище, – понимающе закивал лодочник, – на катушечку подходящую, блесны опять же... У вас углепластик или деревянный?

– Клееный бамбук, – похвастался «важняк». – Катушка японская, а блесен я не люблю, только в крайнем случае, мне интересней на малька.

– А груза какие берете?

– Грамм тридцать, метров на пятьдесят – шестьдесят хватает.

Лодочник задумчиво посмотрел на воду и с досадой на беснующуюся в беседке молодежь.

– Если есть охота, можно хоть сейчас с лодки побросать, – предложил он. – Вообще в этом году с рыбой что-то не то творится, но если навык есть... Вон там за перекатом на уклею щук брали, небольших правда, килограмма по три. Сейчас как раз осенний жор начался. И снасть подберем, у меня, конечно, не ахти какая...

– Да нет, спасибо, – максимально вежливо стал отказываться Турецкий, – после дождя в мутной воде ловить большое умение надо, да и с лодки не хочется, плаваю я не очень. Мне вон девушка рассказала, как они в мае искупались из-за того, что лодка треснула, сейчас вода, может, и похолодней будет...

– Подумаешь, искупались, – презрительно сплюнул лодочник. – Метров десять проплыли, больше разговоров. Вот если б кто удить на этой лодке пошел, была бы беда. Хороший рыбак он же на веслах, аккуратненько к месту идет, чтобы шума поменьше, а уж обратно уставший, конечно, мотор спускает. Если б он на средине реки поломался, да так, как у этих, что лодка течь дала, тогда, конечно, плыть метров триста, можно и не доплыть.

– И что, правда, мотор, оттого что пиво на него пролили, сломался? У вас же тут начальство всегда, неужто на приличный мотор денег жалеют? – задал, по сути, главный вопрос Турецкий и получил ожидаемый уже ответ:

– Да не, при чем тут пиво?! Лешка чего-то не так скрутил, видать. Жаловался, жаловался: стучит мотор, подшипник треснул – менять надо, шатун перекашивает, заклинить может... Поменял называется.

Турецкий поморщился и безнадежно махнул рукой:

– Как всегда! Ремонту на сто рублей не сделали – лень! – загубили лодку на сотню тысяч.

Лодочник согласно закивал:

– Лодку-то починили: отрезали кусок кормы и приварили новый. И движок даже со дна подняли, Иннокентий водолаза знакомого притащил, но его разворотило вдым. Сдали в лом.

– Понятно...

– Петрович, иди к нам, пивка тресни! – заорали мажоры из беседки. – И ты, Алк, давай тоже к нам!

Турецкий с лодочником дружно сделали вид, что не слышат.

По дороге в город Турецкий почувствовал легкое недомогание, и даже не то чтобы недомогание – так, потянуло на дремоту. В другой раз не обратил бы внимания, не юноша, в конце концов, человек в возрасте, а по утрам после посиделок с Грязновым и не то бывает. Но в этот раз он разозлился. На цыпочку Таю с ее травкой, но больше всего на Бутыгина-младшего, и не столько за «сеанс – полтинник», и не за презрительный взгляд, которым наследный принц его оценивал, не за Алка, а за то, что не смог поставить сучонка на место. Турецкий ерзал на сиденье, будто из него торчали пружины, как из старого дивана, устраивался то так, то эдак, пока, наконец, не осознал истинную причину своего раздражения. Не в мажорах дело – в Циклаури и в Рыжове. В том, как своенравная девчонка отнеслась к его поручению: проследить, чтобы с Лемеховой все было в порядке. И с бывшим мужем что-то не так – возникло у Турецкого стойкое предчувствие. Что-то не так с этим старым перцем! Ни хрена Циклаури от него не добилась как пить дать.

Войдя в здание прокуратуры, он не заглянул к Циклаури сразу, как собирался. Несколько минут просто сидел за столом, чтобы успокоиться. Затем снял трубку – звонить Лемеховой, но передумал. Только напугает зря, сперва нужно выяснить, что узнала Лия.

А Лия за те несколько часов, что он провел на водохранилище, буквально преобразилась. Турецкий даже обомлел, увидев ее, но все равно проворчал:

– У вас что, праздник?

– Работать с вами – для меня праздник!

Турецкий оттаял, но все-таки пробурчал напоследок:

– Порадуете с Рыжовым – устроим карнавал, по-нашему, по-бразильски.

– Будем самбу танцевать, – Лия захлопала в ладоши, – на столе в полуголом виде. Лемехову пригласим? – Турецкий не нашелся что ответить, но и не потребовалось: Лия развела руками: – Не выйдет, Александр Борисович, увы! С Рыжовым – как это по-нашему, по-бразильски? – полная задница. Отпустили Рыжова час назад на все четыре стороны!

– На каком основании?

– По распоряжению прокурора области. Под поручительство депутатов городской и областной Думы. Могу представить список из двух десятков особо уважаемых граждан.

– Понятно! – Турецкий принялся расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. Он ждал, конечно, подвоха, но то, что рассказала Циклаури, – это уж слишком. Это какое-то народное ополчение против Турецких сатрапов. Она молча сопровождала его взглядом. – Ну не дерзите молчанием старшим товарищам! – сказал он зло. – Докладывайте, как все было!

– Я навела справки про Рыжова. Он троюродный брат Семена Венедиктовича Лещинского – уголовного авторитета по кличке Сом. Сом у нас личность знаменитая. Я сделала для вас подборку оперативных материалов, но там уцепиться особо не за что. Он слишком хорошо сидит. И слишком хорошим прикрытием обзавелся – Соловьевым. Есть сведения, хотя и неподтвержденные, что они теперь близкие друзья. Собственно, об этом и так весь город судачит. В прошлом году Лещинскому зачем-то понадобилось за границу – в Германию, но немцы ни в какую не хотели давать ему визу. Так Соловьев добился, чтобы его включили в состав правительственной делегации. Сейчас он оброс легальным бизнесом: автозаправки, дорожное строительство, недвижимость, даже сельское хозяйство.

Турецкий бухнулся на стул:

– Понадеемся, тут он себе шею и свернет. Меня интересует Рыжов. Я бы не сказал, что он похож на члена совета директоров серьезной ОПГ.

– Плавно перехожу. Рыжов Евгений Евгеньевич 1950 года рождения, несудим, хотя неоднократно находился под следствием за финансовые нарушения – после 1991-го. Если станем разбираться во всех деталях, утонем, но сам он плавал мелко. Миллион нынешних рублей – его потолок, ну от силы – два. По сути, это новый шестисотый «мерседес» в минимальной комплектации. В общей сложности пять лет проучился в институте железнодорожного транспорта, с великим трудом одолел два курса и решительно бросил. Очевидно, пользовался успехом у женщин. В 1987-м выступал истцом по делу о нанесении тяжких телесных повреждений – ревнивый муж застукал его на месте преступления, сломал руку, ребро и челюсть. В браке состоял один раз – с гражданкой Лемеховой – с января 1993-го по сентябрь 1994-го. Помог ей всплыть из придонного социального слоя, после чего она круто пошла в гору, а его, естественно, отшила.

– Это ваши личные умозаключения или оперативные данные?

Лия сделала вид, что не услышала вопрос:

– Перехожу к самому интересному: согласно оперативным сведениям, с 1995-го, когда Лещинский в последний раз освободился из колонии и осел в Златогорске, он неоднократно предпринимал попытки пристроить своего троюродного брата к полулегальным операциям. И каждый раз – заметьте, Александр Борисович, каждый раз! – Рыжов проваливал все дело. Есть данные про четыре подобных случая, но вероятно, их было больше. Последний – переоборудование привокзального вещевого рынка в прошлом году. Средства были выделены из городского бюджета, подряд получил Лещинский. Был открытый конкурс проектов, я сама видела по телевизору: предполагалось расширить площадь и возвести три смежных павильона с металлическими каркасами и прозрачными крышами, чтобы снизить затраты на освещение. Рыжов, как крупный железнодорожник, отвечал за транспортировку негабаритных металлоконструкций. Короче говоря, их частично изготовили, но так и не привезли. В итоге возвели тупые железобетонные бараки, мэр оправдывался: сметные расходы в проекте были-де занижены. Чем Рыжов с тех пор занимается – неизвестно, оперативной информации нет. И еще. Имеются сведения, что он до сих пор периодически заглядывает к своей бывшей. То ли он у нее деньги клянчит, то ли она ему нос подтирает, то ли еще что. Свечку никто не держал.

– А чем занималась Лемехова в последние двенадцать часов?

– Последние два часа находится на рабочем месте. А с кем до того – не установлено. Но не с Рыжовым. – И добавила ядовито: – Это мои личные умозаключения.

– Ладно, вот вам поручение попроще. Не связанное, надеюсь, с авторитетами и их родственниками. Выясните все о Абрикосове Алексее...

– Очередной муж Лемеховой? – насмешливо поинтересовалась Циклаури, при этом тем не менее старательно записывая поручение в блокнот.

– Нет, Лия Георгиевна, – рявкнул в сердцах Турецкий, – наш пропавший лодочник. Я хочу знать о нем все: биографию, контакты, слабости, состояние здоровья, особенно на май этого года, членов семьи, включая далеких родственников, обязательно портрет, и главное – где он сейчас. Если место пребывания не выяснится, проверьте неопознанные трупы, в том числе и по области.

Выпроводив Лию, Турецкий тут же позвонил Лемеховой:

– Ксения Александровна, ваше приглашение все еще в силе? У меня появилась тема для разговора.

– Женька Рыжов, что ли?! – Было сказано с таким чувством, что он буквально увидел ее утомленно-насмешливую мину. – Давайте... – А теперь тон был какой-то неуверенный, и Турецкому это совсем не понравилось. – Давайте! Только не сегодня, пожалуйста. Сегодня ничего не получится. – И она повесила трубку.

– Женщины! – произнес Турецкий вслух.

Командира батальона ОМОНа – бывшего начальника Игоря Яковлева – Турецкий опознал еще на подъезде к зданию ГУВД по описанию Циклаури. Выдался теплый день, возможно последний в этом году, и народ высыпал на улицу провожать лето. Пятачок у крыльца перед стендом «Их разыскивает милиция» и лавочки вдоль фасада сплошь облепили курсанты института внутренних дел. Все с ручками и листками бумаги, одни сбивались в стайки, другие сновали от группы к группе с озабоченным видом. На их лицах читалось желание что-то списать, но списать, похоже, было неоткуда, а спросить не у кого. Наверное, практика, решил Турецкий, странно, что в сентябре. Несколько забулдыг с пилами и топорами, с понурым видом прижавшиеся в сторонке подальше от суетящейся молодежи, молчаливо покуривали, уставившись куда-то в одну точку. А этих мобилизовали на благоустройство территории... – Турецкий не успел закончить мысль, потому что подвижная как ртуть курсантская масса очередной раз колыхнулась, и он увидел трех неприступных красавиц, одного как на подбор, роста, беседовавших о чем-то своем, казалось, не замечавших коллег и служивших предметом несбыточного вожделения горе-лесорубов. Он и сам бы с удовольствием покурил на свежем воздухе и полюбовался на девушек, но сигареты и деньги остались в плаще, плащ по причине теплой погоды – в прокуратуре, а водитель оказался некурящим, не стрелять же сигаретку у молодого пополнения.

Он подошел к омоновскому подполковнику, травившему на крыльце анекдоты еще с несколькими офицерами, хотя был разгар рабочего дня, к тому же десяток курсантов на почтительном расстоянии дожидались, пока один из отцов-командиров не обратит на них внимание. Турецкий, видя, что комбат поглощен разговором, и не привыкший в подобных случаях церемониться, молча взял его под локоть и отвел в сторону. И только потом представился.

– А-а-а, Александр Борисович, да-да! – закивал подполковник, на лице которого было написано крайнее неудовольствие, оттого что ему не дали дослушать анекдот. – Осипов Петр Гаврилович. Пойдемте в кабинет! Или лучше здесь постоим?

– Как вам будет угодно, – скромно ответил Турецкий.

Они прошли через КПП во внутренний двор, где было пусто, совершенно безветренно и оттого даже жарко. На вид подполковник Турецкому не понравился, хотя в некоторой степени это можно было отнести к ксенофобии: он был лыс абсолютно, и его макушку окаймляли вздувшиеся синие вены, точь-в-точь как у инопланетных монстров во вчерашнем фильме.

– Хорошо тут у вас! – Турецкий беззаботно развалился на скамейке, раскинув руки – отчасти затем, чтобы подполковник-инопланетянин не сел слишком близко. – Курсанты... Увидел – жить захотелось, честное слово!

– А-а, зря завидуете, – скривился Осипов, – у меня все бойцы – молодежь. Ну не такие желторотые, все равно голова пухнет.

– Не прибедняйтесь, ни за что не поверю! Вы счастливый человек. Я вот изредка лекции читаю – и то каждый раз ощущаю душевный подъем. Но ведь это совсем не то: пришел-ушел, кто я им? А на вас, я думаю, пацаны просто молятся. Так ведь, признайтесь?!

Осипов метнул на Турецкого недоверчивый взгляд:

– Кто вам сказал?

– Да никто мне не сказал! Что я по человеку просто так не вижу? Неделю назад, буквально за полчаса перед тем, как меня осчастливили командировкой в ваш солнечный край – только ради бога не обижайтесь! – так вот, у меня отпуск намечался, и как раз встречаю в коридоре соответствующего товарища (между прочим, большая удача, его месяцами на месте не застанешь), очень рад, говорю, Филипп Константинович, пойдемте, я прямо у вас в кабинете напишу заявление на льготную путевку. А он мне таким противным голоском: «А кто вам сказал, Александр Борисович, кто вам сказал?!» Да никто не сказал! Какие еще, спрашивается, нужны агентурные сведения, если у человека на лице написано: «Есть льготные путевки в ведомственный санаторий. Но буду молчать, как партизан. Подумаешь, старший следователь по особо важным делам – не велика птица. Ты мне лично какое-нибудь одолжение сделал, что на путевку претендуешь?» А-а! – Турецкий махнул рукой разочарованно на весь мир. – Сигареткой не угостите? Свои в прокуратуре забыл, голова садовая.

– Пожалуйста, – ответил Осипов механически.

Турецкий сосредоточенно закурил. Подполковник также сосредоточенно молчал.

– Как хотите, Петр Гаврилович, – вздохнул Турецкий, – все-таки нет ничего лучше, чем общение с молодежью. Что нам с вами нужно? Казалось бы, так много: и то, и се, и пятое, и десятое, но, по большому счету, все это вещи конкретные. Это предпоследний шаг. Дальше – старость, когда уже ничего не будет хотеться. Признайтесь честно, что ваши орлы вас любят!

Осипов немного, самую малость, зарделся.

– Спросите лучше у них, Александр Борисович.

– Бросьте, не лукавьте! Вы же понимаете: я для них чуждое существо, человек из другого измерения, разве можно с таким о сокровенном? Когда только начинал и смотрел на старших коллег, мне тоже казалось, что они родились пятидесятилетними. Ваши бойцы скажут только то, что я хочу от них услышать. То есть то, что они думают, я хочу услышать. А начнешь тягать на допросы... Здесь бесполезно. Откомандировать в Москву, а там уж по-взрослому – кого припугнуть, кому посулить... Не люблю! Нельзя так со своими. Вы бы ведь не стали на моем месте?

Подполковник неопределенно скривил губы. Турецкий сделал длинную паузу, но Осипов ничего не сказал, ограничился тем, что предложил еще одну сигарету.

– Благодарю покорно, – чинно кивнул Турецкий и спрятал ее в карман. – Я могу быть с вами откровенным, Петр Гаврилович? Не отвечайте! Думаю, что могу. А если вдруг я ошибся, что бывает, поверьте, чрезвычайно редко, все равно – до Москвы далеко. Как вы полагаете, почему в Златогорск, для повторного расследования столь деликатного дела, прислали именно меня? Можете снова не отвечать, я ведь вижу – вы понимаете. Никому не нужен мировой скандал на пустом месте. Но вдруг место не пустое? Тогда на скандал плевать, такие нынче времена. Тогда скандал можно даже обратить в свою пользу! Весь вопрос: как проверить тихо, но не позволив втереть себе очки? Понимаете, чем большое начальство озабочено? Пусть скачем на хромой кляче, главное, чтобы все вокруг верили, будто объезжаем благородного скакуна! И им кажется: если кляча будет слушаться – все действительно поверят, что это настоящий карабаир, а она, бедная, в самом деле начнет выздоравливать. Но как ею управлять? Кобыла-то слишком большая, один наездник ничего не сделает, нужна система. А системы нет – каждый тащит на себя. Потому что у нас могут или лизать начальству задницу, или резать правду-матку. Чаще и то и другое, смотря откуда ветер подует. А говорить правду спокойно могут единицы. Поэтому на таких людей возник спрос. Острый. Неудовлетворенный. Спрос. Пока я буду курить вашу сигарету – еще раз спасибо, – вы подумайте: являетесь ли вы таким человеком.

Турецкий закурил, отерев со лба проступивший пот. Блестящая лысина Осипова тоже прямо на глазах стала покрываться мелкими капельками. Турецкий отвернулся, чтобы скрыть усмешку.

– Ну что решили, Петр Гаврилович? Опять-таки можете не отвечать! Просто объясните, почему Игорь Яковлев ходил в увольнение с автоматом?

– Халтурил, – еле слышно ответил Осипов.

– В смысле? Сопровождал коммерческий груз? Осуществлял неформальную профилактику преступности?

– Охранял объект.

– Какой?

– Графские Развалины. Они же Бугры.

– Что это и где?

– Дачный поселок километрах в десяти от водохранилища.

– Почему – развалины?

Осипов первый раз улыбнулся:

– Теперь уже хоромы. Хотя кое-кто до сих пор не достроился.

– Это далеко от того места, где Вершинин погиб?

– Тоже примерно столько же, если по дороге. Через лес ближе, но через лес не пройти – болото.

– Вы уверены, что через лес нельзя?

– Убежден. Абсолютно исключено.

– А если человек местный?

– Я вам уже объяснил! Там не везде с обочины сойти можно. Сразу в трясину с головой. Засасывает одинаково и местных и приезжих.

– Хорошо. И насколько я вас понял, Игорь Яковлев тормозил машину, ехавшую из Златогорска, как раз в сторону этих самых Графских Развалин.

– Да. Бугров.

– Но почему такая конспирация? Даже он сам на допросе не сказал мне по этому поводу ни слова. Хотя, казалось бы, кровно заинтересован. Не понимаю. По сравнению с мировой революцией...

– Вот именно! Никто не хочет ее накликать.

– Ладно. Последний вопрос. Мог, по-вашему, Яковлев со зла пальнуть по неостановившейся машине?

– Я много думал, Александр Борисович, поверьте. Трезвым – нет. Но после стопки, да еще с никаким уже шурином, который навязался провожать, когда и так опаздываешь, а на халтуре дисциплина – дай бог на службе такую, а тут еще «Волга» не останавливается, прет внаглую: не отскочишь – задавит. А ему всего двадцать лет, кровь горячая. Короче говоря, черт его знает. Я сразу-то после этого с Друбичем разговаривал, с Андреем Викторовичем, он тоже спрашивал: как же так, что же вы психов на службу набираете? А что я мог ему ответить? Не отряд же космонавтов, экстремальные ситуации специально для каждого бойца не моделируем. Надеемся, что жизнь у нас и без того экстремальная, что ко всему и так готовы.

– Ну хорошо, самый последний вопрос. Допустим, выстрелить он мог. Но попасть?!

– Кто-то сказал, Александр Борисович, «пуля летит на крыльях случая».

– Принц Флоризель сказал.