29 августа. Гордеев – Меркулов
Меркулов сидел в президиуме и скучал. Гордеев точно так же чувствовал себя на галерке. И того и другого на межведомственное совещание по вопросам судебно-правовой реформы направили по разнарядке, как в старые добрые времена. В юрконсультацию № 10 спустили бумагу из городской коллегии адвокатов, и шеф, Генрих Розанов, всегда и всюду отстаивающий высокие либеральные принципы, в данном случае из каких-то высших политических соображений взял под козырек. Мученика в соответствии с высокими либеральными принципами определяли жребием, и, поскольку Гордеев в момент жеребьевки отсутствовал, естественно, выбор пал на него.
Последним выступал сотрудник юридического департамента московской мэрии. Он говорил вдвое дольше основного докладчика, депутата Госдумы из профильного комитета, то ли в силу собственного многословия, то ли демонстрируя всем собравшимся, кто в доме хозяин. Под конец, когда умудренные опытом, а следом и все прочие откровенно потянулись в банкетный зал, он пригласил «уважаемых участников форума» на презентацию своей книги «Судебно-правовая реформа как инструмент консолидации общества на базе укрепления авторитета закона».
Сперва в конференц-зале возникло некоторое оживление: презентация не просто обычный в подобных случаях маловыдающийся фуршет. Но оказалось, что под «уважаемыми участниками форума» докладчик подразумевал только сидевших в президиуме. Быстро сориентировавшись, Меркулов подозвал Гордеева и протащил его в VIP-буфет.
Накрыто было в голливудских традициях (так, как обычно изображается русское застолье). Не успел Гордеев подхватить скатывавшийся с переполненного подноса блин с черной икрой, как к нему подлетел торопливый половой, убрал стопку и налил в хрустальный стакан, имитирующий обычный граненый, водки – чуть не до краев.
– Константин Дмитриевич, – шепнул Гордеев на ухо Меркулову, пока автор произносил первый тост в честь самого себя, столь же длинный, как и его доклад, – конечно, огромное спасибо, но, по-моему, вы затащили меня в ловушку.
– Каюсь, – шепотом ответил Меркулов, – но сам бы я и десять минут не вытерпел. Поговорить не с кем.
– А что, уйти нельзя?! – удивился Гордеев.
– До первой звезды нельзя.
– Но вы как-никак государственный человек. Неужели не можете сослаться на занятость?
– Три тоста – и уходим. По-английски. Меньше нельзя, этикет не позволяет.
– Три? Кого-то поминаем? Скромность?
– Здравый смысл.
– Тогда надо терпеть, – Гордеев закивал, делая вид, что сопереживает говорящему, остальные слушали молча, терпеливо и косились на них с Меркуловым, – пусть его душа отлетит по всем канонам. И бог с ним. Я вот недавно сделал открытие: что является движущей силой истории.
– В политику ударился? – удивился в свою очередь Меркулов. – Что-то раньше я за тобой этого не замечал.
– Нет. Просто старею. Засмотрелся на одну девочку, подслушал разговор и сделал далеко идущие выводы.
Конца тосту видно не было, и Гордеев из озорства стал, как бы невзначай, пододвигать рукавом вилку к краю стола. Меркулов заметил его телодвижения и лукаво подмигнул.
– Подслушивать нехорошо!
– Я бы с удовольствием не подслушивал, – улыбнулся Гордеев. Вилка грохнулась на кафельный пол, но никто, кроме официанта, не обратил на нее внимания, – но в самолете уши не заткнешь – больно, тем более на четыре с лишним часа.
– А девочка хоть совершеннолетняя?
– Не совсем. Годика три с половиной.
– Вот как? И что же она такого выдающегося сказала?
– Обсуждала с бабушкой «Курочку Рябу». «А зачем дед яичко бил, бил – не разбил? Зачем, зачем, зачем? Яичко ж золотое? Дорогое. И не бьется. А зачем баба била, била – не разбила? Что, бабка сильнее дедки? Дедка ж не разбил! А почему мышка разбила, она сильней бабки и дедки? А почему дед плачет, когда яичко разбилось? Сам же хотел разбить. А бабка почему плачет? А почему курочка говорит: „Не плачь, дед, не плачь, баба, снесу я вам яичко другое – не золотое, а простое?“ Долго ждать же, они целый день будут плакать! Надо в магазин сходить за яичком!» Слушал я это, слушал и понял: движущая сила любой истории – неважно, настоящей ли, вымышленной ли, – глупость.
– Ну что ж, – кивнул Меркулов, – поздравляю.
– С чем? С открытием?
– Нет. С тем, что по стольку часов кряду на самолете летаешь. Не в Сибирь же небось. Дай угадаю. На Канарские острова.
– Не угадали. Как раз в Сибирь, в Златогорск. Представляете, в связи с, казалось бы, давно закрытым и забытым делом об убийстве Вершинина.
– Тем более поздравляю.
– Не с чем, Константин Дмитриевич. Только зря провозился. Клиент от меня практически отказался, так что могу выдать вам тайну. Яковлев, осужденный за убийство Вершинина, утверждает, что преступления не совершал, но ничего вразумительно объяснить не может. Совершенно очевидно, что его припугнули, но он и сам тот еще субчик.
– Ну и?
– Представляете, нашел зацепку: он член молодежной организации ЛДПР. А адвоката соответствующих политических взглядов ему не предоставили. Он, конечно, и не просил, но дело-то громкое! При умелом подходе это достаточный повод для назначения повторного слушания. Вот на суде пусть все и скажет, если ему кто в колонии на хвост наступил. А дядя его рогом уперся. Я же говорю: любой историей движет глупость. Если все организовать по уму, жить станет неинтересно.
– Вот что, – сказал Меркулов после секундного раздумья, – пойдем отсюда, расскажешь все поподробней.
– А как же три тоста?! Еще первый не закончился!
Теперь уже все обернулись к ним, потому что фраза Гордеева попала в середину театральной паузы, предварявшей традиционное «так выпьем же за...». «Давайте выпьем!» – вопреки всем приличиям закончил специалист по судебно-правовой реформе.
