Глава пятая
ЗВОНОК
Практически от самого дома Турецкого «повел» неприметный бежевый «фольксваген-пассат»…
Когда бы он ни засыпал, поднимался Александр Борисович рано. Сегодня открыл глаза в шесть. Полежал еще немного, прикидывая планы на день. Услышал, как в соседней комнате посапывает практикант. Стал думать о нем. Вспомнил о задании Меркулова, оставленном у секретарши, как ее?… Соня? Света? Да, черт, какая разница?… Она все равно как тот вестник, что приносит плохое известие и уже за одно это теряет свою голову.
Турецкий как-то отстраненно подумал, что лишать эту девицу головы было бы поступком отвратительным. В то время как использовать совершенно в ином плане – делом заманчивым и наверняка приятным…
Потом вспомнил, что вокруг этой Светы – точно! – вчера полдня уже увивался практикант, который мирно спит себе за стенкой. Да, но ведь он, кажется, говорил, что у него не то в консерватории, не то в Большом театре какая-то девица имеется. Ах нет, в балете! Танцует она… А где? Нехорошо, Турецкий, ты становишься невнимательным, упускаешь важные детали, так недалеко и до тактической ошибки, за которой следует более серьезная – стратегическая. А вот уж этого в нынешней острой ситуации допустить нельзя, преступлением пахнет. Против совести… Против человечества, будь оно неладно…
Однако пора вставать.
Он разбудил Максима и, пока тот умывался, приготовил легкий завтрак. Поели молча. Турецкий ощущал непонятное нетерпение, будто куда-то опаздывал. На немой вопрос Петлицына: почему так рано? – ответил:
– Я обычно к восьми приезжаю. И успеваю сделать самые необходимые «бумажные» дела до появления начальства и возникающих, соответственно, вопросов…
Сказал вот и вспомнил, что вопросов как раз не предвидится, поскольку архив – совсем не то место, где вопросы могут возникнуть вообще. Взглянул на сосредоточенного Максима и вдруг улыбнулся: ну вот же он и выход! А что? Архив Генеральной прокуратуры – еще какая практика! Как в анекдоте – и накушаешься, и напляшешься! Просто замечательно! Ай да Костя, ай да молодец!
Оставалась мелочь: посмотреть, что заместителю понадобилось в старых и пыльных делах конкретное. А Меркулов со своей привычной аккуратностью наверняка все расписал в том задании, которое оставил для Турецкого на столе в собственной приемной.
– А как она тебе, а? – спросил вдруг у Максима.
– Кто, Александр Борисович? – не понял вопроса практикант.
– Ну секретарша эта… Меркуловская. Ее Светой зовут, кажется?
– А-а, эта? Так она ж тоже из наших.
– Ты гляди! – Турецкий даже слегка ошарашен был этим известием. – Ну Костя!
– А что, есть вопросы, Александр Борисович? – словно бы забеспокоился Максим, отодвигая пустую тарелку. – Светка вообще-то у нас свой, как говорится, парень. Ну в смысле человек свой. Без особых комплексов. Компанейская. И потом, как я думаю, вот такая работа – это ее потолок.
– Что, на серьезную работу не тянет?
– Ну почему? Ее у нее просто не было. А в принципе она аккуратная, точная, порядок любит… – Максим улыбнулся.
– Ты чего?
– Да так… – Он вроде бы засмущался. – Как я думаю, так ей просто хорошего мужика надо. Вот и вся юриспруденция…
– Да ну? – удивился Турецкий. – А мне показалось наоборот, отбиваться не устает… Скажи пожалуйста… Ну вот и отлично, назначаю тебя связным между мной и указаниями, поступающими из приемной шефа. Возьмешь сегодня задание Меркулова, вместе посмотрим, чего он от нас с тобой хочет, и отправляйся в архив. Там Костя просил что-то ему срочное и важное отыскать.
– В архив?… – с неописуемой тоской протянул практикант.
– Минуточку! – деланно возмутился Турецкий. – А ты чего хотел? Чтоб я тебя под пули потащил? Как это у меня самого было вот как раз с воскресенья на понедельник? Думаешь, о чем просишь? Хватит того, что у меня оперативника тяжело ранило… – сказал вот и подумал, что надо бы обязательно навестить в Склифе Василь Васильича, пришел, поди, в сознание. – Да вон и самого задело…
Турецкий вспомнил, что и сам был легко ранен, а потому и повод нашелся подходящий поучить жизни новичка.
– Кстати, надо бы и мне поменять повязку. Поможешь? Ты к виду крови – как?
Максим странно помотал головой, из чего напрашивался мужественный вывод, что «вида крови» он, в общем-то, не боится, но лучше бы не надо.
– С тобой все понятно, – засмеялся Турецкий. – Честно говоря, я тоже, когда увидел, как у меня кровь из дырки хлещет, чуть сам в обморок не свалился. Ладно, там у нас, в медпункте, поменяю повязку. Ну так понял главное задание? Посмотрим, уточним параметры, и… приступай себе. С Богом!
Они спустились во двор, сели в «Жигули» Турецкого, а когда выехали на Фрунзенскую набережную, вот тут им «на хвост» и сел этот поганец-"пассат".
Почему Турецкий решил, что за ним следят, он объяснить бы толком не мог. Интуиция, выработанная и укрепленная годами, подсказывала – не больше. Он снижал скорость, снижал ее и преследователь. Турецкий нарушил правила и, выскочив на Комсомольский проспект, повернул направо там, где не положено, а затем, проскочив два больших проходных двора в районе улицы генерала Ефремова, выбрался на Пироговку. Но уже возле Садового кольца обернулся и увидел позади все тот же «пассат».
– «Пассат» – пасут… – пробормотал он.
– Что вы сказали, Александр Борисович? – встрепенулся практикант – невинная душа.
– Обернись, говорю, и посмотри на тот бежевый «фольксваген», который «ведет» нас от самого дома. И номерок его сам запомни и мне продиктуй.
У Максима вспыхнули глаза – в самом натуральном смысле.
– Запомнил! – доложил он. – Диктовать?
– Минуточку. Еще одна проверка. Это чтоб сыскарям лапшу на уши не вешать. А то некоторые очень любят это делать.
С этими словами Турецкий пересек Зубовскую площадь и углубился в Пречистенку. «Бежевый» ехал следом. Но в Еропкинском переулке Турецкий неожиданно свернул налево и, выскочив на Остоженку, рванул в обратном направлении. За «кормой» теперь было чисто.
Возвратившись на Садовое кольцо, он так и поехал в сторону Эрмитажа. Время от времени спрашивал Максима:
– Ну как, чисто?
Тот уже вообще висел на спинке сиденья задом наперед и докладывал:
– Чисто, Александр Борисович.
Кажется, он не верил в истинность происходящего, принимал все за какую-то смешную игру, затеянную «важняком». Но когда они наконец свернули в Каретный Ряд, Турецкий первым заметил «бежевого», который спокойно отъехал от обочины и тронулся за ними. Значит, знал, куда поедут, опередил и просто подождал.
– Александр Борисович! – вдруг тревожно воскликнул практикант.
– Молодец, – ответил Турецкий, – а я думал – зевнешь. Кто там за рулем-то, не видно?
– Какой-то тип… Очки темные. Кажется, лысый.
– Да-а? А может, бритый? Старый? Молодой?
– Не вижу.
– Ну что ж, давай помогу. Смотри внимательно! И держись.
Турецкий резко остановил машину, будто у него что-то сломалось, не доезжая десятка метра до светофора в Столешниковом переулке.
«Бежевый» среагировал, ловко ушел от столкновения и вынужден был обогнать в общем потоке двигавшихся машин. Турецкому сигналили возмущенные водители, но он не обращал внимания, делал вид, что возится с замком зажигания.
Поток машин постоял и снова тронулся дальше. Уехал и «пассат».
– Ну докладывай, – сказал Турецкий, легко включая двигатель.
– Он в самом деле стриженый, вы оказались правы. Похож на такого же, какого мы с вами вчера уделали возле «осла». Но не он.
– Прекрасно. Пять тебе за практическую работу, Максим. Достань-ка из моей куртки «мобилу».
Максим перегнулся назад и протянул Турецкому телефонную трубку. Александр Борисович набрал номер Грязнова:
– Друг мой Вячеслав! Доброе утро. Ты на службе?
– А куда звонишь? А! – спохватился Грязнов. – Извини, я не сообразил, ты ж не на служебный. Чего случилось?
– Можешь сделать приятное своему старому товарищу?
– Тебе, что ль?
– Мне. Вычисли-ка, кому принадлежит бежевый «фольксваген-пассат» номер… диктуй, практикант!
– А ты чего, не один?
– Как видишь. Записывай. «Эр, триста семьдесят девять, зэ, а, семьдесят семь, ю».
– А на фиг тебе это?
– Да вот катается за мной с самого утра, понимаешь. Умный! Знание предмета демонстрирует. Внаглую.
– А ты где?
– На подъезде к Дмитровке. У Столешникова.
– Ну давай, я тебе в кабинет перезвоню…
Это «давай» растянулось на добрый час.
Турецкий с Петлицыным успели изучить задание Меркулова, которое, в сущности, оказалось не очень сложным, отметили те дела, которые надо будет просмотреть в первую очередь, и только тогда раздался телефонный звонок от Грязнова.
– Это я, не устал ждать, Саня? – Вячеслав Иванович говорил громко, поэтому можно было не включать «громкую связь», практикант и так все слышал. – Ну слушай… Погоди, а ты сам что думаешь?
– Какая тебе разница? Говори, я не из боязливых, а кто висел – гэбэ или какая-нибудь иная контора, мне без разницы.
– Значит, твой автомобильчик с указанным номером принадлежит некоему Михаилу Петровичу Костикову, проживающему по адресу… Пардон, проживавшему! Лобненская, дом двенадцать, квартира сорок шесть. Почему проживал, спросишь?
– Пожалуй, нет. Где похоронен?
Турецкий взглянул на Максима и увидел, как в глазах у практиканта вспыхнул поистине феерический свет.
– Умница, Саня. Новокунцевское кладбище, сектор «вэ». Рядом с законной своей бывшей супругой Костиковой Татьяной Леонидовной. Вопросы еще есть?
– Вопросов нет, – кратко резюмировал Турецкий. – Благодарю за службу, мой генерал!
– Рад стараться. Но ты постарайся быть поосторожней. К Дениске заскочи.
– Вот об этом я и подумал. Спасибо.
– Так нет больше вопросов? Точно знаешь? – почему-то настаивал Вячеслав.
– Чувствую, что они есть у тебя. Так не темни, давай.
– Да нет, у меня даже и не вопрос, а так… Я с утра Дениске сам звонил. Напомни мне, говорю, как это звучит? Насчет ушей, ага? Ну он полез в словарь и нашел, чего я просил.
– О чем ты, не понимаю?
– Господи, да чего ж тут непонятного-то? Я говорю: смысл точный какой у фразы «уши дохлого осла»? Он и говорит: это когда ничего скрыть невозможно, даже если сам осел уже и дохлый. Сечешь, Саня?
«Так… – сказал себе Турецкий, стараясь не выдать перед лицом практиканта собственной растерянности. – Значит, следят, сукины дети… И еще издеваются…»
– Все сказал? Или еще хочешь?
Вероятно, тон Турецкого образумил Грязнова.
– Да ты чего, Сань? – обеспокоенно сказал он. – Я тебя разве чем нечаянно обидел? Я ж ведь не в переносном, я в самом прямом смысле. И про осла, а ты чего, на свой счет, что ли? Ну ты даешь, Сань!
– А при чем здесь – дохлый?
– Ну так есть же что-то вроде пословицы, мол, не скрыть, понимаешь? А это можно отнести буквально к любому явлению нашей жизни, Сань! Так что ты зря, старик. Кстати, напоминаю: завтра большой обмыв. Ну ладно, а к Дениске ты все же загляни. Мне тоже не нравится, когда они работают чисто. В смысле получше нас. Так не забудь про пятницу!…
В трубке послышались короткие гудки. Турецкий положил ее на место и мрачно раздумывал, ощущая всей кожей взгляд практиканта и стыдясь отчего-то поднять на него глаза.
– Да… Такие дела. Максим… Ты понял? Или имеются дополнительные вопросы?
– Вы полагаете, что это все-таки связано со вчерашним? – с тревогой спросил тот.
– Версий у нас с тобой может быть великое множество. Поэтому и такая не исключена. И это лишний раз доказывает, что наш архив на определенное время будет лучшим местом, где ты сможешь проявить максимум своих способностей. Смотри, как любопытно получилось? Максим и… максимум! В этом что-то есть, не спорь. Определенная, что ли, магия… Ну а теперь выбрось из головы все, что ты услышал сегодня, и пойдем, я тебя познакомлю с начальником и живой легендой нашего архива…
Заведующий архивом старенький Георгий Суренович Мирзоян, которого Турецкий, естественно, давно знал, дал им ключи от нескольких комнат, проводил, объясняя, какой и что открывает, а сам снова ушел к своему столу у двери, где он решал кроссворды.
Он был страстным кроссвордистом, благо архивная обстановка располагала к тому. Он покупал несколько десятков изданий, где были только кроссворды, и довольно шустро справлялся с ними. Он явно скучал в свои годы, Георгий Суренович. На столе, под зеленой лампой, лежала стопка таких изданий, и сидел сам Георгий Суренович с карандашом в руке. Он использовал карандаш, это было удобно. Когда он ошибался и вписывал в клетки не то слово, он легко стирал резинкой ошибочную надпись. Возле его стола были также стеллажи с книгами, перенесенные сюда когда-то из библиотеки прокуратуры. На стеллажах стояли все тома Советской энциклопедии, в которую Георгий Суренович постоянно заглядывал.
Однажды Турецкий короткое время проработал здесь. И уже с первых часов работы он понял, что Георгий Суренович не даст ему покоя. Привыкший к одиночеству и тишине, Георгий Суренович был тем не менее рад любому гостю. Он шел искать Турецкого с кроссвордом в руке и кричал ему издалека:
– Александр Борисович! Ау!
– Я здесь, – вздыхал Турецкий из своего угла.
– Где – здесь? – допытывался Георгий Суренович.
– Не знаю, – честно отвечал Турецкий, потому что и сам путался в сложных проходах архивного лабиринта.
Но опытный Георгий Суренович, хромая, – он попал несколько лет тому назад в автокатастрофу – среди всего этого бумажного хлама быстро находил его.
– Александр Борисович, – говорил он. – Не подскажете: столица Кот-д'Ивуара? Семь букв.
– Не знаю, – честно отвечал Турецкий.
– Жаль, – грустно улыбался Георгий Суренович. Он стоял на пороге комнаты в помятой зеленой рубашке, и Турецкому становилось жаль старика.
– А что в энциклопедии? – спрашивал он у архивариуса. – Искали?
– Искал.
– Нет?
– Нет, – разводил руками Георгий Суренович. – Даже страны такой нет.
– Как – нет? Быть того не может! – Турецкий напрягал память. – Карту Африки смотрели?
– Вот она. – Георгий Суренович приносил том энциклопедии с картой Африки, и они вместе разглядывали карту.
– Да, странно, странно… – Турецкий не понимал, и от этого старику становилось еще печальнее.
Старик, армянин, здесь, в Москве, в пыльном архиве, ищет столицу страны, которой нет. И главное зачем? Только для того, чтоб проставить, заполнить несколькими буквами пустые клетки. Ну не бессмысленно ли все это?!
– Вспомнил! – вдруг сказал Турецкий. – Берег Слоновой Кости – старое название.
– Слушайте, правильно! – спохватился Георгий Суренович. – А я-то, дурак старый, сразу и не догадался. Точно! Вы, Александр Борисович, если что – не стесняйтесь, – говорил он. – Скажите – я помогу.
– Хорошо, спасибо, Георгий Суренович, если что, я вас позову.
И старик уходил…
Теперь по заданию Меркулова предстояло просмотреть все материалы и документы по нескольким давно забытым делам. В основном они касались службы внутренней безопасности. Когда-то на них стоял гриф «Секретно», так что даже сам Турецкий не смог бы их тогда просмотреть. Но теперь они стали доступны и зачем-то понадобились Меркулову.
Но, отобрав для начала с полсотни необходимых томов со следственными материалами, Турецкий увидел в некоторых из них и свои старые дела, отчеты, переписку. И показалось, будто это его прошлая жизнь проходила мимо. Суматошная, сумбурная. С какими-то женщинами, которые и вспоминались разве что к случаю. Со служебными неприятностями и похмельными понедельниками. С радостью завершения труднейших расследований и огорчениями от того, что жизнь оказывалась довольно скверной штукой, а якобы всемогущая Фемида – подобострастной и исполнительной дамочкой… Медхен фюр аллес, как заметил однажды молоденький еще тогда Дениска Грязнов, старательно штудировавший немецкий язык.
Кстати, не забыть. Надо сегодня же заехать к нему, чтоб его парни пошарили в «Жигулях» на предмет какого-нибудь «маячка». Потому как наглость-то наглостью, а тот стриженый водила точно знал, где надо ожидать появления «важняка».
Свалив наконец тома дел на пустой стол, Турецкий представил Мирзояну своего практиканта, сказал, что тот будет работать по заданию самого Меркулова, и попросил по возможности оказывать ему помощь.
План поиска необходимых документов лежал у Максима перед носом, и Турецкий посчитал на этом свою миссию выполненной. Хотя бы отчасти. О чем и заявил Петлицыну. Добавив, что, в связи с некоторыми событиями, о которых тот в курсе, сам он должен провести некоторую оперативную работу.
– Вы хотели перебинтовать… – напомнил Максим.
– Ага, вот и это, кстати… Так что начинай. В конце дня встретимся и уговоримся о дальнейшем. Где я – ты не знаешь, если кто спросит, уехал по каким-то срочным делам, о которых я тебе не докладывал. Надеюсь, все понятно?
– Так точно.
У выхода Турецкого остановил Георгий Суренович:
– А что, Александр Борисович, этот молодой человек… вы не знаете, как он вообще относится…
– К кроссвордам, что ли? – улыбнулся Турецкий.
– Вот-вот! – просиял Мирзоян.
– Я думаю, в нем вы легко обнаружите родственную душу.
– Вот это настоящий подарок! – обрадовался старик.
Откуда Славка узнал про «Дохлого осла»? Ведь не мог же он просто так нести эту околесицу про пословицы. Про какие-то уши, черт бы его побрал! Что он знает? И, главное, откуда? Никаких ведь протоколов вчера, на месте, не составлялось. Не называли и фамилий. Разве что это идиотское – Туёцкий? Но это все несерьезно. Да и сказала бы Ирина. Может, это сделал ее лысый собеседник? Козел этот? Он мог.
Остановившись на этой мысли, Турецкий успокоился. Но Славку решил все-таки допросить.
Что– то неясное продолжало томить душу. За столом в кабинете сидеть не хотел. В архиве -тем более. Выйти пройтись? Как в старые времена, побродить, подумать на ходу… Время-то идет, и оно требует твоего решения. Хочешь ты сам того или нет.
А может, все это – чистое Славкино вранье? Ну с покойным хозяином «фольксвагена»? И с ослиными ушами? А просто они с Меркуловым, полагая, будто «их Саня» не в себе, решили установить за ним слежку. Чтоб не натворил чего. А тут еще и Ирка ушла. Сорвется, мол, наш Саня, напьется до чертиков и скандал учинит! Логика есть. Но почему-то необходимость таких действий со стороны друзей не просматривается. Зачем им?
И на поверку получается так, что все про него всё знают. Тот, в Сокольниках, знал. Эти – тоже в курсе? Они что, сговорились?!
Вопрос требовал ответа. И вдруг Турецкий подспудно понял, что ему нужно. Утром, при Максиме, он пить, разумеется, не стал. За руль ведь садиться, и вообще. Но вчера перед сном он высосал, как показали остатки в бутылке, без малого четыреста граммов. На совершенно, между прочим, пустой желудок. Максиму он вчера что-то сообразил на ужин, а самому, после всех передряг, и в глотку не лезло.
Вот оно что.
В родных Столешниках, даже не в двух, а в полутора, можно сказать, шагах от Генеральной и расположен «Дядя Гиляй», ну ресторанчик такой, где в первой половине дня народу, как правило, не бывает. Самое то место. Одно нехорошо: если кому-то из своих приспичит выглянуть в окно, выходящее на Столешников, трудно будет ему объяснить, чем ты в настоящий момент занимаешься тут. А с другой стороны, кому придет в голову идея устроить допрос «важняку»? И поскольку это именно так, вперед, Турецкий!
Сказано – сделано! Но соображения Турецкого относительно «неприкасаемости» своей личности были развеяны в прах, едва он уселся за столик и сделал знак официанту приблизиться.
Заверещал-запел «мобильник». Турецкий сделал жест, останавливающий официанта, и вынул из кармана трубку.
– Александр Борисович, в чем дело? – услышал он сухой и оттого противный голос Меркулова. – Ты где находишься?
– Не понял, разве появились неотложные проблемы?
– Я звоню в архив, а мне отвечают, что там – один практикант. А сам ты в настоящий момент где? Твой телефон в кабинете тоже молчит. Может быть, у тебя появились более срочные дела?… Чем те, которые я поручил?
Вот же зануда… Поди, у окна все утро висел в ожидании «засечь» непослушного Турецкого!
– Я не понимаю. Я что, мальчик, который должен покорно сидеть за партой? Или щенок, находящийся у ноги хозяина? А если у меня вдруг появилась потребность обдумать что-то важное, то почему я не имею права находиться там, где я в данный момент нахожусь? Я что, нарушаю производственную дисциплину? Станок простаивает? – Турецкий накалялся все больше, понимая, что еще немного – и его «понесет».
Но, вероятно, то же самое понял и Костя. И сменил тон.
– Саня, послушай меня внимательно. Мы с тобой вчера твердо условились, что ты будешь какое-то время выполнять только – я подчеркиваю! – только мои указания. Договорились? Чего молчишь?
– Ну если тебе угодно это называть словом «договорились»?…
– Нет-нет, давай без твоих… демагогий! А ну-ка дыхни в трубку!
Турецкий расхохотался. Напряжение спало само собой.
– Так ты решил, что я удалился из конторы, чтобы нажраться в одиночестве? Помилуй бог, Костя! Ну, знаешь, этого я от тебя никак не ожидал…
– А я разве ожидал, что ты пьяный дебош учинишь?! – почти закричал Меркулов, чем снова поставил Турецкого в тупик. – Я разве ожидал, что государственный советник юстиции устроит уличную драку с битьем витрин?!
– Батюшки! – холодно удивился Турецкий. – И кто же тебе рассказал эту чушь?
– Ага! Хочешь знать?
– А мне, в сущности, без разницы, если… если ты веришь каким-то подонкам.
– Но ведь было же?!
– Не то, не там и не с тем. А так можно сказать, что отдаленно похоже на правду. Все было гораздо проще. Не я, а меня хотели избить. И сами нарвались. Больше ничего объяснять не буду. Но комментс, Константин Дмитриевич. Лучше поподробней расспросите ваших стукачей.
– Во-во! Мы себя еще и героями мыслим! Куда уж! Мы уверены, что «борзых» кинули! Нет, дружок! Мне ребята из фээсбэ рассказали. И чего тебя понесло в этого «Дохлого осла»? Не понимаю!
Турецкий подумал вдруг, что терять-то ему все равно уже нечего, и ляпнул:
– Зачем, спрашиваешь? А просто хотел посмотреть, где моя бывшая супруга вечера проводит!
– Не мо…жет быть… – ошарашенно протянул Костя.
– Увы, все может. Но, так или иначе, если тебе донесли не все, а решение ты уже успел принять, к чему мне надо готовиться? Уволите? Посадите? Или большим штрафом отделаюсь? А может, есть и другие варианты?
– Не паясничай. И не нарывайся! Скажи честно, может быть, ты сам уйти хочешь? Так и ответь.
– Костя, мне давно уже все осточертело!
– Мне тоже. И твои фокусы, и приколы, и примочки, я уж и не знаю, как вы все называете это свое постоянное вранье! Если ты считаешь, что у тебя зря уходит жизнь, пиши заявление и вали на все четыре стороны! Но пиши честно! И не устраивай мне экстримов, экзекуций и прочего!
– Да, я думаю по этому поводу. Но у меня есть время. Есть.
– Боюсь, что его может неожиданно и не оказаться!
– Я тоже, но что поделаешь?… А задание твое выполняется.
– Без тебя знаю! – сердито бросил Меркулов и отключился.
Турецкий задумчиво посмотрел на официанта, почтительно замершего в десятке шагов от него – других-то посетителей все равно не было, – и поманил его движением указательного пальца.
И тут же, боковым зрением, увидел, что в зал вошла она…
Сам по себе вспомнился древний анекдот. Утро алкоголика. Голова не соображает. Язык в горле распух до невозможности. В животе… а, и думать неприлично. Но на спинке кровати сидит и ухмыляется нечто зверообразное и пушистое. «Лыбится», как говорили во дворе во времена детства. «Ты кто?» – выдавливает из себя алкоголик. А тот, с ужимками, ухмыляется: «Твой триппер!» – «Боже… а вчера „оно“ казалось таким восхитительным…»
