Глава 37
Девятая Пещера построила убежище для лошадей под навесом в менее используемой южной части пещеры, поблизости от спуска к водопаду. Эйла спросила Джохаррана, можно ли им с Джондаларом построить что-то для защиты животных. Она представляла себе какое-то простенькое сооружение для защиты их от дождя и снега. Но Джохарран устроил по этому поводу общее собрание около Говорящего Камня, и люди решили сразу приняться за дело и построить для лошадей настоящее жилище с низкой каменной кладкой и стенными панелями, защищающими от ветра. Правда, там не было занавешенного входного проема и никакой изгороди, ограничивающей их свободу.
Прежде свобода лошадей никогда не ограничивалась. Сначала Уинни жила с Эйлой в пещере в ее долине, а потом обе лошади привыкли жить в лошадином очаге Львиного стойбища, который пристроили для них к общему длинному жилищу. И сейчас, когда Эйла привела Уинни и Удальца в эту постройку, покормила их там сеном и овсом, поставила для них воду, они, похоже, поняли, что это их дом. По крайней мере, они обычно возвращались туда, пользуясь более короткой дорогой от Реки. Они редко ходили по тропе от Лесной реки мимо многолюдной жилой площадки, разве что их вела там сама Эйла.
Покончив со строительством лошадиного дома, Эйла и Джондалар решили сделать деревянную посудину для воды, квадратный короб наподобие тех, которыми пользовались Шарамудои, и их занятие вызвало большой интерес. Они трудились над ним несколько дней, хотя у них было много помощников — а еще больше зрителей. Для начала нашли подходящее дерево, выбрали высокую и довольно толстую сосну. В густых окрестных лесах деревья обычно тянулись к солнцу и вырастали очень высокими.
Довольно трудно срубить толстое дерево кремневым топором. Рубка продвигалась медленно, поскольку удавалось отделять лишь тонкие щепки и стружки. В результате сваленный ствол выглядел так, будто его обгрыз бобр. Это дерево обрубили потом и с другого конца пред началом нижних ветвей. Верхняя часть ствола не пропадала понапрасну; резчики и оружейники уже не спускали глаз с этой ценной древесины, а все остатки пойдут на костер. Из этого же дерева начали делать кормушку для лошадей. Согласно обычаям Шарамудои, рядом со срубленным деревом посадили семена сосны, в благодарность Великой Матери. Зеландонии с большим почтением отнеслись к этому простому ритуалу.
На следующем этапе Зеландонии узнали, как разделить это бревно на доски с помощью клиньев и кувалды. Деревянные доски, получающиеся более толстыми в середине, можно было использовать не только в качестве полок, но и для изготовления многих предметов домашней обстановки. Прежде никому из Зеландонии не приходило в голову, что можно вырубать подобные короба. Сначала кремневыми резцами или стамесками выравнивали концы длинной доски. Потом эти тупые концы слегка подтесывали и проделывали поперек доски три неглубокие канавки на определенном расстоянии друг от друга. С помощью пара эту заготовку согнули по желобкам так, чтобы их края сошлись вместе, и заготовка приняла почти прямоугольную форму. В подтесанных концах кремневым сверлом проделали несколько отверстий. Потом заготовку отдраили мелкими камнями и гладко отполировали песком.
Для донной части выровняли и отполировали другой кусок доски нужного размера, и осторожно установили его в желобок, прорезанный вдоль всего нижнего края прямоугольной заготовки. Соединив эти две заготовки, закрепили сужающиеся концы четвертого угла, забив колышки в просверленные Отверстия, Поначалу такой короб немного протекал, но постепенно древесина разбухла, впитывая воду, и он становился водонепроницаемым. В такой кухонной посуде можно было держать любые жидкости или топленый жир и нагревать их, как обычно, с помощью раскаленных камней. А кроме того, они могли служить хорошими кормушками для лошадей. Судя по всему, Зеландонии вскоре понаделают много таких удобных коробов.
Мартона смотрела, как Эйла с раскрасневшимися щеками поднимается по тропе, воздух похолодал уже настолько, что изо рта у нее вырывались облачка пара. Она была обута в высокие мокасины на толстых подметках, в которые были заправлены теплые меховые штаны, а сверху ее защищала от холода меховая парка, подаренная матерью Матагана. Ее очевидная беременность подчеркивалась высоко завязанным поясом с подвешенными к нему ножнами и другими полезными вещами. Капюшон был отброшен назад, и ветер играл несколькими прядями, которые ему удалось вырвать из пучка волос, удобно уложенного на голове.
Она по-прежнему пользовалась заплечной сумкой Мамутои и сейчас опять чем-то набила ее. Эйла привыкла пользоваться рюкзаками, которые носили на одном плече, и обычно ходила с ними на прогулки. Зато на втором плече можно было нести охотничьи трофеи. В данном случае на втором плече висели три связанные за лапки куропатки, которые уравновешивались двумя крупными белыми зайцами.
Волк следовал за ней. Она обычно брала его с собой на охотничьи прогулки. Он не только вспугивал птиц и мелких животных, но и отыскивал подбитых белых птиц или зайцев, незаметных на снегу.
— Не представляю, как тебе это удается, Эйла, — сказала Мартона, встретив молодую женщину, забравшуюся на террасу. — В конце беременности я обычно чувствовала себя такой толстой и неуклюжей, Что даже подумать не могла о какой-то охоте, а ты все еще ходишь и почти всегда возвращаешься с добычей.
Эйла улыбнулась.
— Я тоже чувствую себя толстой и неуклюжей, но разве так уж трудно бросить палку или камень из пращи, и кроме того, ты даже не представляешь, как здорово помогает мне Волк. Но к сожалению, совсем скоро мне придется безвылазно сидеть дома.
Мартона с улыбкой посмотрела на зверя, идущего между ними. Конечно, она переживала за него, когда на него напали чужие волки, но ей даже нравилось его слегка повисшее ухо. А главное, теперь его было гораздо легче узнать, Дойдя до жилища Эйлы, она подождала, пока Эйла сгрузила добычу на известняковую плиту, которую обычно использовали для разных хозяйственных нужд, а порой и в качестве скамьи.
— Я никогда не умела так ловко охотиться на мелких животных, — сказала Мартона, — не считая, правда, силков или капканов. Но в былые времена мне очень нравилось участвовать в больших охотничьих походах. Это было так давно, что я, наверное, уже забыла, как надо охотиться, хотя раньше у меня был наметанный глаз и в следах я очень хорошо разбиралась. Но сейчас зрение у меня уже слабовато.
— Посмотри-ка, Мартона, что я еще нашла, — сказала Эйла, снимая свою заплечную сумку. — Яблоки! — Ей встретилась яблоня, уже сбросившая листья, но еще украшенная блестящими красными яблочками, ставшими теперь, после заморозков, менее кислыми и жесткими, и она набила ими свою заплечную сумку.
Женщины пошли вместе к лошадиному жилищу. Эйла не ожидала застать там лошадей в середине дня, но проверила, есть ли вода в их кормушке. Зимой, когда долго стояли морозы, она порой топила для них воду из снега, хотя дикие лошади прекрасно сами заботились о своем пропитании. Она положила несколько яблок в их деревянную кормушку.
Потом она прошла к краю террасы и посмотрела вниз на Реку, частично скрытую за прибрежными деревьями и кустами. Лошадей было не видно, но Эйла призывно свистнула, надеясь, что они не могли далеко уйти. Вскоре Уинни, а за ней и Удалец уже взбирались по крутой тропе. Когда лошади вышли на террасу, Волк и Уинни, как обычно, приветливо потерлись носами. Радостное ржание Удальца встретило игривое повизгивание Волка, и они также соприкоснулись носами.
Мартоне все еще с трудом верилось в то, как хорошо слушаются Эйлу эти животные. Она успела привыкнуть к Волку, который постоянно крутился среди людей и откликался на ее призывы. Но лошади выглядели более норовистыми, не такими дружелюбными и, казалось, менее прирученными, не считая их обращения с Эйлой и Джондаларом, они более походили на диких животных, на которых ей приходилось когда-то охотиться.
Поглаживая и почесывая их шкуры, молодая женщина издавала уже знакомые Мартоне слова и звуки. Она называла это про себя лошадиным языком Эйлы. Взяв в руки по яблоку, она угостила их, продолжая беседовать с ними на своем непонятном языке. Мартона попыталась осознать особенности такого общения. Она использует не только слова, но и жесты. Нечто подобное Эйла проделывала, когда демонстрировала им язык плоскоголовых.
— Ты уже отрастила большой живот, Уинни, — говорила Эйла, похлопывая кобылу по округлившемуся брюху. — Так же, как я. Вероятно, к весне надо ждать жеребенка, может быть, в середине весны, когда потеплеет. К тому времени у меня уже будет малыш.
Как бы мне хотелось прокатиться на тебе, но, наверное, уже нельзя. Зеландони говорит, что это может повредить ребенку. Я чувствую себя хорошо, но лучше не рисковать. А с тобой, Удалец, прогуляется Джондалар, когда вернется.
Вот каково было содержание ее разговора с лошадьми, хотя вряд ли она сама смогла бы перевести дословно выражения изобретенного ею языка, включавшего в себя жесты и словечки Клана. Это было не важно. Лошади понимали этот любящий голос, ласковые прикосновения, определенные звуки и жесты.
Зима нагрянула неожиданно. Ближе к вечеру в воздухе закружились легкие белые снежинки. Постепенно они стали большими и пушистыми, и вечером метель уже разыгралась вовсю. Вся Пещера облегченно вздохнула, когда незадолго до темноты ушедшие утром охотники вернулись с пустыми руками, но зато целые и невредимые.
— Джохарран решил вернуться, когда мы увидели, как мамонты спешно уходят на север, — сказал Джондалар, приветствуя Эйлу. — Ты слышала поговорку: "Побыстрей домой спеши, коли мамонт на север бежит"? Обычно это означает приближение снегопада, и они со всех ног устремляются на север, где холоднее, но суше, и снег не так уж глубок. Они могут застрять в глубоких мокрых сугробах. Джохарран решил не рисковать, но грозовые облака набежали так быстро, что даже мамонтов захватили врасплох. И мы еще не успели толком осознать, что ветер резко поменялся на северный, и повалил такой густой снег, что мы с трудом видели друг друга. Мы, шли, проваливаясь по колено, и нам пришлось даже в конце пути встать на снегоступы.
Метель продолжалась всю ночь, следующий день и следующую ночь. Сквозь непроглядный снежный занавес не видно было даже другого берега Реки. Порой порывы ветра швыряли снег на скалу, образуя вихревые снежные воронки. А в затишье снежинки падали тяжело и прямо, в каком-то монотонном усыпляющем полете.
Эйла порадовалась, что этот скальный навес надежно защищает лошадей, хотя в первый вечер снегопада волновалась, раздумывая, смогут ли подняться в укрытие до того, как снег станет слишком глубоким. Ее беспокоило, что лошади найдут какое-то другое укрытие, и она не сможет найти их в занесенных снегами просторах.
Подходя утром к конюшне, Эйла облегченно вздохнула, услышав конское ржание, и успокоилась, обнаружив там обеих лошадей.
Они не привыкли к таким обильным и долгим снегопадам и поэтому тоже немного нервничали. Чтобы успокоить их, Эйла, как обычно, почистила им шкуры ворсянкой.
Занимаясь со своими питомцами, она подумала, как же обходятся дикие лошади. Может, они уходят в более холодные и сухие северо-восточные районы, где не выпадает таких глубоких снегов, скрывающих от них сухие травы, которыми лошади кормятся в зимнее время?
Хорошо, что, помимо запасов зерна, они заготовили и много сена для лошадей. Это была идея Джондалара. Он ведь знал, какие здесь могут быть глубокие снега. Теперь Эйла задумалась, достаточно ли они запасли корма. К холоду-то лошади привычны, об этом можно не волноваться. Их шкуры стали густыми и толстыми как благодаря пушистому подшерстку, так и мохнатому внешнему слою, защищающему их приземистые крепкие тела, но хватит ли им на зиму запасов травы?
Зимние сезоны на земле, где жило племя Джондалара, бывали холодными, но не сухими, а очень снежными. Она не видела так много снега со времен жизни в Клане и уже успела привыкнуть к удаленным от моря, сухим и морозным лессовым степям, где находилась ее долина и жило племя Охотников на Мамонтов. Но здесь, в так называемых континентальных степях, ощущалось влияние Великого Западного Океана. Более влажные и снежные зимы напоминали климат тех мест, где она выросла, того гористого полуострова, вдающегося в далекое восточное море.
На открытой террасе образовался сплошной и мощный снежный барьер, который поблескивал вечерами в золотистых отблесках горевших под навесом костров. Теперь Эйла поняла, зачем к зимним мусорным траншеям устроили специальный проход, защищенный шкурами, надежно закрепленными на поперечных перекрытиях и толстых опорах.
На второе утро после начала снегопада Эйла проснулась и увидела улыбающегося Джондалара, который стоял рядом с лежанкой и слегка тормошил ее за плечо. Его лицо разрумянилось от мороза, а на меховой парке еще поблескивали белые снежинки. Он протянул ей чашку горячего чая.
— Давай-ка, соня, просыпайся. Помнится, когда-то ты вставала гораздо раньше меня. Я уже разогрел остатки вчерашней еды. Метель закончилась. Можно будет одеться потеплее и пойти прогуляться, — сказал он. — Может, тебе стоит надеть то нижнее белье, что ты получила от Мароны и ее приятельниц.
— Ты уже выходил из дома? — спросила она, присаживаясь на постели и делая глоток горячего чая. — Кажется, мне действительно стало необходимо больше спать последнее время. — Вооружившись терпением, Джондалар подождал, пока она умылась, немного перекусила и начала одеваться. — Джондалар, эти штаны уже не сходятся на моем животе. А безрукавка, наверное, вообще не налезет. Ты уверен, что мне нужно так утеплиться? Мне не хочется растянуть этот наряд.
— Главное, надень штаны. Не важно, если они не полностью сойдутся. Лишь бы держались. Ведь сверху ты наденешь еще теплые штаны. И вот твои мокасины. А где парка? — спросил Джондалар.
Когда они выходили из-под навеса, Эйла увидела сияющее голубое небо и ослепительный солнечный свет, заливающий всю террасу. Кое-кто, видно, уже давно не спал. Тропу, ведущую в Лесную долину, уже расчистили от снежного завала и посыпали мелкими обломками известняка, принесенными из-под навеса, чтобы было не так скользко. Ограничивающие тропу снежные стены доходили примерно до уровня груди, но когда Эйла окинула взглядом окрестности, у нее перехватило дыхание.
Все изменилось. Блестящее снежное покрывало смягчило очертания этой холмистой местности, а небо казалось таким удивительно синим на фоне ослепительно сверкающего снега, что у Эйлы заслезились глаза. Воздух изрядно промерз; снег хрустел под ногами, а изо рта валил пар. На лугу за Рекой она заметила группу людей.
— Осторожнее спускайся по этой тропе. Там может быть скользко. Держи меня за руку, — сказал Джондалар. Спустившись, они перешли через узкую замерзшую речку. Увидевшие их приближение люди приветливо помахали им руками и пошли навстречу.
— Я уж решила, что ты проспишь целый день, Эйла, — сказала Фолара. — Мы приходим на этот луг каждый год, но сегодня разгребали снег почти все утро, чтобы пробраться сюда. Я спросила Джондалара, сможет ли он привести тебя, но он сказал, наверное, для тебя это уже далековато. Когда снег немного осядет и уплотнится, мы приделаем к саням сиденье и будем по очереди возить тебя. Обычно мы притаскиваем на санях запасы топлива или мяса из хранилищ. Но когда они свободны, мы пользуемся ими как хотим, — оживленно поведала раскрасневшаяся от мороза девушка.
— Не тараторь, Фолара, успокойся, — сказал Джондалар.
Снег был очень глубоким, и, пытаясь пройти по нему, Эйла потеряла равновесие и ухватилась за Джондалара. В итоге они оба упали и, осыпанные снежной пылью, так смеялись, что не могли встать. Глядя на них, Фолара тоже расхохоталась.
— Да не стой ты, как столб, — крикнул ей Джондалар. — Лучше иди и помоги мне поднять Эйлу. — Вдвоем им удалось вновь поставить ее на ноги.
Круглый белый комок пролетел по воздуху и ударил Джондалара по плечу. Осмотревшись и заметив смеющегося Матагана, Джондалар схватил пригоршню снега и двумя руками слепил снежок. Он бросил его в юношу, который теперь числился у него в подмастерьях. Матаган, несмотря на легкую хромоту, быстро отбежал назад, и снежок упал, не долетев до него.
— Ладно, я думаю на сегодня достаточно, — сказал Джондалар.
Эйла спрятала за спиной заготовленный снежок и, когда Джондалар приблизился, бросила его. Попавший ему в грудь комок разлетелся, запорошив его лицо снежной пылью.
— Ага, значит, тебе хочется поиграть, — сказал он, набирая пригоршню снега и пытаясь засунуть ее за шиворот ее парки. Она отчаянно изворачивалась, и вскоре оба они уже опять барахтались в снегу, смеясь и пытаясь охладить снежками игровой пыл друг друга. Наконец, остановившись передохнуть, они сели и обнаружили, что оба облеплены мокрым снегом с ног до головы.
Вернувшись к берегу замерзшей речки, они перешли ее и, поднявшись на террасу, направились к своему дому. Когда они проходили мимо дома Мартоны, она заметила их.
— Интересно, о чем ты думал, Джондалар, когда вывалял Эйлу в снегу в ее положении? — озабоченно сказала его мать. — А если бы от твоих игр у нее начались преждевременные роды?
Джондалар с огорченным недоумением смотрел на мать. Он не подумал об этом.
— Все в порядке, Мартона, — успокоила ее Эйла. — Снег был рыхлым, и я совсем не ушиблась, в общем, мы не перестарались. Я впервые поняла, как здорово играть в снежки! — Ее глаза еще возбужденно сверкали. — Джондалар помогал мне при спуске и подъеме, и я чувствую себя прекрасно.
— Но мать права, Эйла, — сказал Джондалар, полный искреннего раскаяния. — Тебе вряд ли полезны сейчас подобные игры. Я как-то не подумал. Надо быть более внимательным. Ведь ты скоро станешь матерью.
С этих пор Джондалар стал так опекать Эйлу, что ей показалось, будто ее посадили в заключение. Он не хотел даже, чтобы она выходила из-под навеса или спускалась по тропинке. Иногда, стоя на террасе, она с легкой завистью смотрела вниз на реку, но ее большой живот уже не позволял ей видеть собственных ног, и вдруг она осознала, что ей приходится теперь ходить, отклоняясь назад для сохранения равновесия. Поэтому она чувствовала себя в полной безопасности лишь под навесом Девятой Пещеры и сама не стремилась к прогулкам по скользким ледяным склонам.
Ей нравилось проводить время с друзьями у костра, весело потрескивающего в очаге, или трудиться на рабочей площадке под надежной защитой навеса, старательно изготавливая одежки для будущего ребенка. Она остро чувствовала, как он растет внутри ее живота. Ее внимание в основном сосредоточилось на собственных внутренних ощущениях, конечно, ее интересовало не только это, но круг ее интересов сейчас стал значительно меньше.
Каждый день она навещала лошадей, ухаживала за ними, проверяла наличие корма и воды. Они тоже стали менее активными, хотя спускались к замерзшей Реке и переходили на луга другого берега. Не отличаясь ловкостью оленей, лошади все-таки раскапывали снег и находили себе корм, их пищеварительная система привыкла к грубой пище: замерзшим желтоватым стеблям сухой травы, коре берез и других тонкокожих деревьев и молодым побегам кустарников. Но под снежным покрывалом, рядом с совсем сухими на вид травами, они зачастую находили корневые стебли и зародыши новой жизни, дожидающиеся первых признаков тепла, чтобы двинуться в рост. Лошади умудрялись найти достаточно корма для наполнения животов, но зерна и травы, запасенные Эйлой, обеспечивали им здоровую жизнь.
Прогулки Волка были более длительными. Зимний сезон, такой тяжелый для тех, кто употреблял растительную пищу, бывал зачастую благотворным для плотоядных. Он убегал довольно далеко от пещеры и порой пропадал целыми днями, но к вечеру обязательно возвращался и спал на подстилке из старой одежды Эйлы. Она передвинула его спальное место поближе к их лежанке и вечерами тревожилась, пока он не возвращался, что порой случалось очень поздно. А иногда он вовсе никуда не уходил, а оставался рядом с Эйлой, отдыхая или, к его огромному удовольствию, играя с детьми.
Обитатели Пещеры в период относительно пассивных зимних месяцев все свободное время посвящали любимым занятиям, совершенствовались в ремеслах или изготавливали личные вещи. Порой небольшие отряды отправлялись на охоту, в основном на поиски северных оленей, поскольку даже в костях этих привычных к морозам животных сохранялись зимой большие запасы жира, хотя в подземных хранилищах и пещерных кладовых имелось более чем достаточное количество мяса, овощей и топлива для поддержания тепла в домах, освещения и приготовления пищи. В течение года все также запасали на зиму материалы, необходимые для той или иной затеи. И теперь люди занимались выделкой и окраской шкур, придавая им блеск или водостойкость, а потом шили из них одежды и украшали вышивкой и бусами. Выделывались пояса, и обувь, а застежки зачастую украшались резными костяными деталями.
Эйла очень увлеклась прядением и ткачеством. Она внимательно смотрела за этими процессами и слушала объяснения Мартоны. Весной обычно заготавливали шерсть животных, собирая ее с кустов или земли, и укладывали ее на хранение до будущей зимы. Качество шерсти было разным: из шерсти муфлона, длиннорогого барана и горного козла изготавливали войлок; широкое применение находил мягкий и теплый подшерсток, каждую осень выраставший под лохматыми верхними волосами нескольких видов животных, включая мамонтов, носорогов и овцебыков. Длинную и более грубую шерсть животных добывали в основном за счет охоты, также в дело шли и длинные лошадиные хвосты. Кроме того, для изготовления материалов использовали разные растительные волокна. Из них скручивались разной толщины веревки и тонкие нити, которые при желании окрашивали в разные цвета, а затем из них ткали полотнища для одежды или плели циновки, маты и даже подвесные полотнища для дополнительной защиты от сквозняков и холодных скальных стен.
Из дерева вырезали миски и чаши разнообразной формы, полировали их, раскрашивали и украшали резными орнаментами. Плели корзины самых разных форм и размеров. Из бивней мамонтов, зубов животных, ракушек и особых камней изготавливали украшения. Пополнялись запасы костяных блюд и тарелок, роговых рукояток для ножей, наконечников копий, игл для шитья и многих других орудий, приспособлений и декоративных вещиц. Особенно тщательно вырезали фигурки животных, которые иногда входили в состав других изделий художественной резьбы, к примеру, изготовленных из дерева или кости, бивня или камня. Также вырезались женские фигурки донии. Даже сводчатые стены пещеры порой покрывались резными и раскрашенными изображениями.
Кроме того, зимой можно было совершенствовать различные дарования и музыкальное искусство. Изготавливались новые инструменты, глуховато звучащие барабаны, звонкие трещотки и мелодичные флейты. Люди разучивали пляски, пели песни и рассказывали истории. Некоторым очень нравилось участвовать в спортивных состязаниях по борьбе или метанию копий, и многие увлекались разнообразными азартными играми, зачастую заключая пари на исход игры.
Подростков обучали необходимым основам ремесел, и всегда находились мастера, готовые взять учеников, проявивших склонность к какой-то деятельности. К мастерским, расположенным за водопадом, вела хорошо утоптанная тропа, и многие ремесленники из других Пещер, приходившие пообщаться со своими коллегами или усовершенствоваться в мастерстве, обычно гостили по несколько дней в Девятой Пещере.
Зеландони обучала желающих счетным словам, рассказывала предания и легенды племени, хотя у нее редко находилось свободное время. Ей приходилось лечить простуды, головную или зубную боль, у некоторых болели уши или обострялись ревматические и артритные болезни; случались также и более тяжелые заболевания. Некоторые люди умирали, и их тела уносили в специальные пещеры, где они хранились до весны, поскольку снега и морозы не позволяли пока захоронить их на священных кладбищах. Порой, хотя редко, их так и оставляли там.
Но появлялись на свет и новорожденные. Миновало зимнее солнцестояние. Зеландони объяснила Эйле, что эти несколько дней солнце ниже всего поднимается над горизонтом, но отныне постепенно начнет подниматься все выше и световой день будет неуклонно увеличиваться. По этому поводу обычно проводился особый ритуал, устраивался большой веселый праздник и пиршество, знаменующие начало прибавления света.
Отныне солнце постепенно будет забираться все выше над горизонтом до самого летнего солнцестояния. А между этими двумя событиями еще отмечают весеннее равноденствие, или начало весны, а на убывающем периоде — осеннее равноденствие, или начало осени. Зеландони показала Эйле приметные точки на горизонте, в которых солнце будет всходить в дни равноденствий. Она научила ее также новым счетным словам и их употреблению, делая зарубки на плоской поверхности рога, и молодая женщина старательно запоминала все эти сведения. Ей нравилось такое обучение.
В разгар зимы, самое морозное, ветреное и суровое время года, снежные игры уже не казались очень привлекательными. Даже короткие вылазки за замороженным мясом или топливом становились тяжелым испытанием. Пирамиды камней, наваленные на тайники с запасами и ледяные погреба, так смерзлись, что их с трудом удавалось разбирать. Овощи, фрукты и другие плоды земли уже давно перенесли под навес и уложили в вымощенные плитами ямы в глубине пещеры, но вокруг них приходилось ставить множество капканов и ловушек и постоянно следить, чтобы туда не проникали мелкие животные. Маленькие грызуны, в частности, очень хорошо набирали жирок за счет плодов, старательно запасенных людьми, и всегда умудрялись найти лазейки в их кладовые.
Дети порой развлекались, бросая камешки в этих шустрых мелких тварей. Взрослые поощряли такие игры. Метко брошенный камешек мог и убить наглого воришку. В данном случае дети не только продолжали борьбу с прожорливыми вредителями, но и развивали меткость, которая им понадобится, чтобы стать умелыми охотниками, и некоторые подростки достигали больших успехов. Эйла применяла для тех же целей пращу и быстро научила ребятишек пользоваться ее любимым оружием. Волк также вносил ценный вклад в уменьшение поголовья грызунов.
Наружные погреба вроде бы не посещались такими вредителями, и овощи старались хранить в них как можно дольше. Но сильные морозы угрожали испортить их качество, поэтому приходилось переносить запасы в пещеру. Большинство замороженных овощей можно было использовать уже только для супов или запекания, как и большинство сушеных припасов.
Последние несколько дней Эйла ощущала странный прилив сил. Но живот все больше мешал ей, и, чувствуя себя совсем неуклюжей, она порой сильно раздражалась и даже плакала, что тревожило Джондалара. Шустрый ребенок порой будил ее по ночам, а однажды днем, сев, как обычно, на циновку со скрещенными ногами, она вдруг поняла, что уже не может легко, как раньше, подняться из такого положения. По мере приближения родов ее страх перед ними увеличился, хотя еще недавно она так хотела иметь этого ребенка, что не могла дождаться, когда он родится.
Зеландони сразу поняла, что близится время родов. Она сказала Эйле:
— Велика мудрость Земной Матери, Она специально делает беспокойными последние дни беременности, чтобы женщины сумели преодолеть страх перед родами и стойко выдержать их.
Эйла закончила изготовление всех детских вещей и еще раз разложила все аккуратно по полочкам, прибрала в доме и как раз решила приготовить вкусный обед для Джондалара, когда он зашел проведать ее. Она попросила его принести из ближайшей кладовой необходимые ей овощи и кусок мяса. Когда он вернулся из кладовой, она сидела, не двигаясь, со смешанным выражением радости и страха на лице.
— Что случилось, Эйла? — спросил он, сразу бросая корзину с овощами.
— По-моему, наш ребенок собирается появиться на свет, — сказала она.
— Прямо сейчас? Эйла, тебе бы лучше прилечь. Я сбегаю за Зеландони. А может быть, позову еще и маму. Полежи спокойно, пока не придет Зеландони, — сказал Джондалар, сильно разволновавшись.
— Нет, Джондалар, не прямо сейчас. Успокойся. У нас еще есть немного времени. Думаю, надо сначала убедиться в сроках, прежде чем звать Зеландони, — сказала она, подняла корзину и направилась в кухню, чтобы выложить овощи.
— Давай-ка лучше я займусь этим. Может, ты все-таки полежишь? Ты уверена, что мне не надо пока идти за Зеландони?
— Джондалар, ты ведь уже не раз видел, как рождаются дети. Почему же ты так нервничаешь?
— Кто говорит, что я нервничаю? — сказал он, пытаясь выглядеть спокойным. Она опять положила руку на живот. — Эйла, может, я все же приведу Зеландони? — На лбу его появились глубокие озабоченные морщинки.
— Хорошо, Джондалар. Ты можешь пригласить ее, но только обязательно передай ей, что у меня пока только первые схватки и она может не торопиться.
Джондалар вылетел из дома. Вскоре он вернулся, едва ли не таща Зеландони за собой.
— Джондалар, ну я же сказала тебе, что нет нужды торопиться, — укорила его Эйла и взглянула на жрицу. — Извини его торопливость. У меня совсем недавно начались схватки.
— По-моему, Джондалар, сейчас тебе лучше навестить Джохаррана и заодно передать Пролеве, что позже мне может понадобиться ее помощь, — заметила Зеландони. — А я сейчас свободна и могу составить тебе компанию, Эйла. У тебя, случайно, нет чайку?
— Скоро будет готов, — сказала Эйла. — Я думаю, что Зеландони права, Джондалар. Почему бы тебе не зайти в гости к Джохаррану?
— А по пути можешь заглянуть к Мартоне, но только не надо торопить ее и тащить сюда, — сказала Зеландони. Джондалар выбежал из дома. — Он оставался с матерью, пока она рожала Фолару, и выглядел совершенно спокойным. Однако совсем другое дело, когда рожает жена.
Эйла вновь остановилась, дождалась окончания очередной схватки и заварила чай. Зеландони следила за ней, прикинув, как долго длилась эта схватка. Потом она опустилась на высокий табурет, который Эйла сделала специально для Зеландони, зная, что ей неудобно сидеть на циновках или низких подушках. Эйла и сама с недавних пор стала присаживаться на него.
Они выпили чаю и немного поболтали до того, как Эйла почувствовала очередные схватки. Зеландони предложила ей лечь, чтобы она могла осмотреть ее. Эйла послушно легла на лежанку. Подождав следующей схватки, жрица ощупала живот Эйлы.
— Ждать осталось не так уж долго, — сказала целительница.
Эйла встала и сначала хотела присесть на подушки, но передумала и отправилась на кухню за чаем. Однако схватки вновь остановили ее, и она решила лучше опять прилечь. Похоже, все произойдет быстрее, чем она ожидала.
Зеландони вновь более тщательно осмотрела ее, потом проницательно взглянула на молодую женщину.
— Ты ведь уже не первый раз рожаешь, не так ли?
Подождав, пока кончится боль, она ответила:
— Да, не первый. У меня был сын, — тихо сказала она.
Зеландони с удивлением подумала, почему он не с ней. Неужели умер? Если она родила мертвого ребенка или младенец умер вскоре после родов, то об этом лучше знать заранее.
— Что с ним случилось? — спросила она.
— Мне пришлось оставить его. Он живет в семье моей сводной сестры, Убы. Он остался в Клане, по крайней мере я надеюсь, что он жив и здоров.
— И у тебя тогда были трудные роды?
— Да. Я едва не умерла, рожая его, — вяло и подавленно сказала Эйла, пытаясь не выдать своих чувств, но жрица заметила страх в ее взгляде.
— Сколько же ему сейчас лет, Эйла? Или лучше скажи, сколько было тебе, когда ты родила его? — поинтересовалась Зеландони.
— По-моему, мне тогда едва исполнилось двенадцать лет, — сказала Эйла, чувствуя начало очередной родовой схватки. Они становились все чаще. — А сейчас мне уже девятнадцать, двадцать будет к лету. Я уже стара, чтобы рожать детей?
— Нет, не стара, но ты была слишком молода, когда рожала первого. Неудивительно, что роды были такими трудными. Ты говоришь, что тебе пришлось оставить его в Клане. — Она помедлила, обдумывая, как лучше задать следующий вопрос. — Твой сын, он оказался ребенком смешанных духов? — спросила наконец Зеландони.
Эйла молчала. Она встретила внимательный и прямой взгляд Зеландони и вдруг скорчилась от сильной схватки.
— Да, — переждав боль, сказала она, настороженно глянув на жрицу.
— Я думаю, это еще больше осложнило твои роды. Насколько я понимаю, рождение детей смешанных духов очень трудно дается нашим женщинам. Вероятно, из-за больших голов младенцев. Обычно у них еще несколько иная форма. Их тяжелее рожать, — заметила Зеландони. — Но с этим ребенком, Эйла, тебе не придется долго мучиться. Все идет хорошо, ты понимаешь.
Жрица заметила, как роженица напряглась во время последней схватки. "Напряжение может только осложнить, все, — подумала она, — но я боюсь, что у нее слишком живы воспоминания от первых родов. Скорее бы пришла Мартона. По-моему, как раз сейчас она нуждается в постоянном внимании, а мне необходимо приготовить ей расслабляющий настой. Может, беседа немного развеет ее страхи".
— Не хочешь рассказать мне немного о своем сыне?
— Сначала они решили, что он урод, что он будет обузой для Клана, — начала Эйла. — Он не мог даже самостоятельно держать головку, но потом вырос сильным и здоровым. Все полюбили его. Грод даже сделал для него маленькое копье. И он очень быстро бегал с самого детства.
Эйла улыбалась сквозь слезы, вспоминая сына, и это вдруг многое объяснило жрице. Она осознала, что Эйла очень любила этого ребенка и так гордилась им, что для нее не имело значения, какие духи смешались для его зачатия. Сначала, узнав, что она оставила его сводной сестре, Зеландони подумала, что, возможно, она испытала облегчение, найдя для него приемную мать.
Некоторые люди еще помнили бабушку Брукевала. Большинство понимали, что рожденная ею дочь была ребенком смешанных духов, хотя об этом никогда не упоминали открыто. Никто, по правде говоря, не хотел удочерять ее после смерти матери, да и Брукевала ожидала такая же участь. Он был похож на свою мать, и в нем тоже угадывались черты плоскоголовых, Зеландони отлично видела их, но никогда не сказала бы об этом прямо, особенно ему.
Возможно ли, что Эйла стала восприимчивой к духам плоскоголовых, поскольку они воспитали ее? Может, и этот ребенок родится таким же? И что тогда делать? Самым разумным, конечно, было бы тихо закончить его жизнь, не дав ей начаться… Это довольно легко сделать, и никто даже не узнает, родился ли ребенок живым. Так можно было бы избавить всех от страданий, даже самого ребенка. Стыда не оберешься, если в Пещере появится очередной нежеланный и нелюбимый ребенок, подобный Брукевалу или его матери.
"Но если Эйла любила своего первого ребенка, — размышляла жрица, — то разве не будет она так же любить и второго? Просто удивительно, как хорошо она относится к Экозару. Мне даже показалось, что она испытывает к нему искреннюю симпатию, и он спокойно и хорошо относится к ней. Может, все будет в порядке? Важно еще, как поведет себя Джондалар".
— Джондалар сообщил мне, что у тебя начались роды, — сказала Мартона, войдя в дом. — Он старательно бубнил, что это только начало и я могу не спешить, но сам едва не вытолкал меня из дома, чтобы я поскорее ушла к вам.
— Ты подоспела как раз вовремя, Мартона. Мне нужно приготовить кое-что для нее, — сказала Зеландони.
— Чтобы ускорить роды? — спросила Мартона. — Первые роды обычно бывают затяжными. — Она ободряюще улыбнулась Эйле.
— Нет, — сказала Зеландони и задумчиво помолчала, прежде чем продолжить. — Просто ей необходимо немного успокоиться. Все идет вполне нормально, даже немного быстрее, чем я думала, но она очень напряжена и, видимо, боится родов.
Эйла заметила, что Зеландони не стала оспаривать слова Мартоны по поводу первых родов. Она давно поняла, что Зеландони многое знает и хранит много разных секретов. Возможно, даже лучше, чтобы только Зеландони знала о том, что у нее есть сын. Надо будет поговорить с ней об этом позже.
У входа раздался тихий стук, но Пролева вошла, не дожидаясь приглашения.
— Джондалар сказал, что Эйла рожает. Могу я чем-то помочь? — спросила она. На груди у нее были завязаны концы одеяльца, в котором у нее за спиной тихо посапывал новорожденный младенец.
— Да, можешь, — сказала Зеландони. Она временно присвоила себе право разрешать доступ в этот дом, и Эйла была благодарна ей за это. Приближалась очередная схватка, и ей меньше всего хотелось сейчас думать о том, кому следует быть рядом с ней. Целительница заметила, что напряжение Эйлы усиливается одновременно с болью. Было очевидно также, что она сдерживает стоны. — Ты можешь посидеть с Эйлой, пока Мартона вскипятит воду. А мне нужно принести несколько специальных трав.
Зеландони быстро вышла. Несмотря на внушительные размеры, она бывала очень проворной в случае необходимости. Выйдя из дома, Зеландони заметила Фолару.
— Можно мне войти туда, Зеландони? Я хотела бы помочь, если смогу, — сказала она.
Жрица задумалась лишь на мгновение.
— Да, заходи. И помоги Пролеве успокоить ее, — велела она, быстро удаляясь в сторону своего дома.
Когда она вернулась, Эйла беспорядочно металась по лежанке, стараясь перетерпеть очередную судорожную схватку, но по-прежнему не издавала ни звука.
Мартона и Пролева с двух сторон держали ее за руки, тревожно поглядывая на роженицу. Озабоченная Фолара добавила раскалившийся камень в уже почти закипевшую воду. Сейчас она была очень похожа на свою мать. Страх в глазах Эйлы заметно уменьшился при виде целительницы.
Она подошла к роженице.
— Все будет хорошо, Эйла. Ты все делаешь прекрасно, тебе нужно просто немного расслабиться. Я сейчас приготовлю тебе настой, и он поможет тебе успокоиться, — сказала Зеландони.
— Какой настой? — спросила она, когда боль отступила.
Зеландони внимательно глянула на нее. Она явно спросила не от страха, а из интереса. Похоже, именно так можно на время развеять ее тревоги.
— В основном из ивовой коры и листьев малинника, — сказала она, быстро глянув, не закипела ли вода. — И еще добавлю туда немного липового цвета и щепотку дурмана.
Эйла понимающе кивнула.
— Кора ивы слегка ослабит боль, а малинник отлично успокаивает во время родов, липовый цвет сделает настой послаще, а дурман… наверное, это листья того вонючего растения — оно помогает снять боль и усыпляет, но может помешать схваткам. Хотя щепотка, возможно, даже поможет.
— Именно так я и думала, — согласилась жрица.
Быстро пройдя в кухонный очаг, чтобы положить травы и кору ивы в приготовленный Фоларой кипяток, Зеландони отметила, что правильно сделала, рассказав Эйле о том, какое снадобье приготовит для нее; теперь она, возможно, спокойно выпьет это лекарство, и вообще было бы глупо пытаться скрыть что-то от нее. Пока целебный напиток настаивался, Эйла выдержала еще несколько схваток. И когда жрица принесла ей чашку, Эйла уже была вполне готова принять его, но все-таки приподнялась и сначала попробовала снадобье, сосредоточенно закрыв глаза. Потом кивнула и выпила его.
— Больше малинника, чем коры, и как раз достаточно липового цвета, чтобы уменьшить горечь… дурмана, — сказала Эйла, откидываясь на спину в ожидании очередного приступа.
В первый момент у Зеландони возникло желание иронически усмехнуться, сказав: "Надо же, неужели ты одобрила мою рецептуру?" — но она тут же опомнилась, удивившись, как ей вообще могли прийти в голову подобные мысли. Эта опытная целительница не привыкла, чтобы люди пробовали и обсуждали ее снадобья, но разве сама она не поступила бы так же? Зеландони поняла, что Эйла вовсе не собиралась оценивать ее знания, а проверяла сама себя. Жрица мысленно улыбнулась, осознав, что у них с Эйлой одинаковые привычки. Эйла привыкла сама пробовать все свои лекарства, спокойно проверяя свою собственную реакцию, быстроту и силу воздействия ее снадобий. К тому же, как и предположила Зеландони, это отвлекло ее от собственного страха и помогло успокоиться.
Все терпеливо ждали, тихо переговариваясь. Роды, кажется, теперь пошли легче для этой молодой женщины. Зеландони не знала, помог ли тому ее настой или уменьшение напряжения и страха, вероятно, и то и другое, но роженица уже не металась. Вместо этого Эйла сосредоточилась на собственных ощущениях, мысленно сравнивая ее нынешнее состояние с предыдущими родами, и поняла, что на сей раз все проходит легче. Пока ее состояние меняется так же, как у других женщин, за родами которых ей приходилось наблюдать. Она помогала Пролеве во время родов и сейчас с улыбкой взглянула на молодую женщину, присевшую покормить свою малютку.
— Мартона, ты нашла родильное покрывало? По-моему, оно скоро понадобится, — сказала Зеландони.
— Уже? Я не думала, что все пройдет так быстро, особенно, судя по тем болям, что она испытывала вначале, — сказала Пролева, укладывая младенца спать обратно в одеяльце.
— Но сейчас ей, видимо, удалось приспособиться к ним, — сказала Мартона. — Пожалуй, я принесу покрывало. Оно там, где ты показывала мне раньше, Эйла?
— Да, — кратко ответила она, чувствуя приближение очередных мышечных сокращений, всеобъемлющей судороги. Когда она закончилась, Зеландони велела Пролеве и Фоларе расстелить на полу кожаное родильное покрывало, украшенное ритуальными узорами и знаками, а потом поманила к себе Мартону.
— Пора помочь ей, — тихо шепнула она ей и потом громко добавила, обращаясь к Эйле: — Тебе нужно подготовиться и позволить Великой Земной Матери помочь твоему ребенку появиться на свет. Можешь ты приподняться?
— Да, — сказала она, с трудом переводя дух. Она старательно тужилась с каждым новым приступом боли и вновь испытала такую потребность, но попыталась сдержать ненадолго свое желание. — Я думаю, да.
Женщины помогли Эйле подняться на ноги и подвели ее к родильному покрывалу. Пролева показала ей, какое положение нужно принять, и они с Фоларой, с двух сторон поддерживая ее, помогли ей опуститься на покрывало. Мартона стояла перед Эйлой, ободряюще улыбаясь. Зеландони пристроилась сзади и, сцепив свои руки перед животом роженицы, прижала ее к своей могучей груди.
Эйла почувствовала уверенное спокойствие и добросердечность этой величественной женщины; она невольно пробуждала желание опереться на нее. От нее исходила сила самой Матери, всех матерей, соединенная в одной груди, теплой, как грудь самой Земли. Но ей было присуще еще нечто особенное. Огромная мощь, скрытая под этой обширной плотью. Эйла испытала уверенность в том, что этой женщине доступны все чувства Великой Земной Матери, от нежной теплоты летнего дня до ярости бушующей метели. В случае необходимости она могла быть сокрушительной, как разбушевавшийся шторм, или уютной и нежной, как мягкая туманная дымка.
— Сейчас, когда вновь ты почувствуешь приступ боли, тебе нужно постараться вытолкнуть ребенка, — сказала Зеландони.
Женщины держали ее за руки с двух сторон.
— Я чувствую, что сейчас опять начнется, — сказала Эйла.
— Тогда тужься! — велела Зеландони.
Эйла сделала глубокий вдох и изо всех сил начала тужиться. Она чувствовала, как жрица помогает ей, подталкивая ребенка вниз. Поток теплой воды хлынул на покрывало.
— Отлично. Я ждала этого, — сказала Зеландони.
— Надо же, как поздно у нее отошли воды, — сказала Пролева. — Мои, видимо, отошли слишком рано, я рожала ребенка почти всухую. А так легче. Вот она, вижу, уже идет.
— Давай, Эйла, тужься еще, — сказала Зеландони.
Эйла вновь напрягла все силы и почувствовала движение.
— Да, вот она, головка, — сказала Мартона. — Я готова принять ребенка. — Она опустилась на колени рядом с Эйлой перед очередными потугами. Эйла глубоко вздохнула и еще раз потужилась. — Вот он выходит! — воскликнула Мартона.
Эйла почувствовала, как вышла головка. Дальше дело пошло легче. Когда ребенок появился, Мартона ловко подхватила его.
Посмотрев вниз, Эйла увидела мокрого младенца на руках Мартоны и улыбнулась. Лицо Зеландони тоже озарилось улыбкой.
— Последний разок напрягись, Эйла, чтобы вышел послед, — велела Зеландони, вновь помогая ей. После очередной потуги она увидела, как на покрывало выпала окровавленная плацента.
Зеландони отпустила ее и, выйдя вперед, взглянула на новоявленную мать. Пролева и Фолара поддерживали Эйлу, пока Зеландони принимала новорожденного, разглядывала и похлопывала его по крошечной попке. Послышались тихие чихающие звуки. Зеландони хлопнула его по пяткам, и младенец откликнулся испуганным вдохом и чуть позже уже смелее втянул животворный воздух в свои маленькие легкие. Его тихий голос в первый момент напоминал какое-то мяуканье, но набрал силу, когда легкие начали уверенно поддерживать его жизнь.
Мартона держала младенца, Зеландони слегка привела Эйлу в порядок, смыв следы крови и родовой жидкости, а потом Пролева и Фолара помогли ей перебраться на лежанку. Зеландони перевязала жильной веревкой пуповину младенца и, защемив ее, прекратила доступ крови по этому питательному кровотоку. Острым кремневым ножом она отрезала пуповину от последа, отделив младенца от плаценты, которая обеспечивала его питанием в материнском детском месте до появления на свет. Теперь младенец Эйлы стал отдельным организмом, уникальным и своеобразным человеческим существом.
Мартона и Зеландони выкупали ребенка, протерев его мягкой и бархатистой кроличьей кожей, специально приготовленной Эйлой для этой цели. Мартона держала наготове маленькое одеяльце, мягкое и нежное, как кожа самого младенца. Оно было сделано из шкуры не успевшего родиться, но уже вполне сформировавшегося детеныша оленя. Зеландони сказала Джондалару, что ребенку его очага будет сопутствовать удача, если он сможет раздобыть такую шкуру ко времени его рождения, и он вместе с братом отправился как-то раз в конце зимы на поиски беременной оленихи.
Эйла помогла ему сделать из шкуры этого нерожденного плода мягкое кожаное одеяльце. Джондалара неизменно потрясало, какой мягкой получается выделанная ею кожа, этому искусству, насколько он знал, она научилась в Клане. Поработав с ней вдвоем, он понял, какое это сложное дело, даже если необходимо выделать нежную зародышевую кожу. Зеландони положила младенца на одеяльце, а Мартона завернула новорожденного и отнесла Эйле.