НАРОД РАЗВЛЕКАЕТСЯ
«Гости съезжались на дачу…» Постой, это ведь, кажется, у Пушкина? Простая фраза, а такая привычная… Что-то там еще этакое было. Не мог же я забыть? Ведь читал когда-то. Любопытно, что меня тогда задело?…" Так размышлял, откинувшись на спинку заднего сиденья шестисотого «мерседеса», Игорь Юрьевич Белецкий, пока машина, миновав ворота, плавно катила к гостеприимно распахнутым дверям малого дома. У входа стоял Олег и приветствовал его легким покачиванием поднятой к плечу ладони.
«Гости съезжались на дачу… гости съезжались на дачу…» Черт возьми, вот же привязалось!"
– Привет, Олег! – Белецкий легко выскочил из машины, сладко потянулся, вскинув руки, и взбежал по ступеням. – Слушай, будь другом, пошли кого-нибудь в большой дом, пусть возьмут для меня в библиотеке томик Пушкина, в котором есть такое произведение – «Гости съезжались на дачу».
– Об что речь, Игорь Юрьевич! Ноу проблем! – Олег постарался не выдать удивления: за все время существования малого дома и своей в нем службы подобной просьбы он не слышал ни от кого. Ни разу. Хотя всем было известно, что в «Солнечном восходе» отличная библиотека, собранная в прежние времена. Гости, говорит, съезжались? Это дело понятное, их уже и понаехало, и еще ожидается. Сегодня просто наплыв. И каждому, как обычно, что-нибудь потребуется – свое, оригинальное. Девку там попрочнее да порезвее или кило осетровой икры, чтоб дамочке своей задницу намазывать, а потом слизывать… Есть и такой чудик – из Минтопэнерго, любитель, мать его… Но чтоб Пушкина!…
А гости продолжали съезжаться. Только вовсе не гости это были, а самые настоящие хозяева – и не дачи, не усадьбы, а жизни, которая через пень-колоду текла вокруг за стенами малого дома.
Вскоре после Белецкого подрулил на площадку Суров. Он любил водить машину сам и в этот раз приехал без шофера, хотя и знал, что придется выпить. К тому же он собирался вечером вернуться в Москву, не оставаться здесь ночевать, как большинство, чтоб потом сразу на работу – в Белый дом, на Старую площадь, в министерства, на Лубянку, на Огарева, да мало ли куда еще! Народ тут собирается разнообразный, но дружный. Чужаков не привечают. Блюдут интересы друг друга как свои собственные, поскольку известно: гуртом и батьку бить легче.
– Здравствуй, Олежка, – улыбнулся Суров.
– Наше вам, Влад Давыдыч.
– Ну как, пригодился мой спец?
– Нормально. Все починил, что надо. Толковый паренек.
– Да. Он мне нынче звонил, сказал, что просто потрясен твоей щедростью. Ты смотри, кадры мне не развращай! Небось подкинул ему какую-нибудь Люсеньку. Ах ты, проказник!
– Да не-е, – расплылся Олег в улыбке. – Я ему штуку баксов дал.
– Ничего себе! То-то я смотрю… А он обрадовался, говорит, если чего еще, на крыльях прилечу. Теперь понятно. Да, кстати, если снова потребуется, мне скажи. Его куда-то там посылают, не то в Плесецк, не то к казахам, на Байконур. Космические дела. Ну ладно, кто нынче?
– Да вот перед вами Игорь Юрьевич прибыл. Много уже собралось. Думаю, свободных номеров не будет. А вы с ночевой?
– Нет, попарюсь, разомнусь, ну, само собой, поговорим за жизнь.
– Значит, номер не нужен?
– Можешь пользоваться, – Суров весело хлопнул Олега по плечу и, словно забыв что-то, сбежал вниз, к машине, открыл дверь и, доставая оттуда свой кейс, нажал на клавишу мудреного устройства, смонтированного в опущенном и заблокированном подлокотнике заднего сиденья. На приборном щитке мигнула и погасла зеленая лампочка, сообщая, что запись пошла. Недаром же целых полдня трудился в машине Женя, устанавливая свою хитрую технику. А затем учил Влада, как обращаться с нею. Захлопнув дверь машины, Суров привычно «вякнул» брелоком.
– Чего это вы? – удивился Олег. Никто здесь не запирал машин.
– Ой! – засмеялся Влад. – Я уже совсем сдвинулся по фазе! – однако ключи кинул в карман и вошел в дом, помахивая кейсом.
По мере прибытия народ устраивался в привычных своих номерах, раздевался и в легких спортивных костюмах шлепал вниз, в сауну. А там уже разоблачался совсем, догола, одеждой служили хрустящие от крахмала и припахивающие морозцем большие полотняные простыни.
Влад ни о чем не должен был беспокоиться, ни на что не обращать внимания. Техника работала без него. Надо было только включить, а затем выключить, забрав машинку из-под крышки сливного бачка в туалете на втором этаже, в том номере, где обычно останавливался Суров. Но ведь он же сам только что сказал Олегу, что номер ему не нужен! Вот же глупость! Просто это от волнения.
Суров поднялся в свой номер, разделся и разбросал одежду по всем комнатам, то есть в спальне, небольшой гостиной, прихожей и, разумеется, в ванной. Выложил бритвенный прибор, поставил одеколон, – словом, придал номеру обжитой вид. Надо будет просто сказать еще раз Олегу, что это до вечера, не позже.
В туалете он отвинтил рукоятку сливного бачка, поднял фаянсовую крышку и увидел прилепленный к нижней стороне скотчем небольшой пластмассовый ящичек. И здесь следовало нажать на красную кнопку, после чего по всему зданию принимались «слушать» происходящее «жучки», «клопы» и прочие технические насекомые. Включив и эту систему, Суров поставил крышку на место. Хорош бы он был, если бы Олег успел кого-нибудь вселить сюда, а потом надо было бы искать повод напроситься к гостю и ни больше ни меньше, как в туалет сходить… Ну да, конечно, волнение. Суров чувствовал себя впервые не в своей тарелке. Надо было немедленно заставить себя успокоиться и ни на что не обращать внимания. Полностью отключиться – так советовал Женя, и он был прав – не для Сурова эта игра в шпионы. Но если в любой подобной игре конечной целью является обычный интерес, то в данном случае речь могла идти о самой жизни. Знал ведь, какие разговоры ведут посетители сауны, какими планами делятся, какие барыши иной раз подсчитывают! Такая информация смертельно опасна. А Сурову сегодня придется играть роль и некоего провокатора, подбрасывать вопросики, уточнять какие-то моменты… Брр-р! Даже спина похолодела только от одних мыслей…
Чтобы, как говорится, головой вперед, с размаху – в воду, он накинул легкое шелковое кимоно и отправился в сауну. Для разогрева.
Белецкий уже разделся и, стоя перед большим напольным зеркалом в прихожей, включив все люстры, рассматривал себя в полный рост. Этакий Аполлон! А что? Высокий, стройный, поджарый, хороший разворот в плечах, как говорят девки, голубоглазый блондин – чего еще природа недодала? Все на месте, и всему сегодня дело найдется… И не было уже никакого повода для грусти, даже легкой, скажем так, ностальгической. Что было – слава Богу, кончилось. Зарыли. Или, вернее, сожгли. Впрочем, какая разница? Белецкий еще раз чутко прислушался к себе: не саднит ли какое воспоминание? Нет ли жалости? Нет, это как в детстве, когда все поголовно собирали фотографии любимых модных актрис, мечтая когда-нибудь прикоснуться, познакомиться, не более. Да уж куда более! И не дано было тогда знать, что все они, эти звезды и звездочки следующего, естественно, поколения, теперь, только свистни, тут же окажутся в твоей постели. Какая теперь может быть мечта! Это все быт. Хочешь, значит, надо, ну а когда надо, будет. Не сам, так вон сколько их, помощничков. Действительно, достаточно свистнуть…
В дверь почтительно постучали.
– Давай, кто там? – Белецкий не стеснялся своей наготы. Поскольку, если даже за дверью стояла какая-нибудь юная обслуга, вид его не вызовет шока. Напротив, любая захочет тут же предложить свои услуги, зная, что от Белецкого еще никто не уходил недовольным.
Но вошел Лысов. Увидев красующегося перед зеркалом Игоря, иронически хмыкнул, словно застал человека за чем-то предосудительным. Однако выражение его лица не изменилось, оно словно прикрыто было холодной маской скептика.
– Ты чего, заново знакомишься?
– Проходи, – кивнул Белецкий. – Толя, ты даже не представляешь себе, насколько точно сформулировал мое состояние. Слушай, да ты же у нас гений!
– Не у нас. Забудь, пожалуйста, это местоимение. Когда мы говорим «мы», то имеем в виду исключительно себя. О настроении не спрашиваю, и так все заметно. И правильно, с плеч долой – из сердца вон. Если захочешь узнать как, то могу ответить: согласно программе. При большом стечении. Клялись не забыть, но через полчаса, в застолье, забыли, по какой причине собрались. Благо жрачки и кира хватило с избытком. Ну а про любовничка ты без меня знаешь, мы к тому столу допущены не были.
– Стола, как такового, и не предусматривалось. Виталий с Альфредом проявили джентльменство, подхватили стариков и вдовушку и заскочили на три минуты, чтоб просто отметиться. Ну а кто там потом был, я не в курсе. Да и неинтересно теперь. Дело прошлое. Все, Толя, этот вопрос закрыт. А ты садись, хочешь выпить?
– Да в принципе… Ты же знаешь, я это потение не очень как-то. По мне – так похлестаться, по-русски.
– А кто тебе мешает? Пошли их всех да хлещи себе сколько влезет! Подумаешь, нашел любителей! Нажми на лифт, может, заработал, наконец? Закажи что хочешь.
Лысов подошел к люку буфетного лифта и нажал кнопку переговорного устройства.
– Буфет слушает! – тут же раздался кокетливый голосок. – Что прикажете, Игорь Юрьевич? Подать или подняться?
– Ты, что ль, Люська? – грубовато спросил Лысов. – Погоди мельтешить, твой номер знаешь какой? Вот и ожидай. А поставь-ка ты в лючок коньяку. Армянского, того, который три звездочки, знаешь? И лимон порежь, с пудрой. Пару с балычком и пару с икрой. Погоди, – он обернулся к Белецкому, развалившемуся на широченном диване, – тебе чего взять? – Но Игорь лишь махнул рукой. Затем взял пульт телевизора и включил его, убавил громкость. А Лысов закончил: – И пару рюмочек. Боржомчик не забудь. Все. – Он сел в кресло и осуждающе покачал головой. – Разбаловал ты их мне. Скоро вообще на голову сядут… Смотри-ка, заработала машина. Может ведь, когда на него рявкнешь. Всем хорош парень, но тупой.
– Да не ругай ты Олега. У тебя что, настроение скверное?
– Ты как предлагаешь: поговорим или сперва парок возьмем?
– Ну, если ты пить собрался, то какой дальше парок? А если так, для затравки, давай побазлаем, помнишь такое слово? Я вот жду: сегодня, где-то в это время, должен прокурор речь держать. Надо послушать. Там и наш интерес имеется. Не возражаешь?
Прозвенел звоночек у люка. Лысов поднялся, нажал на кнопку, тут же открылась кабинка лифта, в котором стоял заказ. Перенеся все на низкий журнальный столик, Лысов захлопнул люк, скинул пиджак и уселся перед коньяком с закуской. Занимаясь делом, заговорил.
– Значит, так, Игорь, разреши сразу внести ясность. По поводу прокурора. Вчера, уже поздно, я имел разговор со следователем, ты его видел у Нечаева. Турецкий зовут. Потом скажу подробнее, а пока главное. Из-за этого твоего прокурора у меня со следаком как раз и сорвалось сегодня серьезное дельце. Я его, как мы с тобой договаривались, маленько взял за жопу и подержал – вот так! – Лысов сжал скрюченные пальцы. – Ну, он, разумеется, туда-сюда, а деваться-то куда? Словом, сказал вечером, что готовит прокурору материалы по Рязани, а тот будет доводить до общественности. Это чтоб ты знал, о чем он болтать будет. Теперь о самом следаке…
Они махнули по рюмочке, после чего Белецкий закурил, а Лысов, продолжая рассказ, закусывал, не забывая и про коньячок. Белецкий хохотал, слушая, как имитировали нападение, подвешивали взрывчатку, наконец, названивали домой, пугая жену суровыми интонациями. В общем, создали вокруг этого Турецкого мертвую зону.
– И ты считаешь, что прижал его? – отсмеявшись, спросил Белецкий.
– А куда он, сучара, денется! Не таких ломал.
– Ломал, Толя. Запомни это. А не кадрил, как баб. Он что вообще-то собой представляет? Я имею в виду – как мужик, как профессионал?
– Скибу-то он, во всяком случае, оттянул.
– Да ну! Когда ж успел?
– Вот так. А профессионал? Дела раскрывает. Его почему-то в последнее время сильно президент возлюбил. А за нашего обещано даже звезду на широкий погон.
– Скажи пожалуйста! И что же, он охотно согласился на сотрудничество с тобой?
– Почему легко? Я ж рассказывал: взял его, – Лысов снова продемонстрировал своей пятерней крепкий захват. – А если он отойдет в сторону, считай, все дело ограничится той сладкой парочкой. Да и тех я постараюсь до суда не допустить.
– Ну, это уже твои дела, Толя. В них я не вмешиваюсь. Мне лишняя информация тоже не нужна. Как ты решил, пусть так и будет. Но для нас, я подчеркиваю, хоть и не любишь ты это «нас», самое сейчас важное, чтобы полностью оставили в покое рязанских парней. Толя, это наш постоянный резерв. Мы не можем ими рисковать. Видал вчера, какую бучу мы подняли в Думе? Знаешь, чем кончилось? Президентская команда с ходу в штаны наложила! Сам потребовал на «ковер» Виталия, наорал на него, что за своим милицейским министром не смотрит, – словом, такой шум в Кремле пошел! Гаси свет…
– Ну, примерно то же самое мне и следак мой рассказал. Видно, до прокуратуры волна докатилась, вот они и забегали. Ладно, это дело мы посмотрим. Так вот, к чему я это все. Завтра, в районе трех, я велел Турецкому звонить мне. Я назначаю стрелку и везу его к тебе.
– Считаешь, не рано?
– В самый раз. Пусть сразу видит, кто у него начальник и кого надо слушаться. Думаю, если ты его сперва немного кнутом охладишь, а потом пряник – на блюдечке да с каемочкой, будет в самый раз. А хочешь, с кнутом могу и я расстараться. Мне в охотку, да и ему на пользу. Я ему еще за Полину должен…
– А кстати, где она? Была в крематории?
– Худо с ней, – бесстрастно ответил после недолгой паузы Лысов. – Понимаешь, какая несуразица получилась… Короче, после той ночи, что я тебе говорил, запрятали ее доблестные менты. Только же от меня, сам знаешь… Нашли, привезли ко мне, а у нее глаза закачены. Чтоб не брыкалась, всадили ей, идиоты, такую дозу, что никакая лошадь не выдержит. Вот и… Это Лехина братва сообразила. Им, конечно, это так не сойдет, другой разговор. Но девку я велел увозить. Они где-то возле Востряково наезд сымитировали. Жалко.
– Еще бы! Она тебе так и не дала? Или все-таки успел?
– Да брось ты, – кажется, впервые опечалился Лысов. – Не с покойницей же. А вот Леху надо убирать, Игорь. Есть сведения, что он, как тот, питерский Фима, ссучился. Стучит на Петровку. И Сеня Круглов того же мнения. Если ты не возражаешь, я дам такую команду. А еще они на сходняке своем воровском решили жалобу сюда, к нам, подать, что к Нечаеву касательства не имеют. А на хрена, извини, нам-то? Это все Лехина инициатива. Пора его наказать. Ты-то как?
– Толя, – жестко сказал Белецкий, – хочу напомнить! Мы с тобой раз и навсегда договорились, что в твои дела я не лезу и к уголовникам никакого отношения не имею. Это – твоя епархия. Что ты с ними собираешься делать – «мочить» их или награждать, сугубо твое личное дело. Основанное на наших, подчеркиваю, общих интересах. Тебе нужны дополнительные деньги – говори. Это не проблема. Проблема в другом. Нам надо до конца следующего полугодия реализовать еще двадцать четыре миллиона тонн нефти. Вот задача, дорогой мой. А со своим Лехой, или как там его, разбирайся сам. Тут сегодня Владька будет, сообщи ему, что через неделю состоится очередное решение правительства, пусть готовится. Это не плановая поставка, а дополнительная. Бюджет у них горит, солдатики бастуют, шахтеры, врачи. Вон, новый учебный год уже пошел, а учителям пока один московский мэр платит. Заигрались, голубчики, надо им помочь окончательно свернуть себе шею.
– А оплату на те же счета?
– Ну а куда ж? Вот через пару-тройку месяцев начнут московскую думу выбирать. И тут тебе, дорогой мой, придется постараться. Нам в будущем столичном, так сказать, парламенте необходимо, Толя, решающее большинство. И вообще, я так смотрю, все надо начинать со столицы. А то мы немного раскидали силы. И в результате что? В Питере упустили. И приватизатор этот ничем не помог. Были ведь надежды, а откусил опять Потапов.
– Игорь, ты, конечно, как всегда, прав. Не стоит тебе интересоваться моими проблемами, а мне, в свою очередь, лезть в твои дела. Но ты, пожалуйста, не забывай, что в запасе имеется, чуть не сказал – у нас, у меня наиболее радикальный способ решения любой самой запутанной проблемы.
– И это мне говорит юрист! – рассмеялся Белецкий. – Толя, ты в каком веке живешь?
– Но пока что, – не принимая веселья Игоря, заметил Лысов, – этот мой старинный способ приносит наиболее ощутимые результаты.
– Относительно, Толя. Я все-таки продолжаю думать, что с Нечаевым мы с тобой немного поторопились. Я вчера на кладбище перекинулся парочкой фраз с бородой, с Дубровским этим.
– Я видел: ты и Центробанк – странно как-то!
– А вот, оказывается, ничего странного. Я его спрашиваю, мол, нет ли такого ощущения, что новая жертва, вон та, что в гробу, знаменует очередной этап возвышения михеевско-потаповской олигархии? Знаешь, что ответил, причем почти не задумываясь? Тягостно говорить, видеть, как все эти «шеллы» и «петролеумы» устраивают за наши кровные свои собственные дела. А я возражаю, вроде как мальчик несообразительный: так ведь по уговору они нам через того же Потапова миллиарды должны отваливать. Неужто обманывают? Ну тут он меня раскусил: моя б воля, сказал, сменил бы коней. Я ему – про переправу. Мол, не положено менять на переправе коней-то. А он – мне: мы – казаки, это не про нас. В общем, понял я, что в тандеме Михеев – Потапов, если говорить серьезно, наиболее уязвимое звено – Виталий. Без него мы с Потаповым справимся. Два года надо продержаться, а там президентские выборы, и – хрен им всем! Теперь Кремль от нас уже не уйдет! Это я тебе заявляю со всей ответственностью…
– Красиво, ничего не скажешь. А тот же Дубровский тебя не продаст? Как, прямо сейчас готов подарить Михеева?
– Его он не подарит. Начинай думать, как нам самим обойтись без него. Понял меня? Но – это только ты и я. И ни одна живая душа, Толя… Ну, видно, не дождемся скандала. Давай дерни еще, и пойдем, там, внизу, телевизор включим. Интересно, что они новенького придумали.
Пока Белецкий завязывал широкий кушак халата, Лысов доел бутерброд, отряхнул ладони и накинул на плечи пиджак.
– Кто там сегодня самая-самая? – спросил Белецкий.
– Да, по-моему, балеринка твоя… Игорь, извини, скажи, как другу, честно, душа не болит?
– Нет, – спокойно ответил Белецкий. – Как вот мы тогда с тобой приняли решение – словно отрезало. Даже гадливость какая-то появилась. Нашла с кем, дрянь! Ты, надеюсь, с квартирой ее решил?
– Дело нескольких дней.
– Давай действуй. Я не хочу, чтобы хоть какая-то память оставалась.
И снова постучали в дверь. Белецкий, не спрашивая кто, распахнул ее. Олег протягивал красный том.
– Извините, Игорь Юрьевич, отдельного издания нет. Только в большой книге. Я понимаю, неудобно…
– Ты хоть смотрел, что я прошу? – расхохотался Белецкий. – Это ж вот такая фитюлька! – он показал кончик мизинца. – На, смотри, профессор… Вот видишь, всего и дела-то… раз, два… шесть страничек! Кто ж станет отдельно-то издавать! Ну, грамотеи!… Да, точно, «гости съезжались на дачу»… А чего меня волновало? Вот оно: «Заметьте, что неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности». Ясно про что?
– А чего не понять? – пожал плечами Олег. – Только у меня предки были такие, извините, Игорь Юрьевич, падлы, век бы их не видел.
– А у тебя? – с трудом сдерживая смех, спросил у Лысова.
– Чего спрашивать? Анкету ж читал. Батя был один из первых чекистов. Но не пострадал.
– Да, мужики, с вами полнейший атас. На, – сунул книгу Олегу. – Отдай назад, больше никогда не понадобится. Рюмку хочешь – вон, прими, – он показал на недопитый коньяк, – а мы потопали. Есть тепло?
– Да там уже под сотню градусов! – гордо ответил Олег, наливая себе полную рюмку и беря двумя пальцами, элегантно отставив мизинец, лимонную дольку.
– А гости? Съехались на дачу?
– Полный набор, Игорь Юрьевич, как всегда. Ваше драгоценное!…
Температура в парилке перевалила за сотню, и багровые гости, которые пошустрей, вовсю хлестали себя распаренными вениками.
Подождав, когда из раскаленного нутра, отделанного розовой осиной, вывалилась очередная партия мужиков, Белецкий вошел, нахлобучив фетровый балахон на голову, и, поднявшись на верхний полок, улегся на разостланной простыне. И глаза закрыл, звучно втягивая в себя горячий мятно-березовый дух.
Соврал ли он Анатолию, уверяя, что душа не болит? И да и нет. Да – потому что не в его характере было вообще отдавать что-то другому. Особенно если это твое, кровное, за что, в конце концов, огромные деньги уплачены. И если эта проклятая латышка, которая из всего, чем она занималась в жизни, по-настоящему умела делать только одно и в том хорошо преуспела, – если она думала, что добилась чего-то исключительно благодаря собственному таланту, она очень сильно ошибалась. Потому что талант, как таковой, у нее неожиданно объявился на следующее утро после того, как она, вздернув юбчонку, устроилась на коленях Игоря Белецкого. И продюсер вскоре появился, и ребятки-оркестранты, а потом клипы пошли, наконец, в кино взяли. Нет, это не ее, а его талант делал карьеру. И на самом взлете, когда уж, казалось, не о чем было и мечтать, вдруг она, видите ли, нашла свое счастье! А ху-ху не хо-хо? Так говорили уличные ребята, когда матерщина еще не стала частью застолья.
Не денег вложенных было жаль – их на сотню подобных хватит. Все-таки обидно стало, когда узнал, что она завела себе любовника и почти в открытую гоняет с ним по стране, выступая в поддержку президента. Это только дуракам, вроде Нечаева, такая идея могла прийти в голову. И лишь по собственному идиотизму сама Айна могла решить, что стадион, в который Игорь вбухал больше четверти миллиарда долларов, достанется ей, так сказать, в качестве оплаты женских услуг.
Белецкий даже и не подозревал, что может испытывать такую мощную, почти физическую ненависть к этой маленькой сучонке, иначе он ее и не мог уже называть. Ну а если есть спрос, имеется и предложение. Толя, который умеет иногда глядеть очень глубоко, в самый корень, сделал предложение, убивающее сразу двух зайцев. В прямом смысле.
О Нечаеве думать не хотелось – с ним покончено. Наклевывается следующий этап. О нем программный такой намек Толя уже съел, пусть теперь думает. Время есть. До очередного потрясения?
Как там говорил господин Столыпин? Вам нужны потрясения – это всяческим либералам и большевичкам, а нам – Россия. Что-то вроде того. Но без потрясений Россия и дня не жила – такая уж у нее судьба. Так что не мы первые, не на нас и жизнь кончается. Потрясем еще, и думцы нам в этом благородном деле помогут. А в новом веке придется сказать: шабаш, господа, пошумели, побазарили – гуляйте. Дальше – уже без вас. Ваш поезд ушел.
«В новом веке мне исполнится только сорок пять», – произнес про себя Белецкий. Это самое замечательное время, лучший возраст и для политика, и для хозяина жизни…
– Ты не сгорел еще? – спросил вошедший Лысов. – Иди, там уже говорит этот болтун. Ты хотел послушать.
Белецкий быстро поднялся, покачиваясь то ли от жара, то ли от собственных мыслей, сделал несколько шагов в сторону бассейна и, ухнув, кинулся в воду прямо через бортик. Сделав несколько энергичных кругов, выбрался на кафельный пол, поднял с бортика свою простыню, но обтираться не стал, а прямо так, как был, без ничего, пошел по длинному коридору первого этажа, поочередно заглядывая в каждый кабинетик, где безостановочно трудились массажистки. На него не обращали внимания, здесь было не принято запирать двери – своего рода особая степень доверия. Видя оскаленные физиономии знакомых мужиков, Белецкий одобрительно подмигивал им. А в одном кабинете, где работала классная спортсменка, не раз обслуживавшая и его, – легкая такая, ловкая, быстрая, за что и получила прозвище «балеринка», – Игорь не удержался и поощрительно похлопал девицу по оттопыренному заду, который проскакал на этом породистом жеребце, Сережке Афанасьеве, поди, не одну версту.
– Ишь, устроился! Шустрый больно! Ты смотри, мне балеринка самому сегодня нужна. Не утомляй девушку… Надолго в Москву?
Одно другому не мешало. За работой можно было и поговорить.
– Пара-тройка дней, не больше. Решим с тобой и с Владом, и отваливаю. У вас тут, гляжу, убивают! А мне это совсем ни к чему.
– А ты за себя не бойся. Прикроем… Ладно, поговорим обязательно. Давай вместе поужинаем. Я у себя буду. А ты, балеринка, кончай так стараться, я ревнивый, поняла?
Девица подняла к нему мокрое, усталое лицо и кивнула.
– Ну вот, закончишь и – отдыхай. А потом ко мне поднимайся, что-то у меня поясница побаливает. Помассируешь, и расслабимся.
С девками – одно дело, но с мужичками явный эпатаж ни к чему. Белецкий накинул простыню на плечо, обернул конец вокруг пояса, оставив открытой левую сторону груди, и в таком героическом облачении – ни дать ни взять Гай Юлий из видеоклипа потаповского «Универсала» – явился в чайно-пивную залу предбанника, где перед телевизором с открытыми пивными бутылками в руках сидели идейные союзники, они же коллеги по невероятно сложному управлению политикой и экономикой гигантской некогда страны. Впрочем, она и теперь не так уж мала, а проблем только прибавилось. Все живо обсуждали выступление генерального прокурора, его ответы на вопросы журналистской братии.
Выслушав комментарии приятелей, Белецкий не мог бы сказать себе, что он очень уж удовлетворен лысовскими заверениями. Пожалуй, Толю все-таки, мягко выражаясь, обвели вокруг пальца. И кадры его, по всей вероятности, сгорели, а что касается главного патриота, так его хоть и выпускают, однако с таким количеством оговорок, что проще оставить за решеткой. Нет, совсем не того они ожидали от думского бунта. Зря Толя не слушал, зря… Ладно, этот вопрос пока оставим. Важнее решение о дополнительном экспорте нефти, его готовит михеевский помощник, который сейчас активно расслабляется в крайнем кабинетике с толстушкой горничной.
– Да выключите вы, наконец, эту херню! – крикнул Леша Крылов, первый зам минэкономики. – Игорь, мне твой Савин вот уже где сидит! – Леша чиркнул себя по горлу ребром ладони. – Мы в прошлый раз решали судьбу одесского терминала. Было? Было. А этот хрен Валера сидит себе у своего хохляцкого президента и не поймешь, чем занимается!
– А ты не знаешь? – смеясь, перебил его помощник Президента России, тезка Белецкого, Игорь Полушин. – Галушки трескает. За обе щеки! Я с ним сегодня утром разговаривал. Он мне поклялся, что до конца недели его президент подпишет постановление о приватизации цей гарной конторы! Мужики, был кто-нибудь на похоронах этой актрисули?
– А чего тебе? – не очень дружелюбно спросил Белецкий.
– Да ничего, так просто. Вот телик посмотрел и вспомнил, что это вчера же было.
– Так поехал бы.
– А чего я там потерял? Блядей и тут хватает. Я по другому поводу. Прокурор говорил, что дело практически раскрыто. Остаются мелочи. А мне что-то не верится. Уж больно скоро. Такого до сих пор не припомню.
– Ну, раз прокурор заявил, значит, так тому и быть, – весело отмахнулся Белецкий, но на душе отчего-то стало нехорошо. Тоскливо как-то…
Со стороны бассейна показался пофыркивающий и мотающий растрепанной головой Влад Суров. Поднял в приветствии обе руки, потряс над головой сжатыми ладонями.
– Слышал, что он сказал? – Крылов ткнул указательным пальцем в президентского помощника. – Его личный кореш обещал до субботы дать «добро» на одесский терминал. А вот Игорек, – он перевел палец в сторону Белецкого, – здоровьем поклялся уладить конфликты с новороссийской таможней. Где результат? Доложи, шеф!
– Я только из Чечни, мужики, – ответил Белецкий, садясь и небрежно открывая о край полированного стола пивную бутылку. – Там дела налаживаются. В нашем отношении. Они эту нашу трубу будут пуще собственного глаза беречь. Железно. А в Новороссийске – немного сложнее. Но чтобы не вдаваться в ненужные подробности, я решил подойти к этому вопросу радикально.
– А не слишком ли? – спросил из угла Степа Ильин, из штаба МВД.
– Мы, Степан, дорогой мой, свое дело сделаем, а уж раскручивать его придется тебе. И не так, как получилось вот в этом случае. – Белецкий большим пальцем показал на телевизор за своей спиной.
– Ну зачем так?… Ты же знаешь, что, пройди оно по нашему ведомству, похерили бы, как и все остальное. Но они ж чего? Они ж сразу на Генпрокуратуру, а те задействовали МУР и ФСБ. Я сунулся было, а мне этак вежливенько: будьте любезны, не лезьте не в свое дело. Президент приказал нам лично. Так что мы, пожалуй, сами усложнили, а теперь вот и расхлебываем результаты собственного легкомыслия. А в нашем следственном комитете все уже было почти подготовлено. Ладно, чего теперь воду лить…
– Значит, наперед иметь в виду надо, – наставительно сказал Белецкий. – Чтоб потом задницу себе не чесать. Я тебе сказал, а ты сам соображай. Не маленький. Деньги за это получаешь.
– Ты о чем говоришь! Игорь, думай сперва! Какие деньги?
– Мужики, не ссорьтесь! – встрял тезка Белецкого. – Нам только этого не хватает, ей-богу!
– Что это за ссора, когда драки не вижу? – вмешался входящий после основательного массажа здоровущий тюменец Сергей Афанасьев, президент «Русской нефти».
– Да какая ссора, так, пошумели малость. Не обижайся, Степа. – Белецкий поднялся. – Я знаю, ты у нас сильно ранимый. Да ведь что поделаешь, все крутимся. И тебе придется. Давай, дружок, не подводи всех нас в следующий раз. Ты ж умный, тебе ничего объяснять не надо. Так ведь?
И этот мягкий, почти ласковый тон Белецкого снял напряжение, но заставил еще больше нахмуриться милицейского генерала Ильина.
– Я в парилку, потом нырну, а потом… Потом, Сереж, ты и ты, Влад, надо бы перекинуться. Ты до завтра? – повернулся Белецкий к Сурову.
– К сожалению, сегодня должен быть в первопрестольной.
– А цель?
– Сам знаешь – дела.
– Ой ли! – засмеялся Белецкий. – Ладно, тогда давайте сразу поднимемся… А ты хоть с водилой?
– Да сам. Сдуру.
– Понятно. Рюмка противопоказана. Ну, сам виноват. Мужики, мы вас оставим на полчасика, а потом продолжим бдения.
В номере Белецкого сидели вчетвером. Суров знал, что все, каждое слово, сказанное здесь, записывается на видео, а попутно текст дублируется, так сказать, на аудио. Поэтому слушал, сосредоточившись ровно настолько, чтобы при необходимости дать вразумительный ответ. Сам же поглядывал на Анатолия Валентиновича, застывшего каменным истуканом.
Лукавил Суров, рассказывая в Генпрокуратуре, что, в общем, мало знаком с этим человеком. Достаточно хорошо был знаком, просто почему-то безумно боялся его, интуитивно чувствуя, что от Лысова постоянно исходит страшная опасность. В том числе и для него тоже.
Обсуждение очередной операции с перекачкой нефти шло спокойно. Имелись отработанные варианты. Потом из Белого дома поступит решение, документы привезет Лысов, а Суров запустит машину. И новые миллионы долларов лягут на счета, которые продиктует все тот же Лысов. Влад получит свои проценты… Или? Нет, скорее всего, уже никто ничего не получит…
– Ты чего задумался? – оторвал его от размышлений Белецкий. – Ситуация ясна? Ты одобряешь? – Белецкий любил выглядеть демократом, хотя все решения принимал единолично. Но – такая модная нынче манера.
– Естественно! Какой может быть разговор!
– Договорились. Толя в курсе. Вы с ним на связи. Ну, бежать уже хочешь? Небось все мысли на какой-нибудь бабенке? Наши ему уже не подходят! – веселился Белецкий, призывая к тому же и собеседников. – А может, примешь рюмочку? Ну кто тебя остановит? Сунешь гаишнику зелененькую, он тебя в выхлоп поцелует. Ты же сегодня, по самым приблизительным прикидкам, сто двадцать зеле-еных «лимонов» заработал! Имей же совесть!
– Мужики, давайте я вам поставлю, как говорится, с магарыча, тяпну рюмку и поеду. Идет?
– Ну что с тобой поделаешь – хоть шерсти клок, – миллиардеры будто обрадовались, что могут содрать на выпивку с обычного российского миллионера. Халява – она везде халява.
А Влад между тем думал, что, конечно, для следствия, от которого его обещали освободить, в случае и так далее, такой текст ну просто конфетка, вкусней которой и не придумаешь…
Перед отъездом он забежал в свой номер, проделал операцию с крышкой сортирного бачка, оделся и постарался побыстрее покинуть слишком уж гостеприимный малый дом пансионата. Он выехал за ворота, свернул на лесную дорогу и, когда скрылось из виду все, напоминающее сладкую жизнь, отключил видеозапись. Вынимать из устройств кассеты должен будет специалист, который на недельку, на всякий случай, не станет появляться на работе, ибо по приказу дирекции находится в пыльных и холодных в эту пору казахстанских степях.
