Глава 25
МАФИЯ БЕССМЕРТНА
Первые недели после нападения Егор провел в больнице. Рана оказалась глубокой, и, что самое страшное — у него отказали ноги. Врачи говорили, что поврежден какой-то нерв, что, возможно, он и поднимется, но на это нужно время, время и еще раз время. А еще массаж, упражнения, терпение и снова — время. Селин находилась возле него каждую свободную минуту. Приходили, разумеется, из полиции, задавали вопросы. Егор отвечал, что не знает никого из нападавших. Он не стал говорить о Максе, потому что в первый же день его пребывания в больнице на улице Селин подкараулил незнакомый парень в черной кожанке и пригрозил ей расправой, «если Каляш сболтнет что-нибудь лишнее».
И Егор молчал. Через полмесяца его выписали, Селин вывезла его из здания больницы в инвалидной коляске. Они тотчас попали под объективы фотокамер. Газетчики выкрикивали вопросы:
— Мсье Каляшникофф, с вашей карьерой гонщика покончено?
— Русская петарда погасла?
— Кто на вас напал?
— Кто вас сопровождает?
— Это ваша невеста?
Вспышки, еще и еще… Селин быстро вкатила коляску в карету «скорой помощи», машина повезла их к гостинице. Но и там ждали репортеры. Егор впервые ощутил тяжкое бремя известности. Беспомощный, он не мог уйти. Не мог просто отвернуться — травма ограничивала подвижность.
Наконец они оказались в его номере. И потянулись нескончаемо длинные часы, дни, недели…
Конечно, звонила мать, плакала, просила разрешения приехать, чтобы ухаживать за ним. Пришло письмо от Катюхи, та тоже напрашивалась в сиделки. Олеся Викторовна требовала, чтобы он возвращался домой: здесь врачи лучше, и уход будет по высшему разряду… Позвонил Соболевский, как бы тоже предложил Егору вернуться на лечение на родину. Но в голосе олигарха слышался такой страх, что Егор согласится, что тот немедленно отказался.
Собственно, врачи были не нужны. Нужно было время и усилия. Усилия и время!
Он изводил себя гимнастикой — двадцать упражнений каждый час; он всерьез занялся медитацией — Селин нашла какого-то индуса, который научил Егора концентрировать волю. Кроме того, индус делал Егору массаж, совершал какие-то пассы над спиной с длинным красным шрамом… Приносил снадобья, настои неведомых трав.
И все это время рядом с ним была Селин. Она была ему и матерью, и сестрой милосердия, и сиделкой, и возлюбленной. Она мыла его, кормила, пела песни, отдавала свою любовь, не позволяя ощущать себя инвалидом, опускать руки, унывать. Она смеялась каждому пустяку, радовалась каждой самой маленькой победе над болезнью…
Она стала его опорой, защитой, смыслом жизни. Она сама, сама! сделала ему предложение, попросила его стать ее мужем… В тот момент он едва сдержал слезы. И ответил, что это счастье возможно лишь в том случае, если недуг оставит его.
И наступил день, когда Егор встал на ноги. Они были слабыми, как у новорожденного олененка, дрожали и подгибались, но он чувствовал их! Они ему повиновались! Все остальное — дело техники!
Новые упражнения, плавание, массаж — все началось снова, на другом уровне сложности.
А затем наступил день, когда он пришел в «конюшню» Берцуллони, сел за руль болида и вскоре снова ощутил полную власть над машиной.
Это был самый счастливый день его жизни. Он словно родился заново. Пилоты, механики, сам Берцуллони — все аплодировали ему!
Потом были переговоры с Соболевским. Тот отказывался верить, что Егор опять в форме. Пришлось снимать целый фильм, отсылать патрону. Потом он несколько раз съездил в Москву, участвовал в кольцевых гонках, чтобы Соболевский снова сделал на него ставку.
И олигарх сдался: преимущество Егора над вторым пилотом отечественной команды было очевидно. Начинался новый чемпионат мира по «Формуле». И впервые один из ее этапов должен был состояться в России. Сложные переговоры Соболевского и Берцуллони о создании новой «конюшни» под новым названием, условия договора, определяющие участников с той и другой стороны, — все это не касалось Егора. Он уже был первым пилотом новой команды. И тренировался неистово, поражая своей исступленностью самого Берцуллони. Он чувствовал, что готов к сражению как никогда. Несчастье, приключившееся с ним, словно заново открыло для него жизнь. Ее радости, ее возможности.
И вот когда будущее вновь засверкало радужными красками, что-то произошло с самой Селин. Она замкнулась, как-то потускнела, стала неразговорчива. Что-то тяготило ее, но на все его расспросы девушка упорно не отвечала.
И самое непонятное: теперь, когда они могли пожениться, она категорически отказалась выйти за него замуж.
Может быть, она надломилась, устала от этой тяжкой ноши — вытаскивать из беды беспомощного инвалида… Может, она отдала ему столько душевных сил, что на себя ничего не осталось?
Егор задавал себе бесконечные вопросы, разглядывая по ночам бледное лицо с сомкнутыми ресницами, и не получал ответов.
Селин лежала, стараясь, чтобы не дрогнули ресницы, чтобы не сбилось дыхание, чтобы склонившийся над нею мужчина не заметил, что она не спит. Она редко теперь спала спокойно. Забывалась иногда коротким сном, почти всегда со сновидениями.
В этих снах она видела себя маленькой девочкой из небольшого городка, ученицей музыкальной школы со скрипочкой в руке. Потом взрослеющей барышней, подающей надежды юной певицей. Она видела в снах маму, папу, сестру, бабушку — все свое семейство, которое не знает, что произошло с их любимицей.
А произошло следующее: после окончания школы она уехала поступать в музыкальное училище в большой, шумный город. И оказалась там одна, без поднадоевших своей опекой домочадцев. И окунулась в шумную, почти столичную жизнь с дневными занятиями и работой по вечерам в одном из городских ночных клубов. Работу нашла однокурсница. Это было шикарное место, куда требовалась певица. Был нешуточный кастинг, ее взяли. И что же было не жить как живется? Учиться, работать, встречаться с мальчиками? Но нет, в юности всегда хочется большего! И когда один из посетителей клуба — солидный мужчина с золотой печаткой на пальце — предложил ей годовой контракт в Париже (в самом Париже!), она, не раздумывая, согласилась. Оказалось, что мужчина занимается ресторанным бизнесом, держит ресторанчик с варьете, солисткой которого и предложено было ей стать. Конечно, она потребовала каких-то гарантий, свидетельств. Гарантии предоставил директор клуба, как выяснилось давний друг бизнесмена. Он уверял, что ей невероятно повезло! Что такой шанс выпадает одной на тысячу. Что за год она заработает на квартиру, машину и прочие атрибуты красивой жизни. Он даже сумел уладить вопрос с училищем: достал медицинскую справку, по которой ей оформили академический отпуск.
Бизнесмен показал ей видеофильм, где вполне веселые, красивые девушки выступали со сцены, а затем рассказывали в камеру, как замечательно им живется…
Она уехала, написав родителям письмо в день отъезда. Никто не успел ее задержать. Да никто и не смог бы удержать. Ей было лишь восемнадцать, она грезила большим будущим, мечтала стать знаменитой.
И попала в публичный дом. Господи, сколько таких историй видела она по телевизору: девчонок обманом вывозили из России, продавали сутенерам. Ни разу ей не пришла в голову мысль, что она сама может стать жертвой подобных обстоятельств. Может быть оттого, что воспитана она была в маленьком городке, где все были на виду, где невозможно сделать подлость и не поплатиться за это…
Потом были почти два года полного кошмара. Дважды она пыталась бежать, ее ловили, избивали до полусмерти, морили голодом. Сумасшедший старик, ее мучитель, постоянный клиент фирмы, — это было наказание за непослушание, своего рода епитимья.
Когда ей удалось покинуть Париж, она мечтала лишь об одном: чтобы судьба помогла ей скрыться, отсидеться, а потом вернуться домой.
Судьба подарила ей куда больше: красивого, щедрого, отважного русского парня. Подарила, чтобы отнять…
В тот день она вышла из гостиницы, чтобы сделать покупки. Но едва отъехала и завернула в переулок, ее машину блокировали два «мерседеса». Из одного вышел, переваливаясь с ноги на ногу, Поль… Он же Паша-Король.
От ужаса руки и ноги стали ватными, она не могла открыть дверцу автомобиля. И сидела, глядя на мужчину взглядом кролика перед удавом, пока Паша не ткнул в стекло дуло пистолета.
— Ну что, лярва, отыскалась? — как-то даже ласково спросил он и сел к ней в машину. — Ты у нас теперь знаменитость, оказывается! С русским гонщиком спишь, елы-палы! Мы о тебе из газет узнали.
Она вспомнила вспышки фотоаппаратов перед зданием больницы.
— Ну и как твой Калаш? Чего молчишь-то, сука?
Она не могла вымолвить ни слова. Горло словно перехватило плетью, как тогда, когда мсье Гордон затягивал ремень на ее шее…
— Ладно, молчи, это ты от радости, видно… Я тебе что сказать хочу… Посадила ты меня на бабки, круто посадила. Пришлось новую певичку искать, клиенты тебя заждались… Так что за тобой должок. Очень не слабый. Сто тысяч евриков, сечешь? Ты попроси у своего гонщика, он ведь тебе даст, правда? — Паша явно издевался. — Что, не даст? — как бы изумился он. — Такой жадный?
— У него нет таких денег, — вымолвила наконец девушка.
— А что же гонки-то? Он ведь вроде на ноги встал, так в газетках пишут.
— Он… Он здесь не участвует больше. Вообще, он скоро в Москву возвращается…
— Правильно, и папарацци то же самое пишут. Мол, контракт Калашникова заканчивается. Гуд-бай, дескать, Русская чума. Что ж, тогда придется тебе одно дельце провернуть…
Он закурил, неторопливо заговорил.
Когда он закончил, она слабо возразила:
— Но я не знаю, когда именно он поедет.
— Ничего, подержишь наркоту у себя. И не вздумай рыпаться или бежать. Ты теперь под присмотром, поняла? Здесь для этого специальный человек сидит, тебя, суку, караулит. Будешь дергаться — человек мой тебя завалит, да и гонщика твоего за компанию. Кроме того, тебя ищет полиция. В доме Гордона пропали драгоценности. Так что ты в моих руках, шкура.
Он вышел из машины, оставив на сиденье большой пакет, сел в один из «мерсов», и обе машины скрылись.
В глубине переулка стоял аккуратный пикап. Водитель, молодой парень в рабочем комбинезоне, закончил видеосъемку, убрал портативную камеру, сообщил в рацию:
— Они уехали, она осталась одна.
Селин не обратила внимания на пикап, который сопровождал ее до магазина и потом почти до самых ворот гостиницы. Она вообще ничего не видела от застилавших глаза слез.
Егор опустился рядом, уткнулся лицом в ее волосы. Селин сцепила зубы, чтобы не застонать от безысходности. Она должна сделать то, что ей приказано. Иначе они убьют ее. Да и его не пожалеют. И кто их остановит? Никто. Мафия бессмертна.
