Глава четырнадцатая
ОБОСТРЕНИЕ
Время было еще не позднее, в смысле до полной темноты оставалось вполне достаточно. Турецкий, как обычно, не желал рисковать. Хвоста за собой он так и не засек, но это совсем не значило, что его не было. Поэтому он поступил так, как делал уже не раз в подобных случаях.
Приехав в район Чертанова, где у Генриха Юрьевича находилась конспиративная квартира, Турецкий въехал со стороны Балаклавского проспекта во двор почтового отделения, поставил машину на «охрану» и пошел в отдел доставки, который находился с другой стороны здания. Если бы кто последовал за ним, он бы его несомненно увидел. Далее, перебежав через старую Балаклавку, Александр Борисович углубился во дворы между девятиэтажками, заросшие деревьями и густым кустарником. Таким образом, сделав несколько петель и не углядев за собой наблюдателей, выбрался к нужному дому. Нажал кнопки кода и поднялся на пятый этаж. Звонок был не слышен с площадки. Но дверь отворилась, впустила его и так же бесшумно закрылась за ним. И тотчас вспыхнул свет в прихожей.
Генрих Юрьевич с легкой усмешкой наблюдал за Турецким. Был он в отглаженной, казалось, до хруста белоснежной сорочке без галстука и темных брюках. На ногах домашние тапочки.
– Привет. Проходи. – Он показал рукой на дверь в комнату. – Обувь можешь не снимать. Жарко?
– Отпускает. – Александр снял пиджак и оставил его на вешалке, а свой блокнот с ручкой взял с собой и прошел в гостиную – освещенную одной настольной лампой комнату с опущенными жалюзи. – Водички нет?
– Все есть, чего душа пожелает, – поиграл бровями Генрих, и при этом характерное его чингисхановское лицо, с острыми скулами, расплылось в улыбке. – Если со льдом, то могу предложить и виски.
– Не, пока холодного «боржомчику».
– Хозяин – барин. – И спросил уже с кухни, где зазвенел стеклом: – Как жизнь? Все здоровы?
– Чего и тебе желают.
Генрих принес и поставил на низенький столик высокие стаканы, пару бутылок «боржоми» и пластмассовую миску со льдом.
– Ну давай выкладывай, на чем споткнулись, – засмеялся Чингисхан, садясь напротив и закуривая.
И Александр изложил заместителю начальника Управления собственной безопасности ФСБ все, что знал уже по делу Рогожина.
Генрих слушал, не перебивая и не задавая наводящих вопросов. Можно было подумать, что предмет обсуждения ему предельно ясен и он ждет от рассказчика всего лишь новых мелких деталей. Или действительно был уже основательно информирован, или, как положено людям его положения, умел «держать лицо».
И когда наконец Турецкий закончил, он спросил словно бы невзначай:
– А чего это ваш Юра тянет? Давно б уже «раскачал» этих дамочек.
– Вот и я ему это недавно сказал, – улыбнулся Турецкий.
– Ну ладно, тогда давай по порядку. Первое. Рогожинское дело мы тебе покажем. Пока ты его не заберешь в свое производство окончательно. Его мой генерал поручил своему первому заму, а у меня другие проблемы, но ничего, как-нибудь договоримся, я скажу когда. Второе, Караваев уже один раз отказал Гордееву в аудиенции?
– Было.
– Прекрасно, пусть адвокат больше не настаивает. И даже если тот неожиданно, скажем, сам позовет и так далее, пусть найдет повод уклониться от встречи. Дальше, третье. С попковской службой безопасности пусть «Глория» не задирается, не надо, всегда можно договориться. Это ведь паны дерутся, а пехоте-то за что головы терять? За чьи дивиденды? Верно? Четвертое. Насчет Воеводиной это я узнаю, не проблема. А подруги ее? Они, полагаю, та же пехота господина Аронова. Если поступите по-умному, девушки вас сами выведут на него, на Владимира Яковлевича. На его интересы. И Попков в данной ситуации – тот же исполнитель, повыше просто рангом.
– А ты не думаешь, что он может быть заказчиком убийства Рогожина?
– Скажи мне, дальновидный друг мой, – чуть улыбнулся Генрих, – тебе что, тоже пришло в голову старое литературное выражение, ставшее пословицей: «Мавр сделал свое дело, мавр может удалиться»?
– Ну естественно. Слово произнесенное уже не опасно. А месть?.. Нынче как-то с этим понятием не очень... нет. И потом это первое, что приходит в голову. И значит, опасно для заказчика.
– Вот и мне кажется, что в данной ситуации господину Деревицкому был бы абсолютно не выгоден такой прокол. Я не имею в виду просочившуюся в прессу информацию. Я говорю лишь о последствиях – об имитации самоубийства Рогожина. Это именно, ты прав, на поверхности. На кого первого будет тень брошена, а? Ну конечно, все скажут: это дело рук Аркадия Семеновича, точнее, его спецслужбы. Но так дураки поступают, убирая знающего информатора. А умные его в подобных случаях перекупают. За гораздо большую сумму. А Деревицкий – это я могу сказать с уверенностью – очень умный человек. У него много других качеств – отрицательных, мягко говоря, но ума не отнимешь. Да, и вот что еще не менее важно. Я бы исходил из личных качеств отставного генерал-полковника. Это ж бывшая «пятерка». А всякого рода провокации – его хлеб насущный. Добавь к этому старые обиды – ведь в конечном счете с ним обошлись без почтения, из системы попросту выперли. Пусть скажет спасибо, что звания не лишили. Кто ж такое простит? Опять же и народ у него, как говорится, исключительно «спицфический», тоже крепко обиженный. Большинство, хотим мы того или нет, в глубине души мечтает о реванше. Да и у нас в органах таких немало осталось. Не буду тебе называть фамилии, но эти люди есть. И они действуют. И продают информацию направо и налево, платили б только. И контакты остались. Эти вопросы одним махом, к сожалению, не решишь, вот в чем беда, Ну ладно, это, в конце концов, наши внутренние дела... Машину-то где оставил?
– У почты, – ответил Турецкий.
– Очень советую, и ребятам скажи, проверять ежедневно, и без тщательной проверки никаких бесед из машины не вести. Я тут днями посмотрел некоторую технику, которой криминалитет оборудует автомобили, так, скажу честно, позавидовал. «Акула» есть?
– Найдется...
– Пусть постоянно прозванивают, я говорю совершенно серьезно. И ты тоже. Когда возьмешься за это дело. Может, все-таки рюмочку? – Он хитро сощурился.
– Коньяк поди настоящий?
– Ну, Саша! – только и развел руками Генрих. – За кого ж ты меня держишь? Сиди, сейчас принесу.
Он вернулся с кухни с початой бутылкой, двумя пузатыми бокалами и открытой коробкой шоколадных конфет.
В прихожей, когда Турецкий надел пиджак, Генрих, прежде чем выпустить его на лестничную площадку, заметил:
– Между прочим, у Деревицкого, настолько мне известно, на джипе только его личная охрана ездит, «лейбл» своего рода. А у Аронова этих джипов как у дурака махорки. Пусть ребята того деда-собачника попробуют потихоньку еще потрясти и на предмет машины, и на предмет тех, кто привез домой Рогожина. Не уверен, что это может дать что-нибудь конкретное, но чем черт не шутит, а? Ну пока, привет дяде Косте.
Филипп Агеев знал удобное место, где можно поставить машину. Особенно после того, как их «опель» обнаружили попковские ребятишки. Поэтому он остановил свою дежурную «девятку» не въезжая во двор, а сам заглянул туда, увидел у подъезда Алены уже знакомые ему по прошлой ночи джип и черный «мерседес» и понял, что ребятки все еще работают в квартире. И тогда он проехал дальше, свернув за угол, где и должен был находиться «опель» Самохи.
«Опель» был на месте. Не подъезжая к нему, Филя остановился, вышел, огляделся и только тогда отправился к Самохиной машине. Два шага оставалось, но... Филя вздрогнул. То, что он увидел, было противоестественно...
Лобовое и боковые стекла «опеля» были разбиты вдребезги, будто кто-то тут от души куражился. А справа, между машиной и кустарником, как-то странно торчали светлые подошвы кедов.
Филя прыжком вломился в кустарник и увидел лежащего на земле ничком Самоху. Первая мысль: «Убили!» Николай лежал неподвижно. Филя снова огляделся, но ничего не обнаружив поблизости, нагнулся над товарищем, тронул рукой его затылок. Стало мокро. Отдернул руку и приблизил ладонь к глазам: она была в крови. Уж этого объяснять Филиппу не следовало. Немедленно пальцы на шею Самохе. Задержав дыхание, чтоб хоть чуть утишить громкое биение своего сердца, Филя прислушался и наконец почувствовал – жилка у Николая пульсировала. Живой, слава тебе Господи...
Подсунув обе руки под тело длинного Самохи, Филя приподнял товарища и, вытащив из кустов, положил на капот «опеля». Плохо уже видно, а возвращаться к своей машине за фонариком или искать его в бардачке у Самохи он не стал. Выхватил чистый носовой платок, развернул и приложил Николаю к темени. Промокнул – платок сразу стал темным. И вот только теперь Филя изо всех сил матерно выругался. Молча.
Ситуация была скверная. Бегом вернувшись к своей «девятке», Филя открыл заднюю дверцу, распотрошив аптечку, достал оттуда одноразовый шприц с обезболивающим и противошоковым и кинулся обратно к Самохину. После укола через короткое время Николай наконец издал стонущий звук. И тогда Филипп аккуратно перенес его в «девятку» и уложил на заднем сиденье. При свете в салоне сделал тампон и прижал его к ране. Легонько примотал. Закрыл дверцу и наконец достал из кармана мобильник.
Отозвался Голованов. Филя объяснил, что случилось.
– Тебе сколько надо времени, чтоб ты домчался? – спросил у Севы.
– Не более получаса, – отозвался тот.
– Тогда пулей сюда, заберешь Самоху и – в ближайшую клинику. А я посмотрю здесь, что и как. «Девятку» найдешь на Большой Филевской, у поворота к Минской улице. Я дальше на твоей поеду. Бегом, Сева...
Отогнав «девятку» с Самохой подальше, Филя, пользуясь уже достаточной темнотой, возвратился во двор Алены. Прошел бесшумно, как в недавние времена на Северном Кавказе, дворовый сквер и, маскируясь за кустарником, приблизился почти вплотную к черным машинам, стоящим напротив подъезда Алены Воеводиной.
В ее квартире светились все окна. А у джипа, облокотясь на капот, курили двое. Вели между собой неспешный и негромкий разговор. Филипп присел, навострил уши. Вспомнил и Афган, и первую Чеченскую, будто снова попал в свой разведвзвод.
Собеседники обсуждали какую-то женщину. Веркой ее звали. Один, который повыше, все смеялся.
– Тупая бабенка, – скалился он, – а дело знает. Конечно, далеко до этой, – кивнул он в сторону освещенных окон, после чего выстрелил в ту же сторону свой окурок. Вытащил из пачки новую сигарету, а второй, более плотный, чиркнул зажигалкой, дал прикурить.
И Филипп узнал их – Вова и Гарик, как называли их вчера «шкафы». А по документам, которые Филя отвез вместе с оружием в камеру хранения на Курский вокзал, были они Владимиром Михайловичем Короедовым и Игорем Игнатьевичем Шаповаленко.
– Слышь, – сказал длинный, Игорь, – а он там не зажмурится? Ты б сходил, Вован?
– Да пошел он на хер! – сплюнул плотный – Владимир, значит. – Сто раз я этого гаденыша в гробу видал! Сучонок поганый... Пусть падла, Бога благодарит, что живой остался... Ни хера ему не сделается. А ты чего, если беспокоишься, так сам и сходи. Только не подходи близко.
– Да чего те бояться? Ты ж его тем прутом крепко достал. Аж хрустнуло.
– Это я ему грабку починил, чтоб больше не размахивал, сука.
– Не знаю... – вздохнул Игорь. – Только если ты его уделал, сам знаешь, какой хай подымется...
– Ага, – обозлился Вован, – значит, получается, я один? Ишь ты, какой умный нашелся! А кто его кирпичом достал? Я тоже? Не надо, Гарик, не полощи мне мозги. А если боишься, сам сходи. Я тут подежурю. Чего-то ребята долго там возятся... Проверили, что там и как, и отвалили, поздно ведь.
– А может, они тянут ее? – игриво предположил длинный. – У нее подружки – маков цвет! Один кайф. Мне Леха говорил – он катал за ней несколько раз, – баба такая, что команды не требуется, все само встает. И безотказная. Ну чего ты хочешь, генеральская дочка...
– Да хер с ней! – обозлился вдруг Вован. – Талдычишь, как мудак, одно и то же. Тянут – и пусть их тянут! Дай-ка прут этот на всякий случай. Пойду гляну.
И Вован, взяв металлический штырь, который подал ему из джипа длинный напарник Игорь, помахивая железякой, пошел по дорожке, огибая кустарник, к дальней арке ворот, за которой и стоял раскуроченный «опель». А Игорь залез обратно в джип.
Филя ужом скользнул через кустарник, пересек двор и оказался, естественно, первым у места побоища. «Значит, ты ему руки ломал, засранец? – говорил себе Филя. – Ну посмотрим, сволочь, что ты скажешь, когда я стану это делать тебе...»
Теперь самое важное заключалось в том, чтобы ни в коем случае не приехал раньше времени Сева Голованов, который мог просто все испортить. Сева никогда не был сторонником скорых расправ. Ну да, командир ведь!..
Негромко насвистывая, Вован вышел наконец из-под арки и, так же помахивая металлическим прутом, стал с осторожностью приближаться к раздолбанному автомобилю.
Филипп успел скользнуть за высокий куст и затаился там.
Вован совсем уже приблизился и стал заглядывать за машину, наклонясь над капотом. Но ничего не увидел.
Он негромко выматерился. Шагнул, держа прут наперевес, за машину с другой стороны и даже присвистнул:
– Ну, твою мать, уполз, что ли? Во, блин!..
Но договорить он не успел. Потому что Филя оказался сзади него и мощнейшим ударом вырубил напрочь. Даже без всхлипа.
Потом он шумно выдохнул скопившийся в легких воздух, нагнулся и взял лежащего за брюки на заду и за воротник куртки. Не без усилия приподнял, устроил на собственном колене, подхватил, чтоб удобнее было тащить, и понес к «девятке». Там он положил его на сиденье рядом с собой – будто заснул человек, сам прыгнул за руль и поехал на Большую Филевскую, туда, где с минуты на минуту должен был оказаться Голованов.
Сева уже ждал, припарковавшись у перекрестка.
Филя остановил машину, махнул Голованову рукой. Тот вышел и приблизился.
– Давай иначе, – сказал Филя, – помоги мне перегрузить в твою машину вот этого борова...
– А это еще кто?
– Да так... – Филя махнул рукой, выводя из «девятки». – Ну один из обидчиков Самохи. Достал я его. Он в отключке, ты не бери в голову, командир, – сказал по старой привычке. – Давай мы его перенесем к тебе, и я поеду в сторонку куда-нибудь, поговорю с ним. Душу открою. А Колю ты сразу в какую-нибудь ближайшую. Я ему наш укол сделал и дырку на голове прикрыл. Руки пусть посмотрят, могут быть переломы. Ну, суки! Скажи врачам: упал... Сам знаешь, им подробности не нужны. Или бандиты напали на слабого.
– Тихо, Филипп! – негромко приказал Голованов. – И смотри, ты знаешь, чем рискуешь. Хочешь поговорить – поговори, но без базара.
– Да не трону я его, командир! Нужно мне в говне мараться? Он пару раз в штаны сам наложит, вот тогда я его и отпущу. – И уже самому себе неслышно добавил: – Может быть... Ну ладно, до связи.
Тяжелого Вована быстро перетащили в такую же «девятку» Голованова, и машины сразу разъехались в разные стороны.
Далеко ехать Агеев не собирался. Прямо тут же, неподалеку, в Кунцевском парке, за санаторием, знал он укромное местечко, где можно было и машину поставить, и в небольшом логу, почти рядом с пешеходной дорожкой, спокойно посидеть, побеседовать по душам. Придерживая чужую душу время от времени жесткой хваткой, чтоб сдуру не отлетела. Чужая душа – не своя, понятно? По темноте народу в парке уже не было. А демонстрировать свое лицо этому мерзавцу Филя вовсе не собирался. Да и разговор будет нешумный. Если этот кричать не захочет. Ну а... тут извини, сам окажешься виноват.
Он хорошо видел в темноте, можно сказать, привычно. Поэтому, прибыв на место, выволок борова из машины, стащил в ложок и, сняв с Вована штаны, завел ему руки за спину и привязал сзади к осинке, даже при полном безветрии шелестящей мелкой своей листвой. После этого Филя вернулся к машине, достал из бардачка магнитофон, а из разоренной аптечки другой шприц. Спустившись, посветил себе зажигалкой и всадил иглу Вовану в ляжку. Сел рядом, ожидая реакции.
Наконец он услышал нечто вроде бульканья. Вован, кажется, начал приходить в себя. И первым делом обмочился. Нормальное дело. Первыми же словами его были «где» и «чего». Даже не вопросы, а как бы утверждение. Филипп тоже оживился.
– Очухался? Орать не советую, а то хлебало скотчем заделаю. Слушай меня, говнюк, и отвечай. Ты за что человека убил?
– Пошел ты... – с трудом выдохнул Вован. Ему было очень неудобно сидеть в такой позе.
– Сейчас я тебе буду харакири делать. Глаз вынимать. И уши возьму на память. Понял, Вован?
– Ты кто? – прохрипел тот.
– Вот, логично мыслишь. Говори, кто тебе приказал человека мочить?
– Он сам полез...
– Врешь, Вован. А вот Гарик твой уже сознался. Не понравилось ему, когда прут этот в задницу вставляют. Стал прощения просить. Говорил, что больше никогда не будет. Только ведь врет, верно?
– Развяжи, гад, убью!
– Нет, больше ты никого убивать не будешь, Вован. Не сможешь. Ты теперь, Вован, умолять меня станешь, чтоб я тебя хоть и инвалидом, но живым оставил. А у меня чего-то нет желания отпускать тебя. – И Филя несильным, коротким ударом в голый живот заставил того утробно крякнуть. И если б только. Вован вообще не сдержался... и изо рта его вместе со рвотой полилась грубая матерщина.
– Давай, давай, Вован, – поощрил Филя, – вон уже и обгадился! Не бойся, я штаны с тебя загодя снял, действуй. Что, не хочешь? А придется, Вован, ты в собственном дерьме захлебнешься.
– С... су... сука... – выдавил «шкаф» с трудом.
– Опять ты за свое! Нехороший ты человек, Вован. Не надо бы тебе такому жить дальше. Никакой от тебя пользы, один сплошной вред. Ну ладно, давай начнем...
Филя достал из кармана ножик, раскрыл его, легонько чиркнул по голому животу Вована и спросил:
– Будешь говорить или кончать тебя тут?
– Скажу... А чего надо?
– Другой разговор, – Филя достал магнитофон и включил запись. – Рассказывай, Короедов, кто приказал вам с Шаповаленко замочить мужика из «опеля»? Он вам чего, дорожку перешел?
– Вырубил вчера...
– Одну минуточку, Вован. Он что, разве издевался над вами? Вы к нему сами полезли, кулаками размахались, вот он и ответил, разве не так? Не слышу, Вован.
– Да так... А Данилыч говорит: уволю на хер!
– А за что? Оружие и ксивы вам вернули, верно?
– Ну, вернули. А Данилыч...
– Фамилия как? Не знаю я никакого Данилыча.
– Так Попков, генерал-полковник. Федор Данилыч... Он говорит: если не достанете... ну этого... уволю к... матери.
– Вот прямо так и сказал?
– Ага.
– И мочить приказал?
– Не, только отмудохать... А мы и не мочили. Я пару раз всего и прошелся...
– Металлическим прутом?
– Ну... А это Гарька кирпичом по башке. Но он дышал...
– Значит, проломили человеку голову, перебили руки, раскурочили машину... И думаете, это вам сойдет? Зря думаете. А к Алене чего всем скопом примчались?
Вован задумался. Поворот темы его, видно, никак не устраивал.
– Говори, говори! Только не ори, все равно ночь, никто тебя не услышит, а я сразу заткну хлебало твоим же дерьмом.
– Да «жучка» в машине нашли... Генерал велел всю квартиру обшмонать. Он сказал, что этот длинный, из «опеля», ее хвост и чтоб мы его убрали. Отключили. Велел не церемониться.
– Вы и не стали, да?
– А чего? Война...
– А-а, значит, вы с отставным генералом Попковым в войнушку играете, так?
– А ты сам чего бы делал, когда приказ? – выдавил Вован.
– Я бы прежде всего дураком не был. И сукой. Ты поди всю жизнь в органах прокантовался, а войны живой и не видал? Ни Афгана, ни Чечни, верно?
– Ну верно...
– А парень, которого вы замочили, обе прошел, и в разведбате. И вы его, подонки поганые... Знаешь, что с вами за это надо сделать?
– Обещал же... – прохрипел Вован.
– Точно, обещал не убивать, если расколешься. Я и не буду. Но на лекарства тебе теперь до самой смерти работать...
– Ы-ы-ы? – опять захлюпало у Вована в горле. И он стал изворачиваться, рыча и захлебываясь, переходя на крик.
Филя одним махом залепил ему рот ладонью, а затем куском широкого скотча перетянул рот. И выключил не нужный больше магнитофон.
– Ну, слушай меня в последний раз, погань, – сурово произнес Филипп Агеев – тоже фронтовик, а не тыловая крыса. – Я свое слово держу. А ты, если сумеешь, передай своему подонку-гэбисту, что больше мы ни одного из вас не простим и как с людьми разговаривать не станем. Запомнил? А теперь отдыхай, может, по утрянке тебя кто и подберет.
И Филя, теперь уже не сдерживаясь, врубил Вовану в оттопыренное брюхо. В животе у того странно ухнуло, заурчало, и тут же на Филю хлынула волна сортирной вони. Вован дернулся, изогнулся и поник головой.
– Ничего, – сказал себе Филя, – это не смертельно. Но – больно. Заслужил. А вот пистолетик тебе больше не понадобится.
Он вынул у лежащего из-под мышки «макаров» и положил в собственный карман. Забрал и мобильник. После чего поднялся, развязал Вовану руки, а вот брюки его прихватил с собой.
Позже, проезжая через Крылатский мост, остановился и, увидев, что других машин поблизости нет, сунул пистолет и телефонную трубку в карманы брюк Вована, завязал штанины в узел и швырнул в воду.
– Хватит джентльменства, – буркнул он себе под нос. – Все равно никто не оценит...
И еще он подумал, что сторожить сегодня Алену нет надобности. Там сейчас новая паника: Вован исчез. Пусть ищут.
Демидыч прибыл на Бутырский рынок, когда тот уже закрылся. Собственно, это на воротах висел внушительного вида замок, а многочисленные палатки, окружавшие крытый рынок, «пахали» вовсю.
Оставив машину у кинотеатра «Прага», Демидыч прошел туда, где усталые от безделья кавказские надсмотрщики за русскими бабами курили, гортанно перекликались и пили пиво.
Демидыч подошел к одной такой группе и спросил:
– Алекперова Керима знаете?
Азербайджанцы переглянулись, и один из них спросил:
– А зачем он тебе?
– Давай позови, одна нога здесь, другая – там. Нужен. Быстро!
Пузатый молодой человек с круглым лицом неохотно оторвался от доски и неспешно пошел. Послушался, молодец. Да, в общем, Демидыча трудно было не послушаться. Он говорил спокойно, но с таким нажимом, что клиент слегка скукоживался и предпочитал слушаться, чем наживать на свою шею ненужные неприятности.
Через несколько минут из-за здания рынка показался высокий Керим. Он с сомнением уставился на Демидыча, но близко подходить не стал. И тогда Володя приветливо махнул ему рукой и жестом показал: давай, мол, отойдем на минутку в сторонку. Керим подумал и пошел за ним следом. Но на таком расстоянии, чтоб можно было в любой момент дать деру.
– Да не бойся ты! – дружелюбно засмеялся Демидыч и взмахом руки подозвал Керима. – Два слова всего. Я зла не помню, Керим!
Тот опасливо подошел. Остановились под деревьями напротив хозяйственного магазина.
– Не пугайся, Керим, – повторил Демидыч, – мне не ты, а твой хозяин нужен. Бригадир, да? Стрелку с ним хочу забить, а ты поможешь.
– А мне нужно? – с ехидцей спросил Керим.
– Мне нужно, – поправил Демидыч, – и тебе, Керим, этого вполне достаточно, понял? А теперь слушай меня. Скажешь своему бугру, что у меня с ним базар будет. Спрашиваешь: кто я такой, чтоб ему указывать? Отвечаю: я тот самый Демидыч, который в девяносто шестом Мишку Слона кастрировал. Если кто не слыхал, пусть у солнцевской братвы спросит, те хорошо помнят. И, значит, так, вон моя тачка, видишь «девятку»? Я буду там его ждать. Если его тут нет, садись в машину, подъедем. Волыны у меня нет, базар только по делу. Ну?
– Ладно, схожу... – И Керим ушел.
А Демидыч отправился к своей «девятке».
Двадцать минут спустя к нему подошел рослый и широкоплечий лысеющий мужик в серой куртке и мятых джинсах. Сказал, что его зовут Ислам, и спросил, о чем базар.
– Твои ребята? – Демидыч кивнул на нескольких черноголовых парней, остановившихся неподалеку.
– Мои.
– Ну пусть постоят. Они не помешают. А базар будет такой, Ислам. У меня к тебе претензий нет. Вопрос есть. Ответишь – расстанемся приятелями.
– Ты говоришь так, будто мне это надо...
– Ты ж ведь умный мужик. Зачем тебе лишние неприятности? Скажи, кто велел адвоката достать? Мамедов или генерал?
– Не понимаю, о чем базар.
– Ислам, я повторяю, к тебе ничего нет. Если Мамедов, я сам с ним говорить буду. А вот генерал тебе зачем? «Крышу» держит?
– Послушай, Демидыч... – Ислам говорил по-русски правильно, почти без акцента, видимо, всю жизнь в Москве прожил. – Мои дела – это мои заботы. А ты откуда – мне неизвестно. Езжай, мужик, мы тебя трогать не будем. Побазарили и – пока. Ты меня не видел, я тебя не помню.
– Ну что ж, значит, базара больше не будет, – вздохнул Демидыч. – Теперь запомни, Ислам, завтра с утра здесь будет СОБР. Не ОМОН, нет, тем вы отстегиваете, я знаю. Мы устроим классный шмон, и у каждого из твоих парней обнаружим – это я тебе лично обещаю – по такой дозе, что все они загремят в СИЗО, где я сам буду «колоть» каждого. А уж чего они там наговорят, ох, Ислам, не завидую тебе!
– А почему я должен тебе верить? – подумав, сказал Ислам.
– А у тебя просто другого выхода нет. Я – Демидыч и еще никого не обманывал. И на пушку не брал. Да и не ношу я ее с собой. Нужды не вижу.
– Я знаю, я спросил про тебя... Сказали – такой. Ладно, зачем ссориться, да? Так скажу: генерал передал, чтоб тихо сделали.
– Как фамилия генерала – Попков?
– Слушай, уважаемый, – поморщился Ислам, – ты чего спросил? Я то и ответил. А фамилию иди сам узнавай, если это тебе надо. Мне – не надо. Ты на Петровке спроси про него.
– Отстегиваешь ему?
– Смешной ты человек, Демидыч! Когда ты будешь генералом, я, может быть, тебе отстегивать стану, да?
– А что, Ариф Абдурахманович сильно беспокоится?
– Вот видишь, опять скажу: ты его знаешь – забей стрелку!
– Ладно, послушаюсь твоего совета.
– Извини, уважаемый, мы так не договаривались! – засмеялся Ислам. – Зачем на меня бочку катишь?
– Да разве ж это бочка, Ислам? – поддержал смех Демидыч. – Это так себе, кастрюлька малая. А бочка – не дай тебе Бог. Или твой Аллах. На, держи. – И он протянул руку.
Ислам пожал, даже сдавить попробовал, но куда там! Демидыч лишь подмигнул ему, демонстрируя свое «железо», и сказал:
– Ничего клешня. Молодец.
– Ты про СОБР говорил... – напомнил Ислам.
– Ладно, договорились, пока беру свои слова назад. Но учти, парень, когда возьмем этого генерала – в МВД, говоришь? – сразу рви когти. Он вас всех тут же и заложит. А мы церемониться не станем.
– Вы сперва возьмите! – ухмыльнулся Ислам. – Не дотянетесь, высоко сидит.
– Значит, придется ему больно падать. А мы не задержимся. Пока.
Демидыч сел за руль и взглянул в зеркальце. Ислам продолжал стоять, задумчиво глядя ему вслед.
«Выходит, не совсем в десятку? – думал Демидыч, уезжая. – На Петровке, говорит... А ведь там Вячеслав Иванович сидит. А кто еще там же? Это кому же начальник угро Перовского ОВД звонил-то про Мамедова? Кто у него по инстанции? Какой милицейский генерал? Есть ведь такой! В Главном управлении уголовного розыска. И не один. Но все же не могут быть суками. А вот один – вполне может...»
Пришедший наконец в себя Коля Самохин, переведенный из операционной в реанимацию – не по необходимости, а скорее по обычаю, сумел вспомнить последовательность событий на Филях и рассказал с большим трудом проникшему в его палату Голованову об обстоятельствах происшествия.
Может, в первый раз в жизни так лопухнулся Николай. Узнав из разговоров попковских охранников причину аврала, он спокойно удалился в свой «опель» и завел машину, чтобы отъехать от греха подальше, а потом вернуться на наблюдательный пункт у подъезда.
Вероятно, от того, что работал двигатель, Самохин и не услышал, как к машине приблизились двое. Он и моргнуть не успел, как в лицо ему ударила острая крошка от лобового стекла. И чем они ударили, он так и не понял – будто кувалдой. Ну да, нехилые мужички! От неожиданности он растерялся всего на миг, но именно этого краткого мига хватило, чтоб распахнулась дверца и его буквально выдернули из-за руля. А в следующее мгновение острая боль вспыхнула поочередно в обеих руках – ну будто их разрубили. А следом – удар по голове, погасивший сознание. Немного же ощущать себя он начал уже в машине, когда стало возвращаться это самое сознание и вместе с ним снова возникла режущая боль.
Голованов привез Самохина в 72-ю больницу, самую ближнюю, на Оршанской улице, в десятке минут езды от места происшествия, Колю помыли, почистили, зашили. Рана на голове оказалась приличной, да еще сотрясение мозга. А вот руки были целы, хотя гематомы являли собой зрелище совершенно неприличное для человека Самохиной квалификации. Ну да что поделаешь, и на старуху бывает проруха. Болей теперь себе вволю, пей соки и больше спи. Диагноз, разумеется, неутешительный для Николая Самохина, но... в конце концов все образуется.
Сева оставил товарища уснувшим: Самохе сделали успокоительный укол. И уехал на фирму. Туда же обещал подгрести и Филя.
Вся команда собралась близко к полуночи.
Второе совещание за вечер – это уже слишком. Но противник активно пошел на обострение. Значит, где-то его задели слишком больно. Попали в одну из наиболее чувствительных точек. А вот какую – это и предстояло обсудить.
Хорошая информация к размышлению обнаружилась и для Вячеслава Ивановича Грязнова – намек Ислама был довольно прозрачен. И он наверняка не отсылал Демидыча куда подальше: СОБР, по мнению бригадира с Бутырского рынка, был много опаснее, не исключено, достаточно мифической поддержки даже и высокого чина из ГУВД, который скорее кормится, чем прикрывает. А потом, ведь разве что полному дураку непонятно: если чиновник, сидящий в высоком кресле, связан с братвой, это совсем не означает, что в один прекрасный день он ее всю не заложит ради собственного спасения. Что ему важнее? Свое кресло. А братва может оказаться и другой. Даже более послушной.
Денис хотел проинформировать Гордеева, но его мобильник был отключен: «Абонент находится вне...» – по-английски и по-русски объяснила операторша. Оставалось ждать.
И сотрудники «Глории», оставив дежурного, разъехались по домам. Но перед разъездом не отказали себе в удовольствии вслух поиздеваться над «Астором» и его нерадивым топтуном Вованом, которому теперь уже ни от какого начальства не приходилось ждать снисхождения. К утру он, конечно, очнется – без оружия и порток, с вонючей задницей. И еще – без связи. Вот и пусть добирается до своего генерала, рассказывает, как и отчего пострадал. На причину упирает, слезу давит, засранец... Только с этой минуты он ни у кого не вызовет ни малейшей жалости. Таких ни чужие, ни свои не уважают. И поделом ему...
Но почему же все-таки отключил свою трубку Гордеев?
