Александр Борисович Турецкий последние три часа занимался тем, что пил кофе, принимал факсы из Челябинска и думал. Через каждый час ему звонили из Регионального управления по борьбе с организованной преступностью и докладывали о том, как идет отслеживание объектов А и Б. Этими литерами обозначались в оперативных сообщениях Марк Майер и Александр Лисовский. Обмен информацией происходил по спецсвязи. Городской телефон оставался свободным на тот случай, если Майеру удастся откуда-нибудь позвонить. Впрочем, на это Турецкий особенно не рассчитывал, потому что сам, давая капитану Майеру инструкции, не раз повторил, что звонить в прокуратуру или МУР ему позволено только в особо экстренных случаях.

В РУОПе располагали сведениями о группировке Робинзона. Но установить наружное наблюдение за всеми теми, кто пришел в движение после убийства Налима и приезда в Москву Лисовского и Цепня, не представлялось возможным: такое впечатление, что засуетился чуть ли не весь преступный мир столицы.

Надежда была только на то, что воровской съезд не пройдет мимо убийства челябинского главаря Генерала, а значит, туда удастся проникнуть капитану Майеру. Его начальник Иван Токарев, уже потерявший веру в то, что Марк вернется под его крыло, заверял: в отделе Марк проработал около года, кражи личного имущества граждан раскрывал достаточно хорошо, взял с поличным двух карманников старой школы, которые с кодланами отношений не поддерживали, так как считали себя истинными профессионалами воровского дела. Следовательно, появление на воровском съезде людей, знающих Майера под его настоящим именем, маловероятно.

Турецкий знал уже, что поселили Лисовского и Майера на Полярной улице, что они оба побывали у Робинзона в гостях и остались пока невредимы…

Зазвонил телефон.

— Слушаю. Турецкий.

— Докладывает майор Семенов. Нахожусь на стационарном посту наблюдения на Полярной. Объекты Б и М уехали на принадлежащем М автомобиле в сторону ВДНХ. Объект А остался в квартире, свет погашен.

— За автомобилем кто-нибудь последовал?

— Так точно.

— Хорошо, постарайтесь не расслабляться. Возможно, А тоже пойдет куда-нибудь. И будьте осторожны — за ним может быть слежка.

Закончив разговор, Александр Борисович Турецкий снова обратил взгляд на стол. С середины столешницы были убраны все лишние бумаги, постелен большой лист ватмана, а на нем разложены рядочком все не имеющие однозначного объяснения вещи и вещички, обнаруженные на даче директора завода Виктора Тузика. Тут были всякие мелочи, которые вдова не признала принадлежащими убитому, а следовательно, они вполне могли принадлежать убийцам. Конечно, прежде чем отдать Турецкому «этот хлам», полковник Сергеев снял обнаруженные следы пальцев, располагал дактилокартами и Александр Борисович. Но, как показали челябинская и центральная картотеки, подобных отпечатков никто из рецидивистов не оставлял.

На столе же лежали карманный микрокалькулятор, карманный календарик импортного производства на текущий год, круглый значок, представляющий собой небольшую цветную фотографию сурового мужчины восточного типа, черная, похоже, эбонитовая палочка длиной чуть больше двадцати сантиметров, заостренная с обоих концов.

Александр Борисович с глухим раздражением рассматривал лежащие перед ним безделушки. Скорее всего, придется признать, что ни на какую ценную мысль они не натолкнули старшего следователя по особо важным делам. Ну в самом деле, сейчас реже встретишь человека, не имеющего калькулятора, чем таких мастодонтов, как Турецкий, который простые вычисления еще кое-как сможет произвести на этом инструменте, но только не какие-нибудь сложные подсчеты. Календарик вот совсем другое дело — явно придуман для сексуально озабоченных людей или для любителей онанизма с картинками. Но опять же, сколько такого брата шляется по свету. Правда, одно ясно — календарь не принадлежал Фролу Колбину, тот предпочитал живую плоть. Значок интересный, такие носят приверженцы председателя Мао, вот только не китайский Ленин изображен здесь. Кто? Лицо суровое, черные волосы собраны в пучок. Самурай какой-то… И, однако, Турецкий был почти уверен, что самого его или же изображение этого человека он где-то уже видел. Где? Если это политик, то в газете, потому что вживую с ним общаться Бог миловал. Ну хорошо, допустим, газета или телевизор. Скорее первое, потому что забыл уже, когда последний раз в этот гипнотизирующий ящик смотрел. На прессу времени тоже немного остается, бывший политически грамотный выпускник юридического факультета одолевает только короткие новости и — профессиональная привычка — скандалы.

Турецкий для очистки совести и чистоты метода повертел в руках эбонитовую палочку, определил, что для опытов в кабинете физики для добывания электрического разряда она вряд ли подходит, отложил ее в сторону и принялся рыться в небольшой стопке газет. Фотографии человека со значка не нашел, но наткнулся на короткую заметку в разделе зарубежной хроники, в которой сообщалось, что правоохранительные органы Японии начали следствие по факту газовой атаки в супермаркете «Нихон-эноки» и располагают информацией, что акция, повлекшая за собой человеческие жертвы, была инспирирована руководителем секты «Путь истины» Като Тацуо.

Так ведь в Москве тоже скандал по поводу той же секты, вспомнил Александр Борисович. Скандалом этим занимается городская прокуратура, в частности молодой и перспективный, проверенный в деле Олег Величко.

— Кажется, становится теплее… — пробормотал Турецкий.

Взглянул на часы — половина десятого вечера. Вряд ли молодой и холостой будет сидеть в неуютном казенном кабинете до сих пор, ну а вдруг?

Молодой и неженатый оказался на работе.

— Олег? Это Турецкий.

— Добрый день, Александр Борисыч! Как дела?

— Это у прокурора дела… — пошутил Турецкий. — А у нас делишки. Вообще-то уже вечер, Олег, и я, прежде чем обратиться с просьбой, хотел извиниться за поздний звонок.

— Ну что вы, Александр Борисыч! У меня самый разгар!..

— Дело вот в чем: вы занимаетесь еще деятельностью японской секты?

— Как раз вплотную!..

— Если я заеду к вам на пару минут, не помешаю?

— Ни в коем случае! Жду!..

Турецкий положил в карман значок, в красивый импортный кейс, купленный женой, сложил копии некоторых бумаг по делу и отправился в гараж Генпрокуратуры и попросил дежурного шофера подбросить его до «Новокузнецкой».

Величко встретил его в коридоре следственной части Мосгорпрокуратуры.

— Александр Борисыч, это ничего, что у меня сейчас допрос идет?

— Нет, у меня, собственно, не вопрос, а так, сущая безделица…

Турецкий достал из кармана значок, протянул Олегу.

— Посмотрите, это не ваш вождь и учитель?

Величко взял значок, всмотрелся:

— Мой! Он самый, второй Христос. Откуда он у вас?

— Дали поносить, — проворчал Турецкий, довольный тем, что появился намек на след. — А с кем вы, если не секрет, работаете?

— Монашек один из этой секты. Но не рядовой — в нашем филиале выполнял обязанности не то казначея, не то бухгалтера. Мы, когда по всем обителям прошлись, нашли несколько папок, которые он завел по учету добра. Вот теперь сидим с ним и сводим его приходную книгу с заявлениями, которые у меня с прошлого года пылятся…

— Какими заявлениями?

— От родителей, чьи дети в секту поуходили с семейным добром. Пойдемте, послушаете, какие вещи творятся в «третьем Риме» в конце тысячелетия!

— Пойдем, — согласился Турецкий.

Он не знал, почерпнет что-нибудь здесь или нет, но привык прислушиваться к внутреннему голосу, а интуиция подсказывала: иди…

— Вот знакомьтесь, Андрей Николаевич, ответственный работник прокуратуры России Александр Борисович Турецкий!

Из-за стола навстречу Турецкому поднялся молодой человек лет тридцати с прической как у главного учителя, взгляд, правда, был помягче, затуманенный усталостью и поколебленной, но не до конца угасшей верой. Он слегка поклонился и назвал фамилию:

— Кононов, бухгалтер и программист.

— Очень приятно, — сказал дежурную фразу Турецкий.

Но монах-бухгалтер к ней почему-то прицепился:

— Неужели такому большому начальнику, как вы, может доставить удовольствие варварское гонение на религию будущих поколений?

В голосе его слышался искренний упрек.

Турецкий недоуменно взглянул на Величко, сигналя глазами: он сумасшедший?

Олег мигнул, давая понять, что удивляться ничему не надо, и сказал своему визави:

— Не стоит так болезненно все воспринимать, Андрей Николаевич. Александр Борисович курирует следственный процесс в целом, и не думаю, что ваше дело интересует его более других. Давайте лучше займемся делом. Итак, мы остановились на заявлении Романовой Светланы Викторовны, из которого следует, что, уходя в вашу обитель 18 декабря прошлого года, ее дочь Вера взяла с собой три золотых кольца, цепочку, брошь с бриллиантом и две тысячи долларов США. Смотрите по книге.

Кононов послушно открыл папку и стал перелистывать подшитые бумажки.

Олег сказал Турецкому:

— Странный народ славяне! Вот Андрей Николаевич подозревает, что заправилы московского филиала секты сплошь жулики и воры, а в учителя Като верит!

— Вы забыли, что Христа предали тоже свои, — заметил Кононов и победно ткнул пальцем в компьютерную распечатку. — Есть! Принято в фонд пожертвований 18 декабря 1994 года три кольца, цепочка, брошь и две тысячи долларов. И моя подпись.

— Извините, что вмешиваюсь, скажите, в чем суть проблемы? Насколько я знаю, пожертвования церквям всегда были богоугодным, с точки зрения священников, делом. И, собственно, кому какое дело, как распорядится церковь своим добром.

Кононов повернулся к Турецкому:

— Могу пояснить…

— Буду признателен.

— В Японии церковь «Путь истины» имеет свои предприятия, магазины, платные учебные заведения. Поэтому существует некоторая бюрократическая система распределения доходов. Скажем, наш филиал, собирая пожертвования, занимаясь коммерческой деятельностью, получает средства. Определенную часть оставляет себе на расходы, остальное переводится в центр, в Японию. Поэтому, когда мне поручили заниматься бухгалтерским учетом, я на всякий случай решил дублировать учет на компьютере старым добрым способом — учетом посредством бумажек. Когда новообращенный приносил ко мне свои ценности, я их принимал, вписывал в память компьютера дату и сумму поступления, потом делал распечатку, на распечатке писал фамилию сдатчика, и он у меня на распечатке расписывался…

Кононов встряхнул в руках свой толстый гроссбух и продолжал:

— Эта папочка дома у меня хранилась, как чувствовал!

— А в компьютер, значит, фамилия сдатчика не заносилась? — задал Турецкий уточняющий вопрос.

— Нет. Считается, что пришедший в обитель расстается со всем мирским и суетным, так зачем кому-то знать, кто сколько принес?

— Но для себя вы помечали…

— А как же? Вот начались гонения, если бы не было у меня расписок, первым гражданин следователь меня в цепи заковал бы. А так вот она, папочка, спасение мое! Мне дальше рассказывать?

— Да-да, простите, что отвлек.

— Так вот, распечатки я делал в офисе, потом забирал их домой и подшивал. Потом сомневаться начал в полезности своих лишних трудов, когда за год работы никто из государственных органов контроля не проверил фонд пожертвований. Я-то не знал, что в учредительных документах он не указан, а на жалобы родителей никто внимания не обращает. На всякий случай решил проверить месяц назад, как на компьютере данные хранятся, включил, вошел в память — и что-то цифирки не узнаю. Не то чтоб помнил все до запятой, нет. Но вот зрительной, что ли, памятью просекаю — на экране что-то не то. Решил принести пару своих распечаток и сравнить. И что получилось? Даты те же, а количество ценностей и денег всегда меньше! Выходит, они учителя Като обманывают, обворовывают! Я долго думал, как поступить. Не знал и до сих пор не знаю, кто сначала украл половину добра, а потом влез в мой компьютер и поменял данные. Когда трезво поразмышлял, понял, что никому из местных довериться не могу, даже господину Ямада, который достиг просветления под руководством учителя. Говорили, что он сам собирается скоро приехать, думал, найду возможность поговорить так, чтоб наших рядом не было. Но тут начались гонения, вот я и нашел следователя гражданина Величко, а то ведь, если что, на меня свалят!

— А вы считаете, что гонения несправедливы?

— Всякое гонение — это зло, — веско сказал Кононов. — К тому же учитель все знает наперед, он еще в прошлый приезд предупреждал, что для нашей церкви грядут суровые времена, что он будет оболган, а обители разграблены. Это все происки врагов. Они тоже из Японии, секта «Амида». Не могут простить учителю, что он увел с собой их паству.

Кононов готов был вдохновенно перейти от дачи свидетельских показаний к проповеди, поэтому Турецкий поторопился задать ему вопрос, который внезапно пришел в голову:

— Скажите, а наряду с приходной книгой расходную вы не вели?

Монах-бухгалтер понимающе усмехнулся:

— Конечно, вы с намеком спрашиваете. И я не буду спорить, да, учет расходов если и вели, то без меня. Я распоряжался мелкими суммами, которые выдавались монахам и послушникам на покупку мелких вещей обихода — белье, одежда и так далее.

— И конечно, вели учет?

— А как же? Мне выдавалась определенная сумма, а я регулярно отчитывался по расходам.

— Здесь есть книга?

— Да вот она, — Кононов показал тонкую голубую папочку-скоросшиватель.

— Можно взглянуть?

Монах молча протянул папку.

Александр Борисович быстро пролистал все десять листов, заполненных убористым почерком. Сначала печатными буквами бухгалтер ставил дату и выделенную руководством филиала сумму, затем в столбец вписывались фамилии и полученные просителями суммы. Как правило, выделялось не более десяти миллионов рублей на одну общину, а на руки выдавалось максимум триста — пятьсот тысяч. Видно, для того чтобы получить такую сумму, надо было предъявить достаточно веские основания.

Более внимательно Турецкий изучал страницы расходной книги, начиная с 15 марта. И нашел-таки то, что хотел найти: 16 марта некоему человеку, помеченному бухгалтером как «Молоток», были выданы пять миллионов рублей, причем получатель даже не потрудился расписаться за полученные деньги.

— Позвольте вопрос по этой книге, Андрей Николаевич?

— Да, пожалуйста.

— Запись за шестнадцатое, совсем свежая. Уж больно сумма серьезная и росписи никакой…

— А-а, это… Да, факт выдачи денег имел место. Есть в общине тренер…

— Тренер?

— А как же? Монах должен не только душой быть крепок, но и телом…

— Все-все, понял!

Кононов покосился на Турецкого, но продолжал:

— Тренера зовут Кирилл Воробьев, но практически никто его по имени не называет, все больше кличкой — Молоток. Он и мне сказал: мол, пиши — Молоток взял. Веры в нем нет, да и любит он только деньги и девок. Спортсменов такого же класса, а то и выше, можно найти и среди серьезных, глубоко верующих людей. Но выбрали почему-то его… В тот день он пришел с утра и заявил, что он едет в командировку и должен взять у меня деньги. Я говорю: сколько? Он: чем побольше. Я говорю: больше, чем есть, не дам. Он тогда: давай сколько есть! Их и было-то всего пять «лимонов» шестьсот тысяч, так он все хотел заграбастать, да я не позволил. Тогда он разозлился и не стал расписываться. Говорит: вот откажусь, что брал, тогда повертишься!.. Я его вдогонку спросил: это в какую командировку с такими деньжищами ездят, уж не в Японию ли? Он сказал, что на Урал, кажется, но едет не один.

— А он не обязан был по возвращении отчитаться по командировке?

— Чего не знаю, того не знаю. За все время моей работы в филиале через мои руки никто командировочных не получал. Я не уверен даже, что Молоток уже вернулся.

Горячо! — хотелось воскликнуть Турецкому, когда он записывал имя, кличку и возможные места проживания монашьего тренера. Но рассудочный внутренний голос осаживал излишний восторг: не спеши радоваться, это лишь одна из возможных версий и не надо на ней зацикливаться.

— Скажите, Андрей Николаевич, вашему учителю не хотелось иметь атомную бомбу?

— Зачем?

— Ну хотя бы затем, чтоб не только проповедью, но и угрозой страшной кары гнать паству в царство божие.

— Не знаю, не думаю…

— Хотите сказать, что он против насилия над личностью? — спросил Олег Величко.

— Мне кажется, да.

— А можно ли считать насилием подавление воли с помощью специальных средств?

— Что вы имеете в виду?

— «Шлем спасения», скажем, или вот такой пример: в обители на Петрозаводской обнаружены пакеты с белым порошком, который оказался синтетическим наркотиком триметилфентанилом!

— Возможно, специально подбросили, — неуверенно предположил монах.

— А «шлем спасения»? К счастью, Андрей Николаевич, мы занимаемся с вами прозаическими грешками ваших духовных наставников, нам нет необходимости вдаваться в теологические диспуты!..

Прямо из кабинета Величко Александр Борисович дал указание МУРу объявить розыск спортсмена-каратиста Кирилла Воробьева по кличке Молоток, а также проверить, когда, куда и с кем вылетал самолетом этот самый Воробьев К. А. 16, 17, 18 или 19 марта сего года. Конечно, если Молоток отправился в командировку по подложным документам, эта проверка ничего не даст. Хотя, если он еще не привлекался, в первом спецотделе и картотеках МВД не засвечен, ему нет необходимости прятаться под чужой фамилией. С другой стороны, если он не был адептом японского Христа, зачем ему таскать значок с изображением учителя? Может быть, таскал его подельник?

Перед тем как отправиться домой, Александр Борисович вернулся в следственную часть Генпрокуратуры и заглянул к себе в кабинет, узнать, может, было что нового про капитана Майера. Факс зафиксировал и записал чей-то звонок. Турецкий включил магнитофон и услышал взволнованный голос майора Семенова:

«Товарищ Турецкий! В двадцать часов пятнадцать минут к дому, где находится объект А, подъехал автомобиль «вольво» бежевого цвета. Из него вышли объект Ц и девушка, почти девочка, вошли в подъезд. В квартире объекта А загорелся свет. Объект Ц вернулся, и вместе с водителем они сидели в автомобиле минут пятнадцать, потом оба вошли в подъезд. Объекты Б и М пока не вернулись…»

Александр Борисович Турецкий с силой вдавил клавишу выключения магнитофона и обессиленно опустился в свое мягкое стильное кресло, которое хотя и выглядело покруче клееных и скрипучих стульев с пестренькой обивкой, но сиделось в нем ничуть не мягче, чем в продукции треста «Москвадрев». Александр Борисович Турецкий понимал, был уверен на все сто процентов, что Цепень сам или с подачи Робинзона готовит Майеру какую-то гадость. И, хуже того, он понимал, что не успеет, не сможет ничем ему помочь.