Николай Щербак
13 ноября
Как все-таки Руслан надеется заполучить пистолет? Этот вопрос волновал Николая больше всего. Если с беспризорниками мальчик познакомился давно и завел дружбу — это одно. Тогда пистолет ему, может быть, одолжат по-дружески. И заминка с осуществлением мести связана не с добыванием пистолета, а с поисками цели или сложной подготовкой к акции.
Если никакой дружбы нет и в помине — это совсем другое. Тогда Руслан либо живет в шайке, ожидая удобного момента, чтобы пистолет украсть, либо отрабатывает аренду. Воровать он не умеет, по словам Анастасии, он даже мелочь у нее из кошелька никогда не тырил и в школе у друзей ручки-ластики не имел привычки стаскивать. Значит, воровать ствол он рискнет только в самом крайнем случае. И значит, скорее всего, он отрабатывает аренду. Как? Денег у него нет. Воровать он не умеет (см. выше), попрошайничать тоже не обучен, а подают не всякому, тут надо иметь талант.
А талант у Руслана совсем другой — он рисует комиксы. Комиксы, которые пользуются большой популярностью среди его дворовых и школьных приятелей. И значит, должны пользоваться не меньшей, а даже большей популярностью и среди беспризорников. Они, в отличие от детей домашних, ведь ни мультики по телевизору не смотрят, ни книжек себе не покупают.
И что особенно радует: комиксы — это та ниточка, которая приведет к Руслану в любом случае, даже если нет никакого пистолета и если вся история с местью выдумана, а пацану просто захотелось снять стресс с помощью экстремального существования на улице.
Окрыленный собственной гениальной проницательностью, Николай позвонил Пуховой. Нужно было выяснить, что делал Руслан во время погрома. Оказалось, был дома, смотрел телевизор. Ладно, Николай попросил выделить ему несколько образцов его художественной продукции.
Но тут неожиданно возникли сложности. Руслан не рисовал комиксы для себя и впрок. Все, что выходило из-под его фломастера, либо тут же дарилось, либо выменивалось, либо сразу делалось под заказ. У Анастасии не осталось ни одного не то что комикса, даже рисунка Руслана.
У дворовых, да наверняка и школьных, приятелей рисунки зачем-то изъяла милиция. Зачем, непонятно. Но так уж получалось, что единственный доступный экземпляр был у Вальки Игнатова.
Валька мялся, дулся и краснел. Ему было ужасно жалко расставаться с фактически уже раритетом. Он что-то мямлил о том, что куда-то положил и забыл куда, что дал кому-то посмотреть и т. д. Истории выскакивали из него одна за другой, кардинально противореча друг другу, но мальчишку это смущало гораздо меньше, чем перспектива лишиться все-таки своего сокровища. Суровая мама весь разговор, а происходил он прямо в двери: Николай — в подъезде, Валька — в прихожей, простояла у него за спиной, но благоразумно держала нейтралитет.
— Я только сниму копию и верну завтра или сегодня же вечером, — уговаривал Николай. На самом деле копию можно было снять и быстрее, но во всем Бусинове не нашлось ни одного доступного цветного ксерокса, а цвет, по мнению Николая, был важен, и значит, нужно было возвращаться в офис или просто прокатиться в центр.
Но, в конце концов, сошлись на том, что Николай оставит в залог пятьсот рублей. И Ванька, успокоенный тем, что, в крайнем случае, купит себе на эти деньги десяток обычных типографских комиксов, принес заветную тетрадку.
По дороге к ксероксу Николай заглянул на станцию метро «Речной вокзал», ближайшую к Бусинову: там и автостанция, и рынок, значит, обязательно должны быть и беспризорники. И они там были. Чумазые, сопливые, семи-восьмилетки, парами и по одному бродили по рынку, торчали на остановке, кто с пластиковым стаканчиком, кто просто с протянутой рукой, как водится, приставали к прохожим с жалостливым «подайте на хлебушек». Всего Николай насчитал человек пять.
Отловив одного, наиболее приглянувшегося, Щербак показал ему тетрадку:
— Видел раньше такое же?
Пацан, мгновенно сообразивший, что роли поменялись и больше не он проситель, а наоборот, тут же поинтересовался:
— А десять рублей дашь?
Хорошо хоть не тридцать, как предсказывал Сева. Николай показал пацану купюру, но не отдал:
— Скажи сначала.
Беспризорник с большим интересом рассмотрел картинки, даже пошевелив губами, прочел нехитрые надписи. Данный-то комикс он точно видел впервые — это Николай по лицу его сопливому прочел, но вообще ему сие направление графики незнакомо или просто именно этой серии он раньше не встречал, было не разобрать.
— А ты по-любому десятку отдашь?
— По-любому.
— Не-а тогда, не видел.
— А друзья твои?
— А ты им каждому по десятке дашь?
— Может быть…
— Тогда дай мне еще десятку, а им по двухрублевику, и я тебе их всех приведу прям сюда…
Подивившись деловой хватке беспризорника, Николай согласился.
Компания попрошаек состояла, как выяснилось, из семи человек, и все они в один голос заявили, что такие комиксы им видеть не приходилось.
Накинув еще по рублю для верности, Николай показал им фотографию Руслана. Его они тоже никогда не видели. Оставалось вручить им визитки и пообещать: если увидят похожий комикс или Руслана и позвонят, получат премию огромных размеров.
Предел своих мечтаний беспризорники высказали тут же:
— Сто баксов. За чувака или картинки.
На то, что семеро сопливых попрошаек прочешут город вдоль и поперек и сделают за «Глорию» всю работу, Николай, конечно, не рассчитывал, но если жаждущих заработать сто баксов беспризорников будет не семь, а семьдесят, то это уже может дать реальные результаты. Значит, нужно настрогать побольше копий комикса, запастись фотографиями Руслана и озадачить как можно больше народу.
Но заветная тетрадка, как оказалось, таила в себе еще один сюрприз. Когда Николай, добравшись до офиса, развернул ее, чтобы сунуть в ксерокс, обнаружилось, что две средние страницы испещрены характерными вмятинами. Когда-то листов в тетрадке было больше — 18, теперь стало 16, двойной лист из середины Руслан вырвал (на скрепках в подтверждение этому застряли маленькие клочки бумаги), а предварительно написал на нем целый трактат.
Вооружившись простым карандашом, Николай за пару минут восстановил текст. Некоторые слова, правда, пришлось додумывать по контексту, поскольку продавились неразборчиво, но почерк у Руслана был как у художника неплохой, и неразборчивых слов набрался едва ли десяток.