Глава 6
Российская столица встречала Чванова дождем. Сходя с трапа, Евгений Кириллович поморщился: вот все у них тут так, все не слава богу! Он уже отвык от российской изменчивой погоды. После солнечного Кипра дождь ассоциировался у него с грязью, ознобом, почему-то с назойливыми насекомыми. Чванов успел уже полюбить сухое тепло, легкий бриз, прилетающий со стороны моря, шорох южных деревьев, аромат южных цветов. А тут…
Евгений Кириллович, он же Алекс Петерсен, тот самый человек, которого с таким нетерпением ждал Игорь Альфредович Решетников, не торгуясь, подрядил такси и примерно через час был на месте, на Большой Грузинской. Мурлыча под нос: «Вернулся я на родину, шумят березки встречные», он вошел в просторный подъезд массивного дома старой постройки. Все, теперь он действительно был на родине: и обшарпанный, исписанный юными гражданами холл, и страшно скрипящий на ходу лифт, и выхваченная таксистом у него из пальцев зеленая сотня — взял и даже не подумал дать сдачи, — все, все свидетельствовало о том, что он достиг цели своего путешествия.
На шестом этаже он отпер обитую черным дерматином массивную дверь своей квартиры и шагнул внутрь. Горячие лучи вечернего летнего солнца, неудержимо пробиваясь сквозь легкие портьеры, освещали гостиную, не проветривавшуюся с его прошлого приезда. Он увидел золотистые пылинки, застывшие в воздухе, почувствовал запах застоявшегося воздуха. Подошел к окну, распахнул его настежь. В комнату тут же ворвалась свежая струя, несущая с собой запахи недавно прошедшего дождя.
За окном жила своей суетной жизнью московская улица, одним концом упиравшаяся в Тверскую, а другим — в Пресню. Каждый раз приезжая теперь в Москву и останавливаясь в квартире, некогда принадлежавшей его покойным родителям, Евгений Кириллович обязательно раздражался от вида родимой улицы, вернее, от того, во что ее превратили архитекторы перестроечных времен. Вообще, у Евгения Кирилловича был свой счет к перестройке. Ибо если к ее началу у него имелось все: положение, хорошая работа с окладом за триста и, главное — уважение всех, с кем ему приходилось иметь дело, то в самый ее апофеоз он остался ни с чем, и мало того — без всякой перспективы на будущее. До всех этих катаклизмов Евгения Кирилловича вела по жизни могучая цель: сделать карьеру, да такую, чтобы грела всю жизнь. Именно ради этой цели он проявил чудеса изворотливости и холуйства, прорываясь в МГИМО — а в этот элитный вуз брали далеко, ох далеко не всех! А потом, получив диплом экономиста-международника с отличием, он уже собирался идти вверх и дальше, ан не тут-то было! Недоучел специфики момента и силы конкуренции, совершил трагическую ошибку, решив в разгар борьбы с алкоголизмом отметить свой очередной день рождения. Чванов озлобился на весь белый свет. И особенно — на того самого «проверенного» друга, который, как впоследствии выяснилось, и стукнул на него, чтобы тут же занять его кресло…
Спустя полтора года министерство, на которое Евгений Кириллович некогда рассчитывал, как на стартовую площадку для своего взлета в заокеанские дали, слилось с другой конторой с длинным и неудобоваримым названием; эту, уже совершенно чуждую ему лавочку возглавили незнакомые ему люди, и дорога к благодатным кущам внешнеторгового рая оказалась для него закрытой намертво. Лавочка профункционировала еще несколько месяцев, чтобы тихо и незаметно превратиться в некое ЗАО, а после — в филиал весьма сомнительного банка, который как-то неожиданно вдруг лопнул и самоликвидировался, оставив после себя совсем уже какую-то темную организацию «без окон и дверей», как говаривал иногда про себя Евгений Кириллович, часто добираясь до новой работы мимо здания бывшего своего министерства.
А работал он — около двух унизительных лет — в небольшой воровской фирме, у каких-то лихих людей, которые, кажется, не то что института, но и школы не кончали, однако чувствовали себя много лучше, чем он, выпускник знаменитого МГИМО. Выпускник МГИМО был у них, что называется, на подхвате, хотя и числился заместителем главного бухгалтера, которому не нужны были ни его четыре иностранных языка, ни его почти готовая кандидатская диссертация. Им нужна была тройная бухгалтерия, и Евгений Кириллович вскоре ее освоил, и неплохо, надо сказать, освоил. Во всяком случае, его молодые бритоголовые хозяева решили повысить Евгению Кирилловичу зарплату. Аж на целых пятьдесят долларов! И так бы продолжалось, если бы однажды, проходя мимо бывшего родного здания, Евгений Кириллович не решил, повинуясь какому-то непонятному импульсу, заглянуть на это пепелище.
К его вящему удивлению, его впустили внутрь. И впустил не кто-нибудь, а человек, который знал его и которого прекрасно знал он сам, только совсем в ином качестве. Человек этот три года тому назад занимал такую малую должность, что у Чванова аж глаза на лоб полезли, когда он узнал, какими делами и какими деньгами ворочает он сейчас. Звали его Никита Петрович Ядриков.
— Прямо вам скажу — нам нужны профессионалы, — признался Ядриков. — Я вас прекрасно помню, Евгений Кириллович. Вы, в отличие от меня, занимали не последнее место в той иерархии. Ну а теперь, видите ли, цирк уехал, но зато документация его вся осталась, — не то в шутку, не то всерьез продолжил Никита Петрович. — Я, знаете, беллетристикой не балуюсь, времени нет, но слышал, будто кто-то из писателей сказал, что рукописи не горят. По-моему, этот классик обмишурился. Рукописи как раз горят, причем голубым пламенем. А вот что касается архивов… — Тут он ощерился, обнажив мелкие, но почему-то напоминающие акульи зубы. — Так вот их как раз ни огонь, ни вода за эти годы не взяли. Я отработал все архивные документы, касающиеся моего участка… работы и, между прочим, вышел на вас. И представьте, какое совпадение: стоило мне о вас всерьез подумать — как вдруг — вы! Сами явились сюда! Что, просто на огонек зашли или так, по старой памяти?
— Честно говоря, мне нужна работа, соответствующая моей квалификации, — сам дивясь своей дерзости, ответил Евгений Кириллович.
— Четыре тысячи баксов вас устроят? — осведомился его собеседник и тут же добавил, неверно истолковав перемену в лице посетителя: — Для начала.
Чванов кивнул, не сводя заинтересованного взгляда с его хитрой физиономии.
— Ну и ладушки, — проговорил Ядриков, словно не замечая этого испытующего взгляда. — Тогда, чтобы не терять время попусту, сразу ввожу вас в курс дела. Спросите, почему сразу? А потому что доверяю. Согласны?
Действительно, с чем же тут можно было не соглашаться?
— Итак, чем занимается наша фирма? Сначала мы работали по импорту самого широкого спектра товаров. Мы заключили сделки с некоторыми партнерами, которых хорошо знали еще по тем, советским временам, и дело у нас, можно сказать, пошло. Но, сами понимаете, налоги, то-се… Ну и, соответственно, прибыли — с гулькин нос. Поэтому я решил недавно, что наша фирма будет заниматься гуманитарной деятельностью. Лекарства-с, уважаемый Евгений Кириллович. Лекарства — вот где безграничное поле для гуманитарной и благотворительной деятельности! Да-да! Наверху я уже обо всем договорился — освобождение от налогов, таможенные льготы — все, как положено. Сами знаете, где благотворительность — там у налоговиков уже совсем другие возможности, другие, так сказать, степени свободы. Надеюсь, эта сторона дела вам понятна. Короче говоря, сейчас мне нужен грамотный экономист. Не просто бухгалтер, который разбирается в цифирках, дебетах и кредитах, но экономист широкого, так сказать, взгляда. И, конечно, экономист-международник, коим вы и являлись до небезызвестных событий, круто изменивших и вашу жизнь, и мою тоже… Вы следите за ходом моей мысли?
Чванов следил и очень внимательно.
— По ходу работы вам предстоит встречаться с представителями иностранных фирм, — продолжил Ядриков, удовлетворенный его кивком. — Вы ведь, наверно, с английским языком на короткой ноге?
— Совершенно справедливо, — усмехнулся Евгений Кириллович. — Равно как и с немецким, французским и испанским…
— Ну что ж, полагаю, мы сработаемся, — заключил Никита Петрович.
И они сработались. Большого ума не надо было, чтобы понять, что гуманитарно-благотворительная фирма является самой что ни на есть тривиальной «прачечной», отмывающей грязные деньги. Но эту сторону дела Ядриков взял на себя, не доверил кому-либо другому. На долю же Евгения Кирилловича выпала поставка беспошлинных лекарств из разных стран мира. Тут был большой простор для разного рода авантюр, но Чванов заботился о главном: создать видимость того, что все эти почти просроченные или не выпущенные на рынки США и Западной Европы препараты идут так же, как и вполне доброкачественные, но фактически бесплатные лекарства — на гуманитарную помощь беженцам, жертвам межнациональных конфликтов, в дома инвалидов и престарелых, просто неимущим людям… Это была, так сказать, неучтенка. Ему много приходилось ездить по странам третьего мира. Вот в такой поездке он и познакомился однажды с колоритным русским миллионером и меценатом Леонидом Остроумовым. Ничем особо эта встреча не запомнилась ни тому, ни другому, но память о ней пришлась Евгению Кирилловичу весьма кстати, и даже очень, когда в один не самый прекрасный день его босса и патрона Никиту Петровича Ядрикова буквально изрешетили из автомата Калашникова в тот момент, когда он выходил из своего «мерседеса» цвета «мокрый асфальт». На месте погибли оба его телохранителя и секретарша Никиты Петровича, по совместительству занимающая почетную должность его любовницы.
Евгений Кириллович, правильно рассудив, что, где беспошлинный товар, там и кровь, особо даже и не удивился происшедшему. Он никогда не считал себя круглым идиотом, и теперь, не дожидаясь «зачистки» всей верхушки его гуманитарно-благотворительной фирмы, тотчас же исчез — и от людей в милицейской форме, и от предполагаемых гангстеров, и от сослуживцев. Он залег на дно и отлеживался ровно столько, сколько считал необходимым. И только убедившись, что вокруг все чисто, вылез из своего убежища и первым делом позвонил Остроумову. Мысль об этом звонке пришла ему в голову как раз во время его долгого лежания…
Леонид Александрович, наивно предположивший, что Ядрикову, его случайному московскому знакомому, требуется партия медикаментов для неизлечимо больных социально обездоленных сограждан, с радостью откликнулся на его призыв о помощи, назначив встречу на Кипре.
Чванов без особых проблем выбрался на Кипр и тут-то и предложил Леониду Александровичу свои услуги в качестве кого угодно… Кем угодно, только не в России — этой криминальной клоаке…
Уже прослышавший о кровавых разборках в Москве Остроумов понял его. Леонид Александрович нуждался в экономистах подобного рода и потому с радостью «вытребовал» Чванова к себе, так что Евгений Кириллович выехал вполне легально, имея в кармане долгосрочный контракт. Евгений Кириллович приписал этот успех своим необыкновенным деловым качествам и не догадывался, что прельстил Остроумова только одним: самым огромным плюсом нового референта было знание великого и могучего русского языка. Леонид Александрович откровенно скучал по России, а единственным человеком, с которым он мог бы говорить о России и по-русски, была его жена Софья. Но ведь порой мужику хочется перекинуться одним-двумя словечками с мужиком же. К тому же он видел у Чванова еще один плюс: Чванов мог объяснить Леониду Александровичу экономические тонкости, с которыми он не хотел идти к Софье. И растолковывал их все на том же чистом русском языке, потому что точно так же, как и Леонид Александрович, родился и прожил всю жизнь именно в России…
…Евгений Кириллович посмотрел на часы — восемь вечера. Он включил кофеварку, и когда она, благодушно урча и извергая клубы пара, дала ему знать, что кофе готов, достал из серванта пузатую бутылку коньяка, добавил несколько граммов в кофе, отхлебнул и удовлетворенно хмыкнул.
Медленно попивая кофе с коньяком, он выложил перед собой смесь из нескольких паспортов и принялся внимательно разглядывать их: два заграничных на имя Чванова Евгения Кирилловича и еще один, в который были аккуратно вписаны по-английски имя и фамилия владельца — Алекс Петерсен. Место жительства этого несуществующего американца находилось, естественно, в Соединенных Штатах Америки, штат Вайоминг.
Покончив с кофе, Чванов раскурил трубку, открыл крошечную записную книжечку и нашел листок на букву «Р». Еще раз посмотрел на часы — пора, и набрал номер.
— Алло! — отозвалась трубка спустя несколько секунд.
— Это Игорь Альфредович? — вежливо осведомился Чванов.
— Да, это я. Слушаю вас.
— Похоже, вы меня не узнали. Ну что ж, как гласит ваша русская пословица — богатый буду. Это я, Алекс.
— Мистер Петерсен? — охнул Решетников. — Но…
— Видите ли, я решил прибыть в Москву несколько раньше намеченного срока, — перебил его Чванов, от которого не укрылась некоторая растерянность собеседника. — Надеюсь… как это… что вы меня будете прощать.
— Пустяки, Алекс! У нас в России всегда так. Говорят одно — делают другое. Это же Россия! А вы приехали — и одно это уже хорошо.
— Вы правда не имеете претензий?
— Нет, нет, — поспешил заверить Игорь Альфредович. — У меня все готово, можете забрать товар хоть сегодня. Только вот…
Повисла пауза.
— Мистер Решетников, — сказал наконец иностранец, — я… гм… если я правильно понимаю, это «только вот» как раз и означает говорить одно, а делать другое. Верно, нет? — Последнюю фразу он произнес, заговорщически понизив голос. — Мы договаривались с вами насчет пятидесяти тысяч долларов за оба тома, верно? Пятьдесят тысяч — это очень, очень большие деньги. Но теперь вы собираетесь мне сказать, что у вас изменились обстоятельства, не так ли?
— Но, мистер Алекс…
— Подождите, please, — решительно остановил Решетникова иностранец. — Я согласен обсудить это изменение. Но only, — для пущей убедительности он начал путать русские и английские слова, — в разумные пределы! Назовите, пожалуйста, ваша цифра.
— Двести тысяч, — брякнул Решетников и замолчал.
Молчал и Петерсен, примерно минуту тянулась эта тягостная тишина.
— О-о, no. Нет. На такую сумму я не уполномочен моим доверителем. Sorry, — огорченно вздохнул наконец иностранец. — Семьдесят — еще идет куда-нибудь, но две сотни тысяч… Это, простите, нонсенс.
— Но, видите ли, условия нашей сделки меняются отнюдь не из-за моей жадности или желания нагло обобрать вас или вашего доверителя, — хотя и деловым, но все же заискивающим тоном бросился исправлять положение Решетников. — За это время возникли новые обстоятельства… Я предлагаю нам с вами срочно встретиться. И обещаю, вы еще спасибо скажете! Потому что возникает очень для вас интересное предложение, очень!
— О’кей! Если я к вам приеду right now, прямо сейчас — это будет хорошо? — легко согласился Петерсен-Чванов. — Адрес у вас тот же, что вы мне давали, так, да?
— Да, да, так! И я с нетерпением жду вас, — срывающимся от волнения голосом выдохнул Решетников.
— Я выезжаю. See you later, до встречи.
…Кажется, «right now», да и «See you later» — это перебор. А впрочем, какая разница! Евгений Кириллович положил трубку, в задумчивости прошелся из угла в угол, обдумывая только что состоявшийся разговор. Да, этот Решетников совсем не прост, совсем… Подумав, Евгений Кириллович открыл нижний ящик комода, выудил откуда-то из-под белья похожий на зажигалку «зауэр» калибра 6,35 и сунул его за пояс. Прикрыл пуловером, застегнул пиджак на одну пуговицу. Очень хорошо. Подумал, не надеть ли плащ. Но дождь, кажется, кончился совсем. На всякий случай он прихватил в прихожей зонтик и, насвистывая, вышел на улицу, где его ждало новое испытание: поймать в этой чертовой российской столице такси или вообще какую-нибудь машину, которая довезла бы его до места…
— Зачем ты это затеваешь, Игорь? — недобро глядя на Решетникова, спросила Алла. — Ты же все завалишь! Неужели ты думаешь, что американец поверит в такую глупость?
— Молчать! — заорал Игорь Альфредович. — У меня уже голова разламывается от твоих поучений! Кто ты есть, что взяла такую моду — меня поучать? На кой только ляд я вообще с тобой связался…
Алла подошла к нему, мягко взяла за руку. Он руку отдернул, но в душе был доволен: ластиться будет, мира хочет.
— Ты только не кипятись, выслушай меня, хорошо? — успокаивающе сказала она. — Неужели ты вправду думаешь, что этот Петерсен клюнет на такую откровенную липу? И потом, откуда у тебя уверенность, что он приедет к нам с деньгами? Голову даю на отсечение, что он заявится пустой. Ну, даже если он будет и при деньгах. Допустим, мы усыпили его клофелином. Усыпили — и что потом? Все бросим и подадимся в леса? — Тут выдержка изменила ей, она издевательски рассмеялась. — Партизанить будем на пару, да?
Решетников больно сжал ее руку.
— Хватит делать из меня идиота! Какой у меня план, спрашиваешь? А вот какой. Я показываю ему слайды с третьим томом «Птиц Британии», вешаю ему лапшу насчет происхождения этой книги, а потом прошу с него двести тысяч баксов. Двести тысяч — в качестве задатка! Потому что, видите ли, дорогой мистер Петерсен, третий том существует всего в двух экземплярах, отчего вкупе с первыми двумя томами стоит миллион! А заодно я постараюсь впарить ему и альдину!
Ухтомская покрутила пальцем у виска.
— Нет, ты все-таки и вправду рехнулся, дорогой. — Она посмотрела на Решетникова с таким искренним сожалением, словно перед ней и впрямь находился неизлечимый больной. — Жадность, дорогой, совершенно лишила тебя реального взгляда на вещи. С чего ты взял, что твой клиент может позволить себе такую покупку? Миллион! Да ты просто сразу потеряешь и те пятьдесят тысяч, что тебе обещали. Ты останешься ни с чем, попомни мои слова! А я, знаешь, этого очень бы не хотела, как твой компаньон…
— Кто ты? — взвился Решетников. — Компаньон? Еще чего! Да ты только мешаешь мне, если хочешь знать! Я столько готовился к встрече с Алексом! И вообще — к этому делу! Старика вывел из игры!
Алла побледнела.
— Значит, это ты сообщил старику… Ну ты и мерза-авец! А я все голову ломаю: уж не от моих ли уколов у старика инсульт приключился? Я пришла уколы делать, а старуха говорит: Антона Григорьевича в больницу забирают. Я чуть не села — с чего бы это? Да вот, говорит, позвонил кто-то, доложил о смерти племянника… Так вот, оказывается, кто это сделал! Ну ты и подонок…
— Хорошенькое дело! — изумился Решетников. — Да ты же сама мне сказала: хочешь, мол, доконать — позвони старику. Не говорила разве?
— Кто — я? — довольно натурально удивилась Алла. — Никакого у нас с тобой разговора на эту тему не было, понял? Случись что — никому ты ничего не докажешь. Я если и говорила, то так, вообще, в шутку, а ты, значит, принял как руководство к действию? Ну молодец! А еще все время пытаешься доказать, что ты самый главный, самый умный, что можешь без меня обойтись. Нет, дорогой, без меня ты теперь никуда. Случись что — я тебя, сукиного сына, сдам со всеми потрохами!
— Так ты мне еще и угрожать будешь? — набычился Решетников. — Ты посмотри на себя! Кто ты есть-то? Торговка наркотой — и не больше того. Тоже мне цаца, чистенькую она из себя будет строить! Да если б не я — ты вообще могла бы панелью кончить, кисонька! Скажи спасибо, что я вытащил тебя из помойки! Могла бы до сих пор полы в своей вонючей поликлинике мыть!
— Между прочим, я до сих пор как раз этим и занимаюсь, — совершенно спокойно отрезала Алла. — А насчет спасибо, это я еще подумаю! Ты втянул меня в чистую уголовщину — ладно, я пошла на это ради нашего будущего. А теперь ты чуть не угробил Краснова и хочешь, чтобы я была соучастницей, так, что ли? Да ведь это же проще простого доказать, что именно ты чуть не убил старика своим звонком.
— Очень жаль, что «чуть», а не до конца, — отмахнулся Игорь Альфредович. — Видать, слишком еще крепок твой пациент. — Я-то думал, мы теперь сможем совершенно спокойно почистить его коллекцию, пока наследники какие-нибудь не объявились…
— Наследники? — вздрогнув от какой-то внезапной мысли, переспросила Ухтомская.
— Разумеется. Ты что думала — это так, хиханьки? Я разговаривал со знатоками — красновские книжечки потянут почти на миллион баксов. Почему мы должны упускать такие деньги?
— Значит, и это ты? — Алла оторопело уставилась на собеседника.
— Что — я? — непонимающе спросил Решетников.
— Значит, это ты прикончил и Завьялова тоже? О, Господи!
Тут Игорь Альфредович впал в такую истерику, что даже отвесил Алле пощечину, которую она, как ни странно, стерпела.
— Думай, что говоришь, дура чертова! Думай! И выбирай выражения! Я что, по-твоему, уголовник? Да, я сидел, но я не уголовник, слышишь? Я никого не убиваю! Для меня для самого эта смерть — полная неожиданность. Возможно, я не ангел, но убивать…
— Ну, не сам, так этому своему приказал… в дурацких слаксах… Димону, — упрямо сказала Алла, хотя в душе уже готова была поверить сожителю, — похоже, что это и правда не он…
— Да на кой черт он мне сдался! — воскликнул Игорь Альфредович. — Если бы он мне нужен был, я бы его, наркомана, с потрохами купил за лишнюю дозу. — Помолчал немного и добавил с кривой ухмылкой: — Однако должен признаться, тот, кто это сделал, сыграл мне на руку. Старикашка, как я слышал, души в этом прохиндее не чаял.
— Как я могу тебе верить после того, что ты сделал со стариком? — проговорила женщина, потирая горящую щеку. — Ведь этот твой звонок — он ничем не отличается от… выстрела или удара ножом. Неужели тебя не будет мучить совесть?
— О-о-о, как нам хочется казаться кристально честными, чистенькими, — засмеялся Игорь Альфредович. — Совесть! Да плюнь ты на всю эту хрень! — Он развернул ее к себе, крепко поцеловал в губы. — Плюнешь, и не будет тебе, милая, никакая такая совесть царапать душу своими коготками. Царапает ведь? Не дает покоя? То-то я чувствую, как ты ворочаешься по ночам, реланиум пьешь. Запомни, девочка, — он выразительно поднял указательный палец. — Здесь нельзя быть чистенькими, потому что здесь все мы по уши в дерьме. А если есть чистенькие — их рано или поздно подталкивают к выгребной яме, чтобы им не казалось, что они лучше других. У нас не любят, когда кто-то выделяется из толпы.
— Еще у нас не любят, когда кто-то начинает учить, — заметила Алла. — Так что кончай со своими занудными лекциями. Потому что, когда ты начинаешь подводить базу под свои подлости, ты мне сразу делаешься противен. Понимаешь, противен!
— Ах, противен, — ехидно пропел он и вдруг рявкнул: — Тогда можешь убираться к своим швабрам, к своим суднам и уткам, а я и без тебя тут все проверну. Но учти! — Он снова воздел вверх указательный палец. — Тебе из этих двухсот кусков не обломится ни копейки!
— Ни копейки из двухсот тысяч долларов, — вздохнула Ухтомская. — Видишь, милый, какая неразбериха творится в твоей жалкой головенке. А ты еще на великие дела замахиваешься!
— Ну, хватит, — отмахнулся Решетников. — Я сейчас меньше всего настроен обмениваться колкостями. Не придирайся к словам. И вообще, если ты не прекратишь свои издевки…
— Тогда что будет? — все с той же насмешливой злобой спросила Алла, на всякий, впрочем, случай отодвигаясь от него на безопасное расстояние.
Несколько минут оба недобро сверлили друг друга глазами. И неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы их противостояние не прервал дребезг дверного звонка.
— Игорь, прошу тебя, не делай глупостей! — успела прошептать Алла, когда Решетников ринулся открывать дверь иностранному гостю.
Решетников вернулся в гостиную вместе с невысоким брюнетом с проницательными темными глазами.
— Проходите, проходите, мистер Петерсен, — медоточивым голосом приговаривал Игорь Альфредович. — Познакомьтесь, это моя… невеста, girl-friend, Аллочка.
Чванов кивнул, одарив Ухтомскую белоснежной улыбкой.
— Очень рад, Алекс, — поздоровался он.
— Присаживайтесь, — продолжал Решетников. — Аллочка, будь добра, организуй нам что-нибудь выпить. Виски, джин? — спросил он у гостя. — А может, водочки? Нашей, российской? Под черную икорку очень даже приятно…
— О, йес! Водка, кавьяр… как это… джентльменский набор. Я правильно говорю? — рассмеялся Евгений Кириллович, усаживаясь за стол. — Что ж, не откажусь. Но только рюмочку. И желательно, с содовой.
— Алла, ты поняла? — Решетников выразительно посмотрел на «невесту», и когда та удалилась на кухню, повернулся к гостю: — Признайтесь, мистер Петерсен…
— Алекс, просто Алекс, — улыбнулся ему Чванов.
— Да-да, разумеется. Алекс, — согласился хозяин квартиры. — Итак, Алекс, признайтесь, что я вас чуть-чуть ошарашил названной суммой.
— О-ша-ра-шил! — с видимым трудом повторил «американец». — Какое интересное сочетание. Первый раз слышу… Да-да, если честно, я не ждал такой… как это… перестройка? Такой change… — Он замялся, давая понять, что изо всех сил ищет нужное слово.
— Такого изменения, да? — угодливо подсказал Решетников. — Понятное дело! Я вам сейчас все объясню. Сию же секунду. — Игорь Альфредович быстро подошел к книжному шкафу и, торжественно достав оттуда два тома «Истории птиц Британии», осторожно положил их перед гостем. — У нас с вами была договоренность об этих двух книгах, не так ли?
— Совершенно верно, — подтвердил Петерсен-Чванов, протягивая руку к заветным томам.
— Я свое обещание выполнил, — сказал Решетников, придвигая книги к себе поближе, так что они оказались вне зоны досягаемости для гостя. — И их цена не меняется — пятьдесят тысяч.
— Так в чем же тогда дело? — недоуменно спросил гость.
— Дело в том, что сейчас, — начал Игорь Альфредович с видом фокусника, готовящегося ошеломить аудиторию небывалым трюком, — сейчас вы сами все поймете. — И с этими словами он эффектным жестом выложил перед гостем несколько фотоснимков. — Полюбуйтесь-ка вот на это.
Евгений Кириллович кивнул, придвинул к себе снимки и принялся разглядывать их внимательнейшим образом. В комнате воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь мерным звуком старинных напольных часов.
— Гм, — наконец издал звук гость. — Вы меня и вправду, — как вы говорите? — ошарашили.
— Да-да-да! — затарахтел хозяин. — Представьте — третий том. Бесценный третий том!
— Признаюсь, я даже не подозревал о его существовании, — озабоченно заметил Чванов.
— Это и для меня стало полной неожиданностью! У этой книги очень сложная история! Первые два тома «Птиц Британии» издавались с 1797 по 1804 год. Издание было предпринято после того, как Томас Бьюик в середине семидесятых годов восемнадцатого века изобрел торцовую гравюру на дереве.
— Да-да, я в курсе, — втиснулся в этот экскурс в историю Евгений Кириллович. Тертый калач, он сразу почуял неладное, но виду не подавал. Он видел Решетникова впервые, и ему не понравились ни его бегающие глазки, ни та настойчивость, с которой он отправлял подругу готовить выпивку. Это был жулик. Похоже, не самый опасный, но жулик, и, решив понять, на чем именно хозяин квартиры собрался его надуть, Евгений Кириллович внимал его рассказу с непроницаемым выражением.
— Но совсем незадолго до этого, — продолжал Игорь Альфредович, — а именно в 1796 году, знаменитый иллюстратор вместе со своим учителем Бейлби, задумав издать «Историю птиц Британии», подготовил к печати… ну, назовем это условно — пробный том. Или, как теперь говорят, пилотный. Но, к превеликому сожалению специалистов, они успели отпечатать всего два экземпляра этой книги. Дальше дело не пошло, поскольку страну охватила страшная эпидемия оспы, стало не до книг, и набор был рассыпан. И вообще, если бы не вакцина, открытая тогда же доктором Дженнером, то кто знает? Возможно, никакого издания «Истории птиц» вообще бы не осуществилось…
— Гм… Странно, — подал наконец голос Евгений Кириллович. — Если я правильно понял, вы хотите сказать, что помимо известного двухтомника в природе существует еще так называемый пробный том?
— Вот именно это я и хочу сказать! — горячо подтвердил Решетников.
— А разве этот… пробный том — нельзя назвать просто отдельным изданием? То есть этот том — сам по себе, а «История птиц Британии» — сама по себе?
Решетников отчаянно замахал руками.
— Понимаю, понимаю, что вас обескураживает! — воскликнул он. — Но именно так все и было: Бьюик с Бейлби оттиснули том, когда он только еще складывался — недаром он получился намного тоньше известных вам томов. В нем еще нет ряда важнейших комментариев, кое-каких статей, потому что они продолжали работать. Сейчас бы такую книгу назвали первым изданием «Истории», а двухтомник — изданием дополненным и переработанным. — Игорь Альфредович не без самодовольства улыбнулся. — И снимок этой книжицы — у вас перед глазами. Вглядитесь в него повнимательнее. Вы заметили, какой он тоненький, пробный том 1796 года? Впрочем, на его цене это никак не сказывается, ибо без него, вероятно, издание знаменитого двухтомника скорее всего вообще не состоялось бы. Кто знает…
— О’кей! — улыбнулся Чванов. — Я понял. Издав пробный том тиражом в два экземпляра, авторы приостановили работу, чтобы пережить эпидемию, а после приступили уже к полному изданию «Истории», со свежими силами, так сказать…
— И, заметьте, со всеми необходимыми улучшениями и уточнениями, как я уже говорил, — закивал Игорь Альфредович. — Они благополучно завершили издание двух томов, а тот, пробный, так и остался всего в двух экземплярах. Но ведь эти два экземпляра сохранились! Раритет, как вы понимаете, невероятный. Один из этих экземпляров находится где-то в США, фотоснимок второго — вот, перед вами, Алекс! И не позднее чем послезавтра этот том должен быть у меня.
— И сколько же вы хотите за весь… гм… трехтомник? — осведомился Евгений Кириллович. — Я правильно все понял? Я могу называть этот комплект трехтомником? Только не говорите, что все это стоит двести тысяч. Я сам знаю толк в истинных раритетах, не забывайте.
— В том-то и дело, что книга принадлежит не мне, — грустно ответил Решетников. — И хозяин просит за нее миллион долларов. То есть… не совсем так, простите. Мы с ним в доле.
— Sorry. Я не совсем понимаю, что означает это «в доле», — остановил его Чванов.
— Это означает, что мы с этим человеком вместе продаем вам весь комплект. За миллион долларов.
— А при чем тогда сумма в двести тысяч?
— Он такой недоверчивый, знаете ли, мой партнер… Короче, он требует аванс… ну… как бы в подтверждение вашей кредитоспособности и…
— И добропорядочности, — довершил, широко улыбнувшись, Евгений Кириллович. — Но почему в таком случае этот человек не присутствует на нашей встрече? Он что — боится КГБ? Шучу! Я слышал, у вас никто больше не боится КГБ. Так на чем встало все дело?
— За чем дело стало, вы хотите спросить? — машинально поправил Игорь Альфредович.
— Да-да, ответьте мне, Игор. Почему? Почему он не пришел познакомиться со мной лично?
— Он… заболел, — не вполне уверенно отозвался Решетников.
— Не оспой, случайно? — лукаво спросил гость. — Заболел и теперь вызывает дух доктора Дженнера, чтобы тот явился и сделал ему прививку, да? — Гость решительно поднялся из-за стола. — I’m sorry, дорогой Игор, но так не идет дело. К чему этот разговор без предметов!
— Да подождите, подождите вы, Алекс! Ну почему «без предметов»? — не замечая своего невольного участия в каламбуре иностранца, вскричал Решетников. — Почему без предметов? А книги?! Они же перед вашим носом, черт подери!
Гость на мгновение застыл, проявив нерешительность, и Решетников поспешил воспользоваться этим.
— Ну, хорошо, — с отчаянием в голосе вымолвил он. — Не хотите говорить об «Истории птиц», у нас с вами найдется еще о чем поговорить. У меня есть альдина. Хотите посмотреть прямо сейчас? Она здесь, в квартире. Конец пятнадцатого века, божественная ценность!
И тут на пороге наконец появилась Алла с подносом в руках.
— Нет, пожалуй, я все же зайду к вам в другой раз, — произнес гость, отступая в сторону, чтобы дать ей пройти, и незаметно расстегивая пуговицу на пиджаке. — Честно говоря, я думал, что сделка состоится сегодня, даже деньги принес…
Как ни просчитывал Евгений Кириллович возможные опасности своего сегодняшнего предприятия, реакция Решетникова на это сообщение оказалась для него непредвиденной: молниеносно схватив с подноса тяжелую квадратную бутылку, он бросился на гостя. Все было не то как в дурном сне, не то как в дешевом голливудском боевике: Евгений Кириллович, не долго думая, выхватил свой «зауэр» и направил его на обезумевшего от собственного героизма Решетникова. Но тут же возникло еще одно не предусмотренное Евгением Кирилловичем обстоятельство: мгновенно оценившая обстановку Алла, пытаясь избежать кровопролития, в ужасе бросила поднос и всем телом повисла на руке любовника — той самой, что сжимала тяжелую заграничную бутылку. Если бы Игорь Альфредович хотел, чтобы она его остановила, она бы его и остановила. Но поскольку Игорь Альфредович никак не мог смириться с тем, как глупо срывался выстраданный им план и добыча, казавшаяся такой легкой и доступной, уходит от него навсегда, он с таким сердцем оторвал от себя миротворицу, что Алла, отлетев в сторону, ударилась головой о стену и тотчас же потеряла сознание. Однако этот поступок стоил Игорю Альфредовичу, как говорят шахматисты, потери темпа — того времени, что он стряхивал с себя Аллу, гостю вполне хватило на то, чтобы вытянуть руку с пистолетом и прицелиться Игорю Альфредовичу прямо между глаз. Преимущества огнестрельного оружия перед всякого рода подручными средствами были налицо.
— Брось свою посудину, недоумок, — с добрым старым московским выговором произнес, ухмыляясь, «иностранец». — И гони сюда книжонки. Да-да, и альдину тоже, если насчет нее ты не вешал мне такую же лапшу, как насчет третьего тома.
— Ах ты… Да ты… — пробормотал Игорь Альфредович.
— Ну-ну, без глупостей. — Евгений Кириллович выразительно повел стволом «зауэра». — Вот болван, как девку-то приложил…
Решетников, загипнотизированно глядя на ствол, бессильно выпустил наконец из пальцев бутылку, которая мягко стукнулась о ковер.
— Бери все, что тебе нужно, гнида, и сваливай отсюда, — пробормотал он хрипло. — Только я с тобой еще разберусь, козел заграничный!
— Ух, как страшно! — восхитился гость. — Ишь какими нехорошими словами разбрасываешься. Под блатаря косишь… Где твоя альдина, сукин ты сын?
— В книжном шкафу, — вяло отозвался Игорь Альфредович. — На второй полке справа…
— Не в службу, а в дружбу — принеси-ка ее мне, — не то попросил, не то приказал гость. — С детства ненавижу рыться в чужих вещах. — С этими словами он взял со стола фотографии «третьего тома» и сунул их себе в карман, с интересом разглядывая оставшиеся на столе слайды.
Знай Евгений Кириллович, что Решетников по-своему готовился к этой встрече, что у него за поясом под рубахой торчит приобретенная специально для таких вот случаев «беретта» — вряд ли он отпустил бы от себя «книголюба» просто так…
Впрочем, настороженный недавним опытом с бутылкой, Евгений Кириллович все же поглядывал одним глазом, как хозяин, боязливо избегая резких движений, идет к шкафу, как он, взяв оттуда альдину, разворачивается, чтобы отправиться в обратный путь — назад, к столу, и все же он снова проглядел момент превращения сявки, мелкого жулика в опасную для жизни тварь: Решетников отвел руку с альдиной от груди, и в тот же миг Евгений Кириллович увидел у него во второй руке довольно большой, на вид увесистый пистолет, направленный в его сторону. Инстинктивно он отшатнулся вбок, к двери, и тут же услышал идущий откуда-то оттуда, из-за двери чей-то низкий властный голос:
— А ну, положили оружие на пол! Оба.
Евгений Кириллович, сразу весь взмокнув, мгновенно словно раздвоился: присаживаясь на корточки, чтобы положить свой пистолет на пол — от греха подальше, он умудрялся каким-то непостижимым образом видеть одновременно и высокого плечистого человека в дверях, и хозяина квартиры, который, похоже, и не думал расставаться со своим могучим пистолетом. Больше того, теперь, поскольку «иностранец» для него угрозы больше не представлял, он, может, даже не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, направил ствол своей «беретты» на неизвестного в дверном проеме. Евгений Кириллович в ужасе зажал уши руками, и в тот же момент в комнате гулко ударил грохот, запахло горелым порохом, и тут же тело Игоря Альфредовича дернулось и, как поначалу показалось Евгению Кирилловичу, воспарило куда-то ввысь. Затем он с ужасом увидел, что голова Решетникова разлетается вдребезги, летит кусками в стороны, как спелый арбуз, упавший с прилавка на твердый кафельный пол магазина. Потом тело Игоря Альфредовича, не подавая никаких признаков жизни, свалилось на пол, и тут же вокруг его размозженной головы начала растекаться кровавая лужа…
Евгений Кириллович резко развернулся вокруг своей оси, стараясь встать так, чтобы видеть стрелявшего. Но этот возникший неожиданно, как судьба, человек не спешил выйти на свет божий.
— Свою пушку ножкой — ко мне, — донесся до Чванова тихий, но очень убедительный голос.
Евгений Кириллович осторожно подтолкнул свой пистолет мыском ботинка по направлению к незнакомцу. Тот нагнулся, мгновенно поднял оружие и только теперь позволил себе войти в комнату.
— Занятная у тебя пукалка, ничего не скажешь, — проговорил неизвестный, пряча «зауэр» в карман куртки. — А теперь слушай меня внимательно и выполняй. Видишь пакет?
Чванов кивнул.
— Положи в него обе книги, что на столе.
Евгений Кириллович поспешил выполнить это приказание.
— Молодец, — похвалил мужчина и продолжил: — Теперь — альдину.
Чванов, брезгливо обойдя начинающую чернеть лужу, нагнулся, поднял с пола альдину, вытер с нее рукавом несколько небольших капель крови, отчего на переплете остались бурые полосы, и положил ее в тот же пакет.
— А ты догадливый, — снова похвалил незнакомец, и от этой похвалы Чванову почему-то стало еще страшнее. — Теперь давай к шкафу.
Чванов снова повиновался — подошел к шкафу и распахнул обе его дверцы.
— Смотри, — снова услышал он низкий властный голос за спиной, — нет ли там у покойника еще двух книг. — Он зашуршал чем-то, и Евгений Кириллович, невольно оглянувшись, увидел, что незнакомец пробегает глазами какую-то бумагу. — Там должен быть «Левиафан» Гоббса и книга… не понимаю… автора Уильяма Кинга. Усек?
Однако, как старательно Евгений Кириллович ни смотрел, названных книг у Решетникова он не обнаружил.
— Ладно, — спокойно сказал незнакомец, вытряхивая содержимое стоявшей на подзеркальнике дамской сумочки, — нету — значит, нету. — Он выбрал из вывалившегося Аллиного барахла симпатичный несессерчик, открыл его, удовлетворенно хмыкнул. — Давай, сделай еще одно дело, и пошли со мной.
— Какое дело? — спросил Евгений Кириллович и тут же сообразил сам какое, проследив, куда смотрит незнакомец. Незнакомец смотрел на «беретту» Решетникова. Евгений Кириллович, не дожидаясь приказания, пихнул пистолет ногой в сторону двери.
— Я же говорю, что ты догадливый, — снова похвалил незнакомец, подбирая и это оружие. — Ну вот, когда мы с тобой сделали все, что могли, тихо-онечко пойдем со мной.
— К-куда? — не выдержал, спросил, не скрыв страха, Евгений Кириллович.
— Давай прокатимся на природу, а? Ты как, не против?
— Да как вам сказать, — промямлил Евгений Кириллович. — А у меня что, есть право выбора?
— Нету, — просто сказал, как отрезал незнакомец.
— Ну, тогда, может, вы все же уберете пистолет? — попросил Евгений Кириллович. — А то, знаете, как-то неуютно…
Незнакомец негромко рассмеялся и спрятал пистолет, из которого только что разнес голову Решетникова, куда-то под мышку.
— И то верно, — заметил он при этом. — Все равно ведь если рыпнешься или вякнешь что не то, я тебя и без пистолета… Одним пальцем проткну.
Так что, спускаясь по лестнице в сопровождении незнакомца, Чванов даже не помышлял о том, чтобы куда-нибудь бежать или звать на помощь. И потом, Евгений Кириллович уже сделал для себя определенный вывод по поводу негаданного спутника. Не станет этот человек убивать его, как не убил девушку, находившуюся в решетниковской квартире. Ведь он вполне мог пристрелить ее, как-никак эта дамочка — лишний свидетель. Хуже того, он даже не удосужился проверить, что с ней. А ну как она хоть одним глазом… Нет, настоящий киллер так бы не поступил…
Выходит, либо этому субъекту совершенно наплевать на существование свидетеля, либо он нисколько не сомневается в неработоспособном состоянии этой Аллы. Или же так уверен в себе, что старается по возможности избегать лишней крови. Чертов профи!
«Но кто он? — ломал голову Евгений Кириллович. — И зачем ему понадобилось убирать Решетникова? — Он бросил осторожный косой взгляд на незнакомца. — Убил человека — и хоть бы хрен по деревне. Ужасный субъект! — Чванова вдруг всего передернуло — то ли от отвращения, то ли от страха, овладевшего всем его существом. — Кстати, зачем ему везти меня на природу?» — лихорадочно размышлял он.
Они вышли из подъезда. Незнакомец распахнул перед ним дверцу «Жигулей» первой модели.
— Запрыгивай, приятель, — приказал он Чванову, указав ему на пассажирское сиденье. Закрыв дверцу, перешел на другую сторону, сел за руль. — Пакет можешь положить назад. — Протянул руку, открыл бардачок, вытащил оттуда фляжку с коньяком. Протянул Евгению Кирилловичу: — На, глотни, а то весь с лица спал. Нервничаешь, поди?
— Ну, знаете! — Евгений Кириллович попробовал разозлиться, но это у него почему-то совсем не вышло. — Простите, господин…
— Зови меня просто Васей, — отозвался незнакомец. — А хочешь, можешь и Ваней. Мне все одно, — прибавил он совершенно равнодушно и тронул машину.
— Да-да… Послушайте, м-м… Вася… — Он произнес это имя со всей иронией, на какую сейчас был способен. Однако слова дались ему с трудом. — Куда вы меня?
— Да не менжуйся ты! — сказал неизвестный. — Выпей, говорю. Сразу полегчает!
Он остановил свой драндулет на красный свет, хотя вокруг не было ни души, не говоря уже о сотрудниках ГИБДД.
— Не будем нарушать, верно? — все в том же своем насмешливом тоне обратился к нему Вася-Ваня. — Закон — штука тонкая и очень строгая. А все его нарушения всегда начинаются с мелочей. Сперва ты едешь на красный свет, потом скупаешь краденые книжки…
Красный сменился зеленым, и пленитель Евгения Кирилловича уверенно повел машину в направлении проспекта. Его большие, сильные руки лежали на баранке так уверенно, словно он всю жизнь только этим и занимался. Очень легко было представить их держащими штурвал самолета или рычаги бронетранспортера… Или страшный пистолет, вдребезги разносящий чью-нибудь голову…
«Надо же, морализатор хренов, — со злобой подумал пленник. — Только что, не моргнув глазом, вышиб человеку мозги, а теперь преспокойно рассуждает о том, что нарушать закон — это плохо. И про книжки почему-то знает… Да, скверно мне придется… Потому что так вести себя может либо какой-нибудь маньяк, либо очень крупная сволочь…»
Осторожно поворачивая голову, чтобы по возможности не привлекать к себе внимание, он всю дорогу пытался рассмотреть этого странного человека. Но как ни старался, ничего особенного, ничего рокового в нем не заметил. Человек как человек. Это занятие даже немного забавляло его на длинном их пути — до того момента, когда «Жигули» наконец свернули с МКАД на второстепенную трассу, ведущую куда-то в глубины Подмосковья. А когда они и с этой дороги свернули в пустынный и совершенно незнакомый лес, он уже безо всякого юмора, напротив, с тоской подумал, что хоть и разглядел своего спутника, а все равно не будет знать, кто его, в случае чего, лишит жизни. Его начала бить откровенная, неудержимая дрожь панического страха.
Незнакомец словно прочитал его мысли.
— По-моему, я сказал: все зависит от тебя, — донеслось, как сквозь толщу воды, до Евгения Кирилловича. — Ветер-то какой, а? Кстати, о нем, родимом. Я слов на ветер не бросаю, заруби это себе на носу или где там тебе это удобней.
Он свернул на какую-то разбитую бетонку, и через полчаса неистовой тряски машина выбралась на проселочную дорогу.
— Вишь, лесок впереди темнеет. Вот там и тормознем.
— А дальше что?
— А дальше я задам тебе несколько вопросов, вот и все, — ответил незнакомец, по-прежнему не проявляя ровно никаких эмоций. — Кстати, дам тебе один дружеский совет. Мне уже известно, что ты мужик неглупый, так что до тебя докатит. В общем, так. Если начнешь крутить вола — считай себя покойником.
— Ясно, — кивнул Евгений Кириллович, до крови прикусив нижнюю губу, чтобы унять унизительную, мерзкую дрожь.
Машина въехала на опушку, проковыляла еще метров сто по просеке и остановилась в тени какого-то большого куста.
— Приехали, — проговорил незнакомец, глуша двигатель…
