Пока рыбаки готовились к дележу улова, Элизабет и ее подруга медленно прогуливались по берегу. Отойдя на расстояние, откуда не стало видно даже самых длинных и ярких языков пламени костра, девушки повернули обратно. Уже снова приближаясь к костру, они остановились полюбоваться живой и красочной картиной, которая четко вырисовывалась из густой, непроглядной тьмы, как будто целиком поглотившей весь остальной мир.

— Вот поистине сцена, достойная кисти художника! — воскликнула Элизабет. — Обратите внимание, Луиза, каким восторгом сияет физиономия лесоруба: видите, он протягивает моему кузену особенно крупную рыбу. А как красиво лицо моего отца в свете костра! Он смотрит на всю эту огромную, беспорядочную груду добычи задумчиво и даже печально, будто и в самом деле думает сейчас о том, что за днем изобилия и расточительности последует день возмездия и расплаты. Прекрасный сюжет для картины, не правда ли, Луиза?

— Вы же знаете, мисс Темпл, я мало смыслю в подобных вещах.

— Зовите меня по имени, — прервала ее Элизабет. — Здесь не место и не время для формальностей.

— Хорошо, Элизабет, и если мне позволено выразить свое мнение, — начала Луиза робко, — то я полагаю, что эта сцена вполне могла бы послужить темой для картины. Керби рассматривает рыбу и совершенно поглощен этим занятием, его мысли только на нем и сосредоточены, — как отлично выражение его лица от выражения лица… лица мистера Эдвардса. Я не могу определить его точно, но оно… оно как-то… Вы понимаете, что я хочу сказать, дорогая Элизабет?

— Вы ждете от меня уж слишком многого, мисс Грант, — ответила богатая наследница. — Я не умею угадывать мысли и истолковывать выражения лиц.

В тоне Элизабет не было, разумеется, ни резкости, ни даже холодности, однако разговор оборвался. Девушки продолжали идти, теперь удаляясь от костра, все так же под руку, но храня полное молчание.

Первой нарушила его Элизабет, быть может осознав, что последние слова ее прозвучали несколько сухо, а может быть, и потому, что взору ее представилось новое зрелище.

— Посмотрите, Луиза! — воскликнула она. — Оказывается, не мы одни вышли сегодня на рыбную ловлю. На том берегу какие-то рыболовы тоже разжигают костер. Это как будто перед хижиной Кожаного Чулка.

Сквозь тьму, казавшуюся там, у подножия восточной горы, особенно глубокой, мигал небольшой робкий огонек, то появляясь, то снова исчезая, словно боролся за свое существование. Девушки заметили, что огонь этот движется — вот он уже где-то совсем внизу, как если бы его перенесли с высокого берега к самой воде. Здесь пламя огня разгорелось, стало значительно большим и теперь уже горело ровным, ярким светом.

Костер, вспыхнувший, как по волшебству, у самого подножия горы, в отдаленном, никем не посещаемом месте, вызвал особый к себе интерес и восхищение. Он ничуть не напоминал их собственный костер, с его высокими, яркими языками пламени, — там, у горы, огонь горел яснее и жарче, и размеры его и форма не менялись.

Бывают минуты, когда даже самый трезвый ум вдруг поддается наивным детским страхам. Элизабет улыбнулась собственной слабости, вспомнив ходившие в поселке глупые россказни о Кожаном Чулке. Эти же мысли промелькнули и в голове у Луизы, ибо девушка прижалась к подруге и, бросив робкий взгляд на прибрежные кусты и деревья, сказала вполголоса:

— Вам приходилось слышать, мисс Темпл, какие странные истории рассказывают про Натти? Говорят, что в молодости он был индейским вождем, то есть был в союзе с дикарями, и во время войн участвовал не в одном набеге на поселения белых.

— Вполне вероятно, — ответила Элизабет. — И он не единственный в этом роде.

— Да, конечно. Но меня удивляет, почему он так ревностно оберегает свою хижину. Он никогда не уходит, не заперев ее предварительно на какой-то особый запор. Бывали случаи, что дети и даже взрослые жители поселка искали у Натти прибежища от дождя и бури, но он грубо, с угрозами отгонял их от своей хижины. В наших краях такое поведение, право же, необычно!

— Да, разумеется, это не очень гостеприимно со стороны Натти Бампо, но мы не должны забывать его отвращение к обычаям цивилизованного мира. Вы слышали, что рассказывал несколько дней назад мой отец, — как радушно принял его Кожаный Чулок в тот первый приезд отца в эти глухие края. — Элизабет на мгновение умолкла и вдруг лукаво улыбнулась; но темнота скрыла от ее подруги эту улыбку, и тайного смысла ее Луиза так и не узнала… — И, кроме того, Натти безусловно принимает посещения мистера Эдвардса, а он-то уж, как мы обе отлично знаем, отнюдь не дикарь.

Луиза не проронила ни слова. Она все смотрела на таинственный огонь. На том берегу появился еще и второй огонь, такой же по размеру и форме, но бледнее и видневшийся на несколько футов ниже первого. Между этими двумя огнями было ясно видно темное пространство, и в нем тянулся луч, постепенно заостряясь в сторону того огня, что был ниже. Вскоре стало понятно, что второй огонь — это лишь отражение в воде первого и что показавшийся вдруг на озере темный предмет продвигается по воде или, вернее, скользит над ней и находится на одном уровне с девушками. Предмет — то была небольшая лодка — двигался с поразительной быстротой, и его движение осталось бы незамеченным, если бы верхний огонь не становился все более ясно различим, теряя свою округлую форму и увеличиваясь по мере приближения лодки.

— В этом есть что-то сверхъестественное! — шепнула Луиза, поспешно отступая назад, к костру.

— Какое дивное зрелище! — воскликнула Элизабет. Теперь уже совсем хорошо было видно сверкающее, хотя и колеблющееся пламя: оно грациозно скользило над озером, бросая отблески на воду и придавая ей красноватый оттенок. Темнота была так непроглядна, что казалась почти осязаемой, и огонь сверкал, будто вставленный в эбонитовую оправу. Но вот лучи от огня протянулись вперед, осветив все перед лодкой, а позади нее оставался все тот же непроницаемый мрак.

— Эй, это ты там, Натти? — послышался оклик шерифа. — Греби к берегу, мы угостим тебя такой рыбкой, какую не стыдно подать на стол и самому королю!

Свет на озере метнулся в сторону, из мрака вынырнула длинная узкая пирога, и красные отблески озарили темное, обветренное лицо Кожаного Чулка. Он стоял в своем утлом суденышке, выпрямившись во весь свой немалый рост, и с привычной сноровкой вел лодку длинной острогой, держа ее посередине и опуская в воду то один, то другой ее конец; легкая пирога, казалось, неслась, почти не задевая воды. На корме смутно виднелась фигура второго человека, он умело и как будто не прилагая к тому усилий направлял лодку гребком. Кожаный Чулок прислонил острогу к короткому шесту, служившему опорой решетке, кое-как смастеренной из старых железных обручей; на решетке пылали сосновые сучья, и высокое их пламя на мгновение осветило смуглое лицо и блестящие черные глаза могиканина.

Лодка скользила вдоль берега, пока не достигла места, где расположились наши рыбаки. Тут она снова повернула, уже прямо к суше, и опять поворот был изящен и быстр, словно лодка двигалась сама, без посторонней помощи. Вода перед пирогой при этом почти не колыхнулась, и, чтобы облегчить причал, Натти отступил на два шага назад. И, когда лодка наполовину влетела на прибрежный песок, ни единый звук не выдал того, что она стукнулась о берег.

— Подойди, могиканин, — проговорил Мармадьюк, — подойди и ты, Кожаный Чулок. Нагружайте вашу лодку окунями. К чему пускать в ход острогу, когда рыбы наловлено столько, что она начнет гнить, потому что есть ее будет некому?

— Нет, судья! — ответствовал Натти; его высокая фигура показалась на узкой полоске берега и спустилась к небольшой ложбине в траве, где была кучами сложена рыба. — Я не стану есть рыбу, которую так вот попусту губят. Когда мне нужна пища, я убиваю себе острогай угря или форель. Но я не приму участия в таком греховном истреблении рыбы, даже если бы за то мне посулили самое что ни на есть отличное ружье, привезенное из далеких стран. Будь еще у рыбы мех, как у бобра, или если б можно было дубить их кожу, как оленью, тогда еще понятно было бы, зачем их ловить неводом, тысячами зараз. Но раз уж бог сотворил их только на пропитание человеку и ни для чего другого, по мне, это большой грех убивать зря больше того, что ты в состоянии съесть.

— Ты рассуждаешь здраво, Натти, на этот раз я целиком разделяю твое мнение и от всей души желал бы склонить на нашу сторону и шерифа. Ведь и половинного улова было бы вполне достаточно, чтобы целую неделю кормить рыбой весь поселок.

Кожаный Чулок не выразил удовольствия по поводу этого сходства взглядов. С сомнением покачав головой, он ответил:

— Нет, судья, будь у нас мнения одинаковые, вы бы не стали превращать места охоты в поля и пашни, где только пни торчат. И рыбу вы ловите и охотитесь — все не так, как следовало бы. Для меня только та добыча сладка, которую я убиваю в честной охоте, когда у бедняги есть все же возможность спастись. Вот почему я всегда пускаю в ход всего лишь одну пулю, даже будь то птица или белка. Да и свинец надобно беречь. Тому, кто умеет стрелять по-настоящему, на мелкую дичь хватит и одной пули.

Шериф прислушивался к этой тираде с величайшим негодованием.

Проследив, чтобы дележ улова совершился "по всей справедливости", и решив, наконец, в какую из куч положить последнюю крупную рыбу, он заговорил громогласно, давая выход своему раздражению:

— Судья Темпл, владелец здешних мест, и Натаниэль Бампо, браконьер, заядлый истребитель оленей, — превосходный союз для охраны края! Нет, Дьюк, когда мне приходит в голову фантазия половить рыбу, уж я делаю это так, как оно полагается. Эй, молодцы, закинем-ка второй невод! Завтра утром вышлем сюда телеги в фургоны и заберем домой всю рыбу разом.

Мармадьюк, как видно, понял, что никакими уговорами не сломить упорства шерифа, и отошел от костра туда, где стояла пирога охотников. Обе девушки и Эдвардс были уже там.

Подойти поближе к лодке девушек заставило любопытство, но Эдвардса тянуло к ней нечто другое. Элизабет, взглянув на легкий ясеневый остов пироги, обтянутый тонкой корой, поразилась отваге человека, доверяющего свою жизнь столь утлому суденышку, но юноша объяснил ей плавучие свойства пироги и полную ее надежность при правильном управлении. Он в таких ярких красках описал охоту на рыбу с острогой, что Элизабет тут же забыла всякие опасения и выразила желание испытать это удовольствие. Она даже сказала об этом отцу, сама смеясь над неожиданно пришедшей в голову фантазией и признавшись, что это всего лишь причуда, женский каприз.

— Нет, Бесс, это вовсе не причуда, — возразил судья. — И я хотел бы, чтоб у тебя не было никаких глупых девичьих страхов. Пироги совершенно безопасны для тех, у кого есть должная сноровка и смелость. Я переплывал самую широкую часть Онеиды в пироге вдвое меньшей, чем эта…

— А я — через Онтарио, — прервал его Кожаный Чулок. — И к тому же в пироге находились еще и женщины. Но женщины племени делаваров привыкли к пирогам, они даже помогали грести. Если мисс желает посмотреть на то, как старый Натти добудет себе острогой форель к завтраку, — добро пожаловать, место в лодке найдется. И Джон не станет возражать. Пирогу-то он сам и построил, ее вчера в первый раз спустили на воду. А я не мастак по части всех этих индейских ремесел — строить лодки, плести корзины да вязать метлы.

Натти залился своим странным, загадочным смехом, затем приветливо кивнул, приглашая Элизабет сесть в пирогу, но могиканин с присущим индейцам изяществом движений подошел к девушке, взял ее мягкую белую ручку в свою, смуглую и морщинистую, и сказал:

— Иди в пирогу индейца, внучка Микуона. Он рад тебе. Доверься индейцу — голова у него мудрая, даже если рука его не так тверда, как прежде. И Молодой Орел поедет с нами. Он последит, чтобы ничего не случилось с его сестрой.

Элизабет слегка покраснела.

— Мистер Эдвардс, ваш друг могиканин дал от вашего имени обещание. Вы готовы его выполнить?

— Готов, даже если для этого придется пожертвовать жизнью! — пылко воскликнул юноша. — Поедемте, мисс Темпл: зрелище, которое предстанет перед вами, стоит того, чтобы испытать некоторый трепет, ибо подлинной опасности нет никакой. Впрочем, приличия требуют, чтобы я сопровождал вас и мисс Грант.

— Я? В эту лодку? — воскликнула Луиза. — Нет, нет, мистер Эдвардс, я ни за что не поеду. Надеюсь, и вы не доверите свою жизнь такой легонькой лодочке?

— А я поеду, я уже больше не испытываю никакого трепета, — сказала Элизабет. Она шагнула в лодку и заняла место, указанное ей индейцем. — Мистер Эдвардс, вы можете остаться. Кажется, для этой скорлупки троих вполне достаточно.

— Ей придется вместить и четвертого! — воскликнул молодой человек и прыгнул в лодку к Элизабет так стремительно, что чуть не пробил легкую обшивку пироги. — Простите, мисс Темпл, но я не могу позволить этим почтенным Харонам увезти вас в царство теней одну, без вашего духа.

— А он добрый, этот дух, или злой? — спросила Элизабет.

— Он добрый для вас.

— И для всех моих близких, — добавила за него девушка, и в тоне, каким это было сказано, чувствовались одновременно и досада и удовлетворенное самолюбие.

Но тут пирога тронулась, и это дало молодому человеку удобный повод переменить тему.

Индеец так легко и уверенно вел свою маленькую ладью, что Элизабет казалось, будто лодка каким-то чудом сама скользит по воде. Кожаный Чулок молча указывал острогой, в каком направлении грести, остальные тоже не проронили ни звука из опасения распугать рыбу. В этом месте озера дно постоянно мелело, здесь было совсем не так глубоко, как у гористого берега, где горы кое-где обрывались прямо в воду, — там могли бы стоять на якоре даже самые большие суда и реи сплетались бы в единый узор с соснами на горах. А здесь над водой возвышались небольшие заросли тростника: колыхаясь от ночного ветерка, он поднимал на воде легкую рябь. Именно на этих отмелях и можно было выследить форель.

У берега Элизабет видела огромные косяки рыб, плывущих в мелкой теплой воде, ибо яркий свет факела на пироге проникал далеко в глубь воды и раскрывал ее сокровенные тайны. Элизабет каждое мгновение ждала, что вот-вот грозная острога Кожаного Чулка врежется в эти густые полчища, — промахнуться, казалось, было невозможно, а добыча пришлась бы по вкусу самому тонкому гурману. Но у Натти, по-видимому, были свои особые приемы, а также и особые вкусы. Он стоял, выпрямившись во весь свои высокий рост, и поэтому мог видеть гораздо дальше, чем тем, кто сидел в пироге; он осторожно поворачивал голову из стороны в сторону, часто наклоняясь всем туловищем вперед и напрягая зрение, как будто хотел проникнуть взглядом в темные воды, куда уже не доходил свет огня. И вот его старания увенчались успехом. Махнув острогой, он сказал:

— Греби вдогонку вон за той рыбиной, Джон. Она отбилась от стаи. Не всякий раз встретишь такую громадину в мелкой воде, где до нее можно добраться острогой.

Могиканин сделал легкое движение рукой в знак того, что понял, и уже в следующее мгновение пирога неслась за примеченной форелью туда, где глубина воды достигала футов двадцати. На железную решетку подкинули еще несколько сухих сучьев, огонь запылал, и свет от него проник в воду до самого дна. И тут Элизабет увидела среди каких-то щепок и палок рыбу действительно огромного размера. На таком расстоянии различить ее можно было только по чуть заметному движению плавников и хвоста. По-видимому, необычайные события на озере привлекли к себе интерес не только богатой наследницы поместья, но и властелина здешних вод, ибо огромная лякс-форель вдруг задрала голову и туловище кверху, но затем снова приняла горизонтальное положение.

— Тш! — произнес Натти вполголоса, когда Элизабет, преисполненная любопытства, перегнулась через борт лодки, произведя этим легкий шум. — Форель пуглива, и она еще слишком далеко, пустить в нее острогу пока еще нельзя. В древке моей остроги всего четырнадцать футов, а рыбина лежит на глубине добрых восемнадцати. Но все же попытаюсь, уж очень хороша рыба, фунтов десять в ней, не меньше.

Говоря это, охотник примеривался, как бы поточнее пустить острогу. И вот блестящие отполированные зубцы ее медленно и неслышно погрузились в воду. Намеченная жертва, вероятно, увидела их, потому что вдруг сильнее забила хвостом и плавниками, хотя и не сдвинулась с места. Еще секунда — и высокая фигура Натти перегнулась через борт. Древко остроги исчезло в воде, лишь мелькнула узкая полоса металла, вызвав легкий водоворот. Но только когда острогу рикошетом выбросило из воды и владелец ее, поймав на лету свое орудие, вскинул ее зубцами вверх, только тогда Элизабет увидела, что Натти не промахнулся. На зубцах остроги извивалась огромная рыба, и Натти тут же стряс ее с остроги на дно лодки.

— Этого хватит, Джон, — сказал охотник, одной рукой приподняв рыбу, чтобы посмотреть на нее при свете факела. — Сегодня я рыбы больше бить не буду.

Индеец повторил свой утвердительный жест и ответил просто и решительно:

— Хорошо!

Хриплый голос Бенджамена и всплеск весел вывели Элизабет из оцепенения, и она увидела тяжелую лодку рыбаков, которая приближалась к пироге, таща за собой невод.

— Отходите в сторону, мистер Бампо! — крикнул с лодки Бенджамен. — Ты своим факелом разгоняешь рыбу: она видит невод и шарахается в сторону от него, да и от шума также. Рыба на этот счет понятлива, вроде лошади, и даже больше, поскольку она, так сказать, не сухопутная тварь, а выросла в воде. Отходи в сторону, говорю, нам надо побольше простора для сети.

Могиканин повел пирогу туда, откуда можно было наблюдать за действиями рыбаков, не мешая им, а потом заставил ее неподвижно лечь на воду — пирога казалась сказочной ладьей, плывущей по воздуху. У рыбаков, как видно, дело не спорилось, потому что с лодки то и дело слышались сердитые окрики Бенджамена.

— Левый борт, мистер Керби, левый борт! — командовал старый моряк. — Нажимай сильнее на левый борт! Что ты там делаешь? Сам адмирал британского флота не сумеет забросить невод, если судно крутится, словно штопор. А теперь налегай на правый борт. Слышишь, что я говорю? Да поусерднее!

— Слушай-ка, мистер Помпа, — отвечал ему на это Керби не очень-то довольным тоном и вовсе перестав грести, — я не люблю, чтобы мне грубили, я желаю, чтобы со мной обращались вежливо, как полагается между порядочными людьми. Надо идти полным ходом? Так и скажи, и я буду грести что есть мочи на пользу всей честной компании. Но мне не по нраву, когда на меня орут, как на бессловесную скотину.

— Кто это — бессловесная скотина? — свирепо обрушился на него Бенджамен, повернувшись так, что лицо его оказалось в свете факела: оно выражало полное возмущение. — Если ты намерен делать то, что надо, так действуй и не дури. Ведь осталось только выкинуть второй конец невода, и все тут. Поворачивай же, слышишь? А теперь забрасывай поглубже. Будь я проклят, если я еще хоть раз сяду в лодку вместе с таким сухопутным моряком, как ты!

Очевидно предвкушая скорое завершение трудов, лесоруб вновь схватился за весло и так энергично взмахнул им, что за борт полетел не только невод, но заодно с ним и стоявший на корме стюард. И в пироге и на берегу все услышали шумный всплеск от падения тяжелого тела в воду, и глаза всех устремились туда, где барахтался в волнах незадачливый боцман.

Раздался оглушительный взрыв хохота, чему немало содействовали легкие Билли Керби. В горах прозвенело ответное эхо, как будто тоже насмехаясь над мистером Помпой, и стихло где-то вдали, среди скал и лесов. Тело стюарда стало медленно погружаться в озеро, но сперва это никого не встревожило, и только когда оно вовсе исчезло из виду, вода сомкнулась над ним, а расходившиеся волны начали успокаиваться и поверхность озера вновь стала ровной и неподвижной, только тогда веселье уступило место тревоге.

— Эй, как ты там, Бенджамен? — крикнул с берега Ричард.

— Да этот дурень не умеет проплыть и одного ярда! — закричал вдруг Керби и начал проворно скидывать с себя одежду.

— Греби, могиканин! — крикнул Эдвардс. — Свет факела укажет, куда опустилось тело. Я нырну за ним.

— Спасите, ради бога, спасите его! — восклицала Элизабет, в ужасе склонившись на борт пироги.

Сильное и ловкое движение гребком — и могиканин направил лодку туда, где упал стюард. Громкий крик Кожаного Чулка тут же оповестил всех, что он видит тело утонувшего.

— Выровняйте лодку, чтобы она стояла неподвижно, пока я буду нырять! — снова крикнул Эдвардс.

— Спокойно, сынок, к чему рисковать зря? — сказал Натти. — Мы сделаем иначе. Я сейчас подцеплю парня на зубцы моей остроги, вот и все.

Тело Бенджамена находилось где-то посередине между дном и поверхностью воды — он обеими руками крепко вцепился в сломанные стебли тростника. У Элизабет кровь застыла в жилах, когда она увидела несчастного под плотным слоем воды. Судя по расходящимся вокруг тела кругам, оно, очевидно, шевелилось. Благодаря факелу сквозь толщу воды были видны лицо и руки Бенджамена, и цвет их кожи был уже как у мертвеца.

В то же мгновение блестящие зубцы остроги Бампо приблизились к голове тонущего, охотник проворно и ловко накрутил на них косицу и капюшон куртки Бенджамена и медленно вытащил тело из воды. И тут все увидели страшное, позеленевшее лицо старого моряка. Но как только ноздри его оказались в родной им стихии, послышалось такое шумное пыхтенье, какое оказало бы честь даже дельфину.

Несколько секунд Натти держал утопленника на весу, над водой была только его голова. Бенни Помпа открыл глаза и недоуменно огляделся, очевидно полагая, что попал в какой-то новый, неведомый ему мир.

На все происшедшее ушло гораздо меньше времени, чем его потребовалось на то, чтобы пересказать события. Подтянуть лодку к остроге, поднять тело Бенджамена на борт и причалить к берегу — на все это понадобилось не больше минуты. Ричард, который от волнения вбежал в воду, чтобы поскорее встретить своего любимца, вместе с Керби перенес безжизненное тело стюарда на берег и усадил его подле костра, и шериф тотчас распорядился касательно самых действенных мер, применяемых в те времена для приведения в чувство утопленника.

— Живее, Билли, в поселок! — командовал он. — Тащи сюда бутыль, что стоит у меня подле двери, — я в ней держу уксус, — да попроворнее, не трать времени на то, чтобы выливать уксус, а беги прямо к мосье Лекуа да купи табаку и полдюжины трубок. И попроси у Добродетели соли и фланелевую юбку. И скажи доктору Тодду, чтобы прислал свой ланцет, да и сам сюда явился тоже. И еще… Дьюк, что ты делаешь, скажи на милость? Ты что, хочешь загубить человека? Он и так полон воды, а ты еще вливаешь в него ром! Ну-ка, помоги мне разжать его кулаки, я разотру ему ладони.

Бенджамен сидел все в той же позе, мускулы у него были напряжены, в кулаках по-прежнему зажаты стебли тростника — он ухватился за них, когда почувствовал, что тонет, и именно это обстоятельство помешало ему подняться на поверхность воды, ибо он держался за тростник весьма крепко, как истый моряк. Глаза его, однако, были открыты, он оглядывал всех собравшихся у костра каким-то диким взглядом, а легкие у него работали словно кузнечные мехи, будто желая вознаградить себя за короткое время бездеятельности. Так как он упорно сжимал при этом губы, воздух из легких вынужден был вырываться через ноздри с такой силой, что он скорее хрипел, чем дышал, и с такой энергией, что все меры к восстановлению дыхания, о которых распорядился шериф, можно было объяснить лишь крайним беспокойством Ричарда за своего любимца.

Бутылка с ромом, приложенная Мармадьюком к губам утопленника, произвела магическое действие. Рот Бенджамена непроизвольно открылся, руки разжались, выпустив наконец тростник, и схватили вместо этого бутыль. Стюард воздел глаза к небу и весь отдался блаженному ощущению. Но после нескольких глотков дыхание оказалось столь же необходимым, как и после погружения в воду, и Бенджамен был вынужден наконец оторваться от бутылки.

— Ну, Бенни, ты меня просто поражаешь! — воскликнул шериф. — Ведь ты только что тонул! Как! Чтобы такой опытный моряк вел себя так глупо! Минуту назад ты был полон воды, а теперь ты…

–..наполняюсь грогом, — перебил его стюард. Лицо его необычайно быстро приняло нормальный вид и свойственное ему выражение. — Видите ли, сквайр, я держал шлюзы закрытыми, потому люки остались почти сухими. Я чуть ли не всю свою жизнь провел на соленой воде, но знаю, что такое плавание и на пресной. И вот что я скажу тебе, Билли Керби: из всех новичков в морском деле ты самый что ни на есть нескладный. Пусть те, кто считают тебя надежным, умелым моряком, берут тебя с собой в лодку, это их дело, но меня уволь. Будь я проклят, если еще хоть раз в жизни пройду с тобой даже по берегу озера. Чего ради мне рисковать своей шкурой? Ведь ты способен потопить человека, словно рыбу. И уж хоть бы бросил ему потом веревку. Натти Бампо, давай-ка свою лапу. Поговаривают, что ты индеец и когда-то снимая скальпы с белых, но мне ты нынче оказал немалую услугу и теперь можешь считать меня своим другом. Оно, конечно, было бы пристойнее бросить упавшему за борт старому моряку канат, а не цеплять его крючками за волосы, но в общем-то беда невелика. Ты, верно, поступил так по привычке, тебе небось не впервой хватать людей за волосы, а? Но мне-то ты тем зла не причинил, а это главное.

Тут вмешался Мармадьюк, и Натти Бампо не успел ничего сказать в ответ Бенджамену. Судья отдал ряд дельных распоряжений так уверенно и авторитетно, что шериф не решился возражать.

Бенджамена по суше доставили в поселок, а невод вытянули на берег так, что рыба на этот раз безнаказанно избежала ячеек сети.

Улов делили как обычно: ставили одного из участников спиной поочередно к каждой из куч рыбы и предлагали назвать имя ее владельца. Билли Керби растянулся во весь свой огромный рост на траве возле костра караулить до утра сеть и рыбу, а остальные сели в лодку и поплыли к поселку.

Последнее, что видели сидевшие в лодке, когда костер уже начал скрываться из глаз, а лодка приблизилась к берегу, был лесоруб, готовивший себе ужин. Факел в пироге индейца некоторое время еще горел и двигался во мраке, потом вдруг замер неподвижно, и в воздухе рассыпались горящие искры. И затем уже все погрузилось в полную тьму, созданную союзом ночи, лесов и гор.

Мысли Элизабет перенеслись от Эдвардса, державшего шаль над ней и над Луизой, к охотнику Натти и индейцу-воину, и в ней росло желание побывать в хижине, где по какой-то таинственной причине столкнулись трое людей, столь различных по темпераменту и привычкам, как Кожаный Чулок, индеец Джон и Оливер Эдвардс.