Утром Демидычу вдруг позвонил медбрат Виктор.

— Не знаю, важно это или нет… — Слышно было, что он нервничает. — Вы просили позвонить, если кто-то будет интересоваться Эренбургом… так интересовались. Хотя, наверное, это все-таки не то, чего вы ждали.

— Кто интересовался? — спросил Демидыч. — Рассказывай, раз позвонил.

— Одна докторша, врач «скорой». Они на то ДТП выезжали, потом привозили нам травмированных, кажется. А она потом на следующий день пришла и расспрашивала про Эренбурга… То есть она даже не знала, что он Эренбург и все такое, это я ей сам рассказал, и как все было — тоже рассказал. Она мне не показалась подозрительной и вообще… А потом я подумал, может, позвонить вам все-таки.

— И молодец, что позвонил, — похвалил Демидыч. — А как ее зовут, фамилия?

— Зовут Ирина. Кажется, Николаевна. Фамилию я не спрашивал. Но точно знаю, что она врач восьмой бригады.

— Как выглядит?

— Молодая совсем, двадцати пяти еще нет, маленькая блондинка, серьезная очень…

— А она как-то мотивировала свой интерес?

— Нет вроде. Так, слово за слово, разговорились, я ее чаем угостил, она… ну, в общем, хорошенькая. Я и разболтал все. — Он протяжно вздохнул. — Не надо было, наверно?

— Спасибо, что позвонил, — не стал отвечать Демидыч. Он скомканно попрощался и закончил разговор, даже не попросив Виктора обязательно звонить и впредь, как только кто-то проявит интерес к погибшему журналисту.

Он просто не умел делать два дела одновременно, а сейчас нужно было срочно обдумать внезапно возникшую информацию. Демидыч вспомнил, что в акте вскрытия Кропоткина, который Щербак приносил, упоминалась некая Сибирякова И. Н., врач линейной бригады «скорой помощи». И номер бригады там, кажется, был указан — восьмая.

Что же это получается?

Демидыч позвонил в справочную службу «Скорой помощи» и наплел душещипательную историю, что он один из пострадавших в ДТП на улице Нагатинской, что ему оказывала помощь Ирина Николаевна из восьмой линейной бригады, что в суматохе она обронила фонендоскоп и, наверное, уже отчаялась его найти, а он вот выписался из больницы и теперь хочет вернуть… Дурацкая, конечно, история, совершенно неправдоподобная, но тетка на коммутаторе оказалась настолько усталой и замученной, видимо был конец дежурства, что не стала ничего перепроверять, даже фамилию «пострадавшего» не спросила, просто пошуршала какими-то страницами и выдала:

— Бригада восемь, Сибирякова, пишите телефон…

Телефон станции «Скорой помощи» Демидыч записал, хотя он был ему не особо нужен. Главное, все подтвердилось: некая Сибирякова выезжала и к Кропоткину, и на ДТП, где погиб Эренбург.

Что же, в самом деле, получается? Демидыч несколько растерялся. С одной стороны, врачи «Скорой» вызовы не выбирают, куда пошлют — туда и едут. То есть как бы приехать к занемогшему Кропоткину и вколоть ему что-то, от чего он окочурился, теоретически эта Сибирякова не могла. А практически? Кто его знает. И на ДТП ее тоже послали, и приехала она туда, когда авария уже произошла. Получается, непосредственно к порче тормозов и прочему эта Сибирякова тоже не может иметь отношения.

Но с другой стороны… Она присутствовала и в момент смерти Кропоткина, и рядом с местом гибели Эренбурга. И зачем-то ходила потом в больницу расспрашивать о журналисте. Сообщница убийц? Послали ее ненавязчиво выведать, не заметил ли кто, как они тормоза уродовали? Но зачем? Зачем лишний раз светиться?

Демидыч понял, что сам он в этом не разберется, и пошел за советом к Денису.

Денис все выслушал и тоже задумался крепко и надолго.

— Сибирякову берем под наблюдение, — наконец выдал он свой вердикт.

— Думаешь, не впустую пробегаем? — переспросил Демидыч.

— Женщина в искомой нами организации точно есть, — изложил ход своих мыслей Денис. — Женщину видели в момент избиения Эренбурга, женщина потом пыталась привести его в чувство, женщины — это то, на что он так падок, и именно женщину наверняка подставляли ему, чтобы выяснить, насколько много он знает. Женщина-врач не может быть патологически глупа, а если она еще и хорошенькая, то Эренбург мог на такую клюнуть. Короче, надо проверять.

— Кстати, надо еще у Севы выяснить, не встречалась ли ему эта Ирина в списке Эренбурга.

Позвали Севу. Сева приволок целый ворох бумажек, демонстрируя, что он, бедный, просто закопался в этих эренбурговских женщинах.

— Ирина была… — вспомнил Сева, — и как раз со знаком плюс. Я с ней пока не встречался. Но зато успел поговорить с двумя другими барышнями. Ломонос Мария — двадцать шесть лет, блондинка, такая хладнокровная и подвинутая на карьере, менеджер по работе с персоналом в какой-то крупной фирме, и Чернышова Алла — двадцать девять лет, тоже блондинка, искусствовед, специалист по иконописи, работает в Пушкинском музее. И они мне, между прочим, рассказали, что вовсе даже Эренбург не скрытничал, а очень любил похвастать своими успехами. Нет, прямо так, в подробностях, он ничего не рассказывал, но обе барышни знали по крайней мере, что он готовит репортаж о серии убийств. Одна (Мария) знала, что речь идет об убийствах ученых. А второй (Алле соответственно) он сказал что-то в том духе, что благодаря своей гениальности вышел на след международной преступной группировки, о существовании которой русские менты и прокуроры даже не догадываются. Чернышова — это точно не наш случай, у нее алиби и на день нападения на Эренбурга, и на день смерти Кропоткина, и вообще, там сразу видно, что дамочка не от мира сего, из нее злодейка, как из меня балерина. А Ломонос я еще проверяю. Там тоже как бы алиби, но не особо устойчивое, и, что самое главное, познакомилась она с Эренбургом двадцать пятого июля — в тот самый день, когда он встречался с Кропоткиным.