Глава шестьдесят восьмая

Мефодий Ремизов с детства ненавидел свое имя. Ладно бы, если его назвали так в эмиграции — родителей можно было бы оправдать: тоска по родине, желание вернуться к истокам и так далее. Но ведь когда он родился, родители его жили еще в Союзе, причем жили относительно неплохо. За станком они не стояли, кувалдой по наковальне не били, да и за плугом по свежевспаханной борозде не шли. Папа разъезжал по стране с блокнотом и ручкой в кармане. Это называлось — «творческие командировки». Мать вообще большей частью сидела дома — со своими болячками, большинство из которых были мнимыми. Откуда же они выкопали это идиотское имя?

Ответ был один: во всем виновато слабое воображение матери. Старший брат у нас кто? Кирилл! Стало быть, младшего мы назовем… как? Правильно! Мефодий!

«Почему я всю жизнь должен расплачиваться за чужую тупость?» — думал Мефодий. Был, конечно, один выход: дождаться совершеннолетия и сменить имя. Но Мефодий пойти на это не мог. И не только потому, что был очень суеверным. Менять имя, данное родителями, думал он, — значит, предать свой род, выскочить из четкой последовательности, которую собой этот род представляет. То есть совершить математическую ошибку! А против этого восставало все его естество. Можно сказать, что Мефодия подвела душевная тяга к точным наукам.

Поэтому ему не оставалось ничего иного, как просто смириться.

Смириться-то он смирился. Но неприятный осадок в душе остался. Он страшно завидовал своему старшему брату. Мало того что у того было красивое, звучное имя, но и внешне он удался куда лучше. Поначалу, в детстве, Мефодий не принимал это близко к сердцу. «Ничего, — думал он. Какие наши годы. Я еще его перерасту».

Но годы шли, Мефодий становился взрослым, но так и не дотянул брату даже до переносицы. «Зато я умней», — пробовал думать Мефодий. Но эта мысль мало его утешала.

Вот и стрельбой он занялся единственно для того, чтобы хоть в этом не отстать от брата. Однако не получилось. С первой же тренировки выяснилось, что до брата ему как до Луны пешком.

И чем дальше, тем больше. Вскоре Мефодию стало казаться, что Кирилл специально уговорил Зелека Александровича оплатить тренировки младшего брата, чтобы тот оттенял своим неуклюжим убожеством его красоту и великолепие. Мефодий, конечно, понимал, что это не так, но ничего не мог поделать с мрачными мыслями, приходящими ему в голову.

Когда Кирилл предложил ему заниматься совместным бизнесом, Мефодий был на седьмом небе от счастья. Он тогда еще слабо себе представлял, чем именно им придется заниматься. И в какой компании. Достаточно было того, что они будут вдвоем. Как равные! Через несколько дней до Мефодия дошло, в какую аферу они ввязались, но отступать уже было поздно. Что бы ему на это сказал брат? Какими глазами он бы на него посмотрел?

Мефодий прекрасно помнил тот день, когда Шустов поручил им догнать воришку, укравшего из кассы двадцать пять тысяч баксов. Он помнил разговор Зелека Александровича с братом. «Если не отдаст добром, разрешаю применить силу». — «В каких пределах?» — «В каких посчитаешь нужным. Только не переусердствуй!»

Догнали они воришку легко. Тот был перепуган до смерти и рад был отдать не только двадцать пять тысяч, но и все, что имеет, лишь бы его оставили в живых. Задача была выполнена, однако Кириллу этого было мало.

Мефодий видел, каким недобрым огоньком горели глаза брата.

«Давай отойдем за кусты», — сказал воришке Кирилл. Воришка был вне себя от страха, но не посмел возразить. Перед тем как спуститься с дороги, Кирилл обернулся и весело подмигнул Мефодию. Через несколько минут раздался хлопок. Потом еще один. Мефодий знал, что означают эти хлопки.

Он с трудом выбрался из машины, отошел к обочине и согнулся пополам. Его вырвало. Ноги дрожали, перед глазами стояла пелена.

— Ты что? — услышал он у себя за спиной удивленный голос Кирилла.

— Не знаю, — ответил Мефодий. — Жарко. Укачало, наверное.

— А, — сказал Кирилл. Похлопал брата по плечу и рассмеялся. — Говорил я тебе не есть эту баранину. От нее же явно пованивало.

— Это не от баранины, это от соуса, — выдавил из себя Мефодий.

Кирилл усмехнулся:

— Будешь знать, как не слушаться старшего брата.

Они сели в машину.

— Ты его убил? — тихо спросил Мефодий.

— Да, братишка. Мне пришлось это сделать.

— Почему?

— Понимаешь… — Кирилл ласково погладил рукоять пистолета. — Он стал сопротивляться. Выбирать не приходилось: либо я его, либо он меня… Или ты предпочитаешь, чтобы на его месте оказался я?

Вопрос был риторическим, поэтому Мефодий не стал на него отвечать. Он просто отвернулся к окну и всю оставшуюся дорогу молчал.

Нельзя сказать, что он долго потом переживал. Нет. Кирилл и Зелек Александрович относились к происшедшему как к само собой разумеющемуся. Мефодий подхватил это настроение и как-то очень быстро успокоился. Всегда легче сбросить с себя груз вины, когда знаешь, что ты такой не один.

С убийством Доли Гординой все было еще проще. Зелек Александрович расписал его по ролям.

— Хорошо спланированное убийство должно быть похоже на произведение искусства! — говорил он.

— Не понимаю, что тут может быть общего? — удивился Мефодий.

— Ну как же. Есть замысел. Так? Есть сюжет. Есть техническое воплощение. Есть стиль. И наконец — есть своя эстетика. Ведь настоящее убийство должно выглядеть красиво.

— Не понимаю, что красивого в том, когда один забулдыга втыкает в другого забулдыгу столовый нож? Или бьет его по голове бутылкой?

— Дурак, — вмешался в разговор Кирилл. — Зелек Александрович говорит тебе про настоящее убийство, а не про какие-то пьяные разборки.

— Все равно, — возразил Мефодий, — не понимаю.

— Ладно, — внезапно посуровел Шустов. — Не понимаешь, и не надо. Главное, чтобы ты хорошо исполнил свою роль.

Главное было не оплошать и не вызвать у Доли никаких подозрений. Мефодия хорошенько загримировали. Они виделись с Гординой несколько раз, но мимолетно. Один раз в редакции: Доли просто проходила по коридору, когда Мефодий выходил из своего кабинета. Еще раз — на каком-то фуршете в честь чьей-то годовщины. Вот, пожалуй, и все. Вряд ли она могла его запомнить, но осторожность никогда еще никому не мешала.

Задача у Мефодия была простая — убедиться, что Доли мертва, и вытащить у нее из портфеля заявление, которое она несла прокурору.

— Заодно вытянешь и кошелек, — наставлял его Шустов.

— А кошелек-то зачем? — удивился тогда Мефодий.

— А чтобы пустить следствие по ложному следу, — с усмешкой ответил Шустов. — Пускай они думают, что Доли убили из-за денег.

«Как будто мы ее убиваем не из-за денег», — подумал Мефодий.

— А что, — сказал он рассеянно, — будет еще и следствие?

— Дорогой мой, а ты как думаешь? Человека убили, не козу! Конечно, будет.

— Ну ты, брат, даешь! — рассмеялся Кирилл, обнимая Мефодия за плечи. И в кого ты у нас такой уродился? Папа вроде был нормальный. Мама тоже…

Мефодий скинул руку брата с плеча.

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Кирилл. — Шучу. Вот и с чувством юмора у тебя проблемы, старик.

Кирилл и Зелек Александрович рассмеялись. Мефодий в этот момент готов их был просто убить.

С Доли все прошло как по маслу. Мефодий боялся, что его опять начнет рвать, но ничего, обошлось. «Видимо привык», — подумал тогда Мефодий.

Теперь проблема была в другом — не отстать от брата. Мефодий вдруг понял, что его ужасно раздражает, что Кириллу и в этом деле достаются главные роли. А сам он, как всегда, на подпевках.

Мефодий долго думал, чем бы удивить брата. Стрелок из него был никакой — выпущенные им на тренировках пули разлетались веером, и если какая-нибудь из них случайно попадала в мишень — можно было считать это огромной удачей.

Тогда Мефодий пошел по другому пути. Он сам спроектировал и собрал три бомбы. Показал их Кириллу. Но тот лишь усмехнулся в ответ:

— На черта они мне сдались? Что я с ними буду делать?

Мефодий чуть было не вспылил, но вовремя взял себя в руки.

— На всякий случай, — ответил он невозмутимо. — Пистолет вещь неплохая, но им не всегда можно воспользоваться. К тому же всегда есть риск быть схваченным. А бомба — вещь надежная. Ты можешь находиться на расстоянии километра от места взрыва. Ни одна собака тебя не учует.

Последний довод Кирилла вроде бы убедил. По крайней мере, бомбы он взял. Правда, ни одного слова благодарности — не говоря уже о восхищении Мефодий от брата так и не дождался.