Глава шестьдесят вторая
Кирилл Ремизов выполнил указание Шустова слово в слово. Он перерыл квартиру Озеровой сверху донизу, но ничего не нашел.
Немного передохнув, Ремизов решил преподнести Шустову подарок, чтобы тот окончательно успокоился. Он собрал со стола все бумаги (Шустов оказался прав — их здесь была целая кипа), отнес их в ванную и сжег. Если среди них и были черновики Гординой, то они благополучно сгорели.
Расправившись с бумагами, Кирилл сходил на кухню и сварил себе кофе. «Надо же хоть немного отдохнуть», — рассудил он. Когда кофе был готов, он налил себе полную чашку, добавил немного сливок (холодильник был забит сливками, молоком и глазированными сырками, — видимо, Озерова обожала молочные продукты), вернулся в комнату и, вытянув ноги, развалился в кресле.
Посмотрел на мерцающий экран монитора, и в голову ему внезапно пришла неплохая мысль. Он сделал из чашки два обжигающих глотка, затем откинул с системного блока компьютера заглушку и выплеснул туда остатки кофе. Компьютер задымился. В воздухе запахло горелой пластмассой. Экран монитора пару раз мигнул и погас.
— Вот теперь полный порядок, — удовлетворенно произнес Кирилл, осматривая результаты своего труда. — Если черновики и были, то теперь уж точно сплыли.
Ровно в десять часов утра машина Шустова остановилась возле небольшого белоснежного особнячка Андрея Мазаева.
Ворота Зелеку Александровичу открыл мускулистый охранник с квадратной челюстью и мрачным, набыченным лицом.
— Проходите на веранду. Шеф сейчас выйдет.
Шустов прошел на веранду. Там стоял стол, накрытый белой скатертью, а на столе — старинный медный самовар и блюда, накрытые белоснежными салфетками.
Шустов оглядел стол и усмехнулся. Мазай строил из себя завзятого русофила, но дальше самовара на столе и сувенирных лаптей на стене его любовь к родине не простиралась.
Открылась дверь дома, и на веранду вышел сам Мазай. Он был в белых парусиновых брюках и белой майке. На плече у него висело полотенце. Морда бандита была свежая и чисто выбритая.
— А, Зелек. Ну здравствуй, здравствуй, дорогой.
Шустов поднялся со стула, и они с Мазаем обнялись.
— Присаживайся, — с улыбкой сказал Мазай. — Не думал, что ты приедешь вовремя. На тебя это так не похоже.
«Попробовал бы я приехать к тебе не вовремя, чухонь белоглазая», подумал про себя Зелек Александрович. А вслух сказал, разбавив слова мягкой, братской улыбкой:
— Не мог же я заставить тебя ждать. У тебя небось и без меня дел полно.
— Да уж, — согласился Мазай. — Забот хватает. Чаю хочешь?
— Не откажусь.
Мазай снял с самовара чайник-заварник, разлил заварку по двум чашкам, затем по очереди наполнил их кипятком из самовара. Одну из чашек пододвинул к Шустову.
— Хороший ты человек, Шустов, — сказал он с ухмылкой. — Хоть и еврей.
Мазай сдернул с блюд салфетки. Под ними обнаружилось настоящее сдобное изобилие — баранки, коврижки, сладкие булочки с вишневым и яблочным вареньем, пряники и прочая «исконно русская», как выражался Мазай, снедь.
— Угощайся, — предложил гостю Мазай. — Это, конечно, не маца и не форшмак, но есть можно. Хотя, — он ласково улыбнулся, — что русскому человеку хорошо, то еврею смерть. Или не так?
— Зачем звал? — ответил Зелек Александрович вопросом на вопрос. Вид у него был угрюмый.
— Да ты никак обиделся, Зелек? Брось. Ты же знаешь, что я к евреям…
— Я сюда не еврейскую тему приехал обсуждать. У меня, если ты еще помнишь, есть работа.
Мазай посмотрел на Шустова холодными, водянистыми глазами и прищурился.
— Работа, говоришь? Хм. И чем же ты сейчас занят, если не секрет?
— Тем же, чем и всегда.
— Вешаешь на уши российским гражданам еврейскую лапшу?
Глаза Шустова гневно сверкнули.
— Ладно, ладно, не обижайся, — миролюбиво сказал Мазай. — Это я так, к слову. Ты же знаешь, как я отношусь к ев…
— Зачем звал? — еще более угрюмо повторил Шустов.
— Вот нетерпеливый человек! — рассмеялся Мазай. — Теперь я понимаю, почему евреи добились таких высот!
Зелек Александрович прекрасно знал, что Мазай нарочно его заводит такая уж у него была манера разговаривать с партнерами, — но все равно ничего не мог с собой поделать. В груди клокотала ярость.
— А глазки-то заблестели, — удовлетворенно констатировал Мазай. Крепко вы за своих держитесь. И то правда. Не так уж вас много в мире осталось. Нужно держаться друг за друга и не давать в обиду. Уважаю. Эх, нам бы, русским, поучиться у вас солидарности, да где там. — Он махнул рукой. — Только и знаем, что глотки друг другу грызть.
Он выжидательно посмотрел на Шустова, ожидая, что он что-нибудь скажет. Но Зелек Александрович сделал над собой усилие и промолчал.
— Чего молчишь, не согласен? — сдвинул брови Мазай.
— Согласен, согласен. — Шустов задрал рукав пиджака и выразительно взглянул на часы.
— Ах да, — улыбнулся Мазай. — Ты, наверно, торопишься. Ты ведь, Зелек, у нас деловой человек, не то что я. Это я могу с утра до вечера чаи с дачниками гонять да бубликами закусывать. А ты у нас не такой.
Шустов поморщился:
— Может, перейдем к делу?
— Что ж, давай перейдем. Отчего же не перейти.
Мазай отхлебнул чаю и весело посмотрел на Шустова:
— Ну а ты чего же? Не любишь чай?
Зелек Александрович поднял чашку, обмочил губы в чае и поставил чашку на обратно стол.
— Вот и славно, — похвалил Мазай. — Разговор у меня к тебе, Зелек Шустов, будет серьезный. Помнишь Доли Гордину?
Шустов нетерпеливо кивнул.
— А помнишь, с какой просьбой ты ко мне приходил?
— Помню. Я просил у тебя помощи. Но ты мне в ней отказал.
— Не отказал, — назидательно поднял палец Мазай. — А отложил дело до тех времен, когда у тебя появятся гроши на оплату моих услуг.
— Я тебе заплатил, — угрюмо проговорил Зелек Александрович.
— Ты имеешь в виду те жалкие полторы сотни кусков? — с удивленной ухмылкой спросил Мазай.
— Для тебя, может, и жалкие. А я за эти полторы сотни месяцами на радио горбачусь.
Зрачки Мазая сузились.
— Это ты можешь кому-нибудь другому втирать, Шустик. Забыл, под кем ходишь?
— Много вас таких, — проворчал Шустов.
Мазай аккуратно поставил чашку с чаем на стол и уставился на Шустова:
— Я чего-то недодул, Зелек. Ты что, кинуть меня собрался? И компаньонов уже для этого дела подыскал? Ну-ка колись, мил-человек, под чью «крышу» нырнуть решил?
— Да никуда я не ныряю! — в сердцах сказал Шустов. — Просто во всем нужно знать меру. Я же тебе не дойная корова. Ты вот по утрам чай с бубликами пьешь, я тоже хочу свою чашку кофе и бутерброд с маслом на столе иметь.
Мазай усмехнулся и покачал головой:
— Ловко поганку заворачиваешь. Только со мной этот фокус не пройдет. Гордина рассказала мне, сколько ты реально с «Гималаев» поимел. Там счет на миллионы.
— Это Гордина тебе сказала? — Зелек Александрович фыркнул. — Да что она знала, эта Гордина.
— Ты меня на понт не бери. Гордина правду говорила, раз она с этим к прокурору идти собиралась. Короче, или ты, жидовская морда, будешь делиться, или я приму меры к тому, чтобы ты жрал свою мацу в тюремной камере. Вприкуску с помоями.
Шустов вскочил со стула, опрокинув чашку с чаем на стол. По белой скатерти поползло большое темное пятно.
— Сядь, — коротко сказал Мазай.
На веранде откуда ни возьмись появился мускулистый телохранитель, тот, что открывал Шустову ворота.
— Я сказал, сядь! — рявкнул Мазай и ударил ладонью по столу.
Шустов нехотя подчинился.
— Вот это другое дело, — вновь улыбнулся Мазай. — Я не знаю, как там у вас в Америке дела делаются…
— В Германии, — хмуро поправил Шустов.
— Что? — не понял Мазай.
— В Германии, а не в Америке, — тихо повторил Шустов.
Мазай повернулся к телохранителю.
— Слыхал? — Снова посмотрел на Шустова и гнусаво передразнил: — «В Германии». Да мне один хрен — хоть Германия, хоть Дерьмания. Но чтоб бабки были.
— Сколько? — выдавил из себя Шустов.
— Я думаю, «лимона» хватит. Пока. А там уже я разберусь — доить тебя еще или дать нагулять жирок. Усек?
Шустов молчал.
— Я спрашиваю: усек?
— Усек, усек.
— Вот и молодец. Сроку тебе три дня.
Мазай посмотрел на пятно, расползшееся на скатерти, и, словно только что его заметил, всплеснул руками:
— Ай-яй-яй, Зелек Александрович! Это ж надо быть таким неаккуратным. Ну ничего, не расстраивайся. Чаек еще не остыл. Я тебе сейчас новый налью.
— Спасибо, — вежливо сказал Шустов. — Только что-то расхотелось.
— Как — расхотелось? Что, и бубликов моих не попробуешь?
— Спасибо, я сыт.
— Многое теряешь, Зелек Александрович. Это тебе не магазинное говно, бублики свежие — прямо из печи. Мне тут одна старушка деревенская поставляет. Пальчики оближешь!
— Спасибо, я уже облизал.
Мазай вновь рассмеялся:
— Облизал, говоришь? Ха-ха! Ну да дело хозяйское. В таком случае, друг мой Зелек, не смею тебя больше задерживать. Передавай мой горячий привет всей еврейской диаспоре! Ха-ха!
Шустов встал из-за стола, буркнул «до встречи» и, не оглядываясь, направился к воротам, где его уже поджидал мускулистый охранник.
Лязгнул замок, и Зелек Александрович оказался на улице.
