– Почему вы так долго? – Артемьев лопался от возмущения. – У меня срочная встреча, меня ждут!.. – Тут он наконец разглядел ссадину на лице Гордеева и осекся: – Это у вас что? Откуда?

– Профессиональные издержки, – отмахнулся Гордеев.

– Это из-за Альбины? Вы что-то о ней узнали?!

– Нет. Не думаю. Вряд ли.

– Тогда что же?

– Не знаю, – честно признался Гордеев. – У меня не было возможности во всем разобраться. – И, пресекая дальнейшие неприятные расспросы, сменил тему: – Вы мне покажете запись?

– Да, конечно. – Артемьев прошел к стеллажам, все еще опасливо косясь на наливающийся цветом фингал на виске Гордеева. – Вот. Я искал номер телефона одной питерской галереи и вспомнил, что приятель наговорил мне его на автоответчик, а я собирался переписать в телефонную книжку, да не переписал. И я промотал кассету с самого начала – я вообще не стираю ничего с автоответчика, когда кассета заканчивается, она просто перематывается в начало и начинает писаться по новой. И вот как раз перед нужным сообщением я нарвался на вот это. Давно хотел заменить старый автоответчик на новый, цифровой, там запись стирается мгновенно, но все руки не доходили. И слава богу!

Он включил магнитофон.

Приятный, хорошо поставленный мужской голос произнес:

«Господин Артемьев, если вы дома, снимите, пожалуйста, трубку. Это важно».

– И вы этого раньше не слышали? – спросил Гордеев.

– Почему не слышал? Слышал, я всегда прослушиваю все сообщения. Но голос был мне незнаком, ничего на самом деле важного и интересного он не сказал, вот я и не обратил на этот звонок никакого внимания. Мало ли кто мог мне позвонить? Если бы ему это было действительно так важно, он бы объяснил, что он от меня хочет, оставил бы номер, по которому я могу с ним связаться, правильно?

– Правильно, конечно.

– Это потом, когда Финкельштейн стал говорить мне об Альбине и разводе, я подумал, что где-то уже слышал его голос, но не мог вспомнить где. А тут прослушиваю сегодня все подряд, и вдруг меня как обухом по голове!

– Это меня по голове, – пробурчал Гордеев.

– Что?

– Ничего, не обращайте внимания. Ну-ка... – Гордеев перемотал пленку и прослушал сообщение еще раз.

Приятный голос. Не юный, не старческий – лет этому Финкельштейну, наверное, тридцать – тридцать пять. Действительно похоже на адвоката или, может быть, врача – что-то есть такое, едва уловимое, но очень располагающее. Словно бы человек этот – профессиональный собеседник, отлично умеющий слушать. Объяснить такое трудно, но это чувствовалось, Гордеев сам не раз замечал за своими коллегами такой речевой нюанс. Возможно, и в его голосе было то же самое...

Дефектов никаких, акцента нет, не частит, не заикается, дышит спокойно, не волнуется – обычный деловой звонок. Посторонние шумы никакие не пробиваются.

– Я сделаю себе копию?

– Конечно. Если бы только это чему-нибудь помогло.

– А когда было записано это сообщение?

– За день... Нет, – Артемьев на секунду задумался. – За два дня до первого звонка Финкельштейна. То есть получается: до второго... В общем, до первого моего с ним разговора. Кстати, что у вас? Есть какие-нибудь успехи?

– Нет. Пока ничего существенного... – О Фильштейне Гордеев рассказывать не стал. Голос с автоответчика был не Фильштейна. Но, разумеется, нервного адвоката и его головорезов (его, конечно его!) нужно будет отработать до конца.