Артемьев встретил Альбину в Архангельской области, куда приехал работать вскоре после окончания Строгановского училища. Он уже был тогда довольно известным художником. Ему приходилось жить и в средней полосе, и на юге, он побывал уже и на Дальнем Востоке, но вот на Севере Артемьев еще не был никогда. Он чувствовал, что где-то там таятся сюжеты его будущих картин, и отказался от всех выгодных предложений, которых в Москве имел немало. Как человек истинно творческий, он хотел все попробовать.

В Архангельске они и познакомились. Альбина выросла в этой северной глубинке, духом которой так хотел проникнуться молодой художник. Артемьев встретил ее в баре и не мог поверить своему везению. Он и не собирался с ней знакомиться, но она сама подошла и завела разговор. Пока они беседовали, Артемьев невольно поймал себя на мысли: девочка выглядит как манекенщица и, кажется, даже не подозревает об этом. Она вела себя очень просто, говорила то, что думала, в этом не было ни пошлости, ни банальности, и еще она двигалась с необыкновенной грацией.

Артемьев подумал: такую непосредственную девочку могла взлелеять только провинция. Он представил Альбину на фоне солнечного заката, по колено в янтарных россыпях зерна: он любил писать сельские пейзажи. Своей тонкой, нескладной фигурой она напоминала новорожденного жеребенка. Волосы ее были пшеничного цвета, а может, это ему только казалось. За два месяца, что Артемьев прожил в Архангельске, ему было не до пшеницы, он уже и не помнил, как она выглядит. Артемьев проводил большую часть времени на этюдах и добросовестно делал наброски. Вечерами сидеть в квартире, которую он снял, было слишком скучно, и тогда художник шел в ближайший бар.

Альбина, кажется, поначалу считала, что он – из «золотой молодежи», да и вообще, похоже, в Архангельске бытовало некое всеобщее заблуждение: если кто-то говорил, что приехал из столицы, его считали человеком необыкновенно значительным. Альбина расспрашивала про Кремль, про Садовое кольцо, но главным образом ее интересовали знаменитые ночные клубы. Между тем было совершенно очевидно, что из глянцевых журналов она знала об этих заведениях больше, чем он. Она представляла себе московскую жизнь в виде какого-то привилегированного закрытого заведения.

Альбина познакомила Артемьева со своей подругой, представив его как «модного художника и завсегдатая светских вечеринок», что, между прочим, было явной неправдой.

Не прошло и недели, как она перебралась к нему. Она работала в книжном магазине и думала, что поступит в университет. Но в Архангельске ей учиться не хотелось. Образованность Артемьева ошеломляла и восхищала ее. А для него стремление Альбины к учебе было трогательным. Она даже просила его составить ей список книг для чтения.

Артемьев мечтал написать ее портрет, который произведет фурор. Собственно, он сделал уже десятки набросков, но, честно говоря, был от них далеко не в восторге.

Чем больше он узнавал о прошлом Альбины, тем меньше удивлялся ее желанию начать все заново. Отец ушел из дома, когда девочке было восемь лет, тогда они жили в Северодвинске. Отец в ту пору работал на рыболовецком траулере. А потом уехал куда-то. Последнюю весточку от него Альбина получила уже из Азербайджана, где он, оказывается, добывал нефть на платформе прямо в открытом море. То была новогодняя открытка с изображенной на ней мечетью.

Когда Альбине исполнилось десять лет, они с матерью перебрались из Северодвинска в Архангельск. Мать там вышла замуж за какого-то странного типа, который часто уезжал, а если появлялся, то приставал и к матери, и к дочери. Альбине приходилось самой заботиться о себе. Она не очень-то об этом распространялась, но Артемьев сделал вывод, что мать не слишком пеклась о ней. Альбина ушла из дома в шестнадцать лет, начала встречаться с парнями, зарабатывала чем придется, какое-то время прожила с парнем, торговавшим «травкой», их связь оборвалась за несколько месяцев до того, как она познакомилась с Артемьевым.

В общем, у нее было очень тяжелое детство, и Артемьев всякий раз напоминал себе об этом, когда начинал искать у нее недостатки.

За восемь месяцев, прожитых вместе в Архангельске, они только однажды навестили ее мать. Та давно уже вернулась в Северодвинск и жила в порту. Она работала санитаркой в поликлинике. При встрече все чувствовали себя скованно. Мать много курила и бесцеремонно шпыняла Альбину. Артемьев предположил, что она привыкла быть в центре внимания и теперь откровенно завидует привлекательности дочери, хотя мать Альбины все еще была хороша собой. Они вообще были очень похожи друг на друга.

Два года спустя, когда они жили уже в Москве, решили пригласить мать Альбины на свадьбу. И невеста с облегчением вздохнула, узнав, что та не сумеет приехать. Приглашение, посланное ее отцу, вернулось с пометкой: «Адресат выбыл».

Перед свадьбой было венчание. В церкви со стороны невесты присутствовал дальний родственник, какой-то троюродный дядюшка, как бы свидетельствуя о том, что у Альбины тоже есть какое-то прошлое и что жизнь ее не началась с того дня, как она приехала в Москву.

Поначалу было трудновато с деньгами. Артемьев не заработал на то, чтобы купить или снять приличное жилье, и они несколько месяцев прожили в Химках – в большом родительском доме.

Родители Артемьева не пришли в восторг от выбора сына и тем не менее делали все возможное, чтобы Альбина чувствовала себя как дома. Кроме того, их немного успокаивало, что молодые не спешат заключать брак – родители Артемьева были люди без предрассудков: отец – мостостроитель, мать – эпидемиолог. Единственное, в чем мать была непреклонна всю жизнь, это в требовании, чтобы домочадцы мыли руки перед едой. Впрочем, она никогда не прогнала бы от своего дома даже бродячей собаки, а уж если слышала, как бедствуют дети в других странах, всегда добровольно вызывалась помочь и доставала кошелек. Вот и к Альбине она отнеслась как к беженке, тем более что облик и поведение девушки вполне соответствовали такому образу. Она будто сошла с рекламного объявления: «Вы можете равнодушно перевернуть эту страницу, а можете спасти ребенку жизнь». Альбина стала называть родителей Артемьева «мамочка» и «папочка», она была совершенно очаровательной и всегда готовой угодить. Правда, Артемьев-старший как-то деликатно спросил сына: не боишься ли ты, что разница в вашем воспитании может некоторым образом повлиять на твою семейную жизнь? Впрочем, это был единственный случай, когда отец попытался предостеречь сына.

Они перебрались в Москву, и быт наладился. Артемьев как художник становился все более известен.

После двух лет, что они прожили вместе, женитьба казалась естественной. Правда, временами Артемьева одолевало смутное беспокойство – достаточно ли он вообще «нагулялся», но, по здравом размышлении, он принял решение жениться. Альбина же не просто жаждала вступить с ним в брак, она опасалась, что Артемьев бросит ее, и, по-видимому, полагала, что женитьба отсрочит или, быть может, даже предотвратит его бегство. Честно говоря, Артемьев не хотел ни раскрываться перед ней, ни лезть к ней в душу. Возможно, просто боялся, что в душе у нее – пустота. Но в конце концов он решил не питаться иллюзиями. Когда взрослеешь, начинаешь понимать, что нельзя требовать даже от близкого тебе человека слишком много. Достаточно того, что она вкусно готовила и писала ему любовные записки.

Предложение было сделано отнюдь не в романтической обстановке. Это случилось после того, как Артемьев задержался с друзьями на вечеринке, куда Альбина пойти не захотела. Артемьев прокрался в дом почти на рассвете и обнаружил, что она не спит и смотрит телевизор – без звука. Она была в ярости. Она сказала:

– Ты ведешь себя так, словно ты один!

Еще она сказала, что хочет связать свою жизнь с человеком, который был бы ей предан. Ей не нужен бродяга вроде тех, которых вечно приводила в дом ее мать. Артемьев был виноват вдвойне, потому что у нее болела голова. Да он и сам понимал: она права. Артемьев почувствовал себя скверно, и ему захотелось изменить свою жизнь к лучшему. Захотелось вознаградить ее за то мерзкое существование, которое досталось ей в детстве. Он сказал, что женится на ней, и она, подувшись, приняла предложение. Так все и произошло.

Вообще же она приехала с ним в Москву, не имея представления о том, чем будет заниматься. Она снова заговорила было об учебе, но потеряла к ней всякий интерес, когда подошло время готовиться к вступительным экзаменам. По большому счету, она и сама не знала, чего ей хочется. Несколько месяцев она просто смотрела телевизор. Артемьев не мешал и не возражал. Он знал, что истинно творческим людям иногда нужны паузы, чтобы разобраться в себе.

Альбине же неоднократно советовали стать манекенщицей: она вполне подходила по внешним данным. И вот однажды она, за компанию с подругой, заглянула в одно агентство и вернулась домой с контрактом.

Поначалу работа ей претила, и Артемьеву казалось, что это говорило о цельности ее натуры. Пока она не стала принимать свою профессию слишком всерьез, Артемьев полагал, что все идет хорошо. И даже очень хорошо, поскольку она начала приносить домой приличные деньги. А потом Альбина вдруг воспылала страстью к антиквариату, и их дом начал наполняться бесчисленными канделябрами, статуэтками, зеркалами в бронзовых рамах и прочей старинной чушью.

Раз в неделю она грозилась уйти из агентства. Она ненавидела фотографов, продюсеров, всяких ловкачей, вьющихся вокруг этого бизнеса. Ненавидела манекенщиц. Она чувствовала себя виноватой, получая деньги за свою внешность, и при этом была не уверена в себе. Она даже собралась пойти на курсы секретарш. Артемьев возражал, ибо полагал, что работа секретарши тоже не сахар. Убеждал ее потерпеть немного, поднакопить деньжат, а потом она сможет делать что захочет.

Он считал, что демонстрация мод была для нее своего рода причудой, поскольку она позировала лишь ради заработка и не была настоящей манекенщицей. Но Альбина заметно изменилась. Они часто вместе посмеивались над профессиональными манекенщицами, считавшими любой прыщик язвой и полагавшими, что климакс наступает в двадцать пять лет. Они оба презирали людей, для которых приглашение на вечеринку в престижное место по случаю дня рождения какой-нибудь эстрадной звезды было великим достижением – вроде покорения Эвереста. Они тем не менее шли туда, посмеиваясь про себя, и пока Альбина общалась с гостями, Артемьев в туалете нюхал кокаин из личных запасов ближайшего друга упомянутой эстрадной звезды.

Хозяйка агентства частенько вправляла Альбине мозги, говоря, что, если та хочет стать профессионалом, она должна относиться к работе более серьезно: перестать стричься в дешевых парикмахерских, не чураться нужных знакомств. Альбину это забавляло. Она посмеивалась над своей агентшей, толстой теткой с повадками коменданта студенческого общежития и душой сводни. Однако уже несколько месяцев спустя Артемьевы начали ходить в рестораны подороже, и Альбина стала делать укладку в салоне Зверева.

В первый раз отправляясь во Францию на весенний показ мод, Альбина расплакалась в аэропорту. Она напомнила мужу, что за полтора года они не разлучались ни на одну ночь, и твердила, что пошлет все к чертям, обойдется без Франции и завяжет с этими дурацкими модами. Но Артемьев убедил ее поехать. Каждый вечер она звонила из Парижа...

В дальнейшем их расставания становились менее болезненными.

Артемьев был погружен в свою работу с головой – не вылезал из мастерской. Иногда он приходил вечерами домой и заставал жену спящей. Утром, завтракая, поглядывал на Альбину, и ему часто казалось, что в мыслях она где-то далеко отсюда. Она сидела, опершись локтями на кухонный столик, теребя пальцами прядь волос, склонив голову набок, словно слушала голоса ветра. В ней всегда было что-то неуловимое – что-то такое, чего Артемьев никак не мог разгадать. Это беспокоило его. Артемьев подозревал, что она сама не отдавала себе отчета в том, почему ее страстно влекло то к нему, то к работе, то к безудержному накопительству и столь же безудержным тратам, то к пропавшему отцу, которому она вдруг начинала писать длиннющие письма, то к идее свадебного путешествия, которое у них так и не состоялось. При всем этом ей постоянно чего-то не хватало. Но она по-прежнему готовила исключительно вкусные обеды и оставляла ему любовные записки.

Однажды Альбина снова заплакала, на этот раз собираясь в Лондон. Артемьев спросил ее, в чем дело. Она сказала, что нервничает в связи с поездкой. Когда подъехало такси, она уже успокоилась. Когда они поцеловались у двери, Альбина уже деловито велела ему регулярно поливать цветы.

Накануне возвращения, спустя три недели, она позвонила. Голос ее звучал необычно. Альбина сказала, что домой не вернется. Артемьев не понял.

– Прилетишь другим рейсом?

– Нет.

– Тогда как?

– Я остаюсь, – сказала она.

– Надолго?

– Извини. Я искренне желаю тебе всего хорошего. Правда желаю.

– Что ты говоришь?! – закричал он.

– Я отправляюсь на следующей неделе в Рио с группой журнала «Вог», а затем в Грецию – сниматься на натуре. Здесь я по-настоящему становлюсь профессионалом. Понимаешь? Извини, я не хотела причинить тебе...

– Профессионалом? – сказал он. – С каких это пор гребаная демонстрация мод стала для тебя профессией?!

– Извини, – снова сказала она. – Мне пора.

Но он не позволил ей положить трубку, он потребовал объяснений. Альбина сказала, что теперь она счастлива и ей нужен простор.

На этом разговор закончился.

Несколько дней Артемьев слал через океан телеграммы, звонил по телефону и наконец обнаружил ее в каком-то отеле в Рио-де-Жанейро. Когда она подняла трубку, голос ее звучал устало.

– У тебя другой мужчина? – сразу же спросил он.

Те дни и ночи, что он искал ее, он только об этом и думал.

– Не в том дело, – сказала она.

– Не в том?! Так он есть или нет?!

– Есть.

– Значит, все-таки есть?

– Да, но дело не в этом.

– Кто он такой?

– Он фотограф.

– Вероятно, того типа, что называют себя художниками, да?! – закричал Артемьев. – Я не могу поверить!

– Придется.

Артемьев напомнил Альбине, как она сама говорила, что все они, эти фотографы, голубые.

Она сказала:

– Напротив, милый... – И этим добила его.

По-видимому, ее слова означали, что сам он не на многое способен.

Когда Артемьев позвонил еще раз, она уже выехала из гостиницы.

Несколько дней спустя позвонил человек по фамилии Финкельштейн, который назвался ее адвокатом.

«С вашей стороны, – сказал Финкельштейн, – для расторжения брака было бы проще всего подать в суд на мою клиентку за, так сказать, оставление супруга. Это просто юридическая формула. Моя клиентка, т. е. ваша жена, не будет ничего опротестовывать, вы можете разделить имущество пополам, хотя она претендует на антиквариат, который остался в вашей квартире».

Артемьев положил трубку и... заплакал.

Адвокат Финкельштейн перезвонил через несколько дней и сообщил, что Альбинина машина («мерседес» 95-го года) и их общий счет в банке (около полутора тысяч долларов) теперь принадлежат Артемьеву. Вообще-то, у Альбины давно уже был свой отдельный счет, куда и поступали все ее многотысячные гонорары. Артемьев потребовал ответить, где его жена, но адвокат уже закончил разговор.

Через день он позвонил снова и спросил, какую сумму Артемьев просит, чтобы уладить дело. Артемьев распсиховался и назвал его сутенером.

Это было несколько месяцев назад. Никому из знакомых Артемьев ничего не сказал. Когда его спрашивали об Альбине, он отвечал: жива-здорова. Его отец и мать ничего не знали. Беседуя с ними по телефону, он регулярно сообщал, что все в порядке. Артемьев полагал, что его сыновний долг – казаться счастливым и преуспевающим, это самое малое, что он мог сделать для родителей в благодарность за все, что они, в свою очередь, сделали для него. Однако как быть дальше, он не знал. Альбину его родители никогда не простят. Поэтому пока существовал шанс, что она вернется, Артемьев не хотел, чтобы родители знали о ее предательстве. Он переживал свое несчастье один. Объяснял родителям, что его держат в городе работа, обязательства, заказы, хотя до родного порога было всего час-полтора езды. Конечно, рано или поздно к родителям придется ехать, но Артемьев пытался оттянуть встречу как можно дольше.

...И вот вчера он оказался перед бутиком на Тверской и уставился на манекен. Да, вот так она и выглядела перед отъездом – отсутствующий взгляд, крепко сжатые губы. Когда же его Альбина успела превратиться в манекен?!

Артемьев, пытаясь выместить свои чувства, принялся орать на пластиковую фигуру в витрине. Но подошел милицейский наряд. Двое вежливых молодых людей в форме проверили у него документы и предложили покричать где-нибудь в другом месте.

На его счастье, мимо проезжал все тот же Пашка Долохов. Он затащил Артемьева в свой «фольксваген» и вытянул из него все, что так мучило друга последние дни. Потом они заехали в клуб «Бункер», там выпили, и Долохов оттуда же позвонил Гордееву. Вот и вся история.