Книга: Свиданий не будет
Назад: Глава 7. СТАРШИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ
Дальше: Глава 9. ТАМ, ГДЕ ЧИСТО, – СВЕТЛО

Глава 8. СЕРАЯ ЗОНА

Кем не владеет Бог – владеет Рок.
Зинаида Гиппиус. Три формы сонета, III
Лида повела Гордеева к гостинице переулками, которые напомнили ему Замоскворечье. Так он ей и сказал.
– Ну, это не удивительно, – ответила Лида. – У русской архитектуры есть общие традиции в разных краях, вы же знаете. Притом Булавинск развивался особенно бурно во второй половине прошлого века, и здесь оказалось немало торгового люда из Москвы. Архитекторы тоже были московские, так что есть объяснения вашим впечатлениям. А я когда оказываюсь в переулках близ Большой Ордынки, не раз, посмотрев на какой-нибудь особняк, думаю, будто в Булавинск попала.
– А как людям здесь живется? – спросил Гордеев и вдруг подумал, что его вопрос, хотя вполне понятный для адвоката, прозвучал почти так же ненатурально, как звучали они в фильмах советской эпохи про народ, живущий под мудрым партийным руководством.
Но Лида поняла то, что интересовало Гордеева.
– Живут, как вся Россия. Я ведь уехала отсюда три года назад, бываю теперь только на каникулах, да и то не всегда. А многое изменилось.
– И что же?
– Конечно, во-первых, нет проблем с продуктами. Да не только... – Лида улыбнулась. – Представляете, когда я стала учиться в университете, папа купил для меня маленький телевизор, малазийский, потому что в квартире, которую он мне тогда снял, телевизора не было. Мы на Маросейке его покупали и все рассуждали, может, другую какую модель поискать, с дизайном получше, южнокорейскую? А продавец наш говорит: «Да что вы, берите, уж две недели никаких телевизоров не было». Ну, тогда папа решил еще один такой же телевизор купить, маме в подарок, чтоб ей на кухне около плиты веселее было. Так из Москвы и повез. Трех лет не прошло... – Она горестно вздохнула, вспомнив ту историю, которая с ее хлопотами сегодня виделась ей какой-то забавной, почти сказкой...
– Ну а теперь? – спросил Гордеев, поняв ее переживания. – Телевизоры завезли, стиральные машины доставили?
– Все есть, – кивнула Лида. – В Москве, конечно, подешевле, но если посчитать, сколько на перевозку уходит, так на так получается.
– Значит, Булавинск рынок принял?
– Может быть, но рынок не принял Булавинска. Товары есть, а покупать не на что. Зарплаты задерживают, заводы закрываются.
– У вас, наверное, оборонки много?
– Есть, конечно. Но не только в оборонке дело. Нам с папой мама рассказывала – она экономист, – что наша оборонка на две части разделилась, наверное, как и повсюду. Кое-кто на конверсию перешел, стали всякий ширпотреб выпускать – от кастрюль-скороварок и унитазов до кассовых аппаратов, они сейчас повсюду нужны. А другие замерли и ждут чего-то. То есть понятно чего. Новых заказов от военных.
– А военные не заказывают.
– Наверное. И вот опять и опять: митинги, коммунисты тут как тут, красные знамена, Ленин – Сталин, «За державу обидно!». Как будто бы остальным не обидно, что у нас даже дорог приличных нет. Вот бы и строили, раз такие оборонные-патриотичные.
– Ну, вот эта дорога, по которой мы идем, вполне приличная, – попытался пошутить Гордеев. Они шли по переулку, вымощенному, как видно, еще в стародавние времена тесаным камнем.
– А вы не смейтесь! У нас ведь действительно люди все умеют. Вот когда Вялин мэром стал, улицу, на которой он живет, от его дома до поворота вымостили чуть ли не мрамором. Нашли мастеров без промедлений!
– Это какой Вялин? – заинтересовался Гордеев. – Эс Эм? – Он вспомнил фотографию в рекламном буклете, который видел в самолете. – Серьезный мужчина.
Лида хмыкнула:
– Вы шутите, наверное. Небось слухи о делах нашего мэра уже до Москвы дошли.
– Честное слово, нет, – искренне возразил Гордеев. – Москва наблюдает за битвой Черепкова с Наздратенко. А про вашу область – смотрите же, наверное, свой телевизор – почти ничего не говорят. Ну убили кого-то. Так это повсюду в России разборки. Вон в родных краях Президента прямо охота без лицензий – и ничего...
– Но наш Сергей Максимович тоже прославится, вот увидите!
– И чем же? Что улицу перед своим домом замостил? Так это еще большевики, кажется, учили: начни с себя. Завтра он, может, и еще где-то что-то заасфальтирует.
– Начинать с себя и древние советовали, я не о том говорю. Понимаете, ведь тоже помню, хотя еще школьницей была, чего ждали люди от перестройки восемь, еще шесть лет назад...
– А получили совсем другое? – ожидая утвердительный ответ, спросил Гордеев.
Но Лида не стала соглашаться:
– Получили не то. Вы знаете, я нередко задумываюсь: а почему, собственно, меня понесло на исторический? В наши-то дни, при родителях с такими актуальными профессиями? Было, как говорится, с кого делать жизнь.
– И до чего же додумались?
– Вы знаете, у меня, наверное, мужской ум...
Гордеев остановился и, поставив чемоданы на мостовую, окинул восхищенным взглядом рослую фигуру Лиды, всмотрелся в ее юное лицо с правильными чертами, свежее, на которое не смогли наложить отпечаток ни переживания последних недель, ни начавшийся на рассвете перелет.
– Хороша! – только и сказал он.
– Вы, наверное, понимаете, Юрий Петрович, что феминистка сейчас сказала бы вам кое-что не слишком приятное...
– Но если вы феминистка, зачем же говорить: «мужской ум»?!
– Я не феминистка. Просто у меня, наверное, действительно мужской ум, мне об этом говорили разные люди, – и вот я стала задумываться, что же это происходит в России?
– Сейчас?
– Всегда! Можете смеяться надо мной, как эдаким махоньким Карамзиным в юбке, но все же я решила заняться историей потому, что, по-моему, со времен музы Клио никто из женщин по-настоящему изучением истории не занимался...
– А как же академик Нечкина? – спросил Гордеев.
– Да ну вас! – Лида махнула рукой. – Не буду ничего рассказывать. Селитесь в свою гостиницу и скучайте здесь.
Из переулка они вышли на небольшую набережную площадь, на которой стояло девятиэтажное здание гостиницы «Стрежень» – вполне стандартное, стеклобетонное, но с некоторой выдумкой: балконы-лоджии номеров, сплошь тянущиеся вдоль фасадной стены, были разделены каким-то модерновым подобием колонн.
Гордеев критическим взглядом окинул гостиницу, потом посмотрел в сторону реки:
– А вид из номера, наверное, роскошный.
– У нас из квартиры тоже есть на что посмотреть, – с вызовом сказала Лида. Ей все же было досадно, что Гордеев не хочет поселиться в их доме.
– Посмотрим ишо, – меланхолически пробормотал Гордеев, которому важно было оказаться наедине с теми неизвестными силами, которые упрятали за решетку Андреева и, как уже было понятно, могли похвастаться не только этим.
Холл гостиницы был пуст. Администраторша за стойкой решала кроссворд.
– Ну, что там у нас предлагает семь по горизонтали? – Гордеев подошел к ней. – Здравствуйте.
– Здравствуйте. – Администраторша отложила газету и сняла очки. – Поселяться?
– И номера есть? – Вопросом на вопрос ответил Гордеев.
– Не говорите. Новые ведь времена. Какой желаете? Полулюкс?
– Не обязательно. Что-нибудь скромное, одноместное, с душем.
– Только-то? – разочарованно протянула хозяйка гостиницы. – А девушке тоже одноместный?
– Я местная, – скаламбурила Лида.
– Она местная, а я командированный, – сказал Гордеев. – Сами понимаете, суточные-гостиничные, не разгонишься. Так что одноместный номерок с удобствами.
– А у нас они все с удобствами. – Администраторша полистала свои раскладки. – Хотите так: номер с двумя кроватями, но на вторую я никого подселять не буду. Он будет побольше площадью, чем одноместный.
– Давайте.
– Вы надолго?
– Если б я знал! Можно пока на сутки.
– Завтра же суббота!
– Ну мало ли что! Можно будет продлевать...
– Сейчас все можно. Но листок проживающего все же заполните.
Номер Гордееву дали на шестом этаже, но он оказался с видом не на реку, а на противоположную – на старый город.
Юрий Петрович было пожалел об этом, но Лида успокоила его.
– Во-первых, окна у вас выходят на запад, так что утром солнце беспокоить не будет, а во-вторых... – Она вышла на балкон и позвала его. – Идите сюда. Посмотрите, как красиво.
Действительно, старый Булавинск сверху выглядел уютным миром, утопающим в зелени. Правее возвышался довольно большой храм с крестами, золотившимися в лучах еще довольно высоко стоявшего июньского солнца.
– Преображенский собор, – пояснила Лида. – Недавно отреставрировали.
– Не взорвали, значит, большевики, пощадили?
– Взорвать не взорвали, а без крестов и колоколов стоял. В нем краеведческий музей был.
– Милый городок, – сказал Гордеев. – Вы, госпожа Клио, наверное, знаете кучу историй о его прошлом.
– Знаю кое-что.
– Расскажете?
– Если захотите.
– Обязательно. Вот, кстати, вам пример – ваш храм. Уже восстановили. И службы, конечно, идут.
– Идут. Но все ведь знают, что деньги на его реставрацию бандиты дали.
– Какие бандиты?
– Наши, местные. Водочники.
– А почему бандиты, если на храм пожертвовали?
– Это знаете, что получилось: раньше были храмы на крови, а теперь что же – на водке?
– Понимаете, Лида, я на это дело смотрю немного по-другому. Конечно, водочные деньги. Конечно, не праведники. Но все-таки восстановили не только собор, но и памятник архитектуры. Небось территорию вокруг благоустроили. Пусть восстанавливают. А там, глядишь, и книжки начнут читать. Рынок всех обкатает.
– А мне кажется, до нормального рынка, ну или, как сейчас любят говорить, шведского капитализма, нам еще очень далеко. Сейчас модно говорить о нашем времени как о смутном, но, может, это и правильно. Как ни крути, смутное, или, мягче сказать, переходное. А что такое переход? Почти исход!
Лида говорила, увлекаясь. Видно было, что она не только хочет убедить Гордеева в серьезности своих рассуждений, но и в том, что она принадлежит к новому поколению, которое не только выбирает пепси, но и пытается сделать страну лучше, богаче.
– Да, Моисей водил народ сорок лет, а мы переходить будем, может, лет двадцать... Все ведь не так сложно. Недавно Егор Гайдар писал, что для нашего периода главная особенность – это отношения власти и собственности.
Гордеев слушал Лиду не то чтобы вполуха, но не переставал водить глазами по сторонам, оглядывая городскую панораму.
– При социализме власть и собственность были связаны. Так? – спросила его Лида.
– Еще как были связаны! – подтвердил Гордеев.
– В цивилизованном рынке власть и собственность четко разделены. Так?
– Лидочка, право слово, вы, уверен, очень старательная студентка. А сессия уже закончилась. А цивилизованный рынок – это второй мировой миф после мифа о коммунизме.
– Но все же! Там, при рынке, есть власть: она устанавливает правила. Согласны?
– В целом.
– Есть бизнес – он играет по этим правилам. Разве не так?
– Допустим.
– Ну, Юрий Петрович, вы что, скептик? Почему?
– Не знаю, – пожал Гордеев своими совсем не узкими плечами. – Наверное, я просто адвокат. И немного – религиозный мыслитель. «Нет счастья на земле...»
– Но на земле есть жизнь! Все же. И мы сейчас – все вместе – оказались на переходе из мира, где власть и собственность слиты, в мир, где они разведены.
Гордеев посмотрел на часы:
– Лидочка – (подумал, что это его обращение к рослой, современно одетой девушке довольно странно), – вы все правильно говорите, но я человек очень конкретный. Мне в этом, как вы его назвали, переходе сейчас назначено разобраться с делом вашего отца. Разберусь – можно и пофилософствовать...
– Эх! Да я потому и говорю об этом, что вижу: мы – папа, я, вы, Юрий, который нас вез, – все мы оказались в этой, ну, серой зоне, что ли... Понимаете, это даже не туман. Там свежо, иногда тепло, звуки какие-то мягкие, светотени... А это серая зона – власть и собственность уже вроде бы разделены, но пока на самом деле объединены, связаны тысячами нитей. Власть определяет для бизнеса разные правила, меняет их...
– Понимаю, – кивнул Гордеев. – Мне вспомнился рассказ одного старого писателя. Он сидел. Долго сидел. При Сталине. И однажды свела его судьба с уголовником-интеллектуалом. То есть этот сидел за какие-то экономические преступления. А о том, что такое «экономические преступления при социализме», можно написать трагифарс абсурда. Ну вот... Однажды разговорился уголовник-экономист с писателем и вдруг заявляет: «Если доживу до свободы, все, больше – ни-ни, никаких там махинаций-спекуляций и тому подобного». Писатель на экономиста с удивлением глядит, понять не может: вроде человек серьезный, а кается, будто не с таким же зеком говорит, а с кумом лагерным или с каким другим гражданином начальником.
Экономист понял недоумение писателя и поясняет свое чистосердечное раскаяние. «С большевиками невозможно работать, – говорит. – Нет твердых правил. Ну, представьте (они с писателем, как люди интеллигентные, были друг с другом на «вы»). Сели мы с вами играть в карты, в «очко». Играем. Я, к примеру, шулер. Передернул карты как следует, приготовился выигрывать, а вы в этот момент объявляете: «Играем не до двадцати одного, а до восемнадцати». Ну что ж, согласен. Приготовился я к новым правилам, а вы вновь: «Играем до двадцати трех!» Я опять перегруппировался, а вы... Нет, так играть невозможно! А работать и подавно!
Лида улыбнулась:
– Подходящая притча.
– Еще как! И злободне-е-евная! – кивнул Гордеев. – Если, как вы заметили, власть меняет правила для бизнеса, то бизнес начинает искать доверительных отношений с ней...
– Серая зона! – вздохнула Лида. – Добралась и до папы.
– Ну-ну! Не унывать! – Гордеев приобнял ее за плечи и увел в номер. – Здорово у нас вышло! На балконе обычно о любви говорят, серенады слушают, а мы за политэкономию посткоммунизма принялись!
– Настоящие русские люди!
– Поговорили, Булавинском полюбовались, а теперь пора бы и до вашего дома добраться. А затем приглашаю вас пообедать. Есть в городе своя фирменная кухня?
– Фирменная кухня у моей мамы, но это на той неделе... Можно, наверное, куда-нибудь пойти. Хотя...
Гордеев приложил палец к губам. Одно дело – вести в гостиничном номере общие разговоры о времени и о себе и совсем другое – строить планы на ближайшие часы.
Лида кивнула. Гордеев быстро переложил кое-что из портфеля в чемодан, а из чемодана – в портфель, подхватил Лидино заграничное чудовище, с которого предварительно содрал наконец бумажную упаковку, и они прошли в холл.
– Лифт только наверх, – безразлично сказала дежурная по этажу. Их должность устояла даже в экономических штормах эпохи. – Лестница там.
Пришлось идти по лестнице.
Вдруг они услышали цоканье каблуков, а между вторым и третьим этажом увидели поднимающуюся им навстречу девушку ростом под стать Лиде, в длинном, но открытом платье и в босоножках на высоченных шпильках.
– Лидуха! – воскликнула девушка. – Ты что это делаешь в наших краях?
– Танча?! – Лида удивилась, пожалуй, посильнее.
– Ага! На каникулы приехала?
– На каникулы. А...
– А я здесь работаю. Фирма наша два номера арендует на третьем этаже. Зайдешь? – Гордеева эта девушка, которая в его реестре женской красоты прошла бы по разряду «смазливых», казалось, не замечает. – Посидим-поболтаем, кофейку попьем, расскажешь, как там, в столице... – Она наконец посмотрела на господина адвоката – темные глаза, очи черные, внимательные. – С молодым человеком своим познакомишь.
– Это Юрий Петрович, – сказала Лида. – А это моя бывшая одноклассница Таня.
Гордеев и гостиничная дива обменялись пристальными взглядами.
– Сейчас нам некогда, – развела руками Лида. – Может, позже как-нибудь. Я ведь на все лето приехала.
– Телефон у тебя тот же? – спросила Таня-Танча.
– Тот же.
– А моим так и не поставили. – Разговорчивая девица, вероятно природная брюнетка, привычно, как видно играя, поправила свои роскошные волосы, умело выкрашенные в светло-русый цвет. – Так что пользуюсь мобильным, – прибавила она вроде не хвастаясь, но со значением.
– Значит, и сюда добралась цивилизация! – с наигранным восторгом произнес Гордеев.
– А то! – Владелица новейшего средства связи выставила из разлетающихся складок платья на ступеньку рядом с Гордеевым свою длинную загорелую ногу, гладкую, как отполированная.
– Ну до свидания, Таня! – Лида заторопилась вниз, Гордеев – следом.
– Пока.
– Это наша классная знаменитость, – объяснила Лида, когда они вышли из лестничной шахты в холл. – Таня Вершкова. Она в десятом классе участвовала в областном конкурсе красоты и заняла первое место. Куда-то уезжала, то ли в Москву, то ли даже за рубеж, вроде у нее был контракт фотомодели... Потом вернулась. Интересная девочка. – Лида фыркнула. – А прозвище у нее откуда-то взялось смешное – мне ребята из нашего класса рассказывали – Джуси Фрут. Представляете, королева красоты – и какая-то жвачка.
– Бывает, – протянул Гордеев, проходя вслед за Лидой через вертящуюся входную дверь на улицу.
Обвел глазами площадь, набережную, высокие деревья с яркими, еще не изъеденными летом листьями.
– Красота. – Хмыкнул: – И при этом, как вы изволили выразиться, серая зона.
Назад: Глава 7. СТАРШИЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ
Дальше: Глава 9. ТАМ, ГДЕ ЧИСТО, – СВЕТЛО