Глава 36. ТАИНСТВЕННЫЙ ХРАНИТЕЛЬ ПАРТИЙНОЙ КАССЫ
– А что они написали?
– С этим небольшая проблема...
У. Эко. Маятник Фуко, 29
Гордеев добрался до Булавинска самолетом сельхозавиации. После нескольких звонков Егор решил, что именно этот вариант будет самым удобным. Уже потрепанный чешский «Л-410» вез в город областного подчинения какие-то фляги с пестицидами и десяток зеленых ящиков, которым было не очень-то уютно в пассажирском салоне. Впрочем, возможно, это Гордееву с ними было не очень уютно, пока летевшие с грузом двое сопровождающих, агроном и механик, ровесники господина адвоката, не предложили ему расписать пулю...
Партию доигрывали второпях, при посадке, и, хотя именно Гордеев ободрал партнеров и они честно расплатились, все закончилось покупкой пива в аэропортовском киоске, куда предусмотрительный Юрий Петрович ловко отправил механика, и его распитием под брезентовым укрытием присланной за грузом «Газели». Ребята высадили Гордеева при въезде в город, а сами умчались в свои веси.
Первым делом Гордеев отправился к Баскаковой – и, как оказалось, поступил правильно: за время его поездки именно у Ларисы Матвеевны собралась вся информация последних дней и часов.
Начали, конечно, с записки от Новицкого, доставленной старым надзирателем Кондратием Парменычем. Юрий Петрович тоже довольно долго и безуспешно всматривался в буквы, скопированные Баскаковой с клочка папиросной бумаги, потом разглядывал в лупу и сам клочок.
– Нет, ничего не разобрать! Только вот это слово, дважды повторенное, видите: «комунисти», затем опять еще здесь «комунисти»... Но что это такое обозначает...
– Да, мне трудно представить, что Коля решил в этой записке послать проклятия коммунистам, прошлым и нынешним. Притом почему-то со своеобразной орфографией...
Гордеев продолжал смотреть в лист, близко поднеся его к глазам, чуть ли не нюхая носом.
– Все-таки мне кажется, что это написано не по-русски. На другом каком-то языке... Вот видите, и в оригинале есть эта буква, как английское «ай» заглавное, и твердых знаков многовато...
Он погладил подбородок – раз, другой.
– Вот что! Попробуем! У вас же есть факс?
– Есть, – не без гордости ответила Баскакова. – Я и к Е-мэйлу надеюсь подключиться – в обозримом будущем.
– Тогда я немедленно, – Гордеев посмотрел на часы, – в Москве еще детское время, отправляю эту копию по факсу одной милой женщине... Уж она-то нам поможет...
– Как я вижу, – с легкой иронией произнесла Баскакова, – вы состоите в знакомстве со многими милыми женщинами.
– Одна из них, лидируя, находится рядом, – парировал Гордеев, прибавив уже вполне серьезно: – Это лингвистка от Бога.
К счастью, получив накануне отъезда номер от Инары, он переписал его в телефонную книжку и поэтому запомнил. Запомнил и то, что на визитке было начертано: «Tel / Fax». «Только бы оказалась дома».
На удачу Гордееву, Инара, очевидно, все еще боролась со своими бытовыми проблемами и из Москвы никуда не уехала.
Гордеев представился.
– Узнала по голосу, – отозвалась Инара. – Где ты?
– Далеко-о на востоке-е-е, – изображая крик, протянул Гордеев. – Но не на Ближнем и не на очень Дальнем. Я тебе сейчас, дорогая, пошлю маленькое письмо, а ты мне на него ответь. Если можешь, немедленно. Номер факса там указан.
– Ну так посылай поскорее! – отозвалась заинтригованная Инара...
В ожидании ответа Баскакова рассказала Гордееву о своей встрече с филателистом-валторнистом, умолчав, разумеется, о его манере говорить женщинам сальности и солености, а затем – о том, как она ходила в редакцию «Булавинских ведомостей» на встречу с репортером Кушнаревым.
Алексей Иванович, хотя они уже довольно долго не встречались вовсе, а чащинские посиделки прекратились еще раньше, сразу вспомнил Ларису Матвеевну и даже обрадовался.
Однако когда она сообщила ему, зачем пришла, на лицо старого газетчика легла тень.
– Зачем вам это надо, Лара! – почти сокрушенно спросил он. – Вы что, не видите, что от официального безбожия мы перешли к официальному мракобесию?! Сейчас вы можете выступить с самыми дикими заявлениями о своих сверхъестественных способностях, вы можете объявить себя хоть посланцем Сатаны в регион СНГ, и тем не менее вы найдете не только тысячи страстно внимающих вам слушателей, но и влиятельных спонсоров!..
– Вот в том-то и дело, дорогой Алексей Иванович, – остановила Баскакова его страстно развертывающийся монолог. – Спонсоры! Я ведь человек, отнюдь не склонный к мистике или к каким-то сверхчувственным вещам. Скорее, я по своим воззрениям закаменелая марксистка... – Увидя изумление в глазах «младшего шестидесятника», помнившего, очевидно, ее жесткие антикоммунистические инвективы во время посиделок, она поспешила пояснить: – Я за всякой лирикой, за всякими разглагольствованиями о духовности и тому подобном прежде всего хочу разглядеть материальные интересы. Наверное, это совсем не всегда правильно, но такова моя выучка...
Алексей Иванович развел руками:
– Все мы у времени в плену. – Все-таки шестидесятничество неистребимо и непоколебимо!
Стараясь избегать пустопорожних фраз, Лариса объяснила Кушнареву, что личность Виктора Сергеевича Вантеева интересует ее сейчас в ограниченной степени, главное же, вопрос о том, насколько и как часто заходил он в ту зону, где над личностью начинают нависать вполне определенные статьи Уголовного кодекса. По мнению Баскаковой, Кушнарев, собирая материалы о «потомке врачевателей эпохи Ивана Грозного», не раз сверял свои впечатления с небольшой книжкой, как раз и носящей на своем переплете аскетическое заглавие – «Уголовный кодекс РФ».
Несмотря на довольно живой разговор, Кушнарев шел на контакт не очень охотно. Баскакова предположила даже, что в какой-то момент, когда речь уже шла о сдаче статьи в печать, Алексею Ивановичу угрожали. Надо было учесть и то, что незадолго до завершения статьи убили Чащина, и слухи пошли самые фантастические и пугающие...
Но все же после довольно изнурительной для Ларисы беседы на общеморальные темы Кушнарев кое-как разговорился. Оказалось, что этими врачеваниями и концертами с использованием разных цветов магии не исчерпывалась деятельность Вантеева на ниве страны, семимильными шагами устремившейся к рынку.
Как бы то ни было, репортер Кушнарев был классный. Он раскопал, в частности, что на своей булавинско-басаргинской родине Виктор Сергеевич вел себя достаточно сдержанно. Зато несколько лет назад Вантеев с группой не совсем различимых в биографических подробностях товарищей участвовал в деяниях одной из сект, которые расплодились, как дворняжки весной. Здесь Кушнарев нашел множество фактов, о причастности к которым Вантеева сомнений не было, – от свальных оргий под видом религиозных радений до присвоения квартир и другого имущества несчастных, вошедших в секту...
В конце концов Баскаковой удалось убедить Алексея Ивановича передать ей собранные свидетельства, а не держать их в ящике стола или в каком-то тайнике.
Она еще не предполагала, как правильнее запустить их в дело, чтобы добиться справедливого расследования, но отказаться от того, что уже «накопал» этот, в сущности, совсем неплохой, хотя и напоминавший ей кентавра, человек, она не могла.
Вместе с тем гораздо важнее сегодня было для Баскаковой то, что Кушнарев рассказал ей об отце Эдуарде. Собственно, как она поняла, окончательно отказаться от публикации Алексея Ивановича заставило именно то, что он обнаружил связи Вантеева с отцом Эдуардом.
Хотя казалось бы: репортер не нашел какой-то явной уголовки в деяниях этой личности в священническом облачении. Более того, он раскопал, что отец Эдуард, в миру Эдуард Николаевич Шашков, имел даже некоторое правоведческое образование – учился в Саратовском юридическом институте, хотя и не окончил его. Этот немногим старше Гордеева джентльмен служил также срочную – в железнодорожных войсках, затем оказался в духовной семинарии, куда, как выяснил Кушнарев, попал с санкции Совета по делам религий и УКГБ по Москве и Московской области...
Светское и церковное шли в этой жизни рядом. Шашков был посвящен в сан дьякона, но примерно в то же время посещал лекции в Московском институте стали и сплавов.
– Как он раньше назывался? – спросил Гордеев у Баскаковой. – Кажется, Институт золота?
Позднее Шашков пытался рукоположиться в сан священника, но какой-то скандал в его приходе, подробностей которого Кушнареву выяснить не удалось, помешал это сделать святому отцу, носившему имя, несколько странное для круга, в котором он пытался развернуть свою деятельность.
Перед Кушнаревым промелькнула и другая колоритная фигура в рясе – некий как бы архиепископ Антоний, носивший в миру фамилию Базаров. Про него репортер не говорил много, лишь пробормотал:
– Думаю, с погонами не ниже чем полковничьи...
В постперестройку и модно, и выгодно создавать новые структуры.
Шашков их создал две.
Одна называлась акционерное общество «Русские недра», и в ней Эдуард Николаевич именовался генеральным директором.
Другая прямо дистанцировалась от мирской суеты и определяла себя как независимое, автономное религиозное объединение под неслабым названием Российская церковь православных христиан. В ней отец Эдуард имел сан митрополита, являлся ее предстоятелем и возглавлял церковный синод. Базарову как второму учредителю этой организации, зарегистрированной, что с изумлением выяснил Кушнарев, в Министерстве юстиции РФ, было доверено стать управляющим Московской епархией, архиепископом Тверским и Курским (очевидно, именно такими точками определяли протяженность этой епархии ее отважные создатели)...
Слушая все это, Гордеев поначалу то и дело порывался засмеяться и поупражняться в остроумии. Но в конце концов стал очень серьезным и только крякал. А когда услышал, что среди создателей церкви числится и имя монаха в миру отца Анатолия (по паспорту – Анатолия Ивановича Манаева) он и вовсе присвистнул, хотя, как говорят, не следует свистеть в закрытых помещениях: если не черта насвищешь, то деньги высвистишь.
Деятельность этой новой, очевидно, на радость православному народу российскому созданной церкви пока особо не проявилась, и даже богослужения и обряды они совершали не в храмах, которых попросту не было, а на квартирах. Правда, сам факт появления в Усть-Басаргино одного из приходов Российской церкви православных христиан – тоже официально зарегистрированных – намекал на то, что скоро активность РЦПХ может усилиться. В какую сторону – показывало участие отца Эдуарда в изъятии тела Николаева из морга...
Оживленное обсуждение деяний митрополита, архиепископа и монаха в миру было прервано телефонным звонком.
– Гордеев, ты что, издеваешься! – Инара была весела, но вместе с тем и удивлена. – Ты что это мне прислал?
– Как что? – удивился Гордеев. – Письмо! Правда, странное, но я надеялся...
Инара знала себе цену и никогда не отказывалась от того, чтобы это признали и другие.
– Если ты захотел проверить мою профессиональную пригодность, то можешь не сомневаться: она непоколебима! Так что с тебя при встрече бутылка и букет цветов...
– Инарочка, да я...
– Но все же передай своему приятелю, что мог бы придумать что-нибудь поактуальнее...
– Ну что ты, право!
– Ладно! Возвратишься в Москву – позвони! А сейчас – получай факс!
На вылезшем из аппарата свитке Гордеев и Баскакова прочитали:
«Юрка! При встрече оторву тебе голову!»
Далее, очевидно, ментальность восточной женщины, покорной перед велениями мужчины, взяла верх, потому что было написано:
«Твой текст на акушинском наречии даргинского языка. Насколько удалось перевести, в нем сказано следующее:
«Рядовые коммунисты не виноваты. Я честно сохранил все собранные деньги на выборы. Когда мне сказали, что эти деньги надо отдать, я их передал тем людям, которых мне назвали. Предайте это всем честным. Рядовые коммунисты, они не сдаются. Да здравствует справедливость!»
Я вижу, что тебе там очень весело, но в следующий раз буду брать с тебя по таксе синхронного перевода.
Впрочем, с воздушным поцелуем – Инара».
– Послушайте, – сказал Гордеев. – Мне кажется, посчитав, что я разыгрываю ее, она решила разыграть меня. Сейчас я ей перезвоню и попрошу все же дать реальный перевод. – Он взялся за телефонную трубку.
Однако Баскакова не выпускала листок из рук.
– Погодите-погодите. – Видно было, что она перечитывает текст. – Полагаю, что это все вполне серьезно.
– Что серьезно? – удивился Гордеев. – Эта галиматья про рядовых коммунистов на... – он взял у Баскаковой лист и заглянул в него, – ...акушинском наречии даргинского языка?!
Баскакова, глядя на распалившегося Гордеева, улыбнулась, но покачала головой:
– Прежде всего, глубокоуважаемый Юрий Петрович, разве жизненный опыт еще не открыл вам, что все, связанное с коммунистами, отдает если не галиматьей, то абсурдом!..
– Но здесь-то...
– Объясняю! Конкретно! Когда я попросила своего Кондратия Парменовича передать весточку Коле, он делал это, естественно, не через Министерство связи... Насколько я поняла, в камере с Колей находится какой-то кавказец, уже не парень, может, моего поколения... Теперь могу понять, почему он там находится...
– Все равно, какая-то бредовая история! Это все же не пленный солдат в фашистском застенке!
– Не торопитесь. В прошлом году, во время президентских выборов, точнее, после них у нас был громкий скандал. КПРФ обвинила своих басаргинских, а в частности, и булавинских функционеров в том, что они разбазарили деньги, выделенные на избирательную кампанию Зюганова. Несколько месяцев шли внутрипартийные разборки на этот счет, но наконец кому-то из партайгеноссе удалось добиться от прокуратуры ареста этого то ли Шапиева, то ли Чапиева...
– А почему взяли именно его?
– Дело в том, что он был казначеем... или как это у них там называется?... Ну, собирал взносы, держал партийный общак...
– Кавказец?!
– Странный человек, – усмехнулась Лариса. – Коммунизм не имеет национальности. А при этом, не забывайте, это также марксизм, все те же самые материальные интересы... Конечно, Шапиев, как и его земляки, занимался здесь своим бизнесом, но при этом сохранил свой партбилет... в советское-то время он небось был председателем какого-нибудь тамошнего райпотребсоюза... или директором техникума... А после развала СССР решил плыть в двух лодках... стричь двух овец... И до поры до времени ему это удавалось... Пока не арестовали...
– А вы что, считаете, он действительно: «Рядовые коммунисты не виноваты»?...
– Но деньги-то исчезли! Немаленькие деньги, совсем немаленькие...
Гордеев с досадой отшвырнул факсовый рулончик.
– Что же это за ситуация такая! Все накручивается, накручивается... Ну на кой черт мне этот казначей с его умом, честью и совестью...
– Ай-ай-ай, – покачала головой Баскакова. – И это говорит адвокат!.. – Она помедлила, подобрала бумагу, расправила. – Впрочем, если вы так прагматичны... Даже эта бумага, эта записка еще сослужит нам...
– Но в ней же нет ни одного имени, ни одного реального факта...
– Но есть сама записка! И мы после нее знаем чуть больше, чем знали прежде. И есть возможность расширить это знание. Но самое главное – кроме этой приписки с кавказским акцентом, мы можем предположить, что кассета, которую снял Новицкий, уже в Москве. Во всяком случае – он так считает. Есть над чем работать!
