Глава 31. ДНЕВНОЙ СТРИПТИЗ, НОЧНОЕ БДЕНИЕ
Смешная жизнь, смешной разлад...
Сергей Есенин. Мне грустно на тебя смотреть...
Сегодня Джуси Фрут, она же Таня Вершкова, была одета в летний брючный костюм нежно-оранжевого цвета. Ее пальцы были унизаны серебряными кольцами и перстнями, на запястьях болтались браслеты. Браслет, как заметил Гордеев, когда она села за его столик, положив ногу на ногу, был и на ее щиколотке.
– Здравствуйте, Таня, – кивнул господин адвокат, глядя на юную нахалку.
Ему хотелось немного посидеть в прохладе этого ресторанчика, сохраняя одиночество. Надо было подумать над тем, что узнал от Борцевого. С Пантелеевым они условились встретиться только в полночь, но до этого времени надо было бы обязательно увидеть Баскакову и обсудить с ней историю с неким Ландышем, который, настрелявшись, решил, что расплачиваться за эту стрельбу в одиночку ему слишком накладно.
Но Джуси Фрут сама явилась перед ним, и отказываться от разговора с ней было бы странно.
После ночного танца с ней Гордеев не сомневался, что и в «Мельпомене» она возникла не случайно.
Юрий Петрович хотел думать, что кафе не прослушивается. Во всяком случае, Борцевой говорил с ним без опаски.
Но с Джуси Фрут он решил вести себя поаккуратнее.
– Чем обязан? – спросил он, совсем как Борцевой полчаса назад.
– Увидела вас, захотела извиниться за ночное вторжение. Очень люблю музыку, – как бы оправдываясь, произнесла она.
– Ну, наверное, тогда вам надо ходить на дискотеки, в концертные залы...
– Это верно, хороший совет, однако не всегда есть время. Подолгу задерживаешься на работе...
– А у вас что, ненормированный рабочий день? – с ироническим сочувствием спросил Гордеев.
– Бывает. Зато отгулы хорошие, – не моргнув глазом ответила Джуси Фрут.
– Может, выпьете что-нибудь?
– Сок, пожалуй.
Подозвав официанта, Гордеев заказал сок и себе – того же джулепа.
– Сок? – удивился официант. – Может, коблер? Есть сливовый, абрикосовый, айвовый?
– А это что такое? – в свою очередь спросила Джуси Фрут, нимало не смутившись и не играя.
Официант такого простодушного вопроса не ожидал.
– Так, смесь соков с фруктами, – несколько смутившись, ответил он. – На чистые соки калькуляция не установлена.
«Вот он, совок, – хмыкнул Гордеев. – И здесь кажет свое рыло».
– А поесть не хотите? – спросил он у Джуси Фрут.
– Нет-нет, я только завтракаю и ужинаю. Обеда нет. Принесите, пожалуйста, этот ваш коблер – сливовый, – обратилась она к официанту.
Кивнув, официант отошел.
– Не обедаете – и поэтому такая худенькая...
– Нормально. Я и должна быть такой.
– Почему же?
– Ведь я фотомодель. Такой стиль.
– Вот как! Значит, вы еще и фотомодель.
Джуси Фрут немного покраснела.
– Вы хотите сказать, что мои занятия кажутся вам сомнительными?
– Я ничего не хочу сказать. Вы сами пришли ко мне в номер той ночью. Сами подошли сегодня. У меня складывается впечатление, что это я вас интересую, а, пожалуй, не вы меня.
– И все же! Вы, Юрий Петрович, наверное, что-то слышали о нашей среде...
– Какой среде? – удивился Гордеев.
– Понятно какой. Отечественные топ-модели, эскорт-услуги, подпевки и подтанцовки... А вам никогда не приходило в голову, откуда все это взялось?
Гордеев вздохнул:
– Неужели и от вас, милая девочка, я услышу проклятия в адрес перестройки и демократии? Хочу вас разочаровать: у меня несколько иная теория, объясняющая, почему люди избирают себе те или иные, так сказать, профессии, почему им близок, что называется, специфический образ жизни...
– Я вообще-то не совсем то хотела сказать, – несколько растерянно произнесла Джуси Фрут.
– И что же?
– Понимаете, я ведь на жизнь, на свою судьбу вам не пожаловалась... Я просто хотела спросить у вас... То есть я это знаю, но все равно у многих спрашиваю...
– Ну, спрашивайте и меня – а что?
– Извините, если можно, кто ваши родители?
– Мама и папа, – улыбаясь, ответил Гордеев. Он был убежден, что и сегодня Джуси Фрут к нему подослана, однако пока не мог понять, что ей надлежит сделать сегодня. И что она сделает на самом деле.
– Шутите. Уверена, что это люди с высшим образованием...
– Ну, допустим.
– Вас устроили в хорошую школу, вы окончили престижный институт...
– Даже университет, – уточнил Гордеев.
– Вот видите! А знаете, как начинала я?
– Знаю, что вы учились с Лидой Андреевой в одном классе. Знаю, что школа эта в городе не из последних. Короче говоря, самая престижная школа.
– Это так. Пятая школа не для всех. А знаете, как я туда попала?
– Хотите сказать: по блату?
– Судите сами. Папа у меня пил, очень крепко пил. Мама из многодетной семьи, образования не получила... То есть восемь классов только и курсы радиомонтажниц...
– Таня, можно, я вам заранее скажу то, в чем не сомневаюсь: социальное расслоение существовало и при нашем социализме и было еще каким! Уравниловка только подчеркивала это расслоение...
– Да я не об этом. Мама очень хотела, чтобы я выучила английский, и долго искала ходы-выходы, чтобы устроить меня в пятую... Чего это ей стоило, знает только она!
– Поверьте мне, что повсюду и всегда проблема устройства ребенка в хорошую школу остается проблемой.
– Да я не об этом. Наконец она меня в эту школу впихнула... Класс, естественно, уже был... Свои группы, свои лидеры... А я еще хуже всех одета...
– Могу вам только сочувствовать, но, правда, Таня, у меня не так много времени...
– Нет-нет, вы посидите еще со мной. – При том, что Джуси Фрут рассказывала историю вполне жалостливую, позы она принимала вполне вольные, позванивая своими браслетами и постукивая перстнями. – Понимаете, вы, может быть, удивились тому, как все закончилось тогда в вашем номере, при том, что началось совсем не так...
Гордеев пожал плечами.
– Просто я помню, как повела себя Лида, когда я пришла в их класс и девчонки вначале стали подтрунивать, посмеиваться надо мной, над моей одеждой, даже над тем, что я жила далеко от центра, далеко от этой школы... А Лида просто стала ходить на занятия в такой же школьной форме, как и у меня, ну, как у всех в других школах, хотя именно в пятой школе разрешали ходить в разной одежде...
– Но форма-то не очень была складная...
– Что же поделаешь, если мама мне ее уже купила?! Я-то, когда Лида первый день в форме появилась, сперва подумала, что это она так издевается надо мной, передразнивает... Хотя до этого ничего плохого как раз от нее я не слышала... Но вот, думаю, хуже всех оказалась...
– Опасения не подтвердились...
– Да, она как ни в чем не бывало продолжала ходить, на меня, кстати, внимания не обращая... Но другим надо мной смеяться уже было не очень-то... А потом мы на физкультуре, когда в волейбол с другим классом играли, совсем подружились...
– Значит, той более или менее спокойной ночью я обязан Лиде?
– Получается, так. – Джуси Фрут отхлебнула принесенный сок.
– Ну а потом дружба ваша сохранилась?
– Что значит – дружба? Ей в жизни, конечно, оказалось проще...
– Но, кажется, вы участвовали, когда еще учились в школе, в конкурсе красоты... Как вы думаете, почему в нем не участвовала Лида? Тоже ведь девчонка неплохая... Есть что показать – ведь верно?
– Будто вы, Юрий Петрович, не знаете, какое у нас отношение к конкурсам красоты?! Все ведь считают, что девочек на них отбирают чуть ни не для бардаков...
– Я так понимаю, что на конкурсе, в котором вы дебютировали, в этом смысле было все в порядке? Юность, красота, грация... Что еще? Ум, конечно...
– Правда, не все было так уж прекрасно, но кто хотел – за себя постоял...
– Значит, все ж постоять за себя вы умеете. Но чему я обязан сегодняшней встрече с вами? Или, точнее, кому? Скажете?
– Знаете же, что не скажу!
– Ну, тогда скажите, зачем приходили тогда ночью? Дело-то уже как бы прошлое!
– Будто вы сами не догадались? И к тому же, пока вы здесь, ничего не прошло!
– И все же – зачем вы приходили?
– Ну, странный! Да затем, чтобы вы затащили меня в койку...
– Как раз это я понял! Но дальше что?
– Думаете: я начинаю кричать, визжать и тому подобное...
– А что же еще?
– Нет. В ту ночь для вас никаких последствий не было бы... Кроме удовольствия, конечно. – Джуси Фрут усмехнулась.
– А потом?
– Не знаю. Пока мне велено подружиться с вами. Обязательно подружиться.
– И что делать?
– А я не хочу подружиться с вами, хотя мне очень этого хочется. Так что смотрите на часы, темпераментно выражайте сожаление, целуйте мне руки – и уходите! Без промедлений!
– А может, вы мне все же скажете, кто послал вас?!
– Скажу. Когда-нибудь. Если мы встретимся, к примеру, на пляже – на Канарах или в других местах, отсюда отдаленных... Ну же, смотрите на часы, зовите официанта... Коблер этот, как видите, я уже допила...
– Вам заказать еще?
– Да нет же! Расплачивайтесь! Если хотите, можете и за меня заплатить... Я им скажу, что вы идете мне навстречу, но потихоньку...
– А вы не можете вообще выйти из этой игры?
– Если постараюсь – смогу. Только вам это не надо. Вы лучше побыстрее свои дела сделайте и уезжайте отсюда. А я пока им голову поморочу... Сколько получится...
– Но если с вами что-нибудь случится? Хоть из чувства мести скажите: кто?
– Со мной уже сто раз должно было что-нибудь случиться, и мне уже все равно... Как будет, так и будет... Смотрите на часы!
Гордеев проделал все, что велела ему Джуси Фрут, но, уже припадая к ее окольцованным пальцам, прошептал:
– Мне очень жаль, что так получается!
– Идите, – вздохнула Джуси Фрут, – и больше не попадайтесь!..
И Гордеев пошел, а через пятнадцать минут все те же его губы касались уже других пальцев – без единого кольца.
Лариса Баскакова колец, серег и бус не любила.
Выслушав рассказ Гордеева о встрече с Борцевым, она пообещала немедленно попытаться выяснить, о каких это Меркушке и Ландыше идет речь.
– А про «зауэр» помните? – спросил Гордеев. – Это ведь тоже история с Борцевым.
– Да, Борцевого в нашем городе слишком много, – кивнула Лариса Матвеевна. – Но, с другой стороны, что поделаешь: кабельное телевидение здесь очень популярно!
– Пантелеев сказал мне, что Борцевой причастен и к исчезновению денег общественного телевидения.
– Да, подозрения такие есть, но, во всяком случае, как знает тот же Олег Федотович, эти деньги до сих пор нигде не засветились... Очень темная история! И с несколькими трупами...
– Пантелеев сказал, что Борцевой очень труслив и на мокруху не способен.
– Наверное, но он вполне способен сыграть в свою пользу, переступая через трупы, заготовленные другими. В той разборке, если совсем прямо, погибли, мягко говоря, люди малоприятные. На одном из них две загубленные души висели точно... Правда, ребята хотели стать цивилизованными, а для этого несколько подмоченные кровью и попахивающие кокаинчиком денежки решили вложить в развитие булавинского телевидения. Но другие ребята еще до осознания преимуществ цивилизованности не дошли и решили тем, первым, помешать... Произошла перестрелка, затем в еще не разошедшемся пороховом дыму появился Борцевой и, подобрав временно бесхозные деньги, уполз. Такова схема. Но подробности...
– Однако Борцевой очень заволновался, когда я, по совету Пантелеева, припугнул его братвой...
– Ну, не знаю. Конечно, братва деньги ищет. У них ведь пропал чуть ли не весь общак... Действительно, на Борцевого они не думали... Нет, не знаю, что там накопал Олег... Хотя, если сыграло, уже хорошо.
– Впрочем, Борцевой, мне кажется, свое уже отработал. А если мы разузнаем еще что-то об этих киллерах, с Кочеровым и с прокуратурой можно будет вести себя посмелее.
– Пока я проведала другое. – Лариса Матвеевна посмотрела на часы. – Минут через сорок должна пересечься с одним многознающим джентльменом, который, кажется, кое-что сообщит мне о безбородом священнике...
– Да, здесь вам буду особенно признателен. Меня не оставляет чувство, что я виноват в гибели Паши Живейнова. Как-то подтолкнул события к этому варианту...
– А вы знаете, Юрий Петрович, я не стану вас разубеждать. Все равно не согласитесь. Наверное, вам действительно надо пережить эту ситуацию. Вы не виноваты, но так случилось, что вы с этим всем тоже связаны...
– Все сплелось... Кто я сейчас – адвокат? следователь? авантюрист? Или игрушка в чьих-то неведомых руках? Ничего не добился в прокуратуре, с каждым днем история все разбухает, конца и края не видно!
– Вы, наверное, мало спали сегодня ночью, Юрий Петрович? – участливо спросила Баскакова.
– По времени валялся, сколько положено, но сон не шел. Мы еще выпили с Володей... за упокой Паши...
– Знаете что? Пока я буду ездить по делам, ложитесь-ка вы у меня и отдохните. Ведь ночью опять новые приключения.
– Без приключений постараюсь обойтись, но с Пантелеевым встречусь.
– Ну, вот видите! Отдохните, отдохните... А если захотите уйти, дверь у меня и без ключа запирается, я покажу...
Когда Баскакова ушла, Гордеев действительно улегся на диван и уставился в потолок. Было понятно только одно: без кассеты в руках эту схватку не выиграть.
Из-за кассеты они арестовали Новицкого.
Посчитав, что о кассете узнал Андреев, его тоже арестовали.
Эту же кассету искали на квартире Андреева.
И главное, каким-то образом узнав, что он, Гордеев, отправляется выручать своего коллегу, его сразу же предупредили кокаиновым пакетиком – «Не суйся!».
Когда все же сунулся – подсунули второй пакетик. «Зарядили», как говорится.
А эта слежка от аэропорта, а эти двое у подъезда, а мотоциклист!
Велик пассив оказывается!
А что же в активе?!
Почти ничего. Так, в основном игры. Есть, правда, пуля от снайперской винтовки, но зато уже нет трупа, который эта пуля прошила.
Ирина Федосеева обеспечивает прессу – немало. Турецкий поддерживает – низкий поклон, имеет полное право не влезать в проблемы какого-то там Гордеева. Вадим Райский в запасе – в случае чего, тоже поможет... Но и здесь стали принимать крутые меры!
Нет, без кассеты не обойтись!
А это значит, что надо ехать в Усть-Басаргино, искать следы исчезнувшей жены Новицкого, надеясь, что она все же жива и даже может помочь раздобыть кассету... Одновременно подать жалобу в облпрокуратуру. И ехать надо немедленно после встречи с Пантелеевым.
Гордеев посмотрел на часы. До полуночи оставалась еще уйма времени.
Он повернулся лицом к стене, закрыл глаза...
Когда господин адвокат открыл их вновь, за окном были то ли поздние сумерки, то ли прозрачная летняя ночь.
О том, что он проспал так долго, Гордеев не жалел. Раз организм захотел отдохнуть, значит, так нужно.
Но, едва отряхнувшись ото сна, он вспомнил, что собрался ехать в Усть-Басаргино.
Он встал и пошел умываться.
Баскаковой по-прежнему не было. Но возле зеркала умывальника Гордеева ждала записка от нее, Короткая. «Все без происшествий, но надо еще прогуляться. Л.».
Очевидно, «прогуляться» для нее было сходить еще куда-то.
Написав на той же записке коротко: «Возможно, буду в среду», Гордеев вышел из квартиры Баскаковой.
Уже как заправский конспиратор, передвигался он по Булавинску, раздумывая, как бы незаметно уехать ему из Булавинска в Усть-Басаргино. Поездом? Он уже знал, что поезд отправляется в десять вечера, то есть до его встречи с Пантелеевым. Взять у Лиды автомобиль он не мог – нужна доверенность, а брать с собой Лиду в ночную поездку – вовсе безумие...
Может, Пантелеев что-то посоветует?
До встречи с ним оставалось еще время, и Гордеев отправился в гостиницу.
Он не знал, заметила ли администрация странности его постоя или на эти странности служительницам указал кто-то, но и он, и сидевшая на оформлении дама сделали вид, что ничего особенного не происходит: «Гордеев Юрий Петрович, из Москвы» продлевает свое пребывание в гостинице «Стрежень» до пятницы.
Оплачивая свой номер, Гордеев считал, что он не сорит деньгами, а как раз страхует себя от неожиданностей и предупреждает резкие движения здешних его преследователей.
В гордеевском пристанище действительно все было без особых изменений. Да, конечно, знакомый пакетик по-прежнему недвижно лежал на месте. «Что же они? – подумал Гордеев, – полагают, что я не стану носить эту рубаху?» Открыв портфель, он уложил вещи в дорогу, оставаясь, впрочем, в своих медицинских перчатках. И недаром: в чемодане объявился еще один пакетик – он скромно помещался в самом углу чемодана... Подумав, Гордеев, как и в субботу, проделал некоторые манипуляции...
Затем снял перчатки и покинул номер.
Он еще успел коротко повидаться с Лидой.
Она была одна – смотрела или пыталась смотреть телевизор. Володи в квартире не оказалось.
Гордеев сказал ей, что поедет на день в Усть-Басаргино, вновь воззвал к осторожности, понимая, впрочем, что это слова, слова... Попросил напомнить Володе о том, что ему все же нужны несколько бутылок «Басаргинской».
– Я-то попытаюсь их раздобыть в области, но как знать?... Не за напитком все же еду.
– А зачем? – не удержалась Лида.
– Да так, поговорить, – уклончиво ответил Гордеев. – Все-таки у меня разговорчивая профессия.
Видя, что Лида смотрит настороженно, махнул рукой:
– Да вы не бойтесь! Все будет хорошо...
– Ну да, – горько сказала Лида. – Все хуже и хуже...
– Как знать! Все не так безнадежно... Вот сейчас у меня опять встреча будет...
Когда Гордеев выходил из Лидиного подъезда в тьму улицы, ему навстречу метнулся человек. И здесь господину адвокату довелось оценить достоинства старых, сорокалетней давности входных дверей. Они послужили Гордееву подвижным щитом – рука полуразличимого нападавшего с кастетом въехала в дерево, выдубленное морозами и солнцем. Нога завзятого футболиста тоже на этот раз не была использована по назначению: тяжелый носок гордеевской кроссовки погрузился в беззащитный пах несчастного. Вторая, правая половинка двери уже летела навстречу второму нападавшему, и, хотя портфель на ремне совсем не помогал увернуться от удара, все же бывшему вратарю футбольной команды МГУ это удалось с не меньшим успехом, чем когда-то он, напротив, в полете брал почти «мертвые» мячи. Следом немаленькая ладонь правой руки Гордеева хотя и не совсем точно, но довольно чувствительно показала оппоненту, в какой области шеи находятся у него дыхательные центры...
«Если есть третий – не вывернусь!» – мелькнуло в голове.
Оказалось, что были и третий, и четвертый, однако, как позже понял Гордеев, караулившие его вообще расслабились, не зная, выйдет ли он или все же останется.
Собственно, это и спасло его от крупных неприятностей и, так сказать, повреждений. Рванув напрямую через кусты, он, углубившись во дворы, все же смог оторваться от погони. И хотя потом пришлось поплутать, выбираясь на знакомые в этих окрестностях места, Гордеев понял, что от преследователей он ушел.
Как условились, Пантелеев будет ждать его в тянущихся вдоль набережной зарослях, недалеко от «Стрежня».
Очевидно, здесь когда-то была аллея трудовой славы Булавинска. Вдоль гравийной дорожки тянулись облупленные, а иногда уже и полуразваленные скульптурные фигуры шахтеров, сталеваров, токарей. рыбаков... Сейчас эти места, очевидно, использовали для лирического времяпрепровождения парочки, которым негде было уединиться. Хотя уже было довольно свежо, Юрий Петрович, конспиративно пробираясь к условленному месту – между статуей сноповязальщицы и почему-то китобоя, едва не наступил на один из любовных тандемов, расположившихся прямо на траве. И наступил бы, когда б не остановили его, заставив на миг замереть, бессвязные восклицания...
«Всюду жизнь», – вздохнул господин адвокат, думая о том, что через две минуты встретится с бывшим главным сыщиком города и речь пойдет не о радостях земных, а о горестях и новых загадках.
К счастью, конверт, адресованный Паше, Пантелеев нашел. Оказавшись в здании угро и передвигаясь по нему, как по родному дому, так, что и фонарик, который он прихватил с собой, ему не требовался, он гадал, какой тайник мог придумать Паша, лишь до того момента, пока не оказался перед дверью бывшей ленинской комнаты, в которой после отмены политзанятий поставили бильярд. Теперь она превратилась в своего рода место отдыха, причем даже не запиралась.
Войдя и внимательно осмотрев ее, Пантелеев еще некоторое время оставался в раздумье, пока не увидел по-прежнему стоявшие на полках отдельного шкафа пятьдесят пять синих томов собрания сочинений Ленина.
Посветил фонариком сбоку. Точно! Пыльный слой на полке в области двадцатых томов был немного нарушен... «Все-таки я разгадал твою хитрость, Паша», – грустно улыбнулся сыщик, вспоминая своего ученика, простодушного и честного, готового голову положить, защищая человека от несправедливости.
Конверт обнаружился в девятнадцатом томе.
Он был довольно толст, а внутри оказалась пачка ксерокопий. Финансовые договоры, расписки, распоряжения... Уже при первом рассматривании их было понятно, что все это связано с коммерческой деятельностью Вялина...
Хотя экономическими преступлениями занимается специальная служба в системе МВД, Пантелеев почти с уверенностью мог сказать, почему женщина передала пакет именно Живейнову. Скорее всего, знала о его честности и неподкупности и надеялась, что именно Живейнов найдет среди своих таких же честных. Могло быть и так: она, эта незнакомка, уже имела отрицательный опыт общения с людьми из управления по экономическим преступлениям... «С этого все и начинается, – подумал Пантелеев. – Идут не к честному профессионалу на своем месте, а к тому, кому доверяют... Так все и заворачивается кандибобером. Да, скорее всего, именно этот конверт и заставил вялинцев взяться за незамедлительную ликвидацию Живейнова. Паша, ведь он был неуправляемый в самом лучшем смысле этого сомнительного слова...»
Пантелеев, рассказав историю своего поиска Гордееву и выслушав то, как московскому гостю пришлось отбиваться от «группы товарищей», думал недолго.
Он поддержал идею Гордеева о поездке в Усть-Басаргино, сам же решил тоже на несколько дней скрыться с людских глаз, при этом попытаться разобраться в том, что же особо опасного было в ксерокопиях из конверта, если, очевидно узнав, что они попали к Живейнову, незаинтересованные в их обнародовании лица немедленно решили его убрать, причем проделали это топорно...
Связь сыщик и адвокат решили держать через Баскакову. Что же касается того, как поскорее добраться Гордееву в областной центр, у Олега Федотовича тоже был свой план...
