4

Юле Долговязовой было не до смеха. Слишком уж все не ладилось у нее в последнее время. Особенно сегодня. Все-таки риэлторская деятельность была явно не для нее…

В детстве она мечтала стать актрисой. Нет, даже не мечтала — она твердо знала, что другого пути в этой жизни для нее не существует. Она просто бредила театром. С девяти лет она занималась в школьном драмкружке, а с одиннадцати стала постоянной и незаменимой Снегурочкой на всех новогодних елках.

Когда она выходила на сцену, куда-то исчезала вся ее неловкость, застенчивость, она забывала про свой слишком уж высокий рост, к которому так подходила ее длинная фамилия. Она просто забывала о той колючей девочке, которая жила в ней в обычной жизни, у которой были разные и какие-то совсем глупые неприятности и проблемы — с мамой, с одноклассниками, с учителями. Как только на нее направляли свет вечно ломающегося школьного юпитера, как только она чувствовала чье-то внимание из зрительного зала — даже если там сидел только один человек, — она переставала быть собой, в ней словно натягивалась какая-то тонкая, но очень прочная звенящая струна. За несколько лет она успела побывать Красной Шапочкой и Хозяйкой Медной горы, Гердой из «Снежной королевы» и Ассолью из «Алых парусов», Алисой из Зазеркалья и Мухой-цокотухой, не считая, разумеется, разнообразных детских утренников с их постоянными персонажами — зайцами, белками, лисами и гусеницами.

Впрочем, не меньше самих спектаклей ей нравилось и просто проводить долгие часы на репетициях или даже помогать с реквизитом. Вдыхать пыльный запах тяжелых кулис и свежеоструганных досок для новых декораций. Когда ей было плохо и грустно, она пряталась между стеной и задником, сидя там на сваленном реквизите. Нравилась и предпремьерная суета, с радостными разговорами, с непременным страхом, что все сорвется, что она или партнер забудет текст роли, потому что где-то в глубине души она точно знала, что на самом-то деле все пройдет хорошо. Эх, сейчас бы ей хоть немного той детской непоколебимой уверенности…

Ей повезло, что у них в школе был театральный кружок. Еще больше повезло с его руководителем — его звали, как Лермонтова, Михаил Юрьевич. Правда, очень скоро ему пришлось уйти из школы из-за разногласий со школьной администрацией, и тогда он стал вести театральную студию в городском Доме пионеров, позвал туда и Юлю.

Юля, как, впрочем, почти все девочки в студии, была даже немного влюблена в Михаила Юрьевича, его мнение для нее было авторитетнее всех остальных, вместе взятых. И она ни секунды не сомневалась, что ей надо ехать в Москву, поступать там в театральное, тем более что и Михаил Юрьевич был уверен, что у нее несомненно есть талант.

Самым трудным был последний год в школе — ее мать настаивала на том, чтобы Юля непременно получила какую-нибудь престижную профессию, например поступила на иняз в местном университете. И слышать не хотела о театральной карьере для своей дочери. Студия тоже уже распалась: Михаила Юрьевича позвали руководить театром в Краснотурьинск — небольшой город в Свердловской области. Несмотря ни на что, Юля приняла решение: сказала маме, что едет поступать в МГУ, а сама между тем пыталась пройти творческий конкурс в Щукинском театральном училище. Себе она в тот момент казалась героиней Ирины Муравьевой из фильма «Карнавал».

Но вопреки сюжету фильма, она все же прошла с первого раза, хоть и набрала минимальное количество баллов, необходимых для поступления. В Щуке было весело учиться, Юле нравились занятия и постоянные репетиции, нравилось даже то, что у нее почти совсем не оставалось времени на какие-то другие дела. Да и дел в общем-то особых не было. Как и положено, она влюбилась в молодого человека курсом старше, они встречались, а через два года расстались. Маме Юля написала о своем поступлении в театральное только спустя несколько месяцев. Мама погоревала, а потом смирилась с непутевым выбором дочери.

Годы учебы пролетели незаметно. Юля отнюдь не была лучшей на курсе, время от времени даже вставал вопрос об ее отчислении, но она удержалась благодаря своей старательности. Так что никаких интересных предложений из театров у нее не было.

Но Юля твердо решила остаться в Москве. Возвращаться в родной город совсем не хотелось — она помнила ту тоску, которая появлялась, стоило ей приехать к маме на каникулы. Однако и с театром, похоже, было кончено, новогодние переодевания в Снегурочку, позволяющие немного заработать, не в счет. Пора было что-то решать со своей жизнью и с работой, что для Юли было почти одно и то же.

Судьба сложилась так, что Юля попала в одно из многочисленных московских агентств по недвижимости. Некоторое время она жила у знакомых, потом снимала комнату. Но это было все, что она смогла себе позволить благодаря новому образу жизни. С личной жизнью дела обстояли неважно. Пару раз она затевала романы, но они быстро кончались, едва успев начаться. Видно, всех отпугивали Юлины долговязость и неуживчивость.

Работа не клеилась. Сделку удавалось заключить не чаще раза в месяц, а то и реже. Большую часть суммы за услуги в оформлении обмена или продажи квартиры получала, естественно, Юлина фирма. Самой же Юле оставалось только на еду и уплату за жилье. Наконец, поднабравшись опыта, она решила, что уже в состоянии оформлять сделки, не посвящая в это свое агентство. Такое случалось, конечно не слишком часто, но все же значительно помогало в денежном отношении.

В этот раз был именно такой случай — Юля помогала одному знакомому продать его однокомнатную квартирку. Но эта сделка проходила хуже некуда. Каких трудов стоило найти покупателя! И когда такой наконец нашелся, квартира ему оказалась нужна максимально срочно. Тут уж Юле пришлось побегать. Сегодня, например, нужно было успеть в два места одновременно — в опекунский совет и к начальнику паспортного стола. Юля и так уже опаздывала, а тут еще эта машина, сбившая ее…

Но все-таки чем-то она меня зацепила. Несмотря на свой высоченный рост и неразговорчивость.

— Давайте знакомиться, — предложил я. — Юрий… или Юра — как вам больше нравится.

Моя спутница, несколько поколебавшись, ответила:

— Юлия… Юля.

— Забавно, — заметил я. — Два «Ю». Как ваша нога? Надеюсь, я не слишком вас ушиб?

— Нет, уже почти не болит, спасибо. — Она все еще держалась настороженно. — Вообще-то я, конечно, сама виновата… День у меня сегодня какой-то неудачный.

Она осеклась.

— Ну зачем вы так, — ответил я. — День еще только начинается. Всякое может случиться.

— Вот-вот, — заметила она с нескрываемым пессимизмом. — Именно, что всякое.

— Давайте так, — предложил я. — Оставьте мне ваш телефон, я позвоню вечером и узнаю, как у вас день прошел. Вдруг все еще наладится.

— Нет у меня телефона, — сухо ответила Юля. Соврала, я думаю. — Вон там на углу остановите, пожалуйста. Спасибо, что подвезли…

Она хлопнула дверцей и пошла, чуть прихрамывая, вниз по улице на своих красивых и длинных ногах.

Небо между тем заволокло тучами, собирался дождь, и солнце уже почти не показывалось. По радио передавали какие-то хмурые новости о новом повышении активности чеченских боевиков в Грозном, очередном теракте на юге России, очередном футбольном матче, в котором вновь продул «Спартак», и об ухудшении погоды на ближайшие две недели. Мысленный столбик ртути, измеряющий настроение, немного уменьшился, но, впрочем, не настолько, чтобы это следовало принимать во внимание. Я вспомнил (а вернее, вновь почувствовал всем телом) о новой машине и решил не обращать внимания на те проблемы, которые меня в общем-то не касаются.

Я лихо подкатил к своей юрконсультации, жалея лишь о том, что никого из коллег не видно поблизости и некому похвастаться. Но есть справедливость на земле — на крыльце показался Серега Бежин, которому оставалось только присвистнуть, глядя на то, как я вылезаю из своего приобретения.

— Последнее слово техники? — поздоровавшись, похлопал он блестевшую на солнце машину по капоту.

— Предпоследнее, — ответствовал я. — Но тоже достаточно громкое.

— А припарковались вы фактически бесшумно, — пошутил Серега.

Серега у нас стажер. Молодой еще совсем, зеленый. Хороший парень, да и на редкость сообразительный. Хотя, мне так кажется, место ему совсем не в адвокатской конторе, а скорее уж на Петровке. Ему бы под руководством Грязнова уголовные дела распутывать: слишком он активный да прыткий. Я, конечно, не говорю, что сам сюда пришел штаны просиживать, мне иногда тоже побегать приходится, особенно когда дело соответствующее попадется. Да только мне кажется, что по молодости, пока энергии хоть отбавляй, в адвокатской конторе слишком уж скучно сидеть, в бумажках разбираться да клиентам главы из юридических справочников наизусть зачитывать.

Вообще же Серега сильно напоминал мне Володю Шарапова из незабвенного телешедевра «Место встречи изменить нельзя». То же сочетание неопытности, дерзости и юношеского максимализма. Юный борец за справедливость. Хотя все мы по молодости на Шарапова походили, даже и те, чья молодость прошла еще до появления этого сериала. Жаль только, что, когда мы становимся старше, вся эта тяга к восстановлению справедливости и прочие «души прекрасные порывы» у одних покрываются жесткой коркой цинизма, а у других и вовсе исчезают бесследно.

В коридоре я встретил нашего начальника — Генриха Розанова. Он у нас ничего, даже деловой, с чувством юмора.

— Чего это ты сияешь как целковый?

Надо сказать, что с некоторых пор мы с ним перешли на «ты» — все-таки не один уже пуд соли вместе съели.

— Машину приобрел, — похвастался я.

— Поздравляю! Обмывать-то собираешься?

— Как же, как же! Непременно! Готов и прямо сейчас, да ведь только я теперь за рулем, — слукавил я.

— Ну и хитрец! Ничего, все равно придется… Наши ребята тебе этого так не спустят… Что за машина-то? «Девятка» какая-нибудь?

— Обижаешь! Смотри, вон стоит. — Я ткнул пальцем в окно.

За окном посреди незамысловатой будничной суеты сверкала свежевымытыми боками «БМВ».

Розанов присвистнул. А я в который уже раз за сегодня полюбовался на свою красавицу. И в который раз ощутил гордость и даже некое недоумение, что именно я являюсь обладателем этого сокровища. Но ничего, привыкну.

— Шикуешь, — сказал Розанов. — Это авто уж точно придется обмывать, без всяких сомнений. На такой машине по нашим дорогам ездить — большой грех. А тем более с твоими привычками…

Надо сказать, он был прав. Иногда вокруг меня творилось такое, что дай-то бог самому живым выбраться, не то что машину не повредить.

— Ничего, — махнул рукой я. — Чему быть, того не миновать.

Я прошел к себе в кабинет и стал разбирать бумаги, относящиеся к только что закрытому делу. Но очень скоро от этого сверхполезного занятия меня оторвал телефонный звонок. Это оказался опять Розанов.

— Зайди ко мне на минутку, как будет время, — попросил он.

Ну что ж, если труба, то есть начальство, зовет — надо идти. Я вышел из кабинета, в коридоре, рядом с окном, стояла хрупкая невысокая женщина в светло-зеленом костюме и плакала. У меня вдруг возникло то странное ощущение, которое называется «дежа вю» — вроде бы и что-то знакомое, а что — не помню. И тут у меня возникло смутное ощущение — я был прав сегодня, когда говорил сбитой мною Юлии, что за этот день еще всякое может случиться. Почему я так подумал — непонятно. Интуиция — штука разуму неподвластная.

Женщина обернулась, видимо почувствовав мой взгляд.

— Здравствуйте, — обратилась она ко мне, промокнув мокрые глаза платком. — Вы Гордеев?

— К вашим услугам, — несколько церемонно ответил я.

— Мне очень нужна помощь. Я пришла сюда, потому что… надо защитить одного человека.