22
С утра я отправился в консультацию – сегодня у меня были приемные часы. Конечно, я с большей пользой для себя мог потратить это время, но... работа есть работа. Поэтому четыре часа подряд я выслушивал разные житейские истории и добросовестно давал гражданам советы, разъяснял законы, словом, оказывал, как значится в перечне обязанностей члена коллегии адвокатов, «квалифицированную юридическую помощь».
Но конечно, дело Зои-Веры никак не шло у меня из головы. То есть оно и не должно было никуда идти. Даже наоборот. Я чувствовал, что не могу просто так спустить это дело на тормозах. Что должен помочь этой женщине. Хотя, скорее всего, на этот раз обойдется без гонорара.
Примерно около часа позвонил Грязнов:
– Здорово, Юра. Утром звонил Саша Турецкий, просил помочь тебе. Я уже поручил оперу МУРа, который занимается раскрытием убийства Филимоновой, вместе с тобой осмотреть комнату. Так что через час будь там.
Пришлось отпрашиваться у Генриха Розанова. Конечно, больше всего расстроились старушки, которые рядком сидели в коридоре, дожидаясь своей очереди. Я прошествовал мимо них, стараясь не смотреть по сторонам и ощущая спиной их укоризненные взгляды.
Старший оперуполномоченный МУРа Носов, с которым я уже общался, приехал к дому, где еще два дня назад жила Лена Филимонова, одновременно со мной. Видимо, протекция Грязнова оказала на него неизгладимое впечатление, теперь он посматривал на меня несколько испуганно. Мне даже стало неудобно.
– Как продвигается следствие? – спросил я, пока мы поднимались по лестнице.
– Кроме соседки, никто из жильцов квартиры гостя Филимоновой не видел. И соседи по дому не видели. Машину, конечно, тоже не заметили, вон их сколько во дворе стоит – одной больше, одной меньше. Нож не найден. Следов, кроме того, на пороге, и трех в комнате, нет. Обувь – ботинки сорок третьего размера.
– Самый распространенный размер, – заметил я.
– Вот именно, – обреченно подтвердил Носов и продолжал: – След от резиновой рифленой подошвы. Больше ничего нет. Следов борьбы на теле нет. Хотя медики утверждают, что убитая незадолго до гибели вступала в половой акт. Во влагалище и во рту обнаружены следы спермы.
– Что-нибудь дала экспертиза? Я имею в виду и криминалистическую и медицинскую.
Носов хмыкнул:
– Мне говорили, что вы раньше следователем работали. Значит, должны знать, сколько времени у нас экспертизу делают.
Мы позвонили в дверь. Открыла та же древняя старушка. Увидев нас, она широко распахнула дверь и вытянулась по стойке «смирно», беспокойно оглядываясь по сторонам. Мы прошли по коридору и остановились перед дверью. Она была забита двумя досками крест-накрест.
– Пришлось принять меры предосторожности, – сказал Носов в ответ на мой недоуменный взгляд, – в коммуналке пять семей, и у всех проблемы с жилплощадью. Займут, и все, даже не посмотрят, что здесь человека убили. Не могу же я у дверей пост выставить!
С трудом оторвав доски, мы вошли в комнату.
Если не считать большого пятна запекшейся крови на полу, ничто не свидетельствовало о том, что здесь произошло убийство. Комната как комната. Ничего особенного. Круглый обеденный стол у стены, несколько стульев с гнутыми спинками. Письменный стол у окна, несколько картин, явно авторства Филимоновой, на стенах. Старый диван, на котором валялась скомканная одежда убитой, допотопный буфет с посудой за помутневшими от времени стеклами.
– Насколько я помню, на столе никаких следов попойки или хотя бы чаепития не было?
Носов покачал головой:
– Нет. Судя по всему, они не ели и не пили. Правда, на столе обнаружено пятно от вина, оставленное донышком бутылки, но совершенно не факт, что это пятно появилось именно в день убийства.
– Какое вино?
Носов улыбнулся:
– Ждем результатов химической экспертизы.
Единственным предметом интерьера, который выделялся из старых и ветхих вещей, был импортный телевизор. На нем лежал толстый слой пыли, впрочем, как и на всех остальных вещах. Было видно, что хозяйка не утруждала себя частыми уборками.
– А как с отпечатками пальцев?
– Глухо. Преступник перед уходом стер их отовсюду.
– А старуха приметы какие-нибудь сообщила?
Носов обреченно покачал головой:
– Бабке под девяносто. Видит плохо, кроме того, разумеется, с памятью плохо. Она даже не помнит, высокий он был или маленький.
– А что вообще соседи о ней говорят?
– Ничего. Филимонова вела замкнутый образ жизни. Судя по всему, она была тихой пьянчужкой. Не безобразничала, не хулиганила. В свою очередь исправно убиралась в местах общего пользования, хотя соседи на кухне ее видели редко. Они больше вспоминают ее бабку, которая и оставила Филимоновой эту комнату в наследство. А приехала Лена из Греции, где развелась с мужем. Единственная полезная информация, которую они сообщили, это то, что к Филимоновой мужчины захаживали частенько. Почти каждый день кого-то нового приводила. Соседи подозревают, что она подрабатывала проституцией.
Он вздохнул.
– И, надо сказать, нам это никак не поможет. Больше мужчин – больше возможных претендентов на роль убийцы. Причем, где она ловила своих клиентов, кто ее сутенер и был ли он у нее вообще – неизвестно.
– А записные книжки проверяли?
– Да. – Носов вытащил из портфеля и подал мне потрепанный блокнот. – Только там, по-моему, ничего интересного.
Я пролистал пожелтевшие страницы старой записной книжки. В большинстве своем они были чистыми – друзей и знакомых у Филимоновой, видимо, имелось немного. Я, конечно, сразу просмотрел буквы «В» и «К». Меня ждало разочарование. Никаких следов телефона ее подруги не было.
Представьте мое удивление, когда на страничке с буквой «З» я прочитал «Зоя Удогова» и домашний телефон моей подзащитной!
– Еще что-нибудь интересное среди вещей было?
– Нет. Впрочем, посмотрите сами. Может, чего и найдете.
Ящики письменного стола были забиты всякой всячиной – лежалыми бумажками, пустыми гильзами из-под губной помады, флакончиками с засохшим лаком для ногтей. Я перерыл все ящики, пока не нашел кое-что поинтереснее – старый полиэтиленовый пакет с фотографиями. Но к сожалению, ни на одной из них не была изображена Зоя-Вера. В основном они запечатлели Лену с черноволосым смуглым и кучерявым парнем где-то явно не в России. Очевидно, это были остатки ее греческого замужества.
Я осмотрел буфет, заглянул в диван, пошарил в карманах одежды. Ничего интересного. Кроме того, все это уже сделал до меня Носов.
– И что вы собираетесь предпринять дальше? – спросил я у Носова, когда мы уже вышли из дома.
Конечно, отвечать он был не обязан, тем более мне, адвокату. Но указания, данные Грязновым своему подчиненному, опять сделали свое дело.
– Дождусь результатов экспертизы, – довольно неуверенно ответил Носов, – поговорю с людьми, имена которых значатся в книжке. Может, следок покажется. Тогда делом вплотную займется прокуратура.
Мы попрощались, и я обещал ему позвонить, если узнаю что-то интересное. Кажется, он не совсем понял, что я имел в виду...
Дело становилось все более интересным. Скажу честно, после того как я увидел в записной книжке Лены Филимоновой запись о Зое Удоговой, моя уверенность в правдивости рассказа моей подзащитной пошатнулась. Но все требует доказательств. И в том числе существование Зои Удоговой. И кстати, Веры Кисиной.
Я начал с того, с чего нужно было начинать, – с домоуправления. Заведующая долго отказывалась, но потом все-таки показала мне запись в домовой книге, согласно которой по адресу, где проживала моя подзащитная, жила гражданка Удогова Зоя Умалатовна. То же самое мне сообщили в милиции – Удогова была прописана там три года, то есть с тех пор, как приобрела эту квартиру. Мне показали даже фотокарточку – на ней безусловно была Зоя-Вера. В районной поликлинике я держал в руках ее медицинскую карточку, заведенную довольно давно.
В Центральный банк идти не было смысла: все документы, подтверждающие то, что Зоя Удогова там работала, имелись в деле. Ну какие еще нужны доказательства для того, чтобы удостоверить факт существования Зои Удоговой? Как ни жаль, я чувствовал, что в конце концов придется признать, что моя подзащитная лгала... Кстати, нигде не упоминалось ни о каком сыне. Зоя Удогова, судя по официальным документам, была бездетна.
Обойдя все эти учреждения, я понял, что больше нет смысла искать новые подтверждения существования Зои Удоговой. Это было бы просто глупо. Но если Зоя Удогова – это действительно та женщина, что сидит в Бутырке и пытается вешать лапшу на уши следователям и адвокатам, то самым верным доказательством ее лжи должно стать существование другой женщины – Веры Кисиной. И если я найду настоящую Веру Кисину, то отпираться ей будет бессмысленно...
Эх, Юра, Юра! Опять ты забываешь, что теперь ты – адвокат. И обязан любой ценой облегчить участь своего подзащитного, а не выискивать способы, как бы его засадить в тюрягу.
Но с другой стороны, чтобы защитить, я должен знать все обстоятельства дела. Если моя подзащитная врет и я даже с уверенностью не могу сказать, как ее зовут, то о какой эффективной защите может идти речь?! Короче говоря, я должен был разыскать Веру Кисину.
Сделать это, к счастью, не представляло труда. Ее наверняка знало много людей. Ну не может, черт возьми, телеведущая потеряться как иголка в стоге сена.
Я решительно направился на телевидение. Но перед этим еще раз, просто так, на всякий случай, поднялся к квартире Зои Удоговой. И что бы вы думали? На этот раз дверь была опечатана обычными полосками бумаги. И кроме того, отсутствовали гвозди, которыми в прошлый раз была забита дверь. Немало подивившись этому обстоятельству, я внимательно прочитал надписи на печатях. Печать принадлежала окружной прокуратуре. А ведь все следственные действия по этому делу прекращены еще два месяца назад! Что-то странное творится с этой дверью. Кстати, неплохо бы и мне заглянуть в эту квартиру...
До телекомпании СТВ я еле дозвонился. Как обычно в таких конторах, телефоны заняты с утра до вечера. После пятнадцати минут непрерывного набора по одному из телефонов, указанных в справочнике, мне все-таки ответили. Какая-то сонная секретарша сказала, что Веры Кисиной нет. Тогда я попросил соединить с их начальником (о котором мне говорила моя подзащитная). Мне ответили, что это невозможно, однако Петр Шовкошитный на месте, и если я приеду, то она закажет мне пропуск.
Был будний день, и к окошку пропусков стояла очередь человек из двадцати. Промаявшись в очереди примерно с полчаса, я протянул женщине за толстым стеклом свое удостоверение члена Московской городской коллегии адвокатов. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. Так и оказалось.
– Мне в телекомпанию СТВ. К Петру Шовкошитному.
Удостоверение мое не произвело никакого действия.
– Пропуск вам не заказан, – произнесла она, и захлопнув корочку, протянула ее мне обратно.
– Как так? – возмутился я. – Я же договаривался!
Она посмотрела на меня так, будто я только что приехал из амазонской сельвы и не знаю, как работает слив унитаза.
– Я вам русским языком говорю – заявки на вас нет. Нет заявки – нет пропуска. Нет пропуска – никто вас не пропустит.
– Я адвокат. Мне надо поговорить с Петром Шовкошитным, – не отставал я.
– Да будь вы сам... – она не уточнила, кто именно, но я не сомневался в том, что она не пропустит даже генсека Организации Объединенных Наций, вздумай он прорваться на телевидение без пресловутой заявки.
– Можно от вас позвонить?
– Нет, – буркнула она, – телефон в фойе.
Пришлось отстоять еще одну очередь – к телефону. Потом началось снова бесконечное верчение диска, пока я опять не наткнулся на сонную девицу.
– Я Гордеев. Адвокат, – радостно закричал я, услышав в трубке ее голос.
– Какой Гордеев? – ответила она совершенно равнодушно.
– Я вам звонил!
– Когда? – У девушки явно была амнезия.
В конце концов через час после прихода на телевидение я поднимался на лифте на пятый этаж, где находились редакции телекомпании СТВ.
Кабинет Шовкошитного находился через два поворота направо и три налево, спуска по маленькой лесенке и отсчета «пятой двери справа». Короче говоря, я с благодарностью вспомнил школьные годы, игру «Зарница», где я должен был в лесу найти по спрятанным в траве деревянным стрелкам пионерский барабан.
Секретарша Шовкошитного воззрилась на меня, стоило мне войти в приемную. В ее глазах было непонимание и даже легкая обида на то, что вот, дескать, пришел отрывать нас от важных дел со своими глупостями. Так смотрят секретари больших начальников. Впрочем, сейчас каждый начальник мнит себя большим. Ну и секретарши соответственно...
– Гордеев, адвокат, – учтиво представился я.
Секретарша даже бровью не повела.
– Я хотел бы поговорить с вашим шефом.
После паузы, во время которой она, видимо, решала, удостоить меня своим вниманием или нет, секретарша все-таки приоткрыла свой очаровательный ротик и неприветливо произнесла:
– Вам назначено?
– Я звонил, – уклончиво ответил я.
– Не знаю. Сейчас доложу.
Она пробежала изящными пальчиками по кнопкам селектора и совсем другим, медовым голоском сказала:
– Петр Васильевич, тут к вам адвокат Гордеев.
– По какому делу? – донеслось из селектора.
Секретарша вопросительно посмотрела на меня.
– Это по поводу одной из ваших сотрудниц.
Она повторила мою фразу в селектор.
– Пусть заходит, – велел начальник.
Секретарша индифферентно показала на обитую коричневым дерматином дверь:
– Проходите.
Петр Шовкошитный оказался добродушным лысеющим бугаем, одетым в черный френч с блестящими серебряными пуговицами, с толстенькими, как сигарные окурки, пальцами.
– Присаживайтесь, – кивнул он подбородком в сторону стула, – чем могу?
Я сел.
– Меня зовут Юрий Гордеев...
– Очень приятно, – профессионально-учтиво вставил Шовкошитный.
– Я бы хотел задать вам несколько вопросов об одной вашей сотруднице.
– Так, интересно, – сделал он заинтересованное лицо, – и о ком же?
– О Вере Кисиной.
– Та-ак, – протянул он, – то есть вы хотите сказать, что вы адвокат Веры?
Что значит профессионал! Вопрос в самую точку! Если бы я еще знал, что на него ответить...
– Нет, – сказал я после секундного замешательства, – но интересы моей подзащитной могут сильно пересекаться с интересами Веры Кисиной.
Шовкошитный кивнул:
– Понятно. И что же вас интересует?
– Прежде всего я хотел бы лично встретиться с Кисиной.
Он пожал плечами:
– А почему бы вам не обратиться к ней самой?
Вопрос был совершенно закономерный. Я решил немного схитрить:
– Дело в том, что я не знаю, как ее найти. Вы не подскажете адрес или телефон?
– Конечно подскажу. – Он открыл небольшую телефонную книжку и продиктовал мне номер телефона. Телефон был той самой квартиры, где согласно записи в домовой книге проживала Зоя Удогова.
– Скажите, а когда она появляется на работе?
Шовкошитный широко улыбнулся:
– Теперь уже вы ее вряд ли здесь застанете. Разве что она придет ко мне в гости.
– Почему?
– Потому что Вера уволилась.
– Уволилась?
– Да.
– И когда же?
– Примерно месяца два назад.
Вот те раз! А кто же тогда сидел в тюрьме?!
– А вы не могли бы поточнее припомнить?
– Зачем же припоминать? Сейчас я позвоню в наш отдел кадров и скажу вам точно.
– Позвольте, но моя сестра совсем недавно видела Веру Кисину по телевизору!
Шовкошитный замялся:
– Ну, вы знаете, мы иногда даем ее передачи в записи. Знаете, зрители привыкли...
Пока искали приказ об увольнении, я, сгорая от нетерпения, спросил:
– Скажите, а вы когда-нибудь бывали в ее квартире?
– Был один раз. Помню, Вера пригласила на день рождения сына.
– А вы были знакомы с Леной Филимоновой?
– Да. Был. Я знаю ее много лет... Однако, господин адвокат, прежде чем отвечать на ваши вопросы дальше, я хотел бы узнать, чьи интересы вы защищаете? Мне бы не хотелось, чтобы мои ответы нанесли вред...
– Не беспокойтесь. Вере Кисиной они вреда не нанесут. Скорее наоборот. Может быть, они ей сильно помогут.
Видимо, моя фраза прозвучала слишком многозначительно, потому что Шовкошитный сразу же насторожился и попытался выведать обстоятельства дела.
– К сожалению, Петр Васильевич, ничего сообщить вам не могу. Это профессиональная тайна. Конечно, вы можете отказаться отвечать на мои вопросы – это ваше право. Но поверьте, может быть, от вас сейчас зависит судьба Веры Кисиной.
Я сказал это как можно более проникновенно. И мне показалось, что Шовкошитный поверил. Во всяком случае, он заметно встревожился и потянулся к телефону.
– Да что вы мне тут все время талдычите про судьбу Веры? Сейчас я ей позвоню...
Он набрал номер, который только что продиктовал мне.
– Вам никто не ответит. И не пытайтесь, – сказал я.
Тем не менее он не опустил трубку на рычаг. Я слышал длинные гудки. А потом... представьте мое удивление, когда на том конце провода ответили!
– Алло, – произнес Шовкошитный, – позовите, пожалуйста, Веру... Простите, а с кем я говорю, в таком случае?
Выслушав ответ, Шовкошитный как-то странно глянул на меня.
– Спасибо... – Он положил трубку. Потом вытянул из лежащей на столе пачки «Мальборо» сигарету, закурил и металлическим голосом произнес: – Ваши документы.
– А в чем де...
– Ваши документы! – сказал он громче.
Я достал из кармана мое удостоверение, паспорт и водительские права. Шовкошитный изучил все это чуть ли не под микроскопом, потом вернул.
– Значит, вы адвокат Гордеев?
Я пожал плечами:
– Как видите.
– А знаете, кем представился мне только что мужчина в квартире Веры?
– Кем? – пробормотал я, предчувствуя неладное.
Шовкошитный глубоко затянулся:
– Сказал, что он адвокат Веры Кисиной и что зовут его Юрий Гордеев.
Я вскочил, перегнулся через стол Шовкошитного и схватил трубку. Снова набрал телефон. Однако мне повезло меньше, чем бывшему шефу Веры Кисиной. Ответом были только длинные гудки.
Шовкошитный внимательно следил за моими действиями. Я положил трубку и сел на стул.
– А что он сказал о Вере Кисиной?
– Сказал, что она в тюрьме.
Я чуть не подпрыгнул на стуле. Этого еще не хватало! Хотя... а что, если настоящая Вера Кисина тоже находится в тюрьме. И Зоя Удогова решила использовать ее историю в своих интересах? Логично? Вроде да. Кроме того, подобные истории вечно описывают в детективах.
Короче говоря, двойники плодятся как кролики. Вот и у меня появился свой... Теперь бы выяснить, кто это.
Тут в кабинет вошла секретарша и положила на стол Шовкошитному приказ об увольнении Веры Кисиной. Он был помечен двадцать седьмым июня – немногим более трех месяцев назад.
– Вика, у меня совещание. Никого не пускайте и не соединяйте, – распорядился Шовкошитный.
Когда секретарша вышла, он прикурил еще одну сигарету и сказал:
– Ну что ж, господин Гордеев, теперь вам придется объясниться, что это все значит. Теперь эта история касается и меня, так как Веру я знаю давно и считаю ее почти что своим другом.
А в конце концов, почему бы и нет? История настолько нелепая, что ее можно рассказывать кому угодно – все равно никто не поверит. Разве что любители научной фантастики.
– Ладно. Я вам расскажу. Но прежде вы ответите на несколько моих вопросов.
Шовкошитный кивнул:
– Хорошо.
– Вера сама пришла увольняться?
– Да, – ответил он как-то неуверенно, – но я ее не видел.
– А кто видел?
– Дело было так. Где-то за полтора месяца до того, как Вера решила уволиться, с ней стало происходить что-то странное. Она ходила какая-то смурная, рассеянная. Сбивалась во время прямого эфира. Однажды зашла ко мне и попросила отпуск. Я не согласился: замены Вере не было. Она расплакалась. Но потом взяла себя в руки и ушла. У нее явно что-то случилось, но что – я не знаю. Вера очень скрытный человек. А у меня времени не было с ней поговорить по душам.
– Скажите, а у нее была подруга здесь, с кем она могла откровенничать?
Шовкошитный покачал головой:
– Нет. Она со всеми держала себя приветливо, ровно, но чтобы дружить – нет... пожалуй, нет. Только один человек может знать об этом – Лена Филимонова. Вы у нее спросите, наверняка она вам все расскажет...
– Лена Филимонова позавчера была убита в своей квартире, – сказал я.
Теперь пришло время удивляться Петру Шовкошитному.
– Убита? Кем?
– Идет следствие. Пока версий никаких, – развел я руками.
Он покачал головой:
– Я ей звонил последний раз месяца три назад...
– Давайте вернемся к нашему разговору. Итак, вы не знаете причину ее угнетенного состояния?
– Нет.
– И что случилось после того, как она просила у вас отпуск?
– В этот день Вера должна была вести очередную передачу в прямом эфире. Но на работу не пришла. Мы все, конечно, переполошились, я лично звонил ей домой. Даже послал одного из сотрудников: она живет здесь недалеко. Но все безрезультатно: дома ее не было. Мы тогда подумали, что с ней произошел какой-то несчастный случай. Ну, там, автомобильная авария или что-то в этом роде. Правда, непонятно было, где ее сын. Но на следующий день все выяснилось. Вера позвонила мне и сказала, что ее срочно отправили в больницу, что ей предстоит операция.
– Операция? Она не сказала, какая именно?
– Сказала, что по женским делам. Вы понимаете, это не принято уточнять в разговорах с мужчинами. Она сказала, что, видимо, пробудет в больнице долго, а потом уедет на родину восстанавливаться.
– Она не сказала, в какой больнице будут делать операцию?
– Нет. Вера просила не навещать ее, потому что, дескать, там очень строгий режим. Ну мы и не навещали.
Бред какой-то! Судя по рассказу Зои-Веры, в этот момент она лежала на операционном столе, где ей изменяли лицо.
– Петр Васильевич, а вы не заметили каких-то странностей в голосе Веры?
– Каких странностей? – не понял он.
– Ну, может, какие-то непривычные интонации, или еще что.
Шовкошитный задумался.
– Вы знаете, – сказал он наконец, – я вспомнил, что тогда обратил внимание на то, что говорила она с небольшой хрипотцой. Но я подумал, что это от болезни.
– Понятно... Значит, после того как Вера заходила к вам в кабинет, в следующий раз вы ее увидели, только когда она пришла увольняться?
Шовкошитный покачал головой:
– Нет. Я ее не видел в тот день.
– Как так? – удивился я.
– Я как раз отъезжал в этот момент. Буквально на час-полтора. За это время она успела уволиться и уйти. Я еще, помню, удивился, что она меня не дождалась. И, главное, потом не позвонила. Исчезла – и все.
– А вы ей тоже не звонили?
– Звонил. Но по телефону ни разу никто не ответил.
Он замолк и вытащил еще одну сигарету.
– Хорошо, но с кем-то она общалась в тот день.
– Ну, конечно. С секретарем нашего отдела кадров. Но она у нас новенькая, пришла сюда уже после ухода Веры.
– А вас не насторожило, что Вера не подходит к телефону?
Он отрицательно покачал головой:
– Она говорила, что собирается ехать на родину, куда-то, кажется, на Северный Кавказ. Поэтому я не придал большого значения тому, что ее нет дома. Скажите, а Вера действительно в тюрьме?
Вместо ответа я вытащил из портфеля фотографию.
– Вы узнаете эту женщину?
Шовкошитный посмотрел на карточку.
– Да, это Вера...
Вдруг он запнулся, будто ему в голову внезапно пришла какая-то мысль:
– Погодите-погодите. Дайте фотографию.
Он покрутил фотографию в руках.
– Это Вера, но.. какая-то не такая, – наконец заключил он.
– Что значит «не такая»? – насторожился я.
– Не могу сказать с полной уверенностью. Что-то в лице изменилось.
– Но вы уверены, что это действительно Вера?
Он кивнул:
– Да. Абсолютно уверен. Видите, вот тут маленькая родинка у подбородка. Это Верина родинка. Ну и взгляд, и вообще. Я ее знаю много лет и уверен, что это она. Но все-таки какая-то не такая. Может, это после болезни?
Я вышел от Шовкошитного уже под вечер. Конечно, пришлось сдержать слово – рассказать ему почти все подробности дела моей подзащитной. Опасаться разглашения тайны следствия или какой-либо другой тайны не приходилось: известно мне было очень мало. Почти ничего.
