16
По роду своей официальной и особенно неофициальной деятельности Пенкину пришлось побывать во многих странах, и в том или ином приближении он не то что знал, а скорее понимал несколько языков. Да и одно дело общаться с живым человеком лицом к лицу, когда в ход идут гримасы, жесты и все, что под руку попадется и разговоры все больше за жизнь. И другое – пытаться осмыслить абсолютно английский текст, да еще изобилующий специальными терминами и идиомами. Поэтому в Интернет он полез с Мюллеровским словарем на восемьдесят тысяч слов.
Проделав нелегкий и тернистый путь, он наконец достиг Первого кредитного банка в Вадуце. А вот и информация для потенциальных клиентов. Яша перекачал данные на свой компьютер с намерением немедленно и досконально во всем разобраться.
Зазвонил телефон, но он решил не отвлекаться. Включился автоответчик.
– Привет. Это снова Марина. Я все решила, давай это сделаем вместе. Так будет легче. Поверь мне.
Яша схватил трубку, но услышал только короткие гудки. Автоопределитель номера промолчал, – очевидно, звонили из автомата.
Пожав плечами, Яша вернулся к компьютеру.
Итак, «ключом или паролем могут являться персональные аутентичные», в смысле индивидуальные, «...признаки персоны», в смысле человека, «такие, как фигуры папиллярных линий...» типа отпечатков пальцев, «радужной оболочки глаз, голоса...». Радужной оболочки глаз! Стеклянных глаз? Бред какой-то. Хотя, если подумать...
Он попытался вчитаться внимательнее, но мысли упорно соскальзывали на загадочную Марину. Можно ошибиться номером один раз, один раз можно не узнать голос на автоответчике, но она ведь продолжает звонить и наговаривать весь этот дурацкий, понятный только ей одной бред. А что, если это и вправду та Марина? Вдруг чеченцы доперли, что он проник в их коварные планы? А вдруг это вообще подставка, вдруг они при нем специально трепались? Но неужели они действительно думали, что нормальный среднестатистический человек способен в столь древесном состоянии что-то воспринимать?
«А может, и не было ничего вообще? Может, мне это и правда приснилось или, стукнувшись головой, я обрел ложную память? Нет, ну это же опять бред. Я же помню. Помню я. А может, наоборот, у меня частичная амнезия и Марина моя последняя любовь? Тоже бред. Светку же помню, и Каролину, и Ладу, и... Короче! Читаем дальше!»
«...или магнитные, ультразвуковые, инфракрасные и прочие ключи по желанию клиента».
Ладно, может быть, какую-то хреновину Мажидов вмонтировал в свой стеклянный глаз, и теперь без нее до денег не добраться. А его похоронили, и эта вот ультразвуковая-инфракрасная-магнитная и еще Бог знает какая хреновина гниет в земле сырой. Хорошо, хоть не кремировали.
Ну и что теперь, снова тащиться в Чечню на раскопки?
Конечно, тащиться! И не тащиться, а лететь соколом... орлом... вертолетом, чтобы не опередили. Только Чечня – она на карте три на два сантиметра, а на самом деле не такая уж и крохотная, и Красной площади с Кремлевской стеной, под которой все в рядок зарыты, там нет. И хоронят они исключительно на семейных кладбищах. А где, спрашивается, мажидовское семейное кладбище? В каком таком забытом Богом... Аллахом ауле? И кто поделится этой страшной тайной?
А вот Ильяс Хухадов и поделится. Тот же самый Ильяс, который и рассказал Пенкину всю эту историю. Кто в Москве самый знаменитый радетель за чеченских беженцев, от кого у них нет секретов и к кому они бродят, как ходоки к Ленину (правда, не столь безрезультатно), у кого на семь поколений вниз... взад... вглубь... всеми уважаемые имамы и кто за эти семь поколений успел породниться с большей половиной современной Чечни? Хухадов!
Не откладывая дела в долгий ящик, Яша позвонил Ильясу. Занято. Ладно, тогда без приглашения.
Не застать Ильяса дома было просто невозможно по одной простой причине: он никогда его не покидал. Отягощенный стошестидесятикилограммовым весом и астмой в сочетании с квартирой на седьмом этаже (а лифтом он не пользовался по каким-то одному ему ведомым причинам), Хухадов решал все многочисленные проблемы своих подопечных исключительно по телефону или, в крайнем случае, приглашая нужных людей к себе. Яша был знаком с ним довольно давно, и иногда они на взаимовыгодных условиях делились друг с другом кое-какой информацией.
Схватив такси, Пенкин помчался на другой конец города, где по странному стечению обстоятельств на Кавказском бульваре проживал кавказец Хухадов. Влетев в подъезд, он всей пятерней утопил кнопку вызова лифта, но лифт его проигнорировал, даже кнопка не загорелась. Движимый желанием поскорее приобщиться к тайнам чеченских гробниц, Яша взлетел по ступенькам на седьмой этаж и остановился как вкопанный.
Железная дверь Ильяса итальянского производства была взрезана автогеном, вторая дверь – деревянная – выворочена вместе с петлями. Из квартиры не доносилось ни звука. Постояв в нерешительности пару минут на площадке, Яша осторожно вошел. Квартира перевернута вверх дном – полы сорваны, обои отодраны от стен, мебель перевернута, все усеяно бумагами и пухом из вспоротых подушек. Яша обошел все комнаты – никаких следов Ильяса.
Он позвонил в соседние квартиры, но то ли жильцы были на работе, то ли просто боялись открывать дверь. Яша постоял, прислушиваясь. Откуда-то снизу доносились приглушенные сдавленные стоны. Он опрометью бросился вниз по лестнице и, сбежав на один этаж, снова прислушался. Теперь казалось, что звук идет сверху. Пенкин снова вернулся на седьмой и осторожно обошел всю площадку, пытаясь определить источник. Стоны раздавались из-за закрытой двери лифта.
– Ильяс! – позвал Яша, но в ответ только нечленораздельное мычание. – Хухадов! – Пенкин завопил как иерихонская труба, и узник лифта его наконец услышал.
– Помогите... – зычный бас Ильяса трансформировался в сдавленный фальцет, но тем не менее это был его голос. Яша не знал, радоваться ему или огорчаться. Ильяс, конечно, жив, но вряд ли он станет давать консультации из столь неудобного положения.
– Ильяс, потерпи, я позову на помощь, – проорал Яша в щель, но снова не получил никакого ответа. Стоны перешли в булькающий хрип.
А помощь-то может и не успеть. У Ильяса вполне мог случиться приступ астмы, к тому же он, может быть, и ранен.
Трудно сказать, что двигало Пенкиным в первую очередь: желание спасти человека или нежелание потерять ценный источник информации, но он решил действовать сам. В крутых боевиках крутые парни раздвигают двери лифтов одним широким движением рук, практически не напрягаясь. Но то ли лифты в кино не советские, то ли парни покруче будут – как ни старался Яша, створки не разъехались ни на сантиметр.
А время шло. Пенкин помчался на последний этаж и с удовольствием обнаружил, что дверь на чердак взломана. Хорошо все-таки, что потолки в наших домах два с половиной метра, а то пришлось бы скалолазов вызывать или маляров с козлами. Подпрыгнув, он ухватился за край люка и, подтянувшись, оказался на крыше.
Дверь железной будки, в которой расположен двигатель лифта, тоже была взломана, и ломик валялся неподалеку. Яша проник внутрь и обнаружил, что кто-то перерубил силовой кабель, – теперь поднять лифт можно разве что вручную. Но как раз в советских лифтах такая возможность не исключалась. Рядом с электромотором красовалась лебедка с маховиком, от одного вида которого Яше стало нехорошо. Но, преодолев потенциальный психологический барьер, он заставил себя взяться за ручку. Как ни странно, крутить было нетяжело: очевидно, туша Ильяса практически нейтрализовала противовес. Совершив несколько десятков лихорадочных рывков, Яша решил, что лифт уже вышел из межэтажного пространства. Прихватив ломик, он помчался вниз.
Ильяс не подавал признаков жизни. Раздвинув ломом створки двери, Яша выволок из кабины посиневшее тело. Ингалятор Ильяс сжимал ослабевшей рукой, и Яша, раздвинув ему челюсти, щедро пшикнул в горло раз десять. Тело заколыхалось и открыло глаза, но отнюдь не сразу идентифицировало своего спасителя. Очевидно, принимая Яшу за своих мучителей, которые решили продолжить издевательства, он стал судорожно отбиваться. Несмотря на беспорядочность ударов, Пенкин основательно получил по шее – при таком-то весе и рука весит соответственно.
Хухадов прозрел неожиданно и сразу полез обниматься:
– Тебя уже выпустили?
– Кто кого выпустил? – Яша решил, что Ильяс еще не совсем пришел в себя и не до конца осознал, кто из них сидел в лифте, а кто его изымал оттуда.
– Из плена. Я звонил, договорился, но не думал, что все так быстро получится.
Яша опешил. Руки его самопроизвольно разжались, из-за чего Ильяс, которого он только что с огромным трудом поднял, снова рухнул на пол и обиделся:
– Я думал, ты мне спасибо скажешь.
– А я думал – ты мне.
– Спасибо.
– И тебе. Считай, мы квиты. Хотя если честно, я сам оттуда сбежал и так и не знаю, зачем меня похищали.
Они наконец дотащились до развороченного дивана, из чрева которого возмущенно торчали пружины, и Ильяс с шумным вздохом рухнул на спину.
– Может, объяснишь? – Яша обвел многозначительным взглядом разбомбленную квартиру.
– Ты им просто понравился, решили, что выкуп возьмут хороший.
– Да я не про плен, на тебя кто осерчал?
– Подай телефон. – Он снова ушел от ответа. Перебросившись с кем-то парой фраз, Ильяс впал в мрачную задумчивость. – Ты зачем пришел?
– Тебя спасать.
– О ком речь?
– В смысле?
– Только не говори, что пришел чайку попить.
– Мажидов.
– Что «Мажидов»?
– Могила.
– Что именно?
– Место, и поподробнее.
Ильяс поднял с пола первый попавшийся листок – обрывок какого-то документа – и стал чертить план. В изуродованном проеме двери возникли четверо бородатых парней в кожанках. Ильяс только мотнул головой, и гости с перекосившимися озверевшими лицами исчезли. Хухадов протянул Яше бумажку:
– Клаустрофобия у меня...
«Что-то жизнь у меня стала какая-то беспокойная, – думал Пенкин, покидая «гостеприимный» дом Хухадова, – ничего, с мажидовскими миллионами будет повод успокоиться».
Яша практически достиг собственного дома, занятый мыслью о своем новом визите в Чечню, когда из подворотни встречным курсом вылетел бывший одноклассник Воха, слегка навеселе и в явном настроении усугубить свое состояние. Из кармана куртки торчало знакомое горлышко, увенчанное синей пробкой с белыми оленями на фоне красна солнышка.
– Яшка, братан! Ты где пропадал?!
– В командировке, только вчера вернулся.
– Так надо обмыть.
– Не, Вов, не могу. Дел еще невпроворот. Тороплюсь.
– Кто ж по делам пешком торопится? Зебра, типа, сломалась? – Зеброй Воха называл Яшину машину за ее неординарную окраску.
– Сломалась, – вздохнул Яша.
– Так надо помянуть. Пойдем посидим как пацаны... – тут же нашелся Воха. Будучи свободным художником и виртуозом своего дела, Воха имел свою постоянную клиентуру, состоящую преимущественно из бизнесменов средней руки. И от постоянного общения с подобным контингентом его русская речь окрасилась «пацанскими» идиомами и характерными жестами.
– Нет, правда некогда.
– А потом починить и, типа, обмыть.
Яша вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:
– Ну и осел же я, а?
– Ну, типа того, – согласился Воха, – тебе выпить предлагают, а ты отказываешься.
– А ты – гений. День сегодня какой?
– В натуре, гений.
– День какой, спрашиваю.
– Вторник... с утра был.
– Вов, какая скорость у трактора?
– Типа, крейсерская – километров тридцать, хотя, если надо, можно и пятьдесят выжать.
– Значит, если тридцать да на десять часов – это триста километров, а тут, пожалуй, тысяча двести, тысяча триста... Итого, где-то четыре дня... То есть воскресенье, понедельник, вторник, среда... В среду вечером он здесь... Хотя если не по десять часов ехать, а скажем, по двенадцать...
Друг детства посмотрел на Яшу с плохо скрываемым состраданием:
– Тебе Яш, типа, лечиться надо, совсем плохой стал.
– Уговорил, пойдем ударим по шашлычку. Угощаю.
Они завернули в стекляшку шашлычной неподалеку. Народу было немного, через сорок минут заведение закрывалось, но Яша и не собирался рассиживаться. Подали шашлык, процентов на семьдесят состоявший из сала, и бутылку «Столичной». Свою «Финляндию» Воха поглубже затолкал в карман и доставать не торопился.
– Вов, ты мог бы мне как другу помочь?
Воха разлил и, не дожидаясь товарища, опрокинул стакан:
– С зеброй, что ли? Так о чем речь?
– Ты понимаешь, она еще не в Москве...– Яша с трудом заставил себя сделать глоток, запах спирта воскрешал слишком неприятные воспоминания о поединке с Назаром и «Абсолютом», и принялся за жирный и еле теплый шашлык.
– А че, по прериям бегает, в натуре?
– Нет, на тракторе едет из Чечни, завтра к вечеру или, в крайнем случае, послезавтра надо ее на Объездной встретить. И еще мне машина нужна.
– Че, сама, что ли, на тракторе? – Воха плеснул себе и обновил Пенкину.
– Слушай, я сам не смогу, должен опять уехать. Выручишь?
– Круто! Зебра на тракторе! – Он торопливо вгрызался в шашлык, разбрызгивая соус на куртку. И при этом не забывал о живительной влаге, поглядывая на хозяина заведения, который, в свою очередь, нетерпеливо поглядывал на них.
– Не форсируй, Вов. – Яша отодвинул бутылку – однокашник, очевидно уже приговоривший до того как минимум пол-литра, катастрофически быстро пьянел. – Ее мужик привезет одноглазый. Ему надо отдать деньги за перевозку, только не все, а половину, и самого этого мужика до моего возвращения задержать.
Воха слил себе остатки водки и уже в состоянии легкого анабиоза побожился:
– Пацан сказал – пацан сделал.
Пенкин пошел домой в полной уверенности, что Воха сдержит «слово пацана». И встретит одноглазого...
«Одноглазого» – вдруг эта мысль кольнула Пенкина. И на душе у него стало как-то спокойнее.
