6
Найти Реваза Чебанадзе оказалось не слишком сложно. Сперва Гордеев просто наудачу съездил в драматический театр. Там ему сказали, что репетиция сегодня отменена, а последние строительные работы, которые вот-вот должны закончиться, не требуют присутствия главного режиссера. И без проблем дали домашний телефон. Город хоть и миллионный, но кто же тут не знает Реваза Чебанадзе — скрываться ему не от кого, так расценил это Гордеев. В Москве подобная ситуация, конечно, была невозможна. Там скорее бы помог гениальный компьютерщик из «Глории», умеющий находить людей, не вылезая из своего кресла. Но в любом театре, в любом учреждении адвоката послали бы подальше, попроси он телефон их шефа.
Гордеев вышел из театра и набрал семь цифр.
— Слушаю, — сказал мужской голос.
— Это Реваз Чебанадзе?
— Да, это я. Кто говорит, что-то не узнаю?
Зато Гордеев его узнал. Это был голос того самого человека, который звонил Валентине Карандышевой домой, когда Юрий Петрович готовил там себе завтрак. Гордеев отметил, что Чебанадзе действительно разговаривает не только без малейшего кавказского акцента, но и без характерного центрально-сибирского выговора, что, наверно, объяснимо — все-таки интеллектуал, эстет, в Москве пожил…
— Мы не знакомы, но я знаком был с Валентиной Всеволодовной и хотел бы с вами кое-что обсудить.
Пауза была секунд десять, Гордеев уже успел подумать, что связь нарушилась, но вот Чебанадзе сказал немного дрожащим голосом:
— Вы… знаете, кто это сделал?
— Не по телефону.
— Записывайте адрес и немедленно приезжайте.
Через полчаса Гордеев приехал на такси. На всякий случай он высадился за квартал и дальше пошел пешком, немного намеренно поплутав.
Гордеев отметил, что выглядел театральный режиссер паршиво — серый цвет лица, мешки под глазами. Да и то сказать, с чего бы ему выглядеть хорошо — только что погиб близкий человек, и в театре постоянно какие-то проблемы, реставрацию все никак не закончат, премьера из-за этого фактически срывается…
Юрию Петровичу почему-то показалось, что в квартире есть кто-то еще, хотя, соответственно, лишней пары обуви или какой-либо верхней одежды он в прихожей не видел.
Чебанадзе проводил гостя на кухню, хотя трехкомнатная его квартира была большой и просторной, на стенах комнаты, которую мельком успел разглядеть, проходя открытую дверь, Гордеев, висели какие-то театральные маски, кинжалы, кривые сабли. Впрочем, возможно, бутафорские, театральные. Впечатление человека воинственного и пристрастного к оружию Чебанадзе отнюдь не производил. Он был похож… Гордеев подумал и решил, что, наверно, на молодого Калягина в слегка уменьшенном варианте.
Хозяин предложил кофе, Гордеев отказался и попросил, если можно, минеральной воды. Чебанадзе достал из холодильника «Чупринку-2». Естественно, а что еще он мог достать? Гордеев попил эту «Чупринку» и коротко объяснил, кто он такой, разумеется, без подоплеки своего поспешного отъезда из Москвы и появления в Белоярске. Сказал, что адвокат, что помогал Карандышевой в столице полтора года назад и что его зовут Юрий Павлович Хромеко. Хотя, кто знает, вдруг Валентина успела рассказать о нем режиссеру? Нет, вряд ли, прикинул Гордеев, на нее не похоже, все-таки она была профессионалом и лишнего говорить не стала бы, наверно, даже самым близким людям.
Чебанадзе между тем по-прежнему молча смотрел на Гордеева. Он ждал продолжения.
— Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли Реваз… простите, не знаю, как вас по отчеству?
— Нэ нада, — сказал Чебанадзе вдруг с небольшим акцентом. Наверно, от волнения у него вдруг проснулись какие-то гены.
— Что не надо?
— Не надо отчества. Реваз — и все. — Эти слова были снова произнесены на чистом русском языке.
— Хорошо, тогда и вы зовите меня по имени, договорились? Так вот, дело в том, Реваз, что мне не безразлично то, что произошло, — осторожно сказал Гордеев. — Я думаю, что все эти ужасные события связаны с… Колчаком.
— С кем?!
— С адмиралом Колчаком. С которым ваш дед воевал. Вы же знаете?
Чебанадзе побледнел. Задрожавшими руками взял с подоконника пачку сигарет. Поискал спички, зажигалку. Не нашел. Включил электрическую плиту, прикурил от конфорки.
— Что вы хотите знать, я не понимаю? — наконец спросил он. — Почему я вам понадобился? Вы знаете, кто поджег дом? И почему она не смогла оттуда уйти? Она что, уже была убита?!
— Почему вы так решили?
— А как еще объяснить?
— Я пока не знаю, но думаю, что смогу докопаться до истины, если вы расскажете мне о Колчаке — все самое интересное. А лучше — то, что считаете важным.
— Зачем это вам? Что вы будете с этим делать? Вы же не следователь, насколько я понимаю?
— Нет, я обычно представляю противоположную сторону. Но опыт работы следователя у меня тоже имеется. И я, например, знаю, что накануне гибели Валентины вы звонили ей и просили вернуть в архив документы.
— И что?! — Чебанадзе явно закипал.
— Вот-вот, тогда вы тоже были взволнованы, говорили ей на автоответчик, что нигде не можете ее найти. Что это были за документы, Реваз?
Гордееву показалось, что в прихожую кто-то вышел. Впрочем, может, только показалось.
— Слушайте, какого черта вы в это лезете, я не понимаю, а?! — закричал грузин.
В прихожей негромко хлопнула дверь.
— Кто это был? — спросил Гордеев.
— Не ваше дело!
— А если мое?
— Не ваше! — Чебанадзе вскочил на ноги и попытался толкнуть Гордеева, который тоже невольно поднялся, грудью в грудь. Выходило плохо. Выходило грудью — в живот.
Гордеев сообразил, что окна соседней комнаты выходят на ту же сторону дома, что и балкон, и, ни слова больше не говоря, кинулся туда. Но было поздно: гость Чебанадзе уже оказался в мертвой зоне. А сам Чебанадзе, тяжело дыша, стоял у Гордеева за спиной. «Еще драться полезет, — подумал Юрий Петрович. — И ведь будет прав: я у него дома и почему-то сую нос в его жизнь. В самом деле, зачем я это делаю? Интуиция хороша, когда она хоть чем-то подтверждается, а я последнее время, мягко говоря, не на коне… В отличие от командарма Чебанадзе. Тот, кажется, был лихой кавалерист».
— Давайте вернемся на вашу любимую кухню, — примирительно предложил Гордеев.
Еще спустя десять минут разговор удалось более-менее наладить.
…— Отец Колчака тоже был военным, — рассказывал Чебанадзе.
Гордеев отметил про себя это «тоже».
— …А еще — инженером и металлургом, он вышел в отставку в чине генерал-майора. Он участвовал в Крымской войне и оставил воспоминания о севастопольской обороне. Звали его, между прочим, Василий Иванович. Забавно, верно?
— И что? — спросил Гордеев.
— Разве это вас не интересует? Не история?
— Я думал… — В самом деле, о чем он думал? — Извините и продолжайте, пожалуйста.
— Знаете, — Реваз Чебанадзе нервно закурил, — меня всегда подспудно бесило, что в советском кино и литературе Колчака изображали морфинистом, алкоголиком, всегда слегка невменяемым. Кто теперь знает, каким он был на самом деле?.. — грустно сказал он.
— А вы, вы разве этого не знаете? Валентина Всеволодовна говорила, что вы в архивах много времени провели.
— А что она еще обо мне говорила? — тут же нахмурился Реваз.
— Только хорошее.
— Правда?
— Абсолютная.
Лоб режиссера разгладился.
— Да… Было время. Глотал пыль архивную.
— И диссертацию про своего деда защитили.
Теперь хозяин слегка побагровел.
— Кто вам сказал такую чушь?!
Гордеев удивился:
— Так Валентина же и сказала.
— Не может быть! — безапелляционно заявил Чебанадзе. — Что за бред, а?! Вы что, меня оскорблять тут пришли?! — Маленький сибирский грузин снова вскочил на ноги, кулачки его сжались, и в глазах опять полыхнул нешуточный гнев. — Какого черта, в самом деле?! Что вы себе позволяете?!
— Реваз, не нервничайте, пожалуйста. Если я вас чем-то невзначай обидел, простите великодушно, но уверяю, что первый человек, который в Белоярске рассказывал мне про вас, была Валентина Карандышева. И то, что я сейчас сказал, — услышал именно от нее.
— А я говорю — не может быть! Вспомните точно, как она сказала!
«Прямо следователь, — подумал Гордеев. — Ну и городок…»
— Значит, так… Она говорила… Сейчас… Вы закончили Белоярский университет, исторический факультет. Правильно? Вот. Потом много копались в местных архивах, изучали жизнь своего деда, в частности, то, как командарм 2-го ранга Чебанадзе сражался здесь с Колчаком. И даже диссертацию успели защитить — еще до того, как стали профессионально театром заниматься.
Реваз Чебанадзе вздохнул и сел на табуретку.
Закрыл глаза. Устало сказал:
— Все правильно. Это я вас не так понял. А вы — ее. Я действительно защищал кандидатскую диссертацию по истории. Только вот не по Чебанадзе, а по Колчаку.
Настала очередь Гордеева удивляться.
— Но почему?
— А потому что меня совершенно не занимал этот красный разбойник, который по ужасному стечению обстоятельств был моим дедом. Тем более что я узнал про него кое-что такое…
— Понимаю.
— Ничего вы не понимаете!
Хозяин ушел в комнату, а спустя несколько минут вернулся с объемистой папкой, протянул ее Гордееву. Это были, надо понимать, материалы, которые не вошли в диссертацию, хотя пятнадцать лет назад можно было публиковать уже многое. Гордеев полистал.
..Лихой мичман, собравший приличный набор служебных взысканий, или гидролог и океанограф, изучавший тихоокеанские течения, а потом и слегка авантюрный полярный исследователь? Между прочим, еще до войны императорское Географическое общество наградило его высшей наградой — Большой Золотой Константиновской медалью. И наконец, талантливейший морской стратег, очистивший Черное море от вражеских кораблей в Первую мировую войну.
В Харбине на принадлежавшей Российской империи КВЖД сохранялась прежняя администрация. КВЖД управлял русский генерал, но китайские полицейские уже били русских городовых. Однако в Харбине собирались русские офицеры. Колчак был популярен, и именно ему предложили возглавить…
Значит, вполне вероятно, что он и сам имел непосредственное отношение к Китайско-Восточной железной дороге, сообразил Гордеев.
…Будучи, с другой стороны, вполне традиционным православным верующим, он увлекался и средневековыми мистиками, а потом и дзэн-буддизмом, прочими восточными духовными практиками. В Японии и вовсе научился приемам погружения в медитативный транс…
Гордеев вспомнил Дениса Грязнова и свои неудачные попытки медитации.
…До разгрома еще был год относительных успехов. Но все же Колчак был, скорее, знаменем Белой армии, нежели ее полководцем, стратегом. Зимой 1919/20 года ему предстояло последнее путешествие — через Сибирь по забитым брошенными составами полустанкам. Насквозь промерзшие вагоны были заполнены трупами умерших от тифа солдат колчаковской армии. Транссибирскую магистраль оседлали чехи — бывшие царские военнопленные, но в некоторый момент они готовы были предать и колчаковцев — паровозов им не давали. И тем не менее пять железнодорожных составов с колчаковским правительством и его сопровождением пробивались на Дальний Восток, впереди и позади — два бронепоезда…
Ага, вот опять речь идет о железной дороге. Кто знает, может, и правда все это не случайно?
— Но я все-таки не понимаю… Объясните мне… Как же случилось, что он все-таки проиграл свою войну? Ведь у него за спиной лежала большая часть Сибири, да и денег, говорят, у Колчака было немерено?
— Как случилось? Обыкновенно случилось. Как вообще проигрывают гражданские войны. Красные Колчака потихоньку теснили, чехи не давали проехать, крестьяне тоже не отличались особым дружелюбием — просто стреляли в спины. Когда же в тылу подняли мятеж эсеры, их поддержала часть его собственной армии, и его эшелон блокировали два батальона пятьдесят третьего полка. Представьте, Колчака арестовал штабс-капитан собственной армии, просидевший потом в советских лагерях больше сорока лет! Вот такая судьба! — грустно хмыкнул Реваз.
— А сам Колчак?
— А адмирал Колчак был расстрелян шестого февраля двадцатого года на берегу замерзшей Ушаковки, в Иркутске. Попросил не завязывать ему глаза. Тело его тут же спустили под лед. Вот такая жизнь. Знаете, я бы хотел сделать о нем спектакль. Лучше — фильм.
Так и вижу его с бородой и в грубом свитере — на палубе судна, приближающегося к берегам Таймыра. Или в белом кителе на своем флагмане Черноморского флота! А еще лучше — просто в серой шинели, стремительно шагающего по пыльной степи, а сзади не поспевающих адъютанта и ординарцев. И ничегошеньки они не понимают в том, что скрывается за этим аскетичным лицом. Э-ээх!..
— А вы понимаете? — осторожно спросил Гордеев. Кто знает, вдруг сейчас снова вспыхнет сибирский кавказец, как свечка. Но — ничего подобного.
— Я понимаю, — тихо сказал Реваз. — Все это враки. Ему это все навязали.
— Что навязали?
— Роль спасителя России. Она ему и даром не нужна была. А вот если не даром, если за большие деньги…
— Также известные как бабки, лаве, мани, — вставил Гордеев.
Реваз Чебанадзе смотрел на него немигающим взглядом.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я точно не знаю, но думаю, что вам известно многое о золотом запасе Колчака, который сумел добыть один командарм второго ранга с грузинской фамилией.
— Откуда вы знаете?!
— Я не знаю, я просто делаю выводы. Я юрист и руководствуюсь тем, что есть у меня на руках. В данном случае — слова Валентины о незаурядности вашего дедушки, который сумел уберечь свою семью от репрессий в тридцатые годы. Каким образом? Возможно, он знал, где золото Колчака, и это каким-то образом облегчило участь вашей семьи? Расскажите мне, если знаете…
Чебанадзе еще минуту смотрел на непрошеного гостя с изумлением, но потом черты его круглого лица разгладились, и он пожал плечами. У него был вид очень уставшего человека, которому уже нечего скрывать.
— Не знаю, как вы догадались, но, ткнув пальцем в небо, попали в десятку…
Через полчаса запыхавшийся Чебанадзе догнал Гордеева уже на лестнице.
— Стойте, адвокат! Я забыл сказать вам самое главное!
— Да? — удивился Гордеев. — Неужели есть что-то еще важнее? И что же это?
— Любимая фраза Колчака, которую он повторял обычно на рассвете, знаете какая была?
— Откуда же мне это знать, — пожал плечами Гордеев.
— Он говорил в таких случаях: не надо расходиться, господа, ни в коем случае нельзя расходиться, ведь кто может знать, будет ли когда-нибудь еще так хорошо, как сегодня!
— Хм… Считаете, что это очень важно?
— Конечно!
— Но почему?
— Как вы не понимаете? Он тогда предстает перед нами совершенно кавказским человеком! Эго же принципиально иной подход к жизни: живи настоящим! Не то что у отдельных дальновидных командармов…
