Гордеев позвонил в Киев семейному доктору Маевских — Михаилу Яковлевичу Рубину. Рубин подтвердил, что у Милы последние полгода были проблемы со сном, и он лично выписал ей снотворное. Причем старался, чтобы это не было нечто радикальное, к чему можно привыкнуть и затем тяжело отвыкать, — посоветовал феназепам. Весьма умеренными дозами. Конечно, ни о каких горстях не могло быть и речи. Вот и все. Бедная девочка мучилась, он искренне старался ей помочь. Депрессия? Нервные болезни? Ничего подобного! Может быть, небольшая усталость и большое недоедание — эти голливудские диеты кого хочешь угробят. Посмотрите на Шварценеггера — это же кожа да кости! Милочкину семью он знает не один десяток лет. Слава богу, ее отец не дожил до этого ужаса! Максимум — по полторы таблетки в 0,05 грамма на ночь. Ну в чем же здесь криминал? Может быть, кто-то собирается его в чем-то обвинить? Нет? Большое спасибо, ему нужно заниматься делами, принимать больных. Нет, из Московской прокуратуры его никто не беспокоил. Нет, из друзей Милы тоже. Ну а теперь он все-таки положит трубку…

Яна позвонила в половине девятого вечера, когда Гордеев уже подъезжал к «Пушкину», извинилась и сказала, что сегодня ничего не получится. Она плотно завязла на репетиции, которая переместилась в актерское общежитие. Но Гордеев, если хочет, может к ней присоединиться. Гордеев подумал и согласился.

Он включил радио в fm-диапазоне. Через минуту Земфира перестала петь и пошли всякие легковесные новости.

«Не удивит ли вас, если вы узнаете, что большинство людей в течение всей своей сексуальной жизни никогда не задавали себе вопрос, почему они это делают? Недавний опрос Диксона людей разного пола выявил такие ответы на вопрос о том, почему они занимаются любовью?

«Потому что это приятно» — 20%

Потому что я очень сексуальна (сексуален) — 16%

Потому что этого ждут от меня мужчины — 11 %

«Вы что, смеетесь?» — 53%

В общем, как можно обнаружить, никто даже не пытался вдуматься, почему он вступает в самые интимные отношения, какие только могут быть на свете…»

Гордеев выключил радио. Он приехал.

Ужин у Маевской в общежитии оказался ничем не хуже того, что мог бы быть в ресторане. Во всяком случае, подумалось Гордееву, в компании всегда есть кому заполнять паузы. Ибо хоть она и просто клиентка, но все-таки — ужин, все-таки — ресторан, все-таки — вдвоем.

А здесь все было просто и демократично. Большая комната, много народу, молодые лица, половина из них — смутно знакома благодаря телевизионной рекламе и непонятно чему еще… Сидели кто на диване, кто в продавленных креслах, кто просто на полу. Общались, сдержанно веселились — видно, устали после съемочного дня. Тарелки были на письменном столе, на шкафу, на ковре — везде. Кажется, каждый ел откуда хотел и пил так же. Гордееву было от этого немного не по себе. В роли главного оратора в основном выступал знакомый ему режиссер Сергеев.

С Сергеевым Юрий Петрович поздоровался как со старым приятелем и, улучив момент, задал вопрос:

— Сергей Юрьевич, ты же работал с Монаховой?

— Было дело… Давно довольно. На заре ее карьеры, так сказать. Когда она еще не брезговала в России сниматься.

— Ага. А потом, значит, брезговала?

— Сколько ни приглашал — бесполезно.

Адвокат подумал, что, возможно, дело было конкретно в Сергееве, но ничего по этому поводу не сказал.

— Ну так какая она тогда была?

— Я помню, у нас в съемочной группе говорили про Монахову примерно так: слишком открыта, слишком много хохочет, но подчеркивали: характер о-го-го! И добавляли: станет отличной актрисой, если внезапно свалившаяся слава не испортит. Не каждая молодая актриса получает «Нику» за лучшую женскую роль в своей второй картине.

— На призы-то ей везло, — заметил Гордеев.

— Это точно, — не без зависти подтвердил Сергеев. — Да плюнь ты на нее! Вот молодые таланты, — он плотоядно посмотрел на женственного молодого человека с серьгой, — это да!

Гордеев наклонился к уху Маевской:

— Яна, я должен вам сказать. Сегодня случилась одна вещь… Я думаю, вам нужно взять телохранителя.

Она посмотрела на него непонимающими глазами. Гордеев повторил. Она глянула на него теперь удивленно и медленно отрицательно покачала головой.

За окном вдруг громыхнуло так, что все невольно туда посмотрели. В этот момент Сергеев сказал, видно продолжая какой-то спор:

— Не так уж Бог и всемогущ: например, даже он не в состоянии побить козырного туза простой двойкой.

Ему ответил молодой человек с серьгой в ухе:

— Допустимо, однако, считать, что Бог не ограничен ни в чем…

— Черта с два! — возразил Сергеев. — Попробуй раскрыть понятие всесовершенного существа.

— Пожалуйста. Первый признак, конечно, всезнание. Второй — всемогущество. Пока — достаточно?

— Хватит. Является ли в самом деле всезнание признаком совершеннейшего существа?

Все слушали их диалог с таким выражением, будто присутствуют при рождении какого-то шедевра философской мысли.

Богема, твою мать, подумал Гордеев со смешанным чувством. В общем-то, тоже люди, конечно, как ни странно.

— По-моему, нет, — сказал парень с серьгой. — Всезнание — это несчастье, настоящее несчастье, и к тому же такое обидное и позорное. Вперед все предвидеть, все всегда понимать — что может быть скучнее? Для того, кто все знает, нет иного выхода, как пустить себе пулю в лоб. Есть ведь и на земле всезнающие люди. Они, конечно, не знают всего, и даже, в сущности, ничего, или почти ничего, не знают и только притворяются всезнающими, и то от них веет такой злой и удручающей скукой, что их можно выносить только в малых дозах и с большим трудом. Нет уж! Всесовершенное существо никак не должно быть всезнающим! Много знать — это хорошо, прекрасно, но все знать — ужасно. То же и с всемогуществом. Кто все может, тому ничего не нужно. И это мы можем запросто проследить: миллиардеры пропадают, буквально сходят с ума с тоски — их богатства им только в тягость, скажете — нет?

— Н-не знаю, — покачал головой Сергеев. — А третий признак всесовершенного существа: оно находится в вечном покое. Господи! Ведь такого удела не пожелаешь и злейшему врагу. Я мог бы перечислить все обычные признаки всесовершенного существа — и они оказались бы не лучше уже разобранных нами. У нас ценится знание, могущество, покой — если все это возвести в превосходную степень, которая тоже у нас ценится, то получится совершенство. Но ведь это чистое ребячество. Хорошо, если у человека большие глаза, но глаза величиной с маленькое блюдце или даже с серебряный рубль обезобразили бы даже самое красивое лицо. И, главное, люди, приписывая те или иные качества совершенному существу, руководствуются не интересами этого существа, а своими собственными. Им, конечно, нужно, чтобы высшее существо было всезнающим, тогда ему можно без опасения вверить свою судьбу. И хорошо, чтоб оно было всемогущим: из всякой беды выручит. И чтоб было спокойное, бесстрастное и так далее. Но каково-то придется этому существу, если оно окажется таким, каким оно вышло из человеческих рук? Об этом никто не думает! И не думайте! Настолько оно, я надеюсь, могущественно, чтобы быть таким, каким оно хочет, а не таким, каким бы его сделала человеческая мудрость, если бы ее слова превращались в дела… А что скажет господин юрист? — неожиданно сказал Сергеев и передал Гордееву кружку, наполовину заполненную водкой.

От водки Гордеев отказался со смешанным чувством — он был за рулем, но не мог понять, его радует такое объяснение или печалит. Но потер лоб и все-таки сказал:

— Понятия не имею… Ларошфуко, которого все знают, но плохо читали, если вообще читали, однажды высказал такую мысль: серьезность — это уловка тела, призванная скрыть изъяны духа.

Краем глаза он уловил, что Маевская посмотрела на него с нескрываемым восхищением. У Гордеева шевельнулась по ее поводу какая-то смутная ассоциация, но он не смог удержать ее в голове.

Снаружи за окном еще раз прогрохотал гром, и через мгновение перегретая атмосфера породила первые крупные капли дождя, забарабанившие по крыше. Ну хоть так, подумал Гордеев, это все ж таки больше на весну смахивает.

Сергеев, поднимая стакан, сказал:

— Каждому из нас отпущен в жизни только один шанс, мы знаем это, но все равно торопимся или медлим, в конце концов получаем тот шанс, который был уготован другому, отсюда весь бедлам на нашей планете.

Гордеев подумал, что Сергеев обладает удивительным даром не слышать то, что ему не хочется слышать. К сожалению, он, Гордеев, в силу юридической своей профессии, этого начисто лишен. Он вздохнул. Яна, вдруг уловив этот момент, положила ему голову на плечо и прошептала:

— Хочешь удерем отсюда?

Он с благодарностью кивнул и шепнул в ответ:

— Только давай останемся на «вы», ты — клиентка. И это важно для меня.

Он вышел первым, как бы в туалет. Через несколько минут они сидели в его машине — новеньком «опеле-корса».

— Классная тачка, — оценила Яна.

— А ты на чем ездишь?

— На «жуке». На «фольксвагене». Вон он стоит, красненький. — Она показала пальчиком.

— Тоже недурно.

— А то. Мне положено быть стильной штучкой. — Она засмеялась, словно зазвонила в серебряный колокольчик.

Крупные капли стучали по крыше машины.

— Обожаю дождь, — сказала она.

— Аналогично.

— Я рада, что мы похожи. И что мы теперь станем делать?

— Можем поехать ко мне на чашечку кофе, — пошутил Гордеев.

— Можем, — вполне серьезно сказала она.

Через пять минут езды Гордееву показалось, что его преследует машина — темная «шестерка». Впрочем, возможно, он и ошибся: в Москве дождливой ночью встретить темную «шестерку» — не большая редкость.

В его квартире они даже не стали зажигать свет. Сразу набросились друг на друга. Она впилась в его в губы, подпрыгнула и обвила ногами. Он отнес ее на кровать. В сто первый раз нарушаю главную заповедь, подумал Гордеев: не спать с клиентами.

Они, кстати, почти и не спали — некогда было.

— Ты знаешь, — шепнула она в какой-то момент, — мне кажется, я тебя люблю..

— Мы на «вы», — полушутя-полусерьезно поправил он, и она кивнула.

— Принесите мне выпить, пожалуйста.

Он пошлепал на кухню и попытался припомнить себя в ее возрасте… Пожалуй…

В восемнадцать — двадцать лет все говорят и думают о любви. Душа изнемогает, выпутываясь из пеленок, тело определенно хочет только одного. Весь мир словно закручивается вокруг секса, ты теряешь голову от первого настоящего безумия. Дух приключений и сумасбродства пока еще не погашен полной предопределенностью жизни. Будущее представляется волшебным путешествием, и непременно с хорошим концом. Сегодняшняя молодежь немного не такая. Они обуржуазились, они обожают роскошь, у них плохие манеры и нет никакого уважения к авторитетам, они высказывают неуважение к старшим, слоняются без дела и постоянно сплетничают. Они все время спорят с родителями, они постоянно вмешиваются в разговоры и привлекают к себе внимание, они прожорливы и тиранят учителей… Ну и что же? Не этим ли самым они чрезвычайно привлекательны?..

Проснувшийся человек не сразу понимает, где он находится, в первую секунду он даже не помнит, кто он такой. Простое ощущение собственного существования, но такое ощущение может биться и в груди у животного. Воспоминание, словно помощь свыше, вытаскивает из небытия, оно восстанавливает все века цивилизации, окружающие предметы обретают смысл, как все последние дни обретали себя его депрессия и плохое настроение.

Все не так было в это утро. Проснувшись, он почувствовал необыкновенный прилив сил. Слово «депрессия» скользнуло где-то на туманном горизонте и упорхнуло, — хотелось надеяться, навсегда.

Гордеев недавно слышал в каком-то ток-шоу мнение психолога: мужчина не должен пожирать глазами голое тело женщины, чтобы не создать у нее впечатления, что лишь только ее нагота способна вызвать у него желание. Гордеев не был с этим согласен на сто процентов, особенно сейчас. Впрочем, с другой стороны, исходя из своего личного опыта, он полагал, что грубое поведение может лишь развить скромность и стыдливость, которые большинство женщин не теряют, хотя и живут замужем. Эти женщины обычно мало и умеренно страстные, и они представляют серьезную проблему для их мужей. В общем, хорошо, что холост, подумал адвокат и сосредоточился на той женщине, которая сейчас лежала в его постели.

— Я не только тебя люблю, — уточнила Яна. — Я сегодня всех люблю.

И Гордеев подумал, что барышня явно перенасыщена волнениями плоти, отчего у нее однообразное представление об окружающем ее человечестве.