10
Квартиру, которую снимала в Москве дочка, Бирюков отыскал по старому адресу на поздравительной новогодней открытке, которую Лена отправила в прошлом году своим московским родственникам. По его просьбе Анюта, жена шурина, отыскала эту открытку на антресоли среди прошлогодних детских школьных тетрадок и рисунков.
С самого утра Бирюков отправился на станцию «Филевский парк» и долго плутал во дворах, пока не нашел нужную улицу и номер дома. Квартира располагалась на пятом этаже в доме без лифта. Пока Бирюков поднимался наверх, он имел возможность читать на размалеванных стенах всякие похабные надписи, оставленные местными малолетками. «Деньги есть – Иван Петрович, денег нет – козел и сволочь» – значилось рядом с искомой квартирой.
Он позвонил в обшарпанную деревянную дверь. Открыла старуха лет шестидесяти с живым петухом под мышкой и с папиросой в зубах.
– Проходи, – кивнула она, не интересуясь, кто и к кому.
Все это пока никак не вязалось с образом строгой квартирной хозяйки, любящей чистоту и тишину, о которой рассказывала Лена.
Бирюков переступил порог и очутился в полутемной грязной прихожей. Со стен клочьями свисали затертые обои неопределенного цвета, сверху давил закопченный потолок.
– Здравствуйте, вы не подскажете, Елена Александровна Бирюкова здесь проживает? – спросил он, изумленно оглядывая и прихожую, и старуху с петухом.
Старуха сделала затяжку и вытащила сигарету из зубов.
– Это Ленка, что ли? – изрыгая в лицо Бирюкова облако вонючего табачного дыма, спросила она. – Так Ленка редко сюда заходит. А ты к ней, что ли?
– Да, к ней.
– У, милок, ты ее тут не найдешь... Иди, Петенька, побегай, побегай.
Старуха пустила петуха на пол. Он тут же принялся раздуваться шаром и наскакивать на незнакомые мужские ноги. Бирюков осторожно отбивался от него целлофановым пакетом.
– А когда Лена заходила последний раз?
– Не помню когда. Может, месяц назад, может, два. А вы кто будете, я извиняюсь?
– Отец ее. Вот жаль, документы у меня в поезде увели, я бы вам показал, – со вздохом развел руками Бирюков. – Отец я ее, из Твери приехал. Она у вас комнату снимала?
– У меня, да, – подтвердила старуха, внимательно Бирюкова разглядывая. – Похож вроде. На Ленку, говорю, похож. А что ж ты ее не предупредил, что приедешь? Она бы тебя встретила.
– Да я проездом, – солгал Бирюков, не зная, что еще и спросить. – Так что, получается, Лена тут практически и не живет? А где она тогда может быть?
– Ну, это уж ты сам у нее спроси, – пыхая сигаретой, ответила хозяйка. – Я ей таких вопросов не задаю. Девушка она порядочная, платила всегда аккуратно, а живет она, не живет – это не мое дело. Вещи свои она тут оставляла. Да ладно, я тебе дверь-то отопру, коль хошь, – предложила она.
– Да, уж вы, пожалуйста, откройте, – обрадовался Бирюков.
Старуха заглянула в свою комнату и вернулась с ключом, висящим на грязной ленточке. Этим ключом она отперла дверь соседней комнаты, вошла сама и позвала Бирюкова.
– Вот, смотрите. Комната хорошая, чистая, я обои новые поклеила, перед тем как сдавать. Кровать есть, стол. Все, что надо.
Хозяйка продолжала зудеть над ухом, как осенняя муха, но Бирюков ее уже не слышал. Он увидел в углу, на столе, горой сложенные старые чемоданы, покрытые пылью. С чемоданами они с матерью когда-то отправляли свою Лену в Москву учиться, с другими он сам приезжал к дочери в общежитие, когда привозил ей гостинцы из дому: новую одежду, варенье, соленья, домашнюю ветчину и колбасу. Чемоданы были старые, ключи от замков давно утерялись, и в дорогу для надежности мать всегда перевязывала их старыми ремнями от плащей – очень удобно.
Бирюков подошел к столу, щелкнул замочками на верхнем чемодане и открыл крышку. Внутри лежали книжки, новые общие тетрадки, так и не начатые, ненужные вещи вроде электрического кипятильника, новое постельное белье из пестрого ситца, которое мать шила сама из-за дороговизны магазинного белья. Бирюков перебрал стопку лежащих на дне чемодана свитеров домашней вязки из шерсти и акрила, которые мать вязала по образцам из журналов «Бурда» и «Сандра». Там же, завернутые в газетную бумагу, лежали ненадеванные вязаные шерстяные носки и шапки, шарфы, перчатки, которыми мать снабжала Лену в каждый ее приезд домой. Видно было, что дочка их никогда не носила.
– Я сама тут редко в последнее время появляюсь, – болтала хозяйка, прохаживаясь взад-вперед по комнате. – Сын у меня женился недавно, взял разведенную с дитем, но я подумала, пускай. У нее и квартира своя двухкомнатная, и работает. Теперь он на одном конце города живет, а я на другом, но невестка, знаешь, уважительная попалась, мамой меня зовет, сынок ее бабушкой меня называет. Я у них обитаю. Приеду вот раз на день Петю покормить, и снова туда. Хоть бы она скорей моему сына уже родила иль дочку. Мне все равно, был бы внук или внучка...
Бирюков ее не слушал. Он озадаченно перебирал дочкины вещи. Мысль, что Лена и в самом деле жила другой, тайной, двойной жизнью, скрытой от родительских глаз, укреплялась в его сознании.
«Что я матери скажу? – думал он о жене. Теперь старые обиды между ними были временно похоронены под тяжестью свалившегося на обоих неожиданного горя. – Она ведь с ума сойдет, если узнает...»
– А когда Лена у вас комнату сняла? – спросил он у хозяйки.
– Когда? Дай бог память... Года два, наверное, назад. Да. Года два уже будет. Сейчас вспомню. Володька мой тогда еще не освободился, а я его комнату решила сдать...
Старуха пустилась в воспоминания.
Два года назад... Бирюков постарался напрячь память и вспомнить, на каком курсе тогда должна была учиться Лена. На первом? Или она к этому времени уже перешла на второй? Может, и так... Кто ж его знает. Это мать всегда помнила все подробности дочкиной учебы, а он как-то по этому поводу не напрягался.
– И давно она перестала тут жить? В смысле, давно не ночует?
Старуха посмотрела на него с удивлением.
– Так она, почитай, никогда тут и не жила. Так, придет, уйдет, вещички свои оставит.
Бирюков почувствовал тяжесть под левой лопаткой.
– А она телефона никакого вам не оставляла? Где ее искать в случае чего?
– Оставляла пару раз, – пожала плечами старуха. – Да я уже не помню, куда я их положила. Я и не звонила туда никогда. А зачем? Она всегда аккуратно платила, за все время ни одного дня не просрочила. Поискать, что ль, телефончик?
– Поищите, пожалуйста.
Хозяйка ушла.
Бирюков открывал один чемодан за другим, надеясь отыскать какие-нибудь намеки, следы, которые привели бы его к дочери. Нашел записные книжки, в которых вперемежку с адресами и номерами телефонов почерком Лены были оставлены записи, расписание институтских лекций, списки библиотечных книг... На всякий случай он спрятал записные книжки в карман. Потом, на досуге, можно будет просмотреть их. Вдруг зацепка появится?
Под кроватью обнаружилось несколько десятков банок с вареньями-соленьями, которые дочка тоже, видимо, не употребляла. Этот факт больше всего поразил капитана. Если человек даже не ест присылаемые из дома заготовки, значит, он ведет какую-то странную и непонятную жизнь.
– Вот ее последний номер.
Старуха появилась в комнате с оранжевым листком самоклеящейся бумаги.
– Да, вроде этот, – подтвердила она, щурясь и держа листок на отлете.
– Когда Лена его вам дала? – спросил Бирюков, переписывая номер в свой блокнот.
– Не помню уже когда. Ну с полгода назад будет.
– А вы звонили по нему?
– Нет.
Дорогу в общежитие юрфака МГУ он помнил очень хорошо. По пути, сидя в вагоне метро, Бирюков успел просмотреть внимательно записную книжку, на обложке которой Лена аккуратным ученическим почерком вывела: «МГУ, Москва».
Бирюков думал поговорить с комендантом общежития, узнать, когда Лена выписалась, с кем жила вместе в комнате и тому подобное, но оказалось, что визит к общежитскому начальству и не нужен. Вахтерши всегда знают всех жильцов лучше всяких комендантов. Бабули, сидящие на вахте в студенческих общежитиях, всегда более активные и продвинутые, чем остальные их сверстницы. Дежурят они по парам, пьют кофе, смотрят по телевизору сериалы и знают всех студентов в лицо и пофамильно.
Бирюков понял, что тут лучше не признаваться, кем на самом деле доводится ему разыскиваемая. Он представился дядей Лены, сказал, что в Москве проездом из Сибири, хотел навестить племянницу, но точно не знает, где она теперь.
– Леночка Бирюкова? Как же, как же, я очень хорошо ее помню. Она от нас уже выехала, к сожалению, – сообщила Бирюкову сильно молодящаяся дама лет семидесяти, с голубой взбитой шевелюрой на голове.
Ее напарница, не менее экстравагантная бабуся в джинсах и кофточке малинового цвета, кокетливо накинутой на плечи поверх футболки, выглянула из подсобки с термосом в руках, с любопытством прислушалась к разговору.
– Да, Лена, та, что жила в комнате с Ирой Капустиной, – подсказала она. – Она выписалась еще два года назад. А вы и не знали?
– Не знал, – развел Бирюков руками, усиленно стараясь соответствовать образу далекого сибирского родственника. – А она вам случайно свой новый адрес не оставила?
– Нет. Леночка сама пару раз заезжала, письма забирала, но я давно ее уже не видела.
– Лена такой красавицей стала, – доверительно сообщила ему вахтерша с голубыми волосами. – Просто фотомодель. Настоящая москвичка. Мы тут следим, как приезжают девочки из провинции и как они в Москве расцветают!
В это время с улицы в общежитие зашла группа студентов, и вахтерша в джинсах энергично зажестикулировала в их сторону:
– Ира! Ира Капустина! Подойди-ка сюда.
– Да? – удивленно спросила полноватая некрасивая девушка в круглых очках, останавливаясь рядом с Бирюковым.
– Тут мужчина Леной Бирюковой интересуется, – объяснила вахтерша, кивая на Бирюкова.
Девушка повернулась к нему.
– Лена уже здесь не живет, – качая головой, сказала она.
– Я знаю, да вот адрес ее новый не могу найти. Может, вы знаете, кому она могла оставить?
– Не знаю.
Бирюков постарался отвести Ленину соседку подальше от любопытных ушей вахтерш, чтобы порасспросить ее более подробно.
– Дело в том, что я отец Лены, – вполголоса сообщил он. – Но я с ними не живу, у меня другая семья. Вот, случайно в Москве оказался, решил дочку повидать. Давно ее не видел.
Он заметил, что по лицу Иры Капустиной промелькнула тень сочувствия.
– Когда я Лену в последний раз видел, она у меня свою записную книжку забыла. Тут какие-то фамилии есть и телефоны. Друзья ее, я так понимаю. Может, вы их знаете, с кем она училась, с кем дружила. Я бы им тогда мог позвонить, поинтересоваться...
– Конечно, давайте, я помогу, – согласилась Ира.
Бирюков протянул ей записную книжку дочери. Бывшая соседка внимательно пролистала алфавитный список телефонных номеров.
– Ну, я знаю, что она с этим парнем вроде бы дружила, – сказала она, остановившись на букве «О».
Бирюков внимательно взглянул на имя: Олег Савелов.
– Можете ему позвонить, – посоветовала девушка. – Олег тоже учился у нас, только на пару курсов старше. Уже давно закончил. Может, он и знает, где Лена сейчас живет. Он с ней дружил.
– А еще кто? Подруги какие-нибудь?
Соседка пролистала список до конца.
– Она еще со Светой Федоровой общалась и с Настей Каменевой. Может, они знают?
Войдя в прихожую квартиры, Бирюков по сердобольному взгляду, брошенному в его сторону Анютой, догадался, что, несмотря на уговор, московский шурин раскололся и рассказал-таки жене, зачем прикатил в Москву из Твери родственник.
– Я щи свежие сварила, иди поешь, – предложила Анюта.
Бирюков боялся, что сейчас начнутся досужие бабьи расспросы, но жена шурина героически молчала. Видно, Илья взял с нее слово, что все рассказанное останется тайной, но по тому, с каким вниманием она наливала в тарелку щи, добавляла сметану и нарезала хлеб, Бирюков понимал, что она знает о его вчерашних подвигах. Знает, но молчит.
«Ладно, – подумал он, – так даже лучше. Не надо ничего объяснять, притворяться, где был, что делал. Главное, чтобы она не лезла с вопросами, а так – пускай знает. Шила в мешке не утаишь».
Из всех знакомых Лены ему удалось отыскать по телефону только Олега Савелова – того самого дочкиного приятеля, что фигурировал в ее записной книжке под литерой «О», – да и то женский голос ответил ему, что сейчас Олег на работе. Бирюков представился, объяснил, что он папа знакомой девушки Олега и что ему необходимо обязательно с ним встретиться. Помявшись, женщина согласилась дать рабочий телефон Савелова.
Позвонив ему на работу, Бирюков вкратце описал ситуацию. К его большому удивлению, неизвестный Савелов изъявил желание лично встретиться и поговорить. Условились, что Бирюков подъедет к шести вечера к зданию Юго-Западного банка на Полянке.
Бирюков приехал вовремя и успел еще выкурить сигарету, прохаживаясь взад-вперед мимо шикарных, с бронзой, вертящихся дверей банка. Олег Савелов оказался очень молодым человеком, не старше двадцати пяти. Он появился на ступеньках, держа в руке массивный деловой портфель коричневой кожи. Одет он был в светлый летний костюм, белую рубашку с пестрым шелковым галстуком.
– Вы Бирюков? – протягивая руку спросил он. – Добрый вечер. Значит, вы ищете Лену?
– Да.
– Давайте поговорим в машине, – деловито кивнул молодой человек, направляясь к припаркованной у тротуара блестящей иномарке.
Пискнула, отключаясь, противоугонная сигнализация. Молодой человек отпер машину. Бирюков забрался на переднее сиденье.
– Я слышал, что с Леной случилось, – без обиняков приступил к делу Савелов. – Кто вас послал ко мне?
– Никто, собственно, – пожал плечами Бирюков. – В дочкиной записной книжке был ваш номер телефона, я позвонил... Там какая-то женщина дала рабочий...
– Ясно, – обрывая его на полуслове, сказал Олег. – Что вы от меня хотите?
– Ничего, собственно.
От волнения Бирюков стал повторяться, не замечая этого. Почему-то в обществе этого молодого и наглого парня он чувствовал себя, как в кабинете начальника.
– Хотел узнать, как Лена там оказалась, кто ее в это дело впутал. Я же отец все-таки! Мы с матерью волнуемся. Вот, мать меня в Москву собрала, поезжай, мол, помоги Ленке, что да как...
– Ясно, – снова оборвал его молодой человек. – Я все понял. Вам нужно в прокуратуру обратиться, там вам скажут, кто ведет ее дело, назначен ли ей защитник. Я лично вам ничем помочь не могу и моего отца тоже не позволю впутывать в эту историю. Лена ваша сама во всем виновата. Никто ее ни во что не впутывал. Я понимаю, услуги адвоката стоят дорого, но если вы надеетесь что-то получить от нас...
Молодой человек покачал головой.
– Я согласился с вами встретиться, чтобы лично предупредить. Если вы не прекратите ваши домогательства, я буду вынужден принять меры.
– Постой, постой! – Бирюков даже головой помотал. – Что ты несешь, сынок, какие домогательства? Что ты катишь?
– Я тебе не сынок, – тоже перешел на «ты» Савелов, – и пока предупреждаю по-хорошему. От моего отца вы не получите ничего. Таких, как твоя Лена, у него было сто, на каждую блядь не напасешься.
– Ах ты, щенок!
Бирюков размахнулся, чтобы съездить зарвавшегося сопляка по уху. Савелов среагировал мгновенно, умелым приемом перехватил в воздухе занесенную руку и вывернул ее так, что Бирюков невольно ойкнул.
– Не рыпайся, папаша, и просеки, о чем я толкую, – процедил он сквозь зубы, не отпуская руки Бирюкова. – Оставь моего отца в покое. Денег ты с него никаких не получишь. Лена девочка умная, деньги у нее должны быть припасены на черный день. Передай ей, что этот день настал. Если она надеется еще что-то содрать со своих клиентов, то она сильно ошибается. Не те времена. Ты все понял?
– Понял, отпусти, – выдохнул Бирюков.
Савелов разжал пальцы.
– Ну все, визит окончен. Вали отсюда и передай своей дочке привет.
Ошарашенный Бирюков вылез из машины, потирая онемевшее запястье. Иномарка элегантно отчалила от кромки тротуара и, набирая скорость, исчезла из виду в конце улицы.
«Да что ж это за люди такие, Господи?» – думал он, глядя вслед удаляющейся машине.
Советом Олега Савелова он тем не менее воспользовался и сразу же с Полянки отправился в Генпрокуратуру. Дежурный милиционер на вахте первым делом попросил предъявить документы. Пришлось долго и унизительно втолковывать ему, что их украли в поезде, и что жена там сходит с ума от волнения за судьбу единственной дочки и на порог его не пустит, пока он все тут в Москве не разузнает, и «войди, друг, в мое положение, а если бы твоя дочка вдруг в беду попала?».
Наконец дежурный сдался и неохотно пообещал помочь, но завтра, потому что рабочий день сегодня уже закончился.
– Завтра приходи, папаша, часикам к восьми утра. Приемные дни по вопросам граждан у нас вторник и пятница, с девяти до двенадцати. Вон там табличка висит, видишь? Завтра пятница, ты и приходи, но пораньше, часам к восьми, а то народу набьется полный коридор, не попадешь на прием, если заранее не займешь очередь.
Не зная, то ли радоваться, то ли огорчаться, Бирюков вышел на улицу и пошел пешком, не выбирая конкретного маршрута. С одной стороны, завтра он может попасть на прием и узнать конкретно, что с Леной и где она, кто ведет ее дело, а главное – что теперь делать им, родителям, как спасать своего единственного ребенка?
С другой стороны, его мучила мысль, что вот он уже второй день ходит по Москве, а до сих пор ничего не узнал. Жена небось вся извелась от страха и неопределенности, а он так ничего и не добился.
«Ведь мать, наверное, надеется, что я вернусь вместе с Леной».
Теперь он сам удивлялся своей наивности, когда вспоминал, что и он искренне рассчитывал вернуться в родной город с дочкой, уберечься от сплетен. Теперь черта с два убережешься. Все, что он узнал тут за эти два дня, не укладывалось в голове. Здоровый сильный мужик, не привыкший особенно терпеть и унижаться, Бирюков бесился от чувства собственного бессилия, и в этом состоянии мысли, одна безумнее другой, лезли в голову.
«Да что я, ей-богу, вокруг да около! Чего я боюсь? Вот поеду к ним и прямо заявлю, что я – отец Лены и требую, чтобы мне объяснили, что случилось с моей дочкой в ихнем доме!»
Сжимая кулаки, Бирюков решительно шагал к станции метро, но, войдя внутрь и увидев ряд таксофонов, он переменил намерения и решил сначала позвонить по номерам Лениных подружек, которых днем он не смог застать.
Ему повезло – по одному номеру ответили. Он попросил позвать к телефону Свету Федорову, и снова повезло – это была сама Света.
Бирюков постарался как можно доходчивее объяснить цель своего звонка, сказал, что разыскивает дочь по всей Москве, обзванивает ее подруг.
– Девушка, дорогая, поймите меня, мы с матерью за нее переживаем, волнуемся. Лена попала в беду. Вы, наверное, уже слышали?
Про себя он решил, что если Света Федорова ответит: «Нет, не слышала, а что случилось?» – то он наврет чего-нибудь. Но подруга Лены со вздохом ответила:
– Да, я слышала. Хорошо, я вам дам номер телефона и адрес, по которому она жила в последнее время, но вы не говорите, кто вам его дал, иначе у меня могут быть неприятности. Пишите, улица Радужная, дом 27.
У Бирюкова упало сердце.
Это был адрес Осепьяна. Затем девушка продиктовала номер. Он совпадал с тем номером, который Бирюков утром получил у Лениной квартирной хозяйки.
– И она что, действительно жила в том доме? – упавшим голосом переспросил Бирюков.
– Да.
– Но как она попала в ту семью? В смысле, что ее связывало?.. – Он мялся, боясь произнести роковую фразу, но Света Федорова не приходила на помощь. – Она что, правда была его любовницей?
– Да, правда, – спокойно произнесли на том конце.
– Девушка, а мы с вами не могли бы встретиться, чтобы лично поговорить, а то по телефону неудобно обсуждать кое-какие вещи, – начал было Бирюков, но его перебили:
– Нет, извините, но я больше ничем не могу вам помочь.
Девушка повесила трубку.
Бирюков еще некоторое время стоял, опустив руки. Потом он снова вставил в автомат карточку и набрал номер дома Осепьяна. Ему ответил мужской голос с сильным кавказским акцентом. Бирюков представился, объяснил, кто он такой, и сказал, что собирается заехать к ним, поговорить о том, что случилось в их доме с его дочерью.
– Вы ошиблись, – был ответ. – Никакой Лены тут не было. Мы не знаем, о чем вы говорите. Она здесь не жила.
– Я знаю, что она жила! Она мне сама сказала, – уперся Бирюков.
– Слушай, зачем кричишь, а? Говорят тебе, не знаю никакой Лены. Кто ты такой? Чего звонишь, сам не знаешь куда?
– Я тебя, засранца, прекрасно знаю! – зло рявкнул Бирюков. – Сказал, что приеду, значит, жди! И нечего мне мозги пудрить. Сейчас приеду, а ты все ее вещи приготовь, я заберу.
Он первым бросил трубку на рычаг вздрогнувшего таксофона и решительным шагом направился к эскалатору, ведущему к платформе метро.
Всю дорогу он представлял, как возьмет штурмом проклятый дом, что, если понадобится, он будет молотить всех подряд руками и ногами, пока его самого не свяжут и не повезут в отделение.
«Пусть, пусть, мне уже терять нечего. Пускай попробуют!.. Завтра все газеты напишут, как в доме убитого Осепьяна родственники избили отца подозреваемой. Я еще во «Времечко» позвоню, пускай они своего корреспондента пришлют!» – в мрачном предвкушении повторял он про себя, представляя собственную окровавленную физиономию за решеткой «обезьянника» и толпу тележурналистов напротив.
Наконец-то дело, за которым он явился в Москву, сдвинется с мертвой точки.
Ему хотелось совершить что-то деятельное, решительное, что сразу позволит ему приблизиться к дочери. Для поддержания боевого духа он на выходе из метро приобрел в киоске пластиковый стакан «русского йогурта», то бишь просто стограммовой порции водки, проглотил его двумя глотками, косясь на прохожих, удобный стакан с крышкой спрятал в карман – еще пригодится в хозяйстве – и отправился разбираться с семейством покойного Осепьяна.
Но как только он приблизился к воротам уже знакомого двухэтажного особняка, от памятника неизвестному деятелю отделились двое высоких, крепко сбитых парней, прогуливавших на клумбе ротвейлера. Поравнявшись с Бирюковым, один из парней вежливо попросил прикурить. Только капитан полез в карман за зажигалкой, как парень неожиданно нанес ему мощный удар в солнечное сплетение.
Охнув, Бирюков переломился пополам, хватая ртом воздух, как снятый с крючка карась. В штанину ему с рычанием вцепился огромный пес, но не с целью разодрать ее, а лишь попридержать хозяина штанов, чтобы не сбежал, пока оба парня будут учить его уму-разуму. Дав для острастки Бирюкову пару тумаков под ребра и по почкам, парни шустро обыскали его карманы, но не обнаружили ничего, кроме пустого стакана из-под «русского йогурта». После этого владелец собаки взял Бирюкова за редеющий чуб, задрал его голову и крикнул прямо в лицо:
– Это ты Ленкин папаша? Имей в виду, сейчас мы с тобой пока разговариваем по-хорошему, но если не перестанешь людям мешать, мы поговорим по-плохому.
Подхватив его под руки, парни оттащили Бирюкова в кусты, бросили на землю и принялись пинать ногами, словно боксерский мешок с песком. Боевой дух капитана Бирюкова несколько приостыл, и он решил применить тактическую военную хитрость: встав на четвереньки и закрываясь руками от твердых подошв кроссовок, он заныл противным плачущим голосом алкаша-доходяги:
– Ребятки, за что? Я вот это, ну, выпил чуток после работы, домой иду. И денег у меня с собой нет. Сынки, за что вы меня, а? Я ж того, ничего...
Хитрость подействовала. «Сынки» поверили, что по ошибке замели не того, и остановились.
Бирюков, плаксиво размазывая руками грязь по лицу, трогал ворот порванной рубашки.
– Рубаху порвали, а? Теперь старуха меня совсем запилит. Вот, ребятки, если вам на бутылку не хватает, то так и скажите, а то драться... Зачем драться? Меня толкни, я сам повалюсь.
Он стал совать в руки парням металлические рубли, в пылу битвы выпавшие из кармана брюк и раскатившиеся по земле.
– Ползи отсюда, алконавт гнилой, – ответили «ребятки» и принялись между собой совещаться.
– Ну что, не он это? – удалось расслышать Бирюкову.
– Наверно.
– А как он выглядит, ты хоть знаешь?
– Никто не знает. Ну, сказали, мужик под пятьдесят примерно должен быть, и все.
– Не хило!
Бирюков привстал, нарочито медленно отряхнул брюки, надеясь еще что-нибудь услышать, но парни с собакой отошли довольно далеко. Издали они помахали ему пудовыми кулаками и посоветовали уносить отсюда костыли, и чтобы больше они его в этом районе не видели.
Идя вниз по Радужной улице, Бирюков рассуждал, что поступил глупо, предупредив врагов о своем появлении. Теперь они усилили охрану, и прорваться неожиданно в дом – и думать нечего. Но отступать он вовсе не собирался, наоборот, неожиданное поражение распалило его стратегическую фантазию и заставило пересмотреть наступательный план.
Ожидая наступления темноты, Бирюков тусовался возле станции метро. Приняв на грудь еще один стакан «русского йогурта» и закусив чебуреком, запах прогорклого масла от которого живо и неприятно напомнил о доме, постояв за стойкой летнего кафе, Бирюков повеселел и остаток светлого времени суток провел в изобретении собственного варианта знаменитого «коктейля Молотова», который можно было бы собрать из подручных средств, продаваемых в киосках. Выпросив на ближайшей бензоколонке два литра бензина, вроде для хозяйственных нужд, Бирюкову удалось соорудить из двух пивных бутылок подобие гранат. В обмотанных скотчем горлышках вместо фитиля торчали свернутые газетные листы. Третью бутылку он поджег для пробы, выбрав затишок на зеленом пятачке за гаражами. Бутылка горела исправно. Учитывая, что она должна была разбиться от удара об оконную решетку, а горящий бензин растечься огненными брызгами по занавескам, солидный пожар Осепьянам был практически обеспечен.
Вооружившись подобным образом, Бирюков забрался в кусты, разросшиеся за гаражами, прилег на траву и уснул. Никто его там не побеспокоил, поэтому он спокойно прохрапел часа три. Проснувшись, он привычно взглянул на кисть левой руки, но часов там не было. Помянув про себя недобрыми словами ту шалаву из поезда, похитившую его «командирские», он рассовал по карманам бутылки с адской смесью и пешком направился к Радужной улице. Судя по пустынному проспекту с редко-редко проезжающими мимо автомобилями, стояла глубокая ночь.
Подойдя близко к дому потенциального противника, Бирюков затаился, выглядывая, нет ли где рядом с домом охранников, выставленных дозором? Но ничего подозрительного не было ни видно, ни слышно. Капитан по противоположной стороне темного узкого бульвара миновал дом, затем рысцой перебежал на другую сторону Радужной улицы и нырнул в темные заросли, где пару часов назад его отдубасили молодчики с мерзкой псиной. Оказавшись там, Бирюков снова затих и затаил дыхание, прислушиваясь, но никаких посторонних звуков ни за забором, ни вокруг не было слышно.
Сбросив туфли и для верности сунув бутылки с «коктейлем Молотова» за спину под рубашку, Бирюков с ловкостью гориллы полез на сетку, цепляясь за густые ячейки пальцами рук и ног. Оказавшись на нужной высоте, он стиснул зубы и перепрыгнул с сетки на дощатый забор дома Осепьяна. Звук, который при этом издало дощатое строение, громом раскатился по ночному бульвару. Бирюкову повезло: он поймал верхнюю перекладину. Скрипя зубами, капитан подтянулся на руках и перевалился через забор животом. Отдохнул немного, вися вниз головой в такой позе, переводя дух и прислушиваясь, но никакой тревоги в доме его оглушительный прыжок, судя по всему, не поднял. Поправив за спиной бутылки, предательски позвякивавшие, несмотря на то что он дополнительно обмотал их своей майкой, Бирюков закинул ногу на забор и, наученный опытом, не прыгнул вниз, как в прошлый раз, а степенно слез по перекладинам, нащупывая оные ногой и при этом всего лишь раз умудрившись напороться босой ногой на острие гвоздя.
К дому он пробирался тем же методом, как и в прошлый раз, – по-пластунски. Преодолев отделявшее его от заветной цели расстояние, капитан встал на четвереньки, нырнул за угол, подобрался к окну, под которым подслушивал в прошлый раз семейные тайны родственников покойного заместителя председателя Спецстроя, выпрямился в полный рост, вытащил из-под рубашки бутылку, взболтал на всякий случай ее содержимое и, приняв позу Александра Матросова, чиркнул зажигалкой... Голубоватое пламя, резво расползаясь по газетному фитилю, осветило темные заросли винограда, растущего под окном, и в этом освещении капитан Бирюков неожиданно увидел прямо перед собой среди виноградных листьев размалеванное черной краской живое лицо человека. Блестели только белки глаз, уставившихся на капитана. Ниже лица виднелась почти невидимая в темноте пятнистая камуфляжка и прижатый к животу автомат.
Все остальное произошло в считанные доли секунды. Бирюков, решивший, что перед ним один из охранников, с оглушительным ревом: «Вот вам, суки!» – с размаху швырнул в окно бутылку. Зазвенело разбитое оконное стекло, в темном окне полыхнуло. В ту же секунду человек в камуфляжке прыгнул на Бирюкова, всей тяжестью повалил его на землю. Со всех сторон послышался вдруг топот, треск вышибаемых дверей, грубые мужские окрики, словно дом брали штурмом. Истошно залаяла и резко смолкла собака.
– Лежи, гад, тихо, а то пристрелю! – услышал Бирюков голос человека в камуфляжке.
После чего сильный рывок вздернул его на ноги и распластал по стенке дома.
– Ноги расставить, руки на голову!
Острый болезненный пинок дулом в почку.
Неизвестный быстро обшарил Бирюкова с ног до головы, вытащил вторую бутылку с «коктейлем Молотова», разбил ее об угол дома, после чего двинул Бирюкова по голове ручкой автомата. Капитан рухнул, как подкошенный. Когда он очнулся, то рядом никого не было. Из окна несло дымом и гарью. Из-за дома доносились крики и ругань. Вместо того чтобы, пользуясь ситуацией, тихо смыться, Бирюков ползком рванул вокруг дома уже знакомым маршрутом, ведущим под крыльцо.
– Где товар, я тебя спрашиваю? Леж-жать, армянская морда! Рылом в землю, глаз не подымать, пока я с тобой говорю! Что, перехитрить меня захотел? Колись, сука, а то я из тебя живого кишки вымотаю своими руками, падла!
Капитан осторожно высунул нос из-за угла дома и увидел, что на асфальте, перед крыльцом, лежат лицом вниз на земле двое мужчин: один помоложе, в плавках, другой постарше, в халате. Их держали под прицелами автоматов трое бритоголовых парней в спортивных костюмах. Поодаль на земле лежали поверженные охранники, скованные «ласточкой». Их держал под прицелом тот самый «ниндзя» в камуфляжке, с размалеванной мордой.
Перед лежащими сродниками покойного Осепьяна прохаживался взад-вперед широкомордый бородач в приличных светлых летних брюках и рубашке с короткими рукавами. Время от времени он пинал лежащих носком туфли. Это его голос слышал Бирюков.
– Где товар? Считаю до трех. Одному из вас яйца сейчас отстрелим. Раз!.. Два!..
На крыльце закричала женщина.
– Ради бога, не трогайте их! Мы ничего не знаем! – кричал женский голос.
– Заткните этих сук, а то я, ей-богу, их пристрелю! – заорал взбешенный бородач, поворачиваясь к крыльцу. – Заткнитесь, бляди, а то я за себя не ручаюсь!
Вой и плач резко прекратились.
– А ну идите обе сюда! На землю! Быстро!
Две женщины: черноволосая растрепанная толстуха в халате и молодая девушка в спортивной футболке, подгоняемые дулом автомата, скатились вниз по ступенькам крыльца.
– На колени обе, быстро!
Толстуха, истерично всхлипывая, послушно опустилась на колени. Девушка пыталась сопротивляться, ее сбили с ног одним ударом.
– Еще рыпается, падла гнилая! Что, к папе захотела? Это я могу устроить. Билет в один конец!
Бородач заржал.
– Давай, мужик, думай быстро, пока я твоим бабам мозги по стенке не размазал. Куда твой брат дел товар? У меня времени мало. Или хочешь прокатиться со мной? Проветришь мозги по дороге, поумнеешь? Давай, поехали, и эту блядь с собой берите, развлечемся по дороге.
Бородач дернул девушку за руку, рывком подымая ее с земли, пока другие бандиты пинками ставили на ноги мужчину в халате.
– Ради бога, оставьте ее! Она тут ни при чем! – взмолился брат Осепьяна.
– О, да у тебя, смотрю, голос прорезался? А ну-ка, пацаны, займитесь девчонкой. Глядишь, ее дядя еще что-то скажет...
Двое бритоголовых, перекинув за спины автоматы, схватили девушку, распластали на земле, прижав руки. Пока один держал, другой раздвинул ей ноги пошире и приспустил свои штаны.
– Лола! Ой, Лола! – тихо выла толстуха, закрыв лицо руками и раскачиваясь из стороны в сторону.
– Ну, говори, быстро! А то мои ребята сейчас пустят твою племяшку под трамвай.
Бирюков в ужасе попятился назад, поздно сообразив, что пора сматываться, но почувствовал, что его спина уперлась в чьи-то ноги.
– Та-ак, а это еще кто? – приветствовал появление нового участника ночной сцены главарь бандитов, с удивлением глядя, как «камуфляжник» дулом автомата гонит в его сторону спотыкающегося от волнения мужичонку с разбитой мордой.
– Кто это? – рявкнул он уже серьезно, поворачиваясь к толстухе.
– Не знаю! – плачущим голосом прорыдала женщина.
Все участники мрачной баталии невольно уставились на Бирюкова.
«Камуфляжник» сделал ему подсечку. Капитан рухнул на колени, держа руки на затылке и чувствуя, что спину его буравит черный взгляд автоматного дула.
– Свищ! – негромко окликнул «камуфляжник» главаря и шепотом сказал несколько слов ему на ухо.
Главарь даже присвистнул.
– Ну, давай колись, камикадзе, кто таков, зачем пожаловал? – почти дружеским тоном спросил он, присаживаясь на корточки перед стоящим на коленях Бирюковым.
Капитан подумал, что в принципе ему нет смысла скрывать свое имя, как Зое Космодемьянской, тем более что главарь неплохо осведомлен о семейных делах Осепьянов.
– Папаша я той девчонки, что жила с покойником, – глухим голосом признался Бирюков, глядя на Свища и думая, что теперь будет?
Бородатый, видно, слегка озадачился таким поворотом дела.
– Родственники, значит? – нормальным человеческим голосом спросил он, кивая Бирюкову.
Капитан неопределенно пожал плечами.
– А зачем дом собирался поджечь?
– Так они это, вещи дочкины зажали, не отдают. Я забрать хотел, приехал специально. Обидно, понимаешь, – снова не своим голосом, кося под дурачка, ответил Бирюков.
– Зажали, значит? – задумчиво повторил главарь, обводя взглядом всю компанию.
Поднявшись, он молча прошелся взад-вперед по дорожке. Посмотрел на племянницу покойного и махнул своим парням рукой, мол, ладно, отпустите ее. Девушка, дрожа всем телом, бросилась к толстухе. Та обняла ее, прижала к себе, накрыла полами своего халата-кимоно, как курица крыльями накрывает цыплят.
– Такие, выходит, семейные дела, – повторил Свищ, задумчиво переводя взгляд с одного человека на другого.
Он все еще что-то обдумывал.
– Ну что ж, берите их. Этого! – Свищ деловито ткнул пальцем в сторону мужчины в пижаме. – Этого! – кивнул он на лежащего лицом вниз молодого человека в плавках.
Затем повернулся, долго смотрел то на девушку, то на Бирюкова...
– И этого! – ткнул он наконец пальцем в сторону капитана.
– Меня? За что, мужики! – взревел, вскакивая, Бирюков, внезапно осознав всю серьезность своего положения, но его сшибли с ног, повалили на землю, заклеили клейкой лентой рот и глаза, а руки сковали за спиной наручниками и волоком поволокли по траве.
Бирюков по толчку понял, что его сажают в машину с высокой посадкой, джип или микроавтобус. Сверху на него бросили еще два тела. Стукнули двери, заработал мотор, и машина тронулась с места, увозя на время ослепшего и онемевшего Бирюкова.
