Глава 7
— Сережа, Сереженька, ну почему ты, почему? — заламывала руки Ирина Галковская. — Сейчас, подождите, я «новопассит» выпью — нервы.
Она ушла на кухню, шелестя юбкой.
Вот уже около получаса Лена пыталась вывести разговор с Ириной Галковской, аспиранткой и, по совместительству, любовницей покойного Дублинского в нужное русло. Все было бесполезно. Та рыдала, кидалась к окну, истерически завывала, потом замолкала, прикуривала и тушила сигарету за сигаретой…
Лена терпеливо наблюдала за ней. Было видно, что Ирина по-настоящему любила Дублинского, ей не нужно было от него никаких материальных благ — иначе бы она как-нибудь исхитрилась и развела его с женой.
«Пусть выговорится, — думала Лена, наблюдая за Галковской. — У нее, наверное, и подруг нет, раз она готова рыдать на плече даже у совершенно постороннего человека, даже у работника прокуратуры».
Квартирка Галковской, уютная, но обставленная строго, без излишеств, находилась в одном из самых зеленых районов города — на Крестовском острове. Солнце врывалось в открытое оно, освещало толстый англо-русский словарь специальных терминов у изголовья кровати. На компьютере плавала заставка. Присмотревшись, Лена поняла, что это фотография, сделанная таким же солнечным летним днем где-то в центре города. С фотографии улыбались двое — мужчина и женщина. В женщине Лена тут же признала хозяйку дома — здесь она улыбалась и была так счастлива, что казалась куда моложе своих лет. Мужчина — это определенно Дублинский. А он был эффектен. Странно. Лена совсем не так себе представляла знаменитых ученых. У них должны быть всклокоченные седые волосы, очки со сломанной дужкой, непременно склеенные скотчем, глаза безумные, мятая рубашка и дешевые брюки, отвисшие на заду пузырем. О качестве и отвислости брюк судить было нельзя — на фотографии влюбленные были изображены только по пояс, Сергей же имел на ней вид представительный, элегантный. Трубка в зубах, ласковый прищур — ну-ка, дети, кто это? Товарищ Сталин. Брр… Лена помотала головой. В этом сумасшедшем доме она сама начинала тихо сходить с ума.
Ирина на кухне уронила тарелку. Выругалась совсем не в академических выражениях. Запахло паленым. Через несколько минут Галковская вернулась, везя за собой столик на колесиках, уставленный всевозможными восточными сладостями. В центре высился фарфоровый заварочный чайник, увитый фарфоровым плющом.
— Вы какой чай предпочитаете?
— Да мне как-то все равно, — пожала плечами Лена. Откровенно говоря, в такую погоду более уместным был бы стакан ледяной минеральной воды, но, может быть, у этих научных работников так принято — неторопливо беседовать за чашкой чая? Пускай. Пусть дает показания в привычной для нее обстановке.
— Надеюсь, не зеленый? — уточнила Ирина.
— Да все равно, — повторила Лена. — Зеленый так зеленый.
— Не нужно так говорить. — лицо Ирины Галковской просветлело, очевидно, она любила поговорить о сортах и свойствах чая. — Питие зеленого чая — это особый ритуал. Просто так, из граненого стакана в подстаканнике, украденном в поезде, он не только не принесет пользы, но даже может и навредить.
— Да что вы говорите! — раздраженно ответила Лена. Жалости к любовнице убитого уже не было. Вот сейчас они будут сидеть и обсуждать чайные ритуалы! Этого еще не хватало.
— Ах да, простите, о чем это я… — сникла Галковская. — Ну так вот. Что ж, все знали о наших с Сережей отношениях. Глупо отпираться. Вы не находите? Глупо. Аспирантка и профессор — такой избитый сюжет. Впору снимать мелодраму. Вы любите мелодрамы? Я — терпеть не могу.
— Все знали о ваших отношениях, — напомнила Лена.
— Да. Поверить не могу, что нет Сереженьки… — Галковская разливала чай. — Не может такого быть. Не может. Сердце мое заледенело, но продолжает биться. Почему оно не остановилось в то самое мгновение, когда его убили? А?
— Почему вы так уверены, что его убили? — подняла брови Лена. — Следствие пока не располагает достаточными данными для того, чтобы это утверждать.
— Да ну, бросьте… Человека находят в лесу, сожженного. Он же не мог сам полезть на костер, он же не Жанна д’Арк…
— Кстати, Жанна д’Арк тоже не сама на костер взошла, — машинально заметила Лена.
— Тем более, — упрямо мотнула головой Галковская. — И потом, зачем бы вам тогда приезжать из Москвы и меня допрашивать? Если бы это был несчастный случай, или сердце не выдержало, вы бы обратились к медикам, а не к любовнице, верно? Но он был здоров, совершенно здоров и полон новых идей. В тот день, когда он вернулся со своего симпозиума…
Лена насторожилась. Кажется, Ирине надоело болтать просто так и она наконец заговорила по делу.
— В тот роковой для него день. Черт, нет, избитая фраза. Просто — в тот день, когда он был здесь… Ах, это я во всем виновата! Моя вина! — вдруг воскликнула она. Глядя на Галковскую, Лена Бирюкова наконец поняла буквальный смысл выражения «слезы брызнули из глаз».
— Ирина, не надо… — как можно более твердо произнесла Лена.
— Да, да… — Галковская быстро успокоилась и, промокнув глаза бумажной салфеткой, повторила:
— Это я… Я во всем виновата.
Лена подалась вперед, машинально отодвигая чашку с чаем в сторону. Вот теперь-то, видимо, и начинается настоящий разговор.
— В чем именно заключается ваша вина?
— В тот день, когда… Ну, вы знаете… В тот день он позвонил мне из аэропорта и сказал: «Ирка, я прилетел! Жди меня с обедом!» У Сережи всегда был отличный аппетит. — Ирина всхлипнула, закурила сигарету, выпустила тонкую струйку дыма. Провела рукой по глазам. — Я так обрадовалась! Достала из шкафа новое платье, я под него весь месяц худела, такое воздушное, романтическое, совсем не для меня, а для какой-нибудь беззаботной девочки сшитое. Но я его все-таки купила специально для него. Оно такое розовое, открытое, с коротким рука…
— Он позвонил вам и сказал, что приедет. Когда? — снова перебила Галковскую Лена. Вести разговоры о фасонах платьев в ее планы не входило.
— Ах, да. Он не уточнял времени. Просто сказал — жди с обедом. Я поехала на рынок. У нас тут поблизости нет рынка, а Сережа не любит магазинное мясо. Приготовила все, стол сервировала. Вино мне один студент презентовал. Ну, знаете, как это бывает. Грузинский строгий папа сказал перед началом сессии: получишь хоть одну четверку — зарэжу! А парнишка никак даже на четверку не тянул. Ну вот сразу у него не заладилось с моим предметом, а он же у них не профилирующий. Поставила я ему пятерку, пожалела парня — вдруг отец и вправду зарежет, а мальчик не забыл, принес мне через неделю бутылку вина, поклонился, руку поцеловал. Такой галантный, симпатичный. Нос орлиный, глаза так и горят! Но не мне, конечно, о таких думать, — вздохнула она. — Молодые, они знаете ли, все как-то к молодым тянутся.
— Вы приготовили обед и ждали Дублинского, — терпеливо напомнила Лена.
— Да… Обед был шикарный. Сереженька вбежал ко мне на пятый этаж как мальчишка, поцеловал, подарил букет. Вон, видите, в углу стоит. Необыкновенные цветы. Видите эти штучки? Это такой специальный декоративный сорт капусты. Представляете? Букет с капустой!
— Он был весел и беззаботен, я правильно поняла?
— Да, совершенно беззаботен. Я так обрадовалась — думала, он останется у меня ночевать. Мы сидели, держались за руки. Он рассказывал мне о исследовательской лаборатории в Кёльне, в которой ему довелось побывать. Мы решили кое-что у них перенять.
— Вы что, за романтическим ужином разговариваете о работе? — опешила Лена.
— Это был романтический обед, — поправила Галковская. — А потом, если вы, например, обедаете со своим коллегой, который вам не только коллега, но и… Я говорю, допустим, вы с ним обедаете. Неужели вы станете обсуждать посторонние вопросы? Мы с Сережей были преданы одной и той же идее. Потому, наверное, он и полюбил меня. Ведь его жена тоже раньше защищалась на нашей кафедре. Но потом — дом, заботы, муж — всемирно известный ученый. Словом, она отошла от науки.
Лена посмотрела на Ирину и подумала, что та, в общем, верно рассуждает — не будет, она, например, с Гордеевым говорить за обедом, пускай и романтическим, о посторонних вещах. Даже некое чувство симпатии пробудилось в ней к этой растрепанной, нервной женщине. Стоп! Стоп, подруга!
— А вы в самом начале что-то сказали о своей вине, — напомнила она. — В чем все-таки эта вина заключается?
— Ах да, я как раз к этому веду, — сказала Галковская. — Понимаете, я так ждала его, так мечтала, что вот сейчас он освободится, приедет ко мне, и мы всю ночь… Словом, в этот день он будет только моим — и больше ничьим. Но он то и дело глядел на часы… Ему такие часы в Германии подарили — удивительные просто! И вдруг вскочил, как чертик на пружине. «Ну все, родная, мне пора». А его удерживать бесполезно. Ну я проводила его до порога. Закрыла дверь, села за стол, смела бокалы и тарелки на пол, достала бутылку водки. И, не поверите, обозлилась и говорю: «Лучше бы ты умер, чем снова к ней возвращаться!» Это я не помня себя сказала, понимаете? Но всякое произнесенное нами слово — это не просто так, знаете, да? Особенно когда с сердцем говоришь, это еще страшнее, все там, — Ирина показала наверх, на грязноватый, в желтых подтеках потолок, — там все слышат. И каждое наше желание взвешивают. Самое искреннее — выполняют. Так что опасайтесь желать кому-то плохого. Это может запросто сбыться.
Лена взяла с подноса козинак и проглотила, почти не жуя. Это было совершенно невозможно выносить! А она-то думала, что Галковская сейчас расскажет ей нечто существенное, что позволит хоть на полшага приблизиться к разгадке неожиданной и страшной смерти Дублинского.
— Ваша вина заключается только в этом? — наконец спросила она.
— Да, — скорбно кивнула Галковская. — И я готова дать показания в суде.
— Боюсь, в суде вам не поверят и отправят, чего доброго, на психиатрическое освидетельствование. Которое вы пройдете навряд ли, — устало сказала Лена.
— Да я готова хоть всю оставшуюся жизнь в тюрьме провести, лишь бы Сереженька был жив! — с воодушевлением воскликнула Галковская.
— Опасайтесь своих желаний, — напомнила Лена, — они могут исполниться.
— Да, да, я знаю, — истово закивала Ирина. — Я готова, правда.
Вдруг Лене в голову пришла шальная мысль. А не эта ли аспиранточка укокошила Дублинского? А что? От любовницы всего можно ожидать. Вот не понравилось ему платье, которое она надела, или, например, не заметил Дублинский ее новую прическу, а может, чего доброго, случайно обмолвился о какой-нибудь интрижке на том же симпозиуме. И все. Убила, отвезла в лес, сожгла труп. И теперь считает себя виновной в его смерти. Очень даже логично выглядит. От этих восторженных аспиранток всего можно ожидать.
— Я ради него на все готова, — продолжала развивать мысль Галковская. — Только бы он был жив… Но, к сожалению, моего Сережу уже не вернуть. Никогда.
Она уронила голову на руки и беззвучно зарыдала.
«Нет, — думала Лена, глядя на рыдающую Галковскую, которую она на этот раз успокаивать не стала. — Невозможно так притворяться. Хотя, если она сумасшедшая, всякое может быть. Нет актеров лучше, чем психически больные. Или наоборот — лучшие из актеров психически больны. Вот убила она Дублинского и тут же забыла об этом. Решила, что это ей приснилось. На всякий случай отказываться от этой версии пока не стоит. К тому же пока никаких версий нет вообще. Вот Галковская и будет у меня под номером один…»
Раздался резкий, как визг тормозов, звонок телефона. Ирина вздрогнула, вытерла газа кулачками и потянулась за телефонной трубкой. Лена давно не видела таких аппаратов — черных, массивных, с круглым диском. Еще не коллекционный, но уже исторический предмет.
— Да, Виктор Сергеевич… Завтра будет готово… Ну там же двадцать страниц технического текста! А у меня тут еще проблемы личного характера. Поняла, Виктор Сергеевич. Сегодня ночью постараюсь закончить, завтра утром будет у вас.
Она повесила трубку, села на свое место.
— Я подрабатываю переводами в одном специализированном журнале, — как бы оправдываясь, сказала Ирина. — Редактор звонит, ругается. Он всегда ругается. Но платит исправно.
Нет, это определенно была речь абсолютно нормального человека. Не может законченный псих заниматься серьезным переводом. Просто она от горя вне себя.
— Когда, вы говорите, Дублинский был у вас? — спросила Лена.
— Он приехал после пяти часов… — после недолгого раздумья ответила Галковская. — Ну да, не позже четверти шестого, я как раз сидела и смотрела на часы, считала минуты. Все из рук валилось. — Ирина указала пальцем на массивные старинные часы в углу комнаты. — Вот на них и смотрела. Это хозяйские. Я же снимаю квартиру, родные-то у меня в Киришах… Что случилось? Что вы на меня так смотрите?
Лена опустила глаза. Нет, нельзя так выдавать свои чувства, особенно по отношению к потенциальному подозреваемому.
— А кто может подтвердить, что покойный был у вас именно в это время? — поинтересовалась Лена.
— Подтвердить? — искренне удивилась Галковская. — Ну что вы! Я же мужчину в дом пригласила. Не для того ведь, чтобы кому-то его здесь предъявлять?
Резонно. Мужчин в дом приводят совсем не за этим. И все-таки, похоже, алиби у нее нет…
— Хотя постойте. Есть свидетельница! — чуть подумав, обрадовалась Ирина Галковская.
— Кто? — кисло спросила Лена, умопостроения которой рушились как карточный домик.
— Соседка моя. Тамара Александровна. Она же по совместительству — хозяйка этой квартиры.
— Что она может подтвердить?
— А что она подтвердит? Что из любопытства зашла ко мне за мукой, потому что в окно видела, как в наш подъезд входит элегантный мужчина с цветами.
— И что? Она постоянно у окна сидит?
— Почти. Ей больше делать нечего.
— Ну хорошо. Предположим, она увидела, что в подъезд вошел мужчина с букетом цветов. Что из этого?
— Ясно, что он пришел именно ко мне, — пожала плечами Галковская, удивляясь недогадливости следователя.
— Почему «ясно, что к вам»? — насторожилась Лена.
— Дом маленький, благодаря Тамаре Александровне я все про всех знаю, — объяснила Галковская. — На первом этаже живет опустившаяся алкоголичка, на втором — многодетная мать, третий и четвертый — вне подозрений, там такие же точно бабки, многие жильцы к тому же в отпусках.
«В отпусках! — эхом отозвалось у Лены в голове. — Нормальные люди в отпусках сейчас. В Праге, возможно… А я парюсь в этом Питере, и сколько еще тут проведу — неизвестно».
— Хорошо, — сказала Лена, делая заметки в своем блокноте. — Вы не против, если я переговорю с этой Тамарой Александровной не в вашем присутствии?
— Буду только рада. Я терпеть не могу ее присутствия.
Раздался звонок в дверь, такой же резкий, как и звонок телефона. Ирина вновь вздрогнула. С нервами у нее определенно было не в порядке.
«Станешь тут нервной, когда тебя окружают подобные звуки», — подумала Лена.
— Это, возможно, и есть хозяйка. Она часто ко мне заходит, — сказала Галковская.
— Здравствуйте, Тамара Александровна! Заходите! — послышался из прихожей голос Ирины.
— Я вот муку-то у тебя занимала, так принесла вернуть. Живешь-то ты, бедненькая, одна, все сама, и за квартиру платить еще приходится. Я же понимаю. Можно от тебя позвонить, а то у меня что-то с телефоном стало, никак не дозвониться ни до кого.
— Проходите. Я пока покурю, — Ирина удалилась на кухню.
— Здравствуйте, девушка, — кивнула Лене Тамара Александровна и начала ее оценивающе разглядывать, — Подружка вы ее, да? Вы бы хоть ей сказали — все курит и курит, уже занавески от этого дыма серые насквозь. А когда она сюда въезжала только, мои ребята ремонт сделали, все новое, свежее повесили. Мои-то в Америку уехали, а квартиру тут оставили — мало ли, вдруг захочется вернуться. Я ее и сдаю. А эта совсем не следит за порядком. Вон, потолок в разводах! Еще осенью крыша протекала, а она все не соберется ремонт сделать!
От ничего не значащих подробностей жизни совершенно посторонних людей у Лены уже начала кружиться голова.
— А еще, знаете, она неустойчивая очень, — шепотом произнесла квартирная хозяйка. — Мужиков каких-то водит, знаете, на днях тут один такой приезжал, в костюме, с букетом. С букетом приехал, я думала — женихаться. Ан нет — видно, не судьба девке мужика себе приличного найти.
Ирина гневно загремела на кухне сковородками.
— Он не сможет женихаться, — четко сказала Лена. — Он убит. Его тело найдено в лесу.
— Ох ты ж..! — замахала руками старуха. Она уже, казалось, забыла о телефоне, ради которого напросилась в комнату.
— Я из Генпрокуратуры. — Лена продемонстрировала документы. — Готовы ли вы, Тамара Александровна, засвидетельствовать, что видели убитого в этой квартире в день его смерти, в шестом часу вечера?
— А готова! — стукнула сухой ладошкой по столику квартирная хозяйка. — Потому что видела его тут, сидели они с Ирочкой за столом. Вот тут вот как раз и сидели, на этом самом диване…
— Во всколько это было?
— А дело было-то аккурат после пяти. Я-то тесто поставила, а мучки, доску посыпать, не оставила, все выгребла, до ложечки. И решила к Ирочке зайти, мучки попросить, ну, знаете, по-соседски этак. И, знаете, по телевизору как раз «Место встречи изменить нельзя» началось, вторая серия. Ко мне внуки приехали, они телевизор смотрели, я тоже рядом присела. Внучатки у меня хорошие, умненькие, Катенька английский изучает, Алешенька карате занимается. В третий класс перешел. Они очень любят телевизор у меня смотреть, дома-то некогда. Принесла я им черешенки и тоже решила немножко с ними посмотреть. А когда началась рекламная пауза, я вспомнила, что внучки-то пирогов хотят, пошла к Ирочке. А там уже этот сидел, галстук даже распустил эдак… То есть явно по личному делу.
— Идите к нам в прокуратуру работать, — пошутила Лена, — у вас идеальный для этого склад мышления!
— Ох, да куда уж мне, — замахала руками та. — Я свое отработала. В поликлинике.
Когда за Тамарой Александровной закрылась дверь, Ирина вернулась в комнату, подлила себе еще чаю.
— Ну, сняты с меня обвинения или одного свидетеля недостаточно? — спросила она, пристально глядя в глаза Лены.
— Вас никто и не собирался обвинять, — ответила Лена.
— Да ладно вам… Я же видела, как вы на меня смотрите. Думаете, любовница, приревновала, всякое такое…
«А она не так проста, как кажется на первый взгляд», — подумала Лена.
— Понимаете, дело в том, что смерть Дублинского наступила около пяти часов дня. То есть как раз в то время, когда он пришел к вам с букетом.
— Значит, это не он! А он жив! — Ирина сложила руки на груди.
— Но тело, найденное в лесу, было идентифицировано как тело Сергея Дублинского, — задумчиво сказала Лена.
— Знаете, простите, но я должна побыть одна, — вдруг сказала Ирина. — Я ответила на все вопросы. Я готова, если потребуется, ответить на них еще раз. Но сейчас мне очень тяжело. Уходите. Захлопните за собой только дверь.
И Галковская повалилась на диван…
