Глава 15

Ирина Галковская не ложилась спать в эту ночь. Впрочем, как уже несколько ночей подряд. Только совсем под утро на нее наваливались тьма и безволие, но с первыми лучами солнца она снова просыпалась. И не могла уснуть до следующей ночи…

Ирина всегда жаловалась, что не может нормально спать в белые ночи. Ну как уснуть, когда за окном светло? Правда, сейчас период «полярной ночи» шел на убыль, и причина Ирининой бессонницы была совсем в другом.

— Как же я могу нормально спать, есть, говорить с людьми, если Сереженька пропал?

Чтобы как-то справиться со случившейся бедой, Ирина пыталась с головой погрузиться в работу, но работа не шла. Все валилось из рук. Да и сезон для заказов был неподходящий. Лето, все разъехались в отпуска.

Отпуск. На кой черт ей сейчас отпуск? А ведь так хотелось поехать куда-нибудь вдвоем с Сергеем. Пусть даже не в заморские дали на экзотические острова, пусть недалеко — под Питер, пусть даже не на неделю-другую, а на выходные.

За окном серебрились низкие облака, сбивались в тучи, обещали дождь. Но Ирине было сейчас не до дождя, не до погоды. Она одетая лежала на диване, укрывшись легким пледом, пыталась читать книжку, тоскливо посматривала на лежащий рядом перевод. Нет, не до работы ей сейчас. Она легла на спину, уставилась в потолок невидящими глазами и принялась вспоминать, как начались ее отношения с Дублинским.

Аспирантка и профессор — устойчивая пара, как «свинарка и пастух», как «бонни и клайд», как «бивис и батхед». Пошлая ситуация, частичное нарушение субординации, аспирантка — не студентка, но ее положение все же является подчиненным. Какая же дура откажет своему научному руководителю, он ведь не только начальник, но и помочь может — диссертацию за нее написать, о трудоустройстве похлопотать. Так про Ирину думали многие. Многие, кто не знал Дублинского близко. Начало их романа вовсе не походило на соблазнение ученицы. Наоборот, Ирина прикладывала все усилия, чтобы профессор обратил внимание на нее, не только как на талантливую аспирантку.

А Ирина Галковская была на самом деле умна и талантлива.

Она заканчивала среднюю школу в Казахстане, специализированный физико-математический класс, получила золотую медаль и пребывала в растерянности — что же ей делать дальше. Наукой в маленьком Степногорске, что возле Целинограда, к тому времени уже и не пахло, а ей так хотелось учиться дальше. С благословения родителей Ирина, а тогда еще Ирочка, поехала поступать в Санкт-Петербург. На Москву она все же не рискнула замахнуться. Но ни разу Ирочка Галковская не пожалела, что выбрала для себя северную столицу. И в первую очередь, потому что именно здесь она встретила настоящую любовь. Ирина влюбилась в Сергея Дублинского с первого взгляда, с той минуты, когда она — провинциальная абитуриентка в дешевом ситцевом платьишке — пришла подавать документы.

Моложавый и импозантный мужчина находился один в просторном кабинете. В модном в те времена кожаном пиджаке, с ранней сединой, которая только молодила его, Дублинский поразил Ирину своей непохожестью на всех людей из ее прошлой жизни. Он был как из-за границы или даже с Марса. Ирина влюбилась сразу и навсегда. Она не помнит, что она тогда лепетала, объясняла, что только что с самолета, в Питере остановиться негде, приехала поступать, вот документы. А время уже — шестой час, в секретариате никого нет, а ей необходимо сдать документы сегодня и узнать насчет общежития. Сергей Владимирович оказался очень добр к ней. Он усадил ее на диванчик, предложил чаю, сделал пару звонков, вышел куда-то и вернулся с секретарем приемной комиссии — недовольной рослой девицей, на ходу дожевывающей бутерброд. При Ирине Дублинский выговорил этой девице:

— Между прочим, приемная комиссия у нас работает до шести. А вы там заперлись — пиво распиваете, стыдно должно быть.

Секретарь приняла вступительные документы прямо тут — на кафедре тяжелой ядерной физики, и у Ирины исчезли все сомнения — на какое именно отделение ей поступать. Она хотела учиться только у Дублинского, правда тогда ей не были известны ни его имя-фамилия, ни ученая степень, ни семейное положение.

Ирина поступила в СпбГУ с легкостью. Скучная жизнь в маленьком Степногорске не представляла богатого выбора развлечений, а Ирина была всерьез увлечена физикой, именно над специальными книгами и справочниками она проводила все свое свободное время.

Теперь у нее появился дополнительный стимул — ей очень хотелось произвести впечатление на профессора. И, отринув радости и соблазны большого города, Ирина с головой погрузилась в учебу.

Дублинский и правда выделял ее из общей массы студентов, но держался в высшей степени корректно. А Ирина не пропускала ни одной его лекции, конспектировала все его высказывания с маниакальной точностью, посещала дополнительные семинары и просиживала свободное время в библиотеке, чтобы на следующем занятии блеснуть ответом.

Девушек на отделении тяжелой ядерной физики было немного, а Ирина среди своих однокурсниц выделялась еще и привлекательной внешностью — тяжелые длинные волосы цвета спелой пшеницы и огромные зеленые глаза. Однокурсники пытались ухаживать за девушкой, но никто из ровесников не мог заинтересовать Ирочку, когда практически ежедневно перед ее глазами был Сергей Владимирович Дублинский.

И наградой, большей, чем получение красного диплома, для Ирины стало предложение профессора поступить в аспирантуру. Это была маленькая, но победа — Дублинский оценил ее старания. Или страдания.

И уже став аспиранткой и сотрудницей кафедры, Ирина, чтобы утвердиться в новом статусе отношений и перестать быть в глазах профессора сопливой студенткой-малолеткой, набралась смелости и пригласила его в гости. На день рождения. Она только-только съехала из общежития и сняла квартиру на Крестовском, ту самую, где жила и сейчас.

Сергей Владимирович пришел с цветами и подарками. Он не очень-то был удивлен, когда оказалось, что являлся единственным гостем на празднике. Легкий необязательный флирт со своими или «соседскими» аспирантками для Дублинского был вполне привычен (кстати, и его супруга Оксана тоже в свое время была его аспиранткой), и конечно, не укрылось от его внимания обожание Ирины. Но, пока она была студенткой, ни о каком романе речь не шла, тем более Сергей чувствовал, что легким флиртом тут не обойдется. Ирина на самом деле нравилась ему, умница-красавица, для которой он был непререкаемым авторитетом, и каждое его слово ловилось с восторгом. какой же мужчина устоит перед таким набором достоинств. Сергей был не против длительных отношений с влюбленной аспиранткой, лишь бы это не отразилось на его браке с Оксаной, влюбленность к которой уже несколько угасла, однако как жена та его устраивала, налаженность быта и внимание к его привычкам Дублинский ценил не менее, чем яркие вспышки чувств.

Но даже тогда, когда он пришел к Ирине в гости, он не подозревал, что их отношения затянутся надолго и будут столь серьезны.

У Иры и правда был день рождения в тот день — двенадцатого мая, и визит Дублинского был долгожданным и заслуженным подарком, который она сделала своими руками. Тогда ей исполнилось двадцать три года, и она тоже не думала, что их отношения окажутся столь длительными. Не думала и не загадывала — боялась спугнуть свое короткое счастье. Но всем же известно, что нет ничего более постоянного, чем то, к чему мы относимся как к временному.

Роман Ирины и Дублинского длился уже более двух лет, со временем они даже перестали таиться на кафедре, Ирина была как бы удостоена статуса «официальной любовницы», их приглашали вместе на выездные семинары и научные чтения. Администрация закрывала глаза на то, что и в командировки Ирина всегда сопровождала профессора. Почти всегда. Вот в Германию ей с ним поехать не удалось. Но эта командировка была не по линии университета. Президент берлинского банка пригласил Дублинского как руководителя научного центра «Орбита». Немцев заинтересовал осмий.

Размышления Ирины прервал телефонный звонок.

— Ирочка?

Женщина чуть не выронила трубку. Это был голос Сергея…

…Когда Джабраил поставил машину на место, часы показывали около девяти. Двор был пуст, кажется, никто не заметил того, что машина отсутствовала некоторое время. Джабраил, выйдя из «тойоты», удовлетворенно оглядел колеса — они были покрыты слоем грязи явно загородного происхождения.

Если бы не Ахмет, которого Джабраил боялся как огня, он бы удалился с сознанием выполненного долга. Но Ахмет строго-настрого приказал сделать так, чтобы именно жену Дублинского обвинили в убийстве. На этот случай у него было припасено кое-что еще.

Джабраил многим был обязан своему командиру. Их связывали не только общее дело, но и нечто большее…

Четыре часа тряской дороги по целине, еще три — по каменистым горным дорогам, потом восемь километров лесом, где не пройдет ни одна машина — только так можно было добраться до горного аула Ени-чу. Сработанные смекалистыми японцами «мицубиси-паджеро» не выдерживали такой нагрузки и часто ломались. Если бы не Джабраил — механик с бывшего военного завода в Гудермесе, наверняка отряд застрял бы где-нибудь на полдороге. Но все равно частые поломки отняли очень много времени. Поэтому, несмотря на то что они выехали около полуночи, в половине двенадцатого дня караван был еще на Ергебильском перевале. И тут, как назло, снова забарахлил один из джипов.

Ахмет Гучериев неторопливо выбрался из первой машины и подошел к группе спорящих и отчаянно жестикулирующих солдат. Впрочем, солдатами их можно было назвать лишь с большой натяжкой — одеты они были кто во что горазд, в основном в изрядно потрепанные полевые хебэ, поверх которых натянули джинсовые куртки, ветровки, а кто и до дыр потертый шерстяной свитер.

— В чем дело, Рамзан? — спросил Ахмет у ближайшего к нему солдата.

— Да вот, билят, трансмиссия полетела! — ответил тот через плечо.

Ахмет, ни слова не говоря, взял Рамзана за плечи и повернул лицом к себе. Потом точным и резким ударом в скулу сбил его с ног, да так, что тот, пролетев два метра, ударился о бампер стоящей рядом машины и медленно сполз на землю. Разговоры сразу стихли. Все повернулись и вопросительно посмотрели на Ахмета. Только Джабраил продолжал копаться под джипом.

— Я одно и то же два раза не повторяю, — негромко сказал Ахмет, — если еще раз услышу от кого-нибудь поганые гяурские ругательства, церемониться не буду. Мы не какая-нибудь шайка бандитов. Некоторые забывают, что мы ведем джихад — священную войну за родину и веру. Приходится напоминать.

На шум из машины вышел Вахит, который был правой рукой Ахмета.

— Не нервничай, Ахмет, — он дружески положил ладонь ему на плечо, — ребята устали, выдохлись, с кем не бывает?

Ахмет стряхнул с себя его руку.

— Вот из-за таких, как он, — он указал пальцем на безуспешно пытающегося остановить льющуюся из носа кровь Рамзана, — мы и терпим такие потери. Нельзя расслабляться ни в чем!

— Рамзан в Свердловске учился. Вот и нахватался.

— Ну и что? — возразил Ахмет. — я тоже в свое время МГУ кончал. Разве я когда-нибудь себе позволяю русские ругательства?

— Ну ладно, Ахмет. Погорячился и хватит, — примирительно сказал Вахит, — эй, Али, скоро ты там? На дороге находиться очень опасно. С утра я вроде шум вертолетов слышал. А здесь мы как на ладони.

— Билят, никак не получается… — донесся из-под джипа сдавленный голос Джабраила.

Вахит, да и все остальные не могли скрыть улыбки. Ахмет рассерженно зашагал к своей машине, наподдав по дороге большой булыжник, который стукнулся о полированную дверцу машины, оставив на ней изрядную вмятину.

Вахит бесшумно расхохотался, но быстро спрятал улыбку.

— Вы, ребята, хотя бы при Ахмете не ругайтесь. Знаете же — он человек серьезный. В следующий раз и пули не пожалеет.

Все закивали головами. Из-под джипа вылез расстроенный Джабраил:

— Все, подшипник полетел. А заменить нечем. Абана мат.

Ахмет вздохнул:

— Так, дело к двенадцати… Скоро намаз нужно совершать. Здесь оставаться больше нельзя. Придется машину просто убрать с дороги.

Солдаты вынули из джипа все ценные вещи — несколько «калашниковых», ручной пулемет М-59 и даже шмайссер времен Великой Отечественной войны, пару рюкзаков с провизией и канистру с бензином. Потом поднатужились, приподняли машину и сбросили ее с обрыва. Джип грузно ударился несколько раз о склон горы, потом покатился быстрее, и наконец, уперевшись в выступ скалы, остановился. Несколько секунд спустя раздался сильный взрыв.

— Бензин из бака вылить забыли, — сказал один из боевиков.

— Так, — скомандовал Ахмет, — быстро по машинам и вперед.

Через пятнадцать минут караван миновал горный перевал и остановился около узенькой тропинки, ведущей в густой лес.

Выйдя из машины, Ахмет достал компас и определил кибла — направление на Мекку, в сторону которой должны молиться все правоверные мусульмане. Все разулись, ополоснули водой из фляжек ступни и ладони и, достав небольшие коврики, преклонили колена.

— Бисмиллах, аль-Рахмат аль-Рахим, — нараспев произнес Ахмет. И остальные повторяли за ним слова первой суры Корана:

— Во имя Аллаха, милостивого, милосердного! Хвала Аллаху — Господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, кого Ты облагодетельствовал, не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших…

Намаз продолжался недолго — всего минут пятнадцать. Закончив чтение молитв, Ахмет поднялся со своего коврика и повернулся к своим спутникам:

— Сыны Ичкерии! Ныне, когда на нашу землю вновь обрушились орды завоевателей, останемся верными заветам наших предков и великого имама Шамиля! Не дадим родину в обиду, будем сражаться, пока последний враг не покинет нашу страну. Видит Бог, правда на нашей стороне. И поэтому мы обязательно победим! Аллах Акбар!

Боевики повторили за ним воинственный призыв.

— А теперь нужно хорошенько замаскировать машины, Иса, Джабраил и Салех остаются здесь, все остальные — за нами, в Ени-чу.

За Ахметом, который возглавлял процессию, шли полтора десятка боевиков. Здесь было достаточно безопасно — федералы так далеко в горы еще не добрались. Конечно, время от времени и здесь можно было услышать стрекот вертолетных винтов, но за густой листвой деревьев, пока еще не начавшей осыпаться, отряд сверху был неразличим. Было тихо. Мирно щебетали птицы, где-то неподалеку журчал быстрый горный ручей. И не верилось, что в каких-нибудь семидесяти километрах к северу идут ожесточенные бои. В сущности, Чечня — это маленький клочок земли, который, если бы не горы, можно было бы за сутки объехать вдоль и поперек. И именно здесь, на этой земле, разгорелся, самый, пожалуй, кровопролитный конфликт за последние годы.

Лучше всех дорогу знал Ахмет, но и он время от времени останавливался, чтобы выбрать нужное направление, — в некоторых местах тропинка так заросла травой, что была почти неразличима. Примерно через полтора часа лес закончился и потянулись поля и бахчи — селение Ени-чу, родовое село полевого командира Ахмета Гучериева, было близко.

В горах темнеет рано, поэтому идти пришлось при свете электрических фонариков. Тропинка, едва заметная при свете дня, в сумерках была вообще неразличима. Пробирались на ощупь, почти не разговаривая друг с другом. Солдаты закинули оружие за спину, чтобы не болталось.

Отряд все-таки немного сбился с пути и вышел из лесу примерно на пятьсот метров в сторону. Издали можно было различить небольшой костер рядом с машинами. Если бы не огонь, пришлось бы плутать по всей округе. Боевики быстро зашагали к своим машинам.

Когда они были уже метрах в пятнадцати от четко вырисовывающегося в темноте пламени, Ахмет вдруг остановился:

— Стойте! — он наклонил голову и стал прислушиваться. Все остальные тоже замерли.

Со стороны костра доносилась русская речь!

— Федералы! Туши фонари! — прошептал Ахмет. — откуда они здесь?

— Это мобильная группа спецназа, — тихо сказал один из боевиков, — я встречался с такими, они появляются в самых неожиданных местах. И очень хорошо подготовлены.

— Ладно. Надо зайти со стороны леса и внезапно обстрелять. Никакая подготовка не поможет, накроем как котят.

Тут он споткнулся обо что-то мягкое. Рассмотрев поближе, Ахмет обнаружил, что это труп Вахита.

— Подонки. Вы мне за все ответите.

Чеченцы зашли в лес и максимально близко подошли к машинам. Затем по команде Ахмета открыли шквальный огонь по сидящим у костра солдатам федеральных сил. Но спецназовцев так просто взять было нельзя. Они, казалось, за полсекунды до того, как боевики нажали на спусковые крючки, почувствовали, что в них целятся. И успели лечь на землю и откатиться в сторону. У костра осталось лежать всего двое. Еще спустя секунду федералы открыли ответный огонь. Стреляли наугад, в лес, но очень точно — судя по тому, что многие автоматы чеченцев замолчали, их пули достигали цели. Очевидно, федералов было немного — всего человек десять, но каждый из них прошел такую школу, что, пожалуй, стоил двоих обычных солдат. К тому же в темноте всегда легче обороняться, чем нападать.

Но Ахмет оказался хитрее. Она зарядил подствольник и послал гранату в один из джипов. Тот быстро загорелся ярким факелом, осветив все вокруг. Федералы попытались скрыться в темноте, катясь по земле и одновременно стреляя, но это их не спасло. Благодаря горящему джипу они были как на ладони.

Джабраил вдруг почувствовал сильную боль в груди. Перехватило дыхание, глаза начало застилать алым цветом…

— В чем дело, Джабраил?! — эхом отдались в его сознании слова Ахмета.

— Я… Все… — с трудом произнес он.

— Держись, это пустяки, царапина, — пытались его подбодрить сгрудившиеся вокруг чеченцы, — мы разбили спецназовцев.

Голова Джабраила бессильно упала на уже обагренную его кровью траву. Ахмет подхватил его на руки и понес. До селения Ени-чу было километра два, и все это время Ахмет вместе с другими боевиками нес почти безжизненное тело Джабраила, бывшего механика с военного завода в Гудермесе…

Джабраил вышел из двора и занял наблюдательный пост в кафе напротив. Отсюда прекрасно просматривалась арка, которая вела во двор.

Ждать пришлось около сорока минут. Джабраил успел позавтракать, выпить пару чашек кофе, выкурить несколько сигарет и даже почитать свежую газету. Примерно без четверти десять из арки выехала «тойота». Джабраил проводил ее взглядом и, расплатившись, снова отправился во двор, пересек его и скрылся в подъезде…

Открыть дверь при помощи универсальной отмычки для английских замков оказалось делом двух минут. Джабраил сам подивился, как быстро он управился, притом что только вчера научился с ней обращаться. К счастью, сигнализации в квартире Дублинских не было.

… В квартире Джабраил провел не больше пяти минут. Выйдя, он остался весьма доволен. Теперь можно докладывать Ахмету о том, что его приказ полностью выполнен. Джабраил был обязан Ахмету Гучериеву жизнью и не мог его подвести…

— Ну что же, продолжим, Сергей Владимирович?

— А что продолжать? Никакого смысла нет… Я вам сказал же, что бомбу, тем более атомную, я создать не смогу.

— Это почему же?

— Потому что атомная бомба требует двух основных компонентов — урана и плутония, причем в обогащенном виде. У меня — ни в лаборатории, ни в университете — таких веществ нет и быть не может.

— А осмий?

«Вот черт! Дался им этот осмий, начитались газет! Хотя на этом как раз и можно сыграть», — подумалось Дублинскому.

Ахмет Гучериев начинал злиться, это было заметно по тому, как он подергивал своими могучими бровями.

«В хорошенькую же ситуацию я попал, если моя судьба зависит от движения бровей какого-то кавказца».

Но раздражать Гучериева в планы профессора не входило.

— Вы поймите, Ахмет, осмий — это металл из платиновой группы, его изотоп сто восемьдесят семь, который нам удалось создать искусственным путем, обладает гамма-излучением, но период его полураспада всего лишь девяносто дней. Понимаете, что это значит?

— Папа, ты сейчас с кем разговаривал? — пошутил Ахмет, цитируя известный анекдот, видно было, что настроение его резко улучшилось — водить бровями он перестал, понял, что профессор не сопротивляется сотрудничеству. — Ты все же, Сахаров, популярно объясни, что можно делать с осмием?

— А сделать можно многое. Если, конечно вы мне объясните задачу.

— Задача такова: устроить взрыв. Большой взрыв. Показательный взрыв во славу Аллаха. Взрыв, после которого всем и каждому станет понятна бесполезность этой войны и сила чеченского сопротивления.

— Тогда вам не нужна именно Атомная Бомба, — Дублинский специально подчеркнул заглавные буквы. — То есть не нужна такая бомба, какую, например, американцы на Хиросиму сбросили.

— Почему?

— Потому что, повторяю, для того, чтобы ее создать, нужно специальное производство и материалы. Большой штат сотрудников. Испытания. Расчеты. Опыты… Всего этого нет. И вообще, создать бомбу очень сложно…

Дублинский замолчал, глядя на Гучериева. Тот сдвинул брови, что-то соображая.

— Значит, невозможно? — переспросил он.

— Да. Исключено, — кивнул Дублинский.

— Хорошо. Но у тебя, кажется, есть какие-то предложения? Ты ведь ученый-ядерщик… И потом, если у тебя нет никаких предложений, ты сильно рискуешь. Не забывай о жене. О любовнице… — Гучериев улыбнулся и показал ровный ряд желтых зубов.

Дублинский подумал, что спорить с этим головорезом совершенно бессмысленно.

— Вам не нужна атомная бомба, — повторил он. — Для того чтобы произвести эффект, вам вполне будет достаточно и «грязной» бомбы.

Ахмет нахмурился.

— Ты что, обидеть хочешь? Атомная, значит, нам не подходит, только «грязная»? — Гучериев уже четко перешел с профессором на «ты».

— Для создания массовой паники — а ведь именно это вы и хотите сделать — «грязная» бомба — идеальный инструмент. Лучшее, наипростейшее и, возможно, наиболее дешевое средство, — сказал профессор.

— А что это такое вообще? — Ахмет был озадачен. С одной стороны, ему казалось, что профессор хочет увильнуть. Но с другой, возможно, Дублинский предлагает что-то дельное, что-то такое про «грязные» бомбы слышать ему уже приходилось.

— «Грязная» бомба распыляет на достаточно большую площадь радиоактивные вещества при помощи обычной взрывчатки. Если взрыв происходит в закрытом помещении, то само здание может не пострадать, но во все щели и поры попадает радиоактивный элемент, который будет фонить долгие годы, избавиться от этого будет невозможно.

— И что вам для этого потребуется? — Ахмет Гучериев неожиданно для себя снова перешел с профессором на «вы».

— В «грязной» бомбе используются обычные взрывчатые вещества, «подкисленные» радиоактивными изотопами. Вот тут-то и нужен осмий.

— Хитришь, профессор? — прищурился Гучериев. — Думаешь, мы сейчас тебя за осмием отпустим?

— Да нет, Ахмет, я так не думаю. Можно попытаться достать его и отсюда.

— Как? — спросил Гучериев.

Дублинскому дали право на один звонок. Кроме Ирины звонить ему было некому.

«Вот сейчас Бурцева было бы неплохо подставить», — злорадно подумал Сергей Владимирович, он и не подозревал, насколько это была неудачная шутка, Бурцев к тому времени уже успел подставиться сам.

Но доверять Дублинский мог только Ирине, ей он и позвонил с любезно предоставленного мобильного телефона:

— Ирочка?… Ира, да, это я… Погоди, у меня мало времени. Ира, я жив-здоров, но у меня серьезные проблемы, и мне очень нужна твоя помощь. Ира, погоди, не плачь, слушай внимательно. Во-первых, о моем звонке никто не должен знать. Во-вторых, ты должна пойти в центр, попробуй, договорись с Любой. Ты должна взять там из лаборатории контейнер номер четыреста сорок семь. Да, лаборатория охраняется. Но попытайся договориться как-то с Любой, возьми у нее карточку, я ей делал… Ира! Родная, ты меня очень обяжешь… Нет, со мной действительно все в порядке. Только Любе о моем звонке не говори! Не говори никому!.. Нет!.. Ира!!! Никакой милиции!!! Контейнер потом отдашь человеку, который тебе позвонит и представится, что он от меня… Это очень важно… Я вернусь, конечно, вернусь, родная, и мы поедем и на острова и на озера — куда захочешь… Не знаю когда… Я тебе обещаю — все будет хорошо…

И тут телефон у Дублинского отобрали.