Глава 10

— Сотовые телефоны — величайшее изобретение человечества! — сказал Гордеев, поворачиваясь к Лене. Они ехали в служебной машине, водитель был почему-то мрачный, слушал блатные песни по «Радио-шансон» и хмуро крутил баранку.

Лена растерянно кивнула.

— Ты уверен в эксперте? — спросила она.

— Абсолютно. Это профессионал, знаток своего дела.

— Но все же Дублинский был у любовницы за час до смерти. И они долго сидели, обедали…

— А ты уверена в том, что тебе наговорили эти две сумасшедшие? Что-то уж больно у них по-киношному все выходит. Надо бы по программе посмотреть, не повторяют ли «Место встречи» в утреннем эфире? — усмехнулся Гордеев.

— Уже посмотрела. По дороге купила телепрограмму. Не повторяют. По каналу «Россия» фильм начинается в 17.00. Вот, я подчеркнула тут, посмотри.

— Может быть, его показывают параллельно по двум каналам? — Юрий взял в руки газету.

— Я об этом тоже думала. Нет, только «Россия».

— Видеомагнитофон?

— У соседки нет видеомагнитофона, телевизор старенький, «Радуга», он для этого не приспособлен.

— Молодец, отрабатываешь все версии. Тогда у нас получается интересная история. Я бы даже сказал — мистическая. Смотри. Дублинский приезжает. Звонит любовнице. Забегает домой. Бросает вещи, переодевается в парадный костюм. Покупает цветы. Его похищают неизвестные, убивают, вывозят к песчаному карьеру и сжигают. Вывозят, прошу заметить, на автомобиле, принадлежащем его супруге. Вероятнее всего, она и есть организатор преступления. За отсутствием, так сказать, других улик. Затем наш клиент раздваивается. Одна его часть лежит в лесу и не подает признаков жизни. Вторая — продолжает свой путь, вручает цветы любовнице, садится с ней ужинать. Появляется соседка и делает выводы. Дублинский смотрит на часы. Хлопает себя по лбу: «Блин, дорогая, извини, совсем забыл. Меня же тут убили два часа назад! А я с тобой тут сижу. Пора мне обратно в лес». Уезжает и сливается в единое целое с сожженным на костре трупом.

— Ты всегда был таким циником? — недовольно поморщилась Лена.

— Я просто пытаюсь логически мыслить. А логически мыслить в такой ситуации невозможно. Показания свидетелей, последними видевших Дублинского живым, противоречат данным экспертизы. Что это может означать? Что кто-то из них все-таки ошибается. Возможно, преднамеренно.

— Маловероятно. Судя по всему, старуха-квартировладелица очень въедливая бабка и находится с Галковской в не совсем дружеских отношениях.

— Значит, в лесу найдено тело другого человека.

— Еще менее вероятно — супруга и сослуживцы опознали его вещи.

— Вещи! И только… Все равно надо ждать результатов экспертизы ДНК.

— Это долгая история… Нам надо еще раз побеседовать с женой Дублинского. Она единственная, кто может хоть как-то пролить свет на эту ситуацию.

— Давно пора. Но не забывай, что пока у нас рабочая версия состоит в том, что именно жена Дублинского, по крайней мере, имеет отношение к его убийству, о чем свидетельствуют следы протекторов на месте преступления.

Более часа понадобилось Лене на то, чтобы оформить разрешение на допрос. Ох уж этот бюрократический Петербург! В Москве эти вопросы решались за считанные минуты. А тут — никому ничего не надо, а если тебе вдруг надо, то сама и разбирайся с этим. Секретарша в приемной начальника питерской прокуратуры откровенно раскладывала пасьянсы в компьютере и насмешливо следила за Лениной суетой. «Побегай-побегай, столичная штучка! Жируете там в своей Москве на наши деньги!» К слову сказать, приталенный деловой костюм Лены отвергал всякие обвинения в том, что она в Москве жирует.

Кстати, и со служебной «волгой» случились какие-то неполадки, поэтому они, не желая дожидаться, пока машину починят или дадут другую, остановили первый попавшийся автомобиль. Гордеев коротко сказал: «В Кресты!»

«Голуби летят над нашей зоной!» — надрывался радиоприемник в кабине. Водила притормозил возле поребрика (так в Питере называют бордюрный камень).

— Что, прямо в Кресты? — поинтересовался коротко стриженный водитель, на толстом и волосатом среднем пальце которого красовалась татуировка в виде перстня с белым крестом, украшенным короной.

— Ага… — кивнул Гордеев. — К самым воротам.

— Передачу несешь? — поинтересовался водитель.

— Нет. На свиданку, — в тон ответил Гордеев.

— А-а, родственники…

Гордеев кивнул.

— Да, бывал я в Крестах… Вот и отметился, — показал водитель свою татуировку. — Это значит, был в Крестах.

— А корона что означает? — спросил Гордеев.

— Король камеры, — не слишком уверенно ответил водитель и до самого конца пути молчал.

— Вон Кресты, — хмуро показал он, и Гордеев с Леной выгрузились из машины.

— Слушай, — спросила Лена. — А чего это он так погрустнел, когда ты его про корону спросил?

— Видимо, на месте короны был какой-то знак, который сделали насильно. Ну там, парашник, например, или шнырь… А потом, чтобы его замаскировать, он вытатуировал там корону. Вот и погрустнел, когда пришлось врать…

— Забавный народ, эти уголовнички…

На противоположной стороне улицы высилась красно-кирпичная твердыня начала века с суровыми решетками на окнах. Атмосфера угрозы, отчаяния и безысходности исходила от следственного изолятора, в народе известного как Кресты. Название свое он получил от внешнего сходства: сверху два здания, из которых, собственно, и состояло это скорбное учреждение, напоминали два креста вроде тех, что можно увидеть на машине «скорой помощи». Излечение посредством госпитализации души.

Коридоры, коридоры… Решетка хлопает за спиной, а впереди равнодушный контролер уже распахивает новую.

— Подождите в комнате для допросов. Подследственную сейчас приведут.

Комната для допросов соответствовала всему облику здания — унылые стены, выкрашенные зеленой краской. Жесткие стулья, обшарпанный канцелярский стол.

— Мужчина, вы не имеете права присутствовать при допросе, — ткнула в Гордеева пальцем надзирательница с лицом мопса. — Кто вы вообще такой?

— Это адвокат обвиняемой, Юрий Гордеев, — вмешалась Лена. — Вот разрешение на посещение. Мои документы. Что еще? — жестко спросила Лена, вытаскивая из сумочки пачку документов, — Юра, достань паспорт.

Физиономия надзирательницы из недовольно-брюзгливой сделалась угодливой и даже слегка приветливой, но от этого не стала хоть немного приятнее. Бывают такие лица, которые, вне зависимости от выражения лица, выглядят уныло, тоскливо, жалко. Казалось, что надзирательница была частью этой тюрьмы, ее порождением. Бегала в подвале вместе другими крысами, потом встала на задние лапки, отгрызла себе хвост, подъела товарок, серую шубку заменила на серое обмундирование — и вышла на свет. Хотя нет, вряд ли крыса. У крыс — умные и злые глаза маленьких хищников, а глаза надзирательницы не выражали ничего. То есть, ровным счетом ничего.

Юрий и Лена присели за стол. Гордеев попытался устроиться с максимальным комфортом и чуть не свалился на пол, так как спинка стула со скрипом начала отъезжать назад, увлекая за собой заднюю пару ножек.

— Черт побери! Тут даже стульев приличных нет! — воскликнул Гордеев, отставляя стул в сторону и придвигая к себе новый. Новый скрипнул, но выдержал. Лена предусмотрительно присела на кончик стула и, шевеля губами, перечитывала заключение эксперта. На восклицание Гордеева она отреагировала непроизвольным пожатием плечами.

— Удивительная новая генерация советских людей нарождается, — заметил Юрий. — Пример — наш сегодняшний водила. Он сидел, но при этом сохранил самые теплые воспоминания о времени, проведенном в этом мрачном месте. Он слушает блатное радио и даже — ты слышала — подпевает по мере слуха и возможностей. Но попадись ему настоящие уголовники — плохо бы ему пришлось. Пара наводящих вопросов — и наш водитель колется. А там уж — в зависимости от статуса и настроения «пацанов». Могут просто припугнуть, а могут и полоснуть ножом, чтобы не забывал о субординации.

— Зачем ему это? — не отвлекаясь, спросила Лена.

— Чувствует себя настоящим мужиком, воином, если угодно. Брутальным таким уголовником, за спиной у которого — сила несметная. Раньше такую же гордость мы испытывали, думая о нашем советском государстве, о том, что мы — его часть. Сейчас модно косить под блатного. Девки это любят.

— Это здесь модно, потому что Петербург — город бандитский, — возразила Лена. — А в Москве предпочитают просто богатых людей, без этого мелкоуголовного имиджа.

— Ну не скажи. Женщины всегда любили бандитов с большой дороги. Впрочем, — добавил Гордеев, подумав, — приличные и симпатичные мужчины тоже всегда пользуются успехом. Конечно, у соответствующим образом воспитанных женщин.

— Это ты о той Гайке, у которой я тебя выкупала? Ну-ну, — презрительно бросила Лена, поправляя очки.

— Ревнуешь? — поднял брови Гордеев.

— Обязательно, — фыркнула Лена. — Тешь себя иллюзиями.

«А она стала жестче. Острее, отрывистее говорит, отрабатывает версии и отбрасывает все ненужные. Не только в работе. Но и в жизни. Эх, Гордеев, отработанная ты версия! И эта новая тяжелая черная оправа. По последней моде. Того и гляди — обскачет», — подумал Юрий, искоса взглянув на Лену. Лена отложила бумаги, расправила спину — ну просто королева на скромном приеме с двумя президентами и олигархом.

— Оксана Дублинская, — важно произнесла надсмотрщица с мопсьим лицом, вводя подследственную.

Лена заправила бумагу, стукнула по паре клавиш, проверяя ленту. «Странно, везде уже давно при допросах пользуются компьютерами. Анахронизм, причем бессмысленный», — машинально отметил Гордеев.

— Здравствуйте, Оксана… э-э-э…

Жена профессора выглядела довольно жалко. Несвежая одежда уродливо смотрелась на ее крупном теле. Лицо, привыкшее к хорошей косметике, глядело рыхлым куском недопеченного теста. Взгляд направлен как-то книзу и вбок.

«Что ж ты, милая, смотришь искоса?» — невесело подумал Гордеев. А ведь в камере ей досталось. Царапина на щеке, мизинец на правой руке распух и отливал сизым.

— Я буду вашим адвокатом, — продолжал Гордеев, не услышав отчества обвиняемой.

— Витальевна, — запоздало подсказала Лена, не менее его пораженная увиденным.

— Оксана Витальевна, подпишите договор. Вот тут.

Он подвел ее к столу, вложил ручку в негнущиеся пальцы. Дублинская подписала не глядя.

— Садитесь.

Дублинская опустилась на стул и уставилась в зеленую, плохо окрашенную стену с влажными потеками.

— Оксана Витальевна, вы обвиняетесь в убийстве вашего мужа, Сергея Дублинского.

— Я это уже знаю, — почти не шевеля губами, произнесла Дублинская.

— Что вы можете сказать по этому поводу? Вы признаете обвинение?

— Нет. Я не убивала… — без всякого выражения ответила Дублинская.

— Во время обыска вы заявили, что не знаете, как в вашей квартире оказался нож со следами крови, откуда на вашей обуви и колесах автомобиля оказался грунт с места сожжения трупа и почему ваша обувь залита бензином.

— Да, я не знаю откуда это все, — отвечала Дублинская.

— Оксана Витальевна, — вмешался Гордеев, — а вы можете предположить, откуда это все взялось? Ведь не мог же этот нож, например, с неба свалиться.

Дублинская задумалась.

— Не знаю… Это не мой нож. У меня никогда такого ножа не было.

— Ваших отпечатков пальцев на ноже не найдено, — сказала Лена. — однако то, что нож найден именно в вашей квартире, в совокупности с другими уликами и стало основанием для обвинения.

— Нож могли подбросить, — возразил Гордеев.

— Это следует доказать, — сказала Лена.

— Скажите, — обратился Гордеев к Дублинской, — кто-нибудь мог вам подбросить этот нож?

— Не знаю…

— Может быть, у вас были чужие люди в гостях, конечно, после исчезновения мужа. Или не чужие? Припомните!

— Нет, — подумав, ответила Дублинская, — только родная сестра. А она не могла ничего подбросить.

— Может быть, вы замечали что-то странное в квартире? — не отставал Гордеев.

— Нет, — ответила Дублинская после недолгого колебания.

Лена посмотрела на Гордеева. «Ну что я тебе говорила?» — прочел он в ее глазах.

— Хорошо… Откуда на колесах вашего автомобиля грунт с места сожжения трупа?

— Не знаю…

— А на обуви?

— Не знаю…

— Вы можете объяснить хотя бы, почему ваши туфли залиты бензином?

— Не знаю… — в третий раз повторила Дублинская. — Но когда я их последний раз снимала, на них не было ни земли, ни бензина. Это я точно помню.

— Когда вы последний раз одевали эти туфли? — спросил Гордеев.

— Примерно неделю назад.

— То есть до пропажи вашего мужа?

— Да.

— И они стояли там, где их нашли? В прихожей?

Деблинская задумалась.

— Нет, — наконец ответила она. — Я их спрятала в шкаф для обуви.

— Вы уверены?

— Да. Дело в том, что я купила новые босоножки, а старые спрятала.

— И с тех пор не доставали?

— Нет. Я их ношу, когда дождь, а все эти дни стояла теплая погода.

— А согласно протоколу обыска, эти туфли были найдены в прихожей на полу, — заметил Гордеев, обращаясь не столько к Дублинской, сколько к Лене. Впрочем, та промолчала.

— Да, я помню, — сказала Дублинская, — я как раз стояла в прихожей, когда эксперт поднял с пола мои туфли. А шкаф они еще тогда не открыли.

— И как вы объясните этот факт?

— Не знаю… Я не могу это объяснить.

— На полу, в шкафу… — вмешалась Лена. — Какая разница? Важно, что на обуви были найдены следы грунта и бензина.

— Я думаю, это на самом деле очень важно, — ответил Гордеев.

— Итак, — обратилась Лена к Дублинской, — вы утверждаете, что около пяти ваш муж уехал, и с тех пор вы его не видели.

— Да.

— У вас есть версии, куда он мог поехать?

— Да, но… Мне бы не хотелось об этом говорить.

— Почему? — спросила Лена.

— Это личное… — Дублинская опустила глаза.

— Оксана Витальевна, поймите, любая деталь важна для следствия… — сказал Гордеев.

— Хорошо… Я скажу… Дело в том, что у Сергея была женщина на стороне… — Было видно, что это признание дается ей нелегко.

Лена кивнула:

— Итак, он поехал к своей любовнице Ирине Галковской, не так ли?

Дублинская подняла глаза:

— Вы все и без меня знаете… Да, я подумала именно об этом.

— И вас это задело — муж возвращается из загранпоездки и немедленно летит к любовнице? Не так ли?

Что-то Лена крутенько взялась за подследственную. Гордеев подался вперед, вдохнул, словно собираясь что-то сказать, но передумал.

— Нет. Я знала о существовании этой Ирины и принимала ее как неизбежное. Я и сама раньше…

— Да, вы тоже были аспиранткой убитого, прежде чем стать его женой, — кивнула Лена. — Скажите, а не было ли у вашего мужа врагов?

— Врагов? Таких, чтобы явных, — нет. Может быть, недоброжелатели в научных кругах, я не знаю. Я совсем отошла от науки в последние годы.

— Но он же наверняка рассказывал вам о своей работе. Вы же не могли жить в одной квартире и не разговаривать? — терпеливо спросила Лена.

— Ну, он рассказывал, но не о работе, а об отношениях в коллективе. Некоторых из этих людей я знаю, мне было интересно.

— Вот об этих людях и поговорим, — кивнула Лена.

Дублинская снова уставилась в стену и пошевелила губами.

— Какие-нибудь коллеги вызывали в нем раздражение? — уточнила Лена.

— Сергей мало рассказывал о работе. Впрочем, был там один, — как бы припоминая, произнесла Дублинская, — но вряд ли он…

— Расскажите о нем. Вы помните, это может вам помочь.

— Бурцев его фамилия. Он работал кем-то вроде завхоза. Не занимался наукой. Незначительная личность.

— И на какой почве они с вашим мужем повздорили?

— Да они не повздорили. Просто Сергей его недолюбливал и тот отвечал взаимностью. Сергей рассказывал, что однажды этот Бурцев предложил ему перевести «Орбиту» на коммерческие рельсы. Что-то продавать, по-моему, осмий, за границу в том числе. У Бурцева уже и предложения были какие-то. Но муж хотел заниматься только наукой. Он говорил — денег на хлеб с маслом, а иногда и с икрой, я и так заработаю. А если погрязнешь в этом бизнесе — начнутся сначала разборки, потом — бандиты, крыша, придется заниматься не делом, а разгребать весь этот мусор. Я не могу себе такого позволить.

— Ваш муж был прав, — вставил Гордеев.

Дублинская молча глядела в стену.

— Муж был легким, открытым человеком, — неожиданно сказала она, — все его любили, прислушивались к его мнению. Коллеги уважали, женщины сходили с ума. Не понимаю, кому понадобилось его убивать?

— Мы обязательно выясним это. Но пока что единственный человек, на которого падает подозрение, — это вы. Имейте это в виду и постарайтесь к нашей следующей встрече припомнить еще какие-нибудь подробности.

Лена последний раз победно клюнула пальцем клавиатуру и вынула лист.

— Ну что скажешь? — спросила Лена, когда они вышли из Крестов.

— Ничего. Я по-прежнему не верю, что это она.

— Вот заладил… — рассердилась Лена. — «Верю, не верю»… Это к делу не подошьешь. Где доказательства?

— Будут у тебя доказательства, — спокойно ответил Гордеев, — не волнуйся.