8

Факс скрипнул последний раз, зажужжал и, наконец, завершил передачу сообщения. Володин резким, нетерпеливым движением оторвал длинный лист бумаги и тут же стал читать, не присаживаясь. Когда он дочитал до конца, скомкал лист и швырнул его в угол комнаты.

Евгений очень не любил проигрывать. В общем-то он раньше почти никогда и не проигрывал. Если Володин знакомился с делом и видел его бесперспективность, то или передавал его другому следователю, или просто прекращал следствие. Сам прекращал, а не так, как с этим Лучининым.

Ни разу в его карьере не было случая, когда бы он сам, по собственной воле, отпустил обвиняемого. Но здесь… Все его усилия пошли прахом. От обвинения камня на камне не осталось. Если сам потерпевший заявляет, что преступник действовал с его согласия, мало того — по его поручению, тут ничего не сделаешь…

На этот раз Володин проиграл.

Следователь представил торжествующее лицо адвоката Гордеева, но от этого ему стало только хуже. Он метался по комнате и не знал, куда выплеснуть свою ярость. Несколько раз он ударил своим крепким кулаком в стену, отчего на светлых обоях явственно отпечатались следы костяшек пальцев. Потом пнул ногой диван. И, наконец, изо всех сил швырнул в противоположную стену хрустальную вазу — она разбилась с жалобным звоном, разбрызгивая во все стороны блестящие осколки, и некоторые из них даже долетели до лица Володина.

На работе следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Володин никогда не позволил бы себе такого поведения при посторонних. Но теперь он был не в прокуратуре, а дома, более того — находился в квартире один. И ничто не сдерживало его в проявлении чувств. Он хотел было сломать еще что-нибудь, но ничего подходящего под руку не попалось.

Понемногу следователь успокоился и взял себя в руки.

«Черт!!! — вдруг подумал он. — А ведь все из-за Апарина! Именно он во всем виноват!»

Если бы не звонок Константина Апарина, Володин никогда бы не взялся за дело этого хакера. Но Апарин попросил и… Евгению ничего не оставалось, как согласиться. Не было другого выхода.

Апарин всегда просил так, что ему нельзя было отказать. Это просто не приходило в голову. А если бы и пришло, — от поручений Апарина отказываться было нельзя.

Непростые, скорее даже странные отношения следователя Мосгорпрокуратуры Евгения Володина и начальника РУБОПа Константина Апарина тянулись аж с 1992 года. Евгений не очень любил вспоминать то смутное и мутное время. Но иногда он, помимо своей воли, мысленно возвращался в те дни.

В 1983 году студент первого курса юрфака Минского университета Евгений Володин был призван в армию, по новому андроповскому приказу, который позволял призывать студентов.

То, что последовало за призывом, больше напоминало кошмарный сон… Полгода в учебке в Рязанской десантной дивизии. А затем Афган. Восемь месяцев бесконечных кровопролитных боев, опасных операций, непрекращающихся перестрелок с душманами, ранение, гибель друзей и афганских «мирных жителей». Потом «умеренное» мародерство в одном из кишлаков и как результат — год дисбата. После него Володину пришлось дослуживать еще несколько месяцев, и он снова попросился в Афган, «чтобы смыть кровью» и т. д. и т. п. Такую возможность ему, как ни странно, предоставили. Евгений служил хорошо, а потом даже отличился под Кандагаром, за что его наградили медалью «За воинскую доблесть».

Дело было так: Володина поставили охранять склад продовольствия. Он, конечно, как и все, приторговывал краденными со склада продуктами, из которых особой популярностью пользовались традиционные советские сгущенка и тушенка. Если повезет, банку сгущенки можно было выменять у местного жителя на чистую магнитофонную кассету, которые были в Союзе огромным дефицитом, или даже на две пары джинсов. Как ни странно, в Афганистане джинсы стоили дешево, потому что из соседнего Пакистана и Индии, где находились некоторые фабрики известных производителей, сюда везли бракованные штаны, и штанов этих было очень много. Ими торговали на местных базарах.

Вот эти-то джинсы и принесли двое афганцев в тот день. Володин со знанием дела пощупал плотную ткань, внимательно осмотрел, в чем же, собственно, заключался брак (обычно просто не хватало одной-двух заклепок на карманах или, к примеру, был чуть-чуть надорван карман). Затем начался торг. Афганцы предлагали три пары джинсов за три банки сгущенки. Володин же хотел выменять то же количество штанов на две банки сгущенки. После получасовых препирательств (и у той, и у другой стороны времени было хоть отбавляй) они сошлись на двух банках сгущенки и одной, маленькой, тушенки.

Ударили по рукам, и Володин пошел на склад. Однако коварные афганцы, вместо того чтобы стоять на месте и дожидаться его, проникли вслед за ним.

Евгений и ахнуть не успел, как они, подхватив ближайший к двери ящик (в нем были суповые концентраты «Суп гороховый с копченостями») и побросав джинсы на пол, дали деру. Володин, как и положено часовому, во всю мощь солдатских легких крикнул:

— Стой! Стрелять буду!

Афганцы приказ не выполнили, и в полном соответствии с Уставом караульной службы, Володин передернул затвор, дал один выстрел в воздух, а затем длинной очередью — по афганцам, тащившим тяжелый ящик и поэтому бежавшим медленно.

Они упали как подкошенные. Первым делом он спрятал брошенные афганцами джинсы, потом вернул на склад пробитый пулями в двух местах ящик, запрятав его как можно дальше. Затем взял камень и ударил им себя по лбу. Образовалась кровоточащая ссадина — она должна была засвидетельствовать факт нападения афганцев на часового, который, согласно тому же Уставу караульной службы, является лицом неприкосновенным. И только после всего этого вызвал наряд.

Так Евгений Володин заслужил благодарность командира и медаль «За воинскую доблесть».

Когда предложили остаться на сверхсрочную, он не отказался. Возвращаться домой не хотелось, да в общем-то и некуда было. Мать, воспитывавшая Володина без алкоголика отца, давно от них ушедшего, умерла от рака, когда сын находился в дисбате. Евгений не смог с ней даже попрощаться, а вскоре и его родной дом оказался в «зоне», — чернобыльская туча накрыла его родную белорусскую деревню, носящую название Малые Дзяды. Всех жителей выселили, а дома так и остались чернеть дверными и оконными проемами, и даже отряды мародеров, которых развелось в «зоне» очень много после катастрофы, объезжали деревню стороной — все равно брать там было нечего.

Он отслужил (у них в батальоне принято было говорить «отмотал», как среди уголовников, с которыми потом Володину пришлось много общаться) в пыльном и чужом Кандагаре ровно полгода. В особом десантно-штурмовом батальоне номер семь, или, как его обычно называли, «семерке».

В «семерке» не просто служили. Там обычно отбывали срок проштрафившийся воины. Кто-то из командования «ограниченным контингентом Советской Армии в Афганистане» справедливо рассудил: зачем возить проштрафившихся солдат в Союз, в дисциплинарные батальоны, тратить деньги, бензин и тому подобное, когда можно с тем же успехом оставлять их здесь, в Афганистане: Вышестоящим мысль показалась правильной и своевременной, так как лишний контингент в составе того самого «ограниченного» никак не помешает. Штрафники еще и много пользы принесут. Так была создана «семерка».

Принцип работы батальона был прост и ясен как Дважды два. Ежедневно по всему Афганистану набиралось немало штрафников, несмотря на то что командиры подразделений старались закрывать глаза на мелкие прегрешения своих солдат. Все-таки служба в Афгане не сахар, да и разбрасываться людьми тут не приходилось — они сами гибли во множестве. Ну действительно, скажите, разве это прегрешение, если, например, боец местную девушку приласкал (даже если та сопротивлялась) или кому-то из местных отстрелил руку за то, что тот не позволял свободно зайти в дом? А если в его доме на самом деле душманы прячутся? Война есть война, и тут всем приходится воевать, даже самым что ни на есть мирным жителям. Конечно, по мере сил и возможностей…

Но если уж угодил в руки военной прокуратуры — не дергайся. Сиди смирно и жди, когда примчится твой офицер. Мчаться, разумеется, никто не станет — чего спешить, если солдат все рано попался? Спокойно доедет, не торопясь. Выслушает все о твоих подвигах. Затем попросит встречу. Пару раз по шее, ясное дело, врежет, не без этого (для некоторых даже полезно, воспитание опять же!). Но и лишний повод появится, чтобы просить за тебя, дурака, который умудрился угодить в военную прокуратуру. Вот офицер и попросит, чтобы отправили солдата не по знаменитой дороге север — юг, прямиком в пользующийся дурной славой термезский дисбат, а совсем в противоположном направлении — в «семерку»… И если это случится (например, дрогнет каменное сердце военного дознавателя или послужной список офицера и количество заработанных им орденов и медалей действительно достойны уважения), то солдат может считать, что ему крупно повезло.

И начнется у него совсем другая жизнь. Классная или не очень — это уж как повезет. Если есть земляки, если не подстрелят в первой же операции, значит, считай повезло.

Володин угодил в «семерку» на десятый день после того, как подписал заявление о том, что готов остаться на сверхсрочную.

А случилось это так. Из роты сбежал солдат. Как и почему сбежал — неизвестно. Скорее всего, от «дедов» или из страха перед предстоящими боями. В общем, глупо поступил. Куда в Афганистане бежать советскому солдату? Только в руки к душманам. Короче говоря, списали солдата как без вести пропавшего, поискав для порядка пару дней.

А спустя неделю вдруг нашли. И нашел не кто иной, как Володин. Ехал он на «уазике» вместе с командиром в соседний городок. Вдруг видят — за валуны метнулось что-то коричневое. Командир заметил. В соответствии с правилами машину остановили, Володин дал предупредительный в воздух. А потом, поняв, что перед ними тот самый беглец, пошли к валунам, благо тот от испуга и не думал стрелять. Но когда его брали, ругался и кричал благим матом.

И вот тут Володин допустил промашку. То ли пальцем спусковой крючок задел, то ли еще что — только «калаш» в его руках сам выстрелил и пуля попала прямиком в коленную чашечку командира. Тут уж он заорал…

Вместе с беглым солдатом они дотащили раненого до «уазика», потом Володин доставил командира в госпиталь… Но от «семерки» это его не спасло.

Здесь он в первый раз столкнулся с Константином Апариным.

В 1989 году, когда 40-я армия покинула Афганистан — «мягкое подбрюшье» СССР, Володин уволился из рядов Советской Армии. Идти ему особенно было некуда, но на просторах великой родины заполыхали очаги конфликтов: Нагорный Карабах, Фергана, Ошская долина, Душанбе… Его военный опыт вдруг стал востребованным. Умения десантника теперь хорошо оплачивались. Конечно, воевать Евгению уже надоело, кроме того, его давно воротило от Азии, пустыни, жары и духоты, и Евгений поехал в привычный климат — в Приднестровье, где стал инструктором в одном из центров подготовки бойцов «самопровозглашенной республики». Как-то раз даже встретился с самим легендарным тогда генералом Александром Лебедем, который, положив ему тяжелую руку на плечо, предложил идти служить к нему. Володин отказался…

В 1991 году, сразу после опереточного путча с ГКЧП, он купил дом в пригороде Сухуми. Грузины выдавливались со своей земли, и за бесценок можно было купить вполне пристойное жилище. Денег у Володина хватило на двухэтажный особняк на берегу моря.

Год прошел спокойно. Чтобы не скучать, он пускал в одну из своих комнат «диких курортников». А в июле 1992 года пригласил погостить жену и дочь Константина Апарина. Ни телевидения, ни радио у Володина не было, да и с соседями он особенно не общался.

В начале августа, ранним теплым утром, он проснулся от странного гула и глухих звуков и выскочил на крыльцо.

Прямо над его головой в сторону Сухуми летели самолеты. Это были бомбардировщики «суверенной Грузии». Над городом поднимались клубы дыма. Самолеты заходили в пике и сбрасывали бомбы где-то в районе ущелья. А потом летели обратно, чтобы взять новые бомбы.

К концу дня показались и грузинские солдаты. Они шли в надежде после интенсивных бомбардировок увидеть сплошное пепелище. Но ошиблись — им дали достойный отпор. Недалеко от дома Володина разгорелось настоящее сражение — с гранатометами, горящими бронетранспортерами, убитыми и ранеными…

К следующему утру прилетели вертушки. Володин знал, что это уже совсем серьезно. И прежде всего для него, потому что ракеты, пущенные из вертолетов, чаще всего в цель не попадают, зато выжигают все вокруг. А так как вертушек было много, Володин не сомневался, что рано или поздно и его дом не избежит общей участи быть сожженным дотла. Надо было решаться скорее.

Володин схватил девочку и женщину, которые побросали в сумки только самое необходимое, и увлек их за собой. Обойдя участок, они ушли вслед за длинным потоком местных жителей, которым суждено было стать беженцами. Путь их лежал в горы, в лес. Поднявшись на высоту, они могли наблюдать за военными действиями.

Беженцы видели оттуда, как вошедшие в селение грузинские войска безжалостно подавляют сопротивление и тут же, на улице, расстреливают «предателей» — абхазов и армян. Бойня была беспощадной и скоро закончилась, так как убивать стало некого…

Володин со своими спутницами пробыли в лесу около суток и видели, что в особняке поселился прежний хозяин со своими друзьями. Они допоздна отмечали победу и перепились сладкого абхазского вина, извлеченного из подвалов убитых жителей селения.

А ночью Володин прокрался к дому, осторожно запер все двери и ставни, и поджег его вместе с победителями. Горела половина селения, а грузины праздновали победу, поэтому дом никто тушить не стал…

Той же ночью Володин вместе с женой и дочерью Апарина обошел Сухуми кругом. Они влились в поток беженцев, двигавшийся в сторону Пицунды и Гагры. Идти пришлось пешком — те, у кого были машины, давно уехали, а горючее конфисковали грузины для своих целей. Люди двигались как можно быстрее, не без оснований считая, что их могут догнать… И они были правы.

Со стороны Кадорского ущелья тоже двигались грузинские войска. Мышеловка была готова вот-вот захлопнуться. Вскоре так и произошло…

Евгению опять помог его военный опыт. Они спрятались в лесу, а потом, обойдя войска, вырвались из окружения. В последний момент Володину с Апариными удалось пробиться в Гагре к морю, где их подобрали российские военные катера.

В Адлере на российско-грузинской границе собралась огромная толпа людей, чьи родные оказались в Абхазии. От неизвестности и общего бардака толпа зверела и готова была выйти из-под контроля. Люди требовали немедленно пропустить их в Грузию, требовали информации о положении в Сухуми, требовали объяснить им, где находятся родственники… Но пограничники ничем не могли им помочь. Они сами с трудом оценивали ситуацию. Это было простительно — истинного положения дел не знали даже в Москве…

Людям ничего не оставалось, как встречать катера, которые привозили эвакуированных курортников и беженцев. Они надеялись увидеть знакомые лица. Некоторым везло…

— Люда, Людочка! — Через толпу к Володину и его подопечным пробивался высокий сухопарый мужчина. Это был Константин Апарин. Он схватил на руки дочурку и другой рукой прижал к себе жену. По его щекам текли слезы. Больше Володин никогда не видел Апарина плачущим. Да и расскажи кому об этом в Москве, никто просто бы не поверил. Апарина в криминальных кругах называли «железным дровосеком» — за непреклонную волю и решимость. Апарин знал об этом и старался не подвести ожиданий своих уголовных недругов и заклятых друзей в правоохранительных органах.

Впрочем, слезы на щеках Апарина тут же высохли. Он повернулся к Володину и кратко сказал:

— Спасибо.

Евгений понял, что это не просто благодарность. Апарин никогда не забудет того, что тот сделал для его жены и дочери.

Так Володин оказался в Москве. Апарин покровительствовал ему. Устроил на работу в свое управление и всячески способствовал карьерному росту. Не без помощи Апарина Евгению удалось закончить вечернее отделение юрфака, жениться на москвичке из «хорошей прокурорской семьи». Теперь он жил в неплохой квартире в сталинском доме.

Однако чем дальше, тем больше тяготился Володин зависимостью от Апарина. Тем большую неприязнь и раздражение вызывал у него покровитель. Володин стал замечать, что с интересом слушает сплетни об Апарине. И чем грязнее была сплетня, тем скорее верил ей Володин. Он подозревал, что дыма без огня не бывает и за многими сплетнями стоят действительные факты.

Например, рассказывали, что Константин Апарин связан с уголовными авторитетами, с которыми, по идее, должен бороться. Володин не верил в это, пока своими глазами не увидел, как Апарин садился в машину известного вора в законе Китайца. А перёд этим поздоровался с ним, да не просто за руку, а обнявшись и расцеловавшись.

Теперь Володин понимал, откуда у Апарина дорогие машины, роскошная квартира в центре, дача на Рублевском шоссе… Наблюдая за своим начальником, он замечал, что Апарин все меньше и меньше скрывает свою связь с преступными авторитетами. Он, например, запросто разговаривал с ними из своего служебного кабинета.

Все это могло плохо закончиться. Везде есть свои стукачи — на поведение начальника РУБОПа могли обратить внимание вышестоящие органы. А что делает начальник, когда его пытаются осудить? Правильно, перекладывает вину на плечи подчиненных. Так что Апарин становился потенциально опасным: если против него будет возбуждено уголовное дело, он потянет на дно и Володина, и многих других подчиненных.

Володину этого совсем не хотелось, и поэтому, едва представилась возможность уйти из управления Апарина в Мосгорпрокуратуру, он ею воспользовался. Сам Апарин не возражал, а даже всячески приветствовал этот переход. Он имел свои виды на Володина в должности следователя по особо важным делам Московской городской прокуратуры…

Так Евгений Володин стал «своим человеком» Апарина. Он часто выполнял его поручения — от сбора компрометирующей информации на того или иного следователя до прямых указаний отмазать «нужного человека». «Нужными людьми» почти всегда оказывались все те же уголовные, авторитеты…

Так было до позавчерашнего дня, когда Апарин обратил внимание на простого программиста Вадима Лучинина. И просьба его к Володину оказалась диаметрально противоположной. На этот раз надо было не отмазать, а, наоборот, осудить.

Следователь по особо важным делам Евгений Володин сделать этого не сумел.

…Володин еще раз просмотрел присланные ему по факсу документы. И вправду выходило, что парня надо выпускать из Бутырок. Можно, конечно, промариновать его там еще немного, но такое чревато неприятностями, особенно если вмешается этот въедливый адвокат Гордеев.

А он вмещается, можно не сомневаться, такова уж работа у этих защитников. Рисковать же своей репутацией по такому пустяковому поводу Володину не хотелось. Мысленно он уже признал поражение по этому делу.

«Но Апарина все же предупредить надо…» — подумал он.

Володин, немного поколебавшись, набрал номер служебного телефона Апарина.

— Добрый день, Константин Иванович, это Володин.

— Привет. Как наши дела?

— Неважно…

— Что так? Не замечал у тебя, Евгений Николаевич, раньше такого пессимизма… — хохотнул в трубку Апарин.

— Ну, Константин Иванович, пессимист — это, как известно, хорошо информированный оптимист.

— Ага. А в чем, собственно, дело?

— По поводу Лучинина… — замялся Володин.

— Наверное, у тебя появилась какая-то новая информация? — предположил Апарин.

— Да.

— И что это за информация?..

— По идее, завтра утром я должен прекратить дело Лучинина.

— Это с какой стати, интересно?

— За отсутствием состава преступления.

— Ты толком говори. С чего ты это взял?

— Так выходит… Дело в том, что Лучинин действовал с ведома и по просьбе руководства банка. Документы лежат передо мной…

— Что за документы? — Голос Апарина стал деловым и жестким.

Володин подробно рассказал о том, что именно прислал ему помощник.

— Так… — протянул Апарин на другом конце провода. — Надо что-то придумать…

— В каком смысле?

Некоторое время трубка молчала. Через полминуты в ней снова раздался голос Апарина:

— Ну что же… В таком случае тебе придется переквалифицировать дело Лучинина. Завтра примешь к своему производству дело Ольги Каштановой.

— А это кто такая? — еле скрывая недовольство и раздражение, спросил Володин. «Похоже, Апарин решил сделать из меня «важняка»-киллера».

— Аспирантка МГУ.

— А что с ней?

— Ее жестоко избили…

— Но это же дело уровня следака из районного отдела, — возмущенно проговорил Володин. — Какое отношение к этому имеет городская прокуратура?

— Да, но дело в том, что Каштанова — подруга Лучинина. И она была избита за два часа до его ареста у себя в комнате… Так что имеются основания рассматривать эти два дела как одно.

— Дела Лучинина уже практически не существует, — напомнил Володин.

— Пока что оно не закрыто, — раздраженно отреагировал Апарин. — У меня есть еще кое-что. Ты сейчас где?

— Дома.

— Тогда собирайся — и быстро на работу. К тебе едет мой человек. Он кое-что привезет. Интересное… Внимательно изучи и подумай, как это использовать.

— В смысле — как привязать сюда дело Лучинина? — Да.

— Значит, отпускать его мы пока не будем?

— Об этом даже и не думай. Побыстрее прочитай документы и к концу дня подготовь постановление… Все. Я тебе звякну.

— Но я…

В телефонной трубке послышались короткие гудки. Апарин никогда не прощался по телефону и обычно первым опускал трубку. Ему, как настоящему начальнику, очень нравилось оставлять последнее, слово за собой. Он видел в этом признак власти.

Володин еще несколько мгновений помедлил, словно ожидая продолжения разговора, и медленно положил телефонную трубку на рычаг. Затем, мысленно посылая и Апарина, и себя в места не столь отдаленные, начал переодеваться.

«Машина вчера забарахлила. Что-то там стучало… Придется тачку ловить», — думал он.

Через сорок минут Володин уже сидел у себя в кабинете и просматривал материалы по делу потерпевшей Ольги Константиновны Каштановой, присланные ему Апариным с курьером.

Володин листал папку небрежно, почти не читая. Для него это было рутиной. Он знал, что можно пропустить, а на что необходимо, наоборот, обратить внимание. В папке Апарина был стандартный набор документов и постановлений: акт освидетельствования потерпевшей, протокол осмотра места происшествия, протоколы допросов свидетелей…

«Вот это уже интересно. — Володин еще раз перечитал показания соседки Каштановой по блоку в общежитии. — Ну-ка, ну-ка… А вот это все меняет. Только надо как следует проработать, и тогда можно будет подать как умышленное…»

— Васильев! — крикнул Володин. Из-за открытой двери появилась встревоженная круглая физиономия помощника. После случая с компьютером Васильев вел себя тише воды ниже травы. — Слетай-ка в Бутырки, внимательно изучи личные вещи Лучинина, в первую очередь одежду…

— Зачем? — поинтересовался было Васильев, но тут же осекся.

— Никаких вопросов. Если найдешь что-то, хоть отдаленно похожее на следы крови, сдай на экспертизу. Постановление сам выпишешь.

— А если не найду?

— Тогда поезжай к нему домой, выясни, в чем ходил Лучинин последние два дня, и тоже забери на экспертизу. Да, и попроси Анатольича, чтобы сравнил вот с этим. — Володин бросил на стол небольшой пакетик. — Это образцы, взятые из-под ногтевых пластин Каштановой, скажи что надо провести анализ подногтевого содержания. Пусть сравнит их с анализами Лучинина.

— Хорошо.

— Я поехал в университет, на Воробьевы горы.

— А если вас будут спрашивать?

— Вернусь обязательно, но во сколько, не знаю.

— Мне вас дожидаться?

— Да. Похоже, сегодня у нас будет много работы.