17
Синий джип «ниссан» свернул возле метро «Красногвардейская» с Каширского шоссе и углубился в лабиринт типовых улиц одного из окраинных спальных районов Москвы.
Промчавшись по улице, машина свернула у двухэтажной коробки магазина «Океан», проехала оживленный пятачок, где старушки привычно торговали семечками, сигаретами, вяленой воблой и шерстяными вязаными носками, и остановилась у неприметного козырька, прилепившегося к торцу жилой девятиэтажки. В советское время такие полуподвальные помещения приспосабливались под убежища химзащиты, а лекторы ЖЭКа проводили там свои лекции для пенсионеров и школьников «Как уберечься на случай ядерного взрыва». Теперь же в них чаще всего располагались магазинчики, где торговали крупами, кетчупом и минералкой, а постоянным клиентам из числа жильцов дома отпускали в долг под честное слово дешевую водку.
Но у этого козырька не было никакой вывески. Серая, обшитая железным листом дверь под козырьком с кружевными завитушками решеток вела явно не в магазин.
Из джипа вылез Михась. За ним, придерживая полы длинного черного пальто, на снег выпрыгнул мужчина лет тридцати, в туфлях, итальянском костюме и белой рубашке с ярким «петушиным» галстуком.
В этом районе редко можно было встретить днем человека, одетого подобным образом.
– Давненько я у них не был, – сказал батька Михась, нажимая кнопку домофона, прикрепленного к косяку массивной двери.
– Слушаю! – донесся из домофона голос охранника.
Михась негромко бросил какую-то фразу, которую спутник его не расслышал. Замок немедленно щелкнул, дверь раскрылась. Охранник, подобострастно кивая, возник перед ними.
– Здравствуйте, Михаил Семенович. Люба вас ждет. Проходите.
– Привет! – снисходительно буркнул Михась.
Его спутник молча кивнул охраннику.
– Много народу сегодня? – поинтересовался Михась.
– Да сейчас почти никого. Только к вечеру, как обычно, начнут собираться.
Вниз вела лестница, покрытая зеленым ковролином. Низкие своды помещения сглаживались за счет романских арок и белых стен, на которых горели красивые светильники и вились пластмассовые плющи. В промежутках между плющами и светильниками висели картины в тонких рамках под стеклом.
Батька Михась шел первым.
– Не отставай, Адвокат, – шутливо поторопил он своего спутника.
Человек в итальянском костюме впервые попал в бордель такого пошиба. Он с любопытством рассматривал картины. На них пастелью изображались рыжеволосые девушки с пышной грудью, в полупрозрачных туниках, занятые различными деталями утреннего и вечернего туалета.
– А тут ничего, – хмыкнул он.
Помещение подпольного публичного дома занимало почти всю полуподвальную площадь под крайним подъездом дома. Спустившись по лестнице, посетитель попадал в большой зал со столиками, баром и подиумом, в центре которого торчал металлический шест для стриптиза.
Зал тонул в полумраке. Неяркий свет исходил от шаровидных плафонов, свисающих с потолка над стойкой бара. Он отражался в многочисленных зеркалах. Даже потолок был выложен зеркальной плиткой.
– Что будем пить? – по-хозяйски подошел к стойке бара батька Михась.
– Мне, пожалуй, джин-тоник, – ответствовал Адвокат.
– Ну а мне горилки этой, мексиканской... как ее?
– Текила, – бесстрастно подсказал бармен.
– Вот-вот. Только соли не надо. И лимон оставь себе. И в большой стакан налей. А еще дай шоколадку, – распорядился Михась.
Бармен в красном жилете, с галстуком-бабочкой, подал Михасю и Адвокату два больших стакана с толстым дном.
Зашуршал занавес из стеклянных бус, прикрывающий арку за спиной бармена, и оттуда выплыла необъятно пышная хохлушка: курносая, чернобровая, с распущенной по спине гривой смоляных волос. Увидев за стойкой бара Михася и Адвоката, она протянула к ним руки, издав радостный вопль.
– Ах, божечка ж мой, кого я вижу! Михал Семенович! Миленький вы наш!
– Мама Люба! Привет, дорогая.
Женщина выплыла из-за стойки, сдавила Михася в объятиях. Облобызались.
– Как я рада тебя видеть. Как жена? Как ребенок?
– Растет, – неопределенно ответил Михась, пожав плечами.
– Молодец, весь в папу. Орлом вырастет!
– Знакомься, Мама Люба. Это Адвокат. – Михась похлопал своего спутника по спине. – Наш человек.
Люба внимательно оглядела гостя с ног до головы. Протянула ему руку:
– Здравствуйте.
– Привет, – кивнул тот, обращая внимание на перстень, надетый на пухлый безымянный палец Мамы Любы.
Судя по размеру, бриллиант в перстне тянул каратов на пять.
– Стасик, Марат, обслужите по полной программе! – махнула ручкой Люба, усаживаясь рядом с Михасем за столик перед подиумом.
Бармен мотнул головой, как китайский болванчик, и исчез в подсобке. Откуда ни возьмись выскочили два официанта, оба под два метра ростом, и принялись накрывать на стол.
– Ну рассказывай, как вы тут поживаете? С ментами ладите? Я слышал, у вас проблемы были? – забрасывая в рот горсть соленых орешков, поинтересовался Михась.
– Все устроилось, – заволновавшись, стала отчитываться Мама Люба. – Были небольшие неприятности, но я все утрясла. Сейчас в окружной сидит у нас свой майор, мы ему в месяц отстегиваем полштуки да девочек бесплатно, когда понадобится. Нет, сейчас все в порядке, Михаил Семенович, можете не беспокоиться. С продуктами тоже, у нас три основных поставщика, которых вы сами порекомендовали, остальное берем на оптовых. Желаете документы посмотреть?
– Майор твой мне жаловался, что ты деньги под себя гребешь, – строго погрозил пальцем батька Михась.
Лицо Любы пошло фиолетовыми пятнами. На лбу выступила испарина. Она уставилась на Михася, как курица на удава.
– Бог с вами, Михал Семенович, да разве ж я стану? Миленький мой, бриллиантовый, да что же это такое?..
На глазах Мамы Любы моментально выступили крупные слезы и покатились по пухлым холеным щекам.
Михась вдруг громко расхохотался, обнял Маму Любу за плечи и прижал к себе.
– Да шучу я, Любка! Шучу!
Мама Люба несмело улыбнулась в ответ. Слезы высохли.
Михась встал из-за стола, кивнул Адвокату:
– Прогуляться не хочешь?
Мама Люба встала, желая сопровождать Михася.
Они прошли через арку в бильярдную, где стояли в ряд три стола на массивных резных ножках. В углах зала на кронштейнах крепились телевизоры. Работал только один и показывал эротический канал. На кожаных диванчиках вдоль стен сидели девушки в полупрозрачном белье, курили и, вяло перебрасываясь фразами, без всякого интереса наблюдали за происходящим на экране. При виде Михася и Адвоката все дружно встали.
– Сидите, сидите, девочки, – покровительственным жестом остановил их Михась. – Как настроение?
Девушки хором заверили, что отлично. Михась принялся расспрашивать каждую, как идут ее дела. Некоторых девушек он помнил по именам, из какого они города или поселка, расспрашивал, как поживают оставшиеся на Украине родители или дети... Девушки благодарили батьку за заботу.
– Там дальше сауна. Желаете посмотреть? – заискивающе забежала вперед Мама Люба, распахивая перед Михасем и Адвокатом новую дверь. – Все чисто, специально уборщицу держу. Михал Семенович, как вы скажете, может, ванну с гидромассажем купить? Как ее? Джакузи. Клиентам нравится, и...
– Не надо, – коротко отрезал Михась, – обойдутся клиенты твои. Вон у тебя, целый штат массажисток, – он кивнул в сторону девушек.
Мама Люба прикусила язык.
Они заглянули в комнаты девушек.
– Ну как тебе? – спросил Михась у Адвоката. – Ты же большой спец по этой части. Что скажешь?
Адвокат пожал плечами.
– Это, конечно, не Голландия, – протянул он, разглядывая широкую кровать и светильники в виде мигающих свечей. – Девчонки с обвисшими сиськами, ноги в синяках. Никакого удовольствия.
Михась посмотрел на Маму Любу.
– Почему твои девки в синяках? – строго спросил он.
– Я, что ли, их насажала? – обиделась хозяйка заведения. – Клиент знаете какой нынче пошел? Грубый, распущенный. Девушки жалуются. А я что могу?
Михась развел руками – мол, действительно, что тут поделаешь?
– Рыженькая с краю, правда, ничего, – признал Адвокат. – И другая, в красном белье, тоже нормальная. Их врач хоть проверяет?
– А как же! Обижаете! – ответила Мама Люба. – Раз в две недели, я за этим строго слежу. У нас своя врачиха в поликлинике, я ей сто баксов в месяц, она всех моих девчат на учет, как москвичек, карточки завела. Анализы, противозачаточные уколы и все такое – бесплатно, только за лечение мы ей отдельно приплачиваем.
– Видишь, все пучком, – похвалил Михась.
Они вернулись за столик, который к этому времени успел обрасти всевозможными яствами.
Усевшись, Михась закинул ноги на соседний стул, не затрудняя официанта, откупорил зубами бутылку текилы и плеснул себе в фужер для вина. Адвокат невольно поморщился.
– Ты бы выпил, а не сидел с такой кислой рожей, – подсказал ему Михась.
– Еще утро, – сухо ответил тот.
– Как знаешь.
Михась наполнил второй фужер, выпил и только потом стал закусывать бутербродом: свернутая кольцом семга, ложка черной икры и свежий огурец, посыпанные рубленой зеленью.
– Да, умели люди жить, – пробормотал он, следуя своим мыслям. – Так что, Мам Люба, ты новый товар получила?
– Получила.
– Сколько?
– Всего семь. То есть всего восемь, но одна не ваша, ее сестра с собой привела.
– Где они?
– Здесь, у меня.
– Так чего ждешь? Выводи. Посмотрим. Сейчас увидишь наш конкурс красоты, – пообещал батька Михась, обращаясь к Адвокату.
Тот скептично дернул бровями. Мама Люба позвонила по сотовику, коротко приказала:
– Готовь девчат.
Минут через пятнадцать, когда Михась и Адвокат уже заканчивали обедать, подиум вдруг осветился синими и красными огнями, заиграла расслабляющая музыка. С двух сторон гуськом, друг за дружкой, на сцену вышли обнаженные девушки и, повинуясь чьей-то неслышной команде, принялись ходить по кругу вокруг блестящего металлического шеста.
– Свет включи, хрен я что разгляжу в такой темноте, – сказал Михась. – Может, она косая, прыщавая или без зубов.
– Свет! – крикнула Мама Люба.
Тут же зал осветился ярким белым светом, даже в глазах зарябило. Девушки ходили кругом, как заключенные в тюремном дворе.
– Чего это они как солдаты маршируют? – поинтересовался Адвокат.
– По одной подходите поближе! – командовала Мама Люба. – Веселее, девочки, веселее. С огоньком. Подвигайтесь, покажите, что вы умеете делать.
– Скольких ты думаешь оставить? – перегнувшись через стол, спросил Адвокат.
– Одну. Больше не надо, все места заняты.
– А остальных? На улицу?
– Борьба за выживание, – развел руками Михась. – Но без работы не останутся. Пристроим куда-нибудь.
Девушки, зная, какая судьба их ждет, вовсю старались понравиться. Они неумело танцевали, крутили бедрами, извивались змеями вокруг шеста, поглаживали свое тело, демонстрируя груди и попки, как могли подражали эротическим фотомоделям из журналов. Больше всего зрелище напоминало телевизионную передачу «Знак качества». Во всяком случае, никакой эротикой и не пахло.
– Коровы, – резюмировал Адвокат.
– Почему? Вот эта ничего, – Михась показал пальцем на блондинку, отличавшуюся от остальных невысоким ростом, маленькой грудью и крепкими мускулистыми ногами.
Он подманил ее пальцем.
Девушка перепрыгнула с подиума на соседний столик, легко перегнулась назад, сделав «мостик», дотянулась ртом до бокала с шампанским и, придерживая его зубами за край, выпила. Михась восхищенно крякнул.
– Ну, фокусница, ты даешь!
– Это Света, художественной гимнастикой занималась, – шепотом подсказала Мама Люба. – Хорошая дивчина, мне она тоже понравилась.
– Тут не цирк, – нахмурился Адвокат. – Близняшки лучше.
Свету отправили пока обратно на сцену. Подозвали близняшек. Девушкам было лет по восемнадцать, у них были красивые, чуть вьющиеся волосы и неправильные вытянутые лица. Губы и ногти они красили в черный цвет.
– Доски, – прокомментировал Михась, оглядев их тощие фигурки.
– А тебе одни жирные нравятся. Девчонки, а ну-ка поцелуйтесь! – приказал Адвокат.
Близняшки переглянулись, захихикали, обнялись и принялись целоваться, старательно высовывая языки. Адвокат следил за ними с оживленной улыбкой. Его интерес подхлестнул девчонок, они принялись поглаживать друг дружку.
– Класс! – одобрительно кивал Адвокат.
– Дана и Яна. Это она сестру с собой взяла, – шепотом рассказала Мама Люба. – Тоже ничего девчонки. Многим такое нравится.
Михась равнодушно пожал плечами.
Когда представление закончилось, он еще раз прошел мимо девушек, выстроенных в ряд, и каждой заглянул в рот, проверяя зубы, а подозрительные даже пытался качать пальцем. Вернувшись за столик, он плеснул в ладонь водки и стал протирать руки салфеткой.
– Что вы решили? – заглядывая Михасю в лицо, спросила Мама Люба.
– Гимнастку оставляем, остальных... – Михась махнул рукой. – В счет зарплаты поставишь ей металлокерамику, два зуба. В остальном все неплохо. Да, и скажи ей, пусть одевается. Поедет со мной.
Адвокат брезгливо пожал плечами.
– Близнецы были лучше.
– Если понравились, так и забирай.
Отвергнутые девушки рыдали. Пухлая белокожая девица с россыпью веснушек на лице упала перед Михасем на колени, подученная загодя Мамой Любой, поцеловала ему руку.
– Батька Михась, родненький, только вы нас никому чужому не продавайте! – живо затараторила она по-украински. – У меня в Чернигове мама-инвалид, пенсия сто гривен, а еще трое младших, кто их накормит, кто в люди выведет? Хоть на улице согласны работать, но только с вами. Чужие до нитки обдерут, кому мы в этой Москве нужны? А вы нас защитите.
Михась качал головой, обещал о ней позаботиться. Следом за веснушчатой и другие девушки, сперва робко, потом смелее, принялись упрашивать взять их под свое крыло.
К близняшкам, ревущим друг у дружки на плече, тихо подошла Мама Люба, шепнула на ухо:
– Чего воете, дуры? К нему проситесь, – она кивком указала на Адвоката. – Вы ему понравились. Мужик солидный.
По-своему она была неплохим человеком.
– А ты, оказывается, любишь мелкие эффекты, – сказал Адвокат, когда через некоторое время выходил с Михасем из подвальчика.
Михась ничего не ответил.
Следом за мужчинами поднималась осчастливленная Света.
– Залезай! – Михась широко распахнул перед ней двери джипа.
Девушка села в машину. Пока Михась прощался с Адвокатом, она достала из кармана полустертую губную помаду и, смотрясь в зеркало заднего вида, быстро подкрасила губы.
Через несколько минут Михась уселся за руль и повез ее куда-то из города. По дороге Света молча смотрела в окно на Москву. Никто не знал, о чем думала эта восемнадцатилетняя девушка, одетая бедно и не по сезону в короткую кожаную куртку и ярко-зеленые лосины, оказавшись внутри шикарной машины своего нового хозяина.
Утром Гера проснулся в хмуром настроении, с тяжелой от похмелья головой. Глядя на себя в зеркало, он ощупывал набухший под глазом лиловый фонарь. При одном воспоминании о том, что произошло вчера, у него становилось тошно на душе. Он решил прикидываться, что не помнит, что произошло накануне.
– Оба-на! Где это я так? – весьма натуральным голосом разыграл он удивление.
Богдан тоже испытывал по отношению к приятелю некоторую неловкость.
– Упал со ступенек, когда в подвал лез, – сказал он, решив скрывать от Геры неприглядную правду.
У него на душе тоже было паршиво. В довершение ко всем неприятностям минеральная вода, оставленная Герой на веранде, превратилась за ночь в глыбу льда, и утолить ею пылавший в желудке огонь было совершенно невозможно.
Лева сидел в комнате и с удивлением смотрел на побитого Геру. Однако он решил не спрашивать, откуда у того фонарь под глазом. «Сами разберутся», – решил он и уставился в телевизор.
С утра он успел наносить воды, протопить котел и расчистить остатки снега вокруг колодца.
– Лева, давай, может, девчонку в дом пустим погреться? – предложил Богдан, внося на кухню бутылку с замерзшей водой и ставя ее оттаивать поближе к батарее. – В подвале небось холод собачий.
– Она в шубе, не околеет.
– А что Михась скажет, если она заболеет? Он же приказал о ней заботиться.
– Опасно ее в доме держать, еще сбежит. На цепь ведь ее не посадишь.
– Ничего, шубу ее можно спрятать. На улице морозище под тридцать. Без одежды не убежит, – убеждал Богдан.
– Посмотрим, – в конце концов сказал Лева. – Сначала спустимся, глянем, как она. Подвал у нас теплый.
Когда они открыли люк подпола, снизу на них дохнуло морозной сыростью.
– Эх, картошка померзнет, – разочарованно протянул Лева.
Металлическая лестница настыла так, что Богдану обожгло руки, когда он за нее взялся. Лева в подпол не полез, а спрятался за крышкой люка и из-за своего укрытия заглядывал вниз.
Оля лежала на матрасе, зарывшись с головой в грязные ватные одеяла. Ее знобило. Рука, прикованная к лестнице, затекла. Оля ее почти не чувствовала.
Богдан увидел, что тарелка, которую он принес ей вчера, стоит на полу. Пленница к еде не прикасалась. Услышав, что в подвал кто-то входит, девушка выглянула одним глазом из своего кокона.
Богдан отстегнул наручник. Рука девушки безжизненно брякнулась на полосатую ткань матраса.
– Вставай, – сказал он. – Пошли наверх.
– Эй, эй, ты только глаза ей чем-нибудь завяжи! – испугался Лева. – Еще не хватало, чтобы она меня увидела. Или мешок ей на голову надо надеть.
Ольга тупо смотрела на Богдана. Вчерашнее истерическое состояние сменилось полной апатией. Онемевшая рука свисала вдоль туловища.
– Давай поднимайся.
Богдан легонько подтолкнул девушку к лестнице. Оля взялась здоровой рукой за поручень. Вторую руку попыталась было, но не смогла даже поднять.
Выбравшись из подпола, Оля словно очнулась. Жизнь будто снова вернулась к ней, когда она оказалась в светлых сенях, освещенных ярким солнцем, бьющим с веранды сквозь стеклянную дверь.
Сени... Их она видела вчера сквозь щель. Вот и кабанья голова висит на стене, на другой стене – вешалка в виде оленьих рогов, на ней – несколько мужских курток. Одна дверь ведет в дом, другая, стеклянная, на веранду. Окна веранды покрыты морозными узорами, сквозь них почти ничего не видно. В углу сеней – деревянная винтовая лестница на второй этаж.
– Иди, иди, – легонько подталкивает ее к двери один из бандитов.
Оля не пытается ничего понять, сейчас ей хочется только согреться.
Она оказывается в комнате с высокими потолками и русской печью, выкрашенной краской-серебрянкой. Ей сажают на диван перед телевизором и подают кружку горячего, дымящегося чая с малиновым вареньем. Не снимая шубы, она глотает сладкую обжигающую жидкость.
Попав с холода в тепло, да еще выпив горячего чая, Оля впала в состояние, похожее на опьянение. Комната закружилась у нее перед глазами, круглый стол и шкаф с антресолями заходили ходуном по комнате.
– Ляля-ляля... стол дубовый, печь с лежанкой изразцовой... Видит девица, что тут люди добрые живут, – вслух забормотала она, озираясь по сторонам.
Она вспомнила кабанью голову в сенях и засмеялась.
– Голова! У, голова... Со стеклянными глазами!
– Что? – с испугом в голосе переспросил белокурый бандит с выстриженным чубом.
Оля посмотрела на его ноги. Он был обут в кроссовки.
«Хороший бандит...» – подумала она.
Она не помнила почему, но что-то такое располагающее было в этих кроссовках. Она вспомнила, как ноги, обутые в кроссовки, шагали у нее над головой по половицам, и их обладатель даже не догадывался, что она их видит. Почему-то эта мысль ее ужасно рассмешила. Оля расхохоталась, глядя то на парня с льняным чубом, то на его кроссовки.
Богдан недоуменно оглядел свои ноги. Что в них такого смешного? На всякий случай он даже приподнял их и осмотрел подошвы, не вступил ли в какое-нибудь дерьмо.
– Чего она так заливается? – из соседней комнаты спросил Лева. Он по-прежнему не показывался.
Богдан не смог ответить. Не вытерпев, Лева натянул черную маску, вышел в переднюю и остолбенел, увидев хохочущую Олю.
– Она что, рехнулась? – сонным голосом поинтересовался Гера, спрыгивая с печи, куда забрался, чтобы соснуть после завтрака.
– Я, что ли, знаю? – мрачно ответил Богдан.
Услышав голос Геры, Оля вздрогнула, оглянулась. Но, увидев его разукрашенное лицо, расхохоталась еще громче.
– А, жидовку ховаете! – раздался вдруг голос Левиной бабули.
Засмотревшись на Олю, похитители совершенно забыли про бабу Любу и вздрогнули, услышав ее неожиданное и не вполне адекватное восклицание.
– Ото зараз вам будэ! Ото немци взнают, усих нас попалят зараз з хатою. Дорогочетэся тады, бисовы диты! – грозя Оле жилистым кулаком, злобно прошипела старуха. – Вбивцы! Геть видселя, щоб вас пранцы поилы! Геть з хаты! Тильки мне жидив тута не хватало!
– Бабуля совсем рехнулась, – грустно констатировал Лева. – Только двух ненормальных нам не хватало, старой и малой.
Взяв старуху под руки, Лева развернул ее на сто восемьдесят градусов, отвел в ее комнату, усадил на кровать и плотно запер за бабушкой двери. Затем все трое похитителей уставились на Олю.
Отхохотавшись, она почувствовала себя утомленной. Блаженное тепло разливалось теперь по всему телу. Онемевшую руку при малейшем прикосновении кололо мелкими иглами. Тихо ноя сквозь зубы, Оля обхватила больную руку, забралась с ногами на диван и моментально уснула.
В передней наступила тишина. Слышно было только, как бормочет за стеной Левина бабушка. Из ее невнятных угроз Лева разобрал только три слова: «жиды», «попалят» и «немцы».
– Немци! Рятуйтеся, детки, немци!
От этого истошного крика Оля подскочила и села на диване. В передней было темно и тихо. Где-то в глубине дома голосила старуха:
– Рятуйте! Божечка, Божа, Пречистая Пресвятая Богородица, рятуйте... Жидовку свою ховайте, чуете!
Со двора темные окна передней осветились фарами подъехавшей машины. В сенях загрохотали шаги, захлопали двери, наверху, в мансарде, заскрипели половицы.
Оля попыталась встать, но почувствовала, что ее что-то держит. Взглянула на свою руку – так и есть, снова приковали наручниками, на этот раз к ножке дивана. Оля попыталась приподнять угол дивана, но старый, мощный, как надгробная плита, довоенный кожаный диван не шелохнулся. Поняв, что все бесполезно, Оля села и стала ждать, что будет дальше.
Времени с момента ее похищения прошло, судя по всему, немало. Может быть, ее уже ищут?
Она выглянула в обледеневшее окно, попыталась разобрать по неясным силуэтам, кто это приехал? Почему кричала старуха?
Слабая надежда, что в дом сейчас ворвется отряд спецназа и освободит ее, затеплилась в душе.
«Если начнут стрелять, спрячусь за диван, лягу на пол», – подумала Оля.
На улице послышались голоса, шаги. Дверь в переднюю распахнулась. Вспыхнула лампа под потолком. Оля зажмурилась.
Рядом с выключателем стояла старуха лет восьмидесяти, толстая, высокая. Старуха одной рукой опиралась на сучковатую палку, другой рукой молча и зло грозила Оле.
– Батька прибыл, – сказал Богдан, выглянув на улицу в окно мансарды.
Лева потянулся на своей кровати. Ему не хотелось вылезать из-под теплого одеяла, одеваться, бежать на улицу, но мысль, что Михась оставил его за главного, мигом поставила его на ноги. Гера с мстительным выражением лица потрогал свой синяк.
– Сейчас он тебе задницу надерет, – напророчил Гера, сбегая по винтовой лесенке с мансарды в сени.
– За что это? – опешил Богдан.
– А ты девку из подпола выпустил.
Богдан пожал плечами, пробормотал что-то в свое оправдание. Все трое вышли из комнаты.
В сенях они столкнулись с Михасем и незнакомой девицей в ярко-зеленых лосинах. По глазам батьки Богдан догадался, что Михась в дым пьян, странно даже, как он в таком виде мог вести машину.
– Здоровеньки булы! – воскликнул Михась, и почему-то полез к Леве обниматься. – Почеломкаемся...
Света спокойно смотрела на незнакомых людей. Богдан забрал у нее два тяжелых пакета с продуктами и сказал:
– Заходьте у хату.
Михась попытался выйти из сеней, но долго не мог попасть в дверной проем. Попутно он приставал к Леве с каким-то вопросом, смысла которого Лева никак не мог уловить по причине плохого знания украинского языка, но потом догадался, что батька, должно быть, интересуется, как тут без него шли дела.
– Да нормально все, спокойно, – встрял Гера, – Богдан вот только девку из подпола выпустил.
Гера с победным видом глянул на Богдана. «Сейчас тебе попадет», – казалось, говорил его взгляд.
Лицо Михася почернело. Он страшно заревел и полез к Богдану с кулаками, но тут вдруг заметил открытую Герой дверь передней комнаты, потерял ориентацию и, вместо того чтобы съездить Богдану по уху, перешагнул через порог, вошел в комнату и, держась рукой за печь, добрался до дивана и упал на него.
Остальные вошли в переднюю следом за Михасем, только Лева задержался в сенях. На всякий случай он запер дверь, ведущую на улицу, и, прежде чем войти в комнату, натянул черную маску.
«Этим хохлам что? – думал он. – Завтра они свалят в свой Львив, ищи их, а мне свой фейс засвечивать неохота».
Упав рядом с Олей на диван, Михась осовелым взглядом обвел комнату, затем с ног до головы осмотрел пленницу. Оля с ужасом узнала в пьяном батьке того самого телевизионщика, который ни с того ни с сего предложил ей работу в «Телемагазине».
Посмотрев на Олю, батька наконец что-то смекнул, удовлетворительно хрюкнул и, притянув девушку к себе, пьяно чмокнул в плечо.
– Я думал, она в подполе замерзнет, – по-украински объяснил Богдан. – Мороз сегодня градусов двадцать пять. Она уже сама не своя была. И не ест ничего...
Михась мотнул головой, затем обернулся к Свете, которая благоразумно держалась пока в тени, поманил ее пальцем.
Света вышла на середину комнаты. Михась повернулся к Оле, стащил с нее шубу. Наручники, пристегнутые к ножке дивана, не позволили стащить один рукав. Михась рассвирепел, вскочил, поднял диван вместе с сидящей на нем Олей, снял с ножки кольцо наручников.
– Ну-ка надень!
Михась бросил шубу в лицо проститутке.
Света без внешних эмоций сняла с себя кожаную куртку и надела шубу. Посмотрела на себя в зеркало. Поправила волосы. Все невольно отвлеклись, наблюдая за ней. Света в шубе заметно похорошела, приобрела солидный вид. Она и сама это видела и с удовольствием вертелась перед зеркалом, поправляя волосы то так, то эдак, то расстегивала верхнюю пуговицу, то набрасывала на голову капюшон.
На некоторое время Оля оказалась свободной. В ее сторону никто не смотрел. Она потихоньку приподняла сломанную ручку подлокотника дивана, надела кольцо «браслета» на деревянный столбик и поставила ручку на место. Теперь со стороны казалось, что она надежно прикована к подлокотнику.
Конечно, если кто-то захочет проверить надежность, то сразу поймет... Но она надеялась, что о ней на некоторое время все забудут, и тогда... Пока у нее не было никакого конкретного плана, но на всякий случай лучше быть свободной...
– Гарно! – воскликнул Михась. – От яка дивчина! Кровь с молоком!
Встав с дивана, батька, пошатываясь, подошел к Свете, обнял ее за талию и увлек за собой к двери, ведущей в единственную свободную комнату.
– Пойдем, малышка!
Распахнув дверь, он кивнул Свете на широкую железную кровать с пирамидой подушек, покрытых кисейным покрывалом. Сам вернулся к столу, взял из пакета привезенную из Москвы бутылку водки и коробку апельсинового сока.
– Не спускайте с нее глаз, – кивком указал Михась на Олю, и дверь комнаты за ним закрылась.
Гера чувствовал себя разочарованным.
– Не поперхнись ядовитой слюной, – похлопав его по плечу, пошутил Богдан.
Гера промолчал.
– Какого черта я должен теперь не спать ночью? – возмутился Лева. – Ты ее выпустил, ты и карауль.
– А кто тебя заставляет? Спи себе.
– Хватит вам, давайте лучше поедим, – предложил Гера, устраивая шмон по привезенным батькой пакетам.
– Эй, хлопцы! – донесся до них из-за двери голос Михася. – Я ворота не закрыл! Сбегайте на двор, закройте.
– Черт, – буркнул Богдан. – Я не пойду. Я и так целый день надрываюсь.
Гера и Лева нехотя вышли из комнаты.
Богдан вынимал из сумок одну баночку за другой, внимательно читал надписи на этикетках, обнюхивал, разглядывал на свет содержимое разнокалиберных баночек с непривычными импортными продуктами: мидии в винном соусе, маринованные шампиньоны, плавленые сырки с ветчиной, икорное масло, круассаны...
– От бис, – тихо шептал он, с восхищением разглядывая гору продуктов на столе.
Повернулся к Оле:
– Исты будешь?
Оле показалось, что он ей заговорщицки подмигнул. Может, просто показалось?
Она кивнула: буду.
Вернулись со двора Лева и Гера. Последний принялся открывать консервы, нарезать хлеб.
– ...И в машине окна закройте, снегу нанесет, – проорал Михась из комнаты очередное поручение. Богдан с Герой пошли его выполнять.
– Чаю можно? – попросила Оля.
Лева заглянул в электрический самовар, стоящий на столе, тяжело вздохнул, взял пустое ведро и пошел во двор за водой.
Оля осталась одна. Сердце ее учащенно забилось: что теперь?
Она обвела глазами комнату. Разумеется, никакого телефона здесь нет. Что же придумать?
Самое главное, она не знала, где она находится, но, поскольку все вокруг говорили по-украински, она решила, что похитители вывезли ее из России на Украину.
Мысли Оли завертелись вокруг девушки в зеленых лосинах, которую привез с собой главарь бандитов.
Кто она? Видно, что она попала сюда впервые и никого не знает. Она похожа на обыкновенную проститутку. Может быть, она поможет?..
На шкафу Оля заметила железную коробку из-под печенья. Ее бабушка хранила в такой жестянке нитки, иголки, старые значки, обрывки бус и огрызки карандашей. Оля быстро отцепила наручники от подлокотника дивана и дотянулась до коробки. Открыла ее – так и есть! Все вперемешку: шпульки, пуговки, лоскутки, катушки разноцветных ниток. Она порылась и выкопала лежащий на донышке обломок химического карандаша. Быстро закрыла коробку, поставила ее на место, а карандаш спрятала в кармане пиджака.
На зеркале, заткнутая за край рамы, висела поздравительная новогодняя открытка. Оля схватила и ее, сунула в карман и, вернувшись на диван, быстро продела кольцо наручников в деревянный столбик подлокотника.
В дом вернулись Гера и Богдан, на ними – Лева с ведром воды. Поставили самовар, уселись за стол.
– Тебе сколько лет? – обратился к Оле украинец с льняным чубом.
– А тебе-то какое дело? – перебил его гигант с фонарем под глазом. – И вообще, не пора ли ее обратно проводить? Уже согрелась.
– Да ладно тебе! Пусть сначала поест, – вступился за пленницу Богдан.
Оля робко кивнула.
– Да, пожалуйста, – тихим голосом попросила она, – можно мне сначала пообедать?
Она обвела троих бандитов умоляющим взглядом.
– Жри, черт с тобой, – пожал плечами толстяк. – Что мне, жалко? Чего я должен за всех горбатиться? – добавил он, с обидой посмотрев на приятелей. – Ваше дело, а я переживаю... Мне-то что!
Богдан ловко соорудил Оле могучий бутерброд, второй бандит в черной маске подал ей кружку чая.
Глядя на эту идиллию, толстяк с разукрашенным лицом только хмыкал и пожимал плечами.
Оля не столько ела, сколько обдумывала создавшееся положение.
Самый опасный из украинской банды – толстяк с синяками, который пытался ее изнасиловать. Она боялась его больше всех. Тот симпатичный блондин, который подошел к ней на остановке, а потом затащил в машину, судя по всему, настроен довольно дружелюбно. Остальные... с виду нормальные, но поди знай, что у них на уме? Главарь тот, что приехал на машине с девушкой. Только от этого, который почему-то ходит в черной маске, неизвестно что ждать.
Правда, не видно блондина, который следил за ней возле дома.
– Что со мной будет? – спросила она, глядя Богдану в глаза.
Он решил ответить ей по-украински, чтобы поддержать политическую корректность операции. Он долго и с воодушевлением разъяснял девушке суть программы их партии, идейную значимость их борьбы и то, что с ней поступят в соответствии с правилами международного политического терроризма: никакого насилия, только выдвижение политических требований...
– Разумеешь? – время от времени переспрашивал он.
Оля понимала беглую украинскую речь через пень колоду, но послушно кивала.
– Короче, Че Гевара, – насмешливо протянул по-русски человек в маске.
Демонстрируя свое равнодушие к «болтологии» свядомых украинцев, он включил телевизор, придвинул поближе к нему кресло и, таким образом, оказался ко всем спиной.
Натрескавшись вволю, толстяк с детскими щеками сладко потянулся, сказал что-то по-украински и вышел в сени. Оля услышала, как заскрипели под его тяжестью ступеньки винтовой лестницы, ведущей в мансарду.
Гера решил отправиться на боковую.
Богдан остался с пленницей. Он еще некоторое время пытался объяснять ей идеологическую подоплеку ее похищения, но Оля никаких вопросов не задавала, и запас энтузиазма у Богдана скоро иссяк. К тому же он почувствовал необходимость сбегать на улицу.
Как только Оля осталась в передней одна, она вытащила из кармана карандаш, оторвала от открытки маленький кусочек и написала записку:
«Пожалуйста, позвони по этим телефонам в Москву (она записала код Москвы и свой домашний номер телефона, а также номер мобильного матери), в любое время, попроси Валерия Николаевича или Елену Александровну. Скажи, что Олю похитили. Мои родители тебе хорошо заплатят. Умоляю тебя, помоги мне отсюда выбраться. Никто не узнает, что это ты мне помогла».
Лева демонстративно не поворачивался к пленнице. Его раздражали любовные стоны Михася и неизвестной девки, доносящиеся из соседней комнаты, да еще вперемешку с молитвами, которые бубнила в своей комнате за перегородкой баба Галя.
«Что ему тут, бесплатная гостиница?» – кипел от злости Лева. – «Устроили притон. Вот пойду тоже и завалюсь спать, как этот жиртрест. Пускай Богдан чувиху караулит всю ночь. Я не двужильный. Если сбежит, то с него шкуру спущу».
Он не уходил только потому, что боялся: если Оля сбежит, не дай бог, то он рискует больше остальных.
«Этим-то что! А мне еще тут жить...»
Неожиданно он встал и направился к Оле.
Девушка едва успела спрятать записку в кулак.
Лева остановился напротив, проверил, прикована ли она к дивану, но не догадался приподнять сломанный подлокотник. При его приближении Оля сжалась от страха. Затем Лева без слов стащил с девушки зимние сапоги и забросил под печь.
«Без шубы и без сапог по снегу не побежит», – решил он.
Теперь можно было спокойно ложиться спать.
В это время со скрипом отворилась дверь комнаты, и в переднюю вышла Света, босая, в накинутой поверх голого тела рубашке Михася. Она прошла к столу, взяла нож и принялась нарезать хлеб.
– Что, проголодались? – осклабился Лева.
Девица смерила его взглядом:
– Отвали.
Обидевшись до глубины души, Лева выскочил в сени, сильно грохнув дверями.
У Оли застучало в висках. Она покосилась в сторону открытой двери комнаты. Там было темно, она увидела лишь белеющее постельное белье на кровати и разбросанные по полу подушки.
«Может быть, он уснул», – подумала она про главаря.
Светка двигалась по комнате, не обращая на Олю никакого внимания.
«Господи, сейчас или никогда!»
– Девушка! – шепотом окликнула ее Оля.
Та оглянулась, посмотрела:
– Проблемы?
Оля жестом попросила ее подойти. Приложила палец к губам. Тихо зашептала:
– Прочитайте! – сунула ей в руку записку.
Сняла с лацкана пиджака брошку – подарок отца на день рождения, буква «О» с завитушкой, – сунула девушке:
– Это золото.
В переднюю с веселым рычанием влетел окоченевший Богдан, подскочил к самовару и приложил к нему покрасневшие от мороза руки.
– О, це мороз, брр! – бодро прокричал он.
Оля сделала вид, что ничего не случилось.
Девушка, сохраняя внешнее спокойствие, незаметно сунула записку в карман рубашки, собрала на тарелку бутерброды и удалилась в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
У Оли отлегло от сердца. Она даже повеселела. Завтра девушка позвонит в Москву ее родителям. Оля в этом отчего-то не сомневалась. Она до сих пор никогда не встречала настоящую проститутку, но традиция классической русской литературы воспитала в ней мнение, что наши проститутки – существа сердобольные, отзывчивые и честные.
«Нужно будет обязательно, когда все это кончится, пригласить ее к нам в гости, – мечтала Оля. – Нужно ей помочь, устроить на работу, или, если захочет, пусть поступает в институт. Наверное, она бедная, из неблагополучной семьи, вот и пришлось...»
– Богдан!
Дверь комнаты распахнулась, и в переднюю влетел голый до пояса Михась. Одной ногой он никак не мог попасть в штанину джинсов.
– Беда!
Михась подскочил к Оле, пнул ее кулаком в грудь:
– У, сука!
Повернувшись к Богдану, он швырнул ему в лицо смятую Олину записку, страшным голосом заорал на него, заматюкался.
У Оли душа в пятки ушла.
«Господи, что же я наделала?»
По лестнице загрохотали тяжелые ботинки, в переднюю вбежали заспанные Лева и Гера.
– Это ты так нам отплатила за то, что мы с тобой по-хорошему? – подступившись к Оле, орал на нее Михась. – Сейчас ты узнаешь, что такое по-плохому.
Он вытащил из заднего кармана джинсов пистолет и приставил дуло к Олиному лбу. Другой рукой больно схватил Олю за волосы.
Она зажмурилась, втянула голову в плечи.
– Открой глаза, стерва, смотри на меня. Глаза открой, я сказал, пока тебе мозги не вышиб!
Он с силой потряс ее голову. Из глаз Оли брызнули слезы. Она широко открыла глаза. В дверях комнаты стояла, положив рука на руку, девица в мужской рубашке и спокойно, даже с издевкой, наблюдала за Олей.
Богдан и Лева виновато уставились в пол. Гера в душе ликовал: «Вот-вот! Так я и знал!»
Впопыхах Лева забыл натянуть черную маску. Оля встретилась с ним взглядом. В ее глазах мелькнуло удивление и разочарование: как! тот самый блондин с собакой, что следил за ней возле дома, – он и есть бандит в маске?
– Ты что думаешь, мы в пионерском лагере? В войнушку играем? – Михась постучал по лбу Оли холодным вороненым дулом. – Шутки шутим? Так вот, чтобы ты запомнила, дура, что это не шутки.
Он размахнулся и ударил ее в лицо рукояткой пистолета. Левая щека сразу же онемела, словно сделали укол анестезии. Из разбитой губы пошла кровь.
– Это я еще вполсилы, для ума... А вы, – повернулся Михась к Богдану и Гере, – замкните ее обратно в погреб... Слышишь? Специально говорю по-москальски, чтобы ты все зразумела. Не кормить ее, давайте тильки воду и хлиб, щоб не подохла. Тут не санаторий. Раз не может с нами по-человечески, то и мы с ней не будем. Усе!
Михась махнул рукой.
– Чекайте, еще!
Он вывел Свету на середину комнаты и произнес по-украински речь, смысл которой Оля поняла. Он приводил в пример гражданскую самосознательность «простой украинской девушки».
Затем, порывшись в бумажнике, Михась вытащил стодолларовую купюру и демонстративно подарил ее Свете.
Гера подошел к Оле, расстегнул наручники и, придерживая ее за шиворот, препроводил в сени. Там ее заставили спуститься в погреб.
– Я же замерзну! – крикнула она, как только дотронулась босыми ногами до ледяного цементного пола. – Эй! У меня же ни сапог, ни шубы!
Кто-то сверху сбросил ей на голову тяжелый овечий тулуп. Затем последовали наручники:
– Прикуешь себя сама и за обе руки, слышишь? Через час проверю, если не надела наручники, врежу так, что звездочки посыплются.
Она узнала по голосу блондина, который все время прятал свою рожу под маской.
Затем люк опустился. На этот раз свет в подполе включать не стали.
