1
Ранним утром Гордеев, как и планировал, снова появился в «Матросской тишине». Он выбрал раннее время — восемь часов утра.
Небритый, но аккуратно причесанный Проскурец сидел перед ним в кабинете следственного корпуса, делая глубокие сигаретные затяжки.
— Поверьте мне, Юрий Петрович, я и представить себе не мог, что у Володи всерьез может что-то получиться из той идеи, которую он мне излагал, находясь в том полусумасшедшем состоянии…
— Постойте, Виталий Федорович, — вежливо перебил Гордеев, — я не собираюсь вас отчитывать, как провинившегося первоклашку, упаси бог. Я только хочу выяснить, что вам еще известно по Волкову. Все то, что вы просто не посчитали должным доложить из-за недостаточной, на ваш взгляд, серьезности.
— Не знаю, Юрий Петрович, не знаю…
— А Федотов?
Проскурец, услышав эту фамилию, моментально распрямил спину, весь внутренне подобрался.
— А что Федотов?
— Очень интересная личность, — произнес Гордеев с плохо скрываемой нотой сарказма. — Жалею, что до сих пор с ним не увиделся.
— Не спорю, личность действительно колоритная…
— И достаточно противоречивая, не так ли?
— Ну, в общем-то, да… Вам что-то о нем известно?
— Пока немного. Но от всей души страстно желаю узнать как можно больше.
— Ну так какие проблемы? Позвоните в «Интерсвязь» на его мобильный…
— Вы знаете, Виталий Федорович, я уже пробовал звонить по всем возможным номерам.
— И что?
— Глухо.
— Как «глухо»?
— Не знаю. Я думал, что, может быть, вы внесете хоть какую-то ясность. На рабочем месте он не появлялся, только звонил. Его мобильный молчит.
— Странно…
— Странно — не то слово. А он случайно не говорил вам, что собирается уехать или еще что-то в этом роде?
— Нет, ничего такого я от него не слышал.
— И еще такой вот вопрос: что ему могло понадобиться в архивах Волкова?
— Что? Я вас не понимаю.
— Вчера он внезапно, без предупреждения появился у Лены и, воспользовавшись ее отсутствием, залез в письменный стол Волкова и что-то усиленно там искал. За этим занятием Лена его как раз и застала. Что вы на это скажете?
Проскурец виновато опустил голову и бессильно развел руками, будто это его застали за неблаговидным делом.
— Ладно, Виталий Федорович, — сдержанно начал Гордеев, — давайте поставим вопрос по-другому. Каким был характер отношений между Волковым и Федотовым, когда они бок о бок трудились в вашей компании? Теперь уже только в вашей…
— Обычный характер.
— Что значит «обычный»? Вы меня, пожалуйста, извините, но я снова чувствую недосказанность.
— Ну, они ладили… Хотя, нет, не то… Скорее, не совсем.
— Что не «совсем»? Поймите, Виталий Федорович, я не следователь, я все-таки ваш адвокат. И если вы будете от меня что-то скрывать, то у следствия окажутся все шансы поставить меня, как вашего защитника, в самое неловкое положение, из которого мне просто не выкарабкаться. И тогда все наше сотрудничество окажется обычным топтанием на одном месте. Не поймите меня превратно. Я должен иметь полную картину происходящего, вплоть до интимных подробностей, до самых ничтожных деталей, о которых у вас сложилось впечатление как о недостойных внимания.
Проскурец пожал плечами:
— Да я вроде и так как на духу…
Гордеев, скептически сжав губы и выпятив нижнюю челюсть, несколько раз кивнул.
— Это вам только кажется. Ваши иллюзии…
— Иллюзии? Я что-то не совсем вас понимаю.
— А что тут понимать? У меня что ни день, то полная корзина сюрпризов. И вот, к примеру, один из таких: Лена и Федотов были, как оказывается, любовниками.
Проскурец удивленно заморгал.
— Но они же собирались пожениться.
— Это неважно. Главное, они были близки.
— Постойте, Юрий Петрович, я что-то не очень вас понимаю. Вас это шокирует? — спросил Проскурец, подаваясь вперед.
— Нисколько. Если меня что сейчас и шокирует, так это то, что от меня эта информация была утаена. И дело тут не в том, что мне небезынтересна Лена. Просто это дает мне основания полагать, что Федотов был посвящен во многое из того, что для меня пока является тайной, покрытой мраком.
Проскурец неторопливо взмахнул рукой.
— Да что вам дался этот Федотов?
— Если честно, я пока сам не знаю, — ответил Гордеев. — Но у меня есть чутье, предрасположенность к интуитивному знанию, если хотите.
— Да-а? И что же вам говорит ваша интуиция?
— О чем? Да о том, что Федотов не совсем тот, за кого себя выдает. Вы понимаете, о чем я?
— Не говорите ерунды, Юрий Петрович, — взмолился Проскурец, извлекая из пачки новую сигарету. — Я его сам привел в «Интерсвязь». Мне ли не знать, за кого он себя выдает. Просто парень заметался, особенно после недавних событий.
— Давайте все же отложим вашу адвокатскую миссию по отношению к Федотову в сторону. А вместо этого попытаемся восстановить все те события, которые предшествовали его появлению в вашей компании, — предложил Гордеев.
— Не смею возражать, давайте. — Проскурец скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула. — Это был, насколько мне не изменяет память, 1994 год. Нам срочно понадобился менеджер по продажам. Как раз тогда было туговато с кадрами. Толковые ребята бежали на Запад, тем более тогда такая возможность предоставлялась. На одной из наших презентаций какой-то тип из Министерства связи — уже не припомню, кто именно, — свел меня с Федотовым. Мы разговорились, сразу нашли общий язык. Ну, вы знаете, как это обычно бывает. Туда-сюда, общие интересы и тому подобное. Мир цифровых и прочих высоких технологий не был для него потусторонним. Тем более, как выяснилось, он вдобавок ко всему закончил Московский физико-технологический институт.
— То есть МФТИ?
Проскурец утвердительно качнул головой:
— Вы, надеюсь, в курсе, как высоко выпускники МФТИ котируются за бугром, особенно в Соединенных Штатах?
— Да, конечно, — коротко кивнул Гордеев.
— Федотов тут же высказал ряд конструктивных соображений о перспективах развития подвижной связи в России, и я подумал, что этого человека я просто не имею права упустить. Мы обменялись телефонами, а через два дня он уже у нас работал. И за все эти годы он с его головой оказал фирме такие услуги, которые и до сих пор заслуживают только самых высоких оценок и похвал.
— И что — никаких нареканий? — озадаченно спросил Гордеев. — Что-то не верится.
— Во всяком случае, я что-то не припомню. Да их никак и не могло быть.
— С чего вы так решили?
— Потому что это редкостный трудоголик стенического типа с ярко выраженными креативными способностями — вот, пожалуй, наиболее точный психологический портрет Михаила Федотова, — пафосно подытожил Виталий Федорович.
Гордеев хмыкнул:
— И поэтому вы склонны думать, что его недавнее столь странное появление у Лены — лишь результат какого-то чудовищного недоразумения? — спросил он, поднося зажигалку к сигарете, которую Проскурец уже несколько минут держал во рту незажженной.
— Ну а вы поставьте себя на мое место, Юрий Петрович.
— Представьте себе, уже поставил. Но что-то пока никакой головокружительной симпатии к вашему Федотову в себе не обнаружил. И, возможно, никогда не обнаружу. Во всяком случае до тех пор, пока не встречусь с ним тет-а-тет.
— Мне кажется, — начал Проскурец, нервно выпуская в потолок струю сизого дыма, — такая встреча у вас не за горами.
— Хочу надеяться, — закончил Гордеев, поднимаясь с места. — Извините, но мне уже пора. Нужно еще раз наведаться к Лене, она пока что не совсем пришла в себя после последнего визита Федотова.
Гордеев нажал кнопку вызова надзирателя. Он тут же и возник, звеня увесистой связкой ключей, выжидающе посмотрел на Проскурца. Тот сидел за столом, почти не шевелясь, лишь поднося ко рту сигарету.
Лучи утреннего солнца падали на его лицо вместе с тенью от тюремной решетки. С улицы доносились звуки проезжающих автомобилей. Реальный мир отсюда казался невероятно недосягаемым, будто не существующим вовсе.
Надзиратель, не говоря ни слова, лишь демонстративно погремел связкой — и Проскурец встал.
Одним из первых зарево пожара над Марковкой заметил водитель-дальнобойщик Гервасов, однако поначалу не придал ему никакого значения, потому что ошибочно принял за восход солнца. Бросив взгляд на зарево, Гервасов сожалел лишь о том, что слишком задержался на крестинах, с которых он и возвращался, отчего как следует проспаться перед предстоящим рейсом ему уже никак не удастся. Лишь приблизившись к собственному дому, дальнобойщик увидел, что это вовсю полыхает хата Алика-Электроника.
Три пожарных машины боролись с пламенем не очень долго. Не прошло и часа с момента, когда Гервасов добежал до раздолбанного, но все же функционирующего поселкового таксофона и набрал «01», а команда бравых брандмейстеров в огнеупорных костюмах уже сворачивала свои противопожарные причиндалы. Толпа зевак-полуночников «любовалась» черными, как брови Гервасова, останками того, что еще совсем недавно было домом Алика-Электроника.
Ранним утром оперативная бригада, состоящая из марковского участкового старшего оперуполномоченного майора милиции Поликарпова и опер-уполномоченного УГРО капитана милиции Куролазова, приступила к осмотру пожарища.
— Если погорельцы до сих пор не объявились, значит, они заживо сгорели, будучи запертыми в доме, — разумно рассуждал Поликарпов.
— А если там их и в помине не было, что тогда? — не менее разумно спрашивал веснушчатый Куролазов. — Допустим, уехали на дачу?
— Какую дачу? — спросил Поликарпов. — Зачем им дача? Они же на ней живут.
Куролазов почесал в затылке:
— Ну, не на дачу, а, допустим, в город к брату или к тетке в гости, а заодно и за покупками.
— Тогда пожар для них будет веселым сюрпризом, — пошутил по-черному Поликарпов, нисколько не меняя серьезного выражения лица. — Как бы там ни было, а этот костер разгребать придется пока только нам одним.
— Правильно, — солидарно кивнул Куролазов, — чтобы никто не мешал обнаружению вещественных доказательств.
— Красиво сказал! — Поликарпов похлопал Куролазова по плечу, а пальцем другой руки показал на дом. — А теперь надо бы поднять вон ту балку и посмотреть, что под ней.
— А ты?
— Я не пойду.
— А чего?
— Чего, чего. Не знаешь разве, чего?
— Не-а, не знаю.
— Меня Верка убьет, если увидит, что я снова китель засрал. Она его только вчера выстирала. Полпачки «Ариеля», между прочим, извела. Сам знаешь, какая она у меня жмотистая. Так что — не обессудь.
— Ладно, — вяло согласился Куролазов, сморщив рябой нос.
И опер прыгнул на то место, которое еще вчера называлось крыльцом. Под подошвами дерматиновых сандалий с глухим хрустом сломалось несколько прогоревших досок. Когда же он добрался наконец до обозначенной Поликарповым балки, его руки, одежда и лицо были вымазаны сажей до такой степени, что он стал напоминать шахтера из фильма «Большая жизнь» в исполнении артиста Алейникова.
— Э-эх! — обхватив балку, прокряхтел Куролазов.
Вблизи вид этой обуглившейся деревяшки сообщал ему чувство, близкое к паническому — ее диаметр был никак не меньше, чем талия его двоюродной сестры Марины, которую в деревне справедливо прозвали «Тетя-бык».
Балка чуть пошевелилась, однако с места никак не тронулась.
Поликарпов, находясь на рейде и расхаживая взад-вперед по зеленоватой лужайке, дал очередное ценное указание:
— Надо бы повторить попытку.
— Попробую! — все в той же бодрой тональности согласился Куролазов и, набрав полные легкие лесного воздуха с довольно изрядной примесью угарных радикалов, предпринял второй боевой заход на неподдающуюся балку.
И, как тут же выяснилось, не зря. Вредная балка медленно-медленно стала уходить вверх, а вскоре и вовсе встала на попа, будто какой-то телеграфный столб, у которого охотники до цветного металла оборвали все его медные провода заодно с траверсами, анкерами и изоляторами. Впрочем, аллюзия с телеграфным столбом пришла в голову только одному человеку, а именно Поликарпову, на шее которого висело несколько нераскрытых преступлений в сфере хищения цветного металла подобным «телеграфным» путем. А нераскрытыми эти преступления были не потому, что Поликарпов был никудышным милиционером, вовсе нет. Просто все кражи на его участке совершал один и тот же человек — местный цыган по кличке Мазута, которому Поликарпов приходился не кем иным, как двоюродным братом.
В голове конопатого Куролазова мысли были несколько другие. И мысли эти прежде всего заключали в себе один-единственный вопрос: интересно, куда в следующий момент будет падать эта установленная вертикально толстая деревяшка а-ля Марина-бык? Правда, думать ему пришлось недолго. Балка, блестяще сыграв за несколько коротких минут роль телеграфного столба, стала возвращаться в прежнее состояние, то есть, говоря проще, валиться на землю. Но только на этот раз не в сторону Куролазова, а, как можно догадаться, прямехонько на грызущего семечки участкового Поликарпова.
— Держи ее, Куролазов, держи! — последнее, что услышал чумазый опер перед тем, как бывший телеграфный столб, ударившись со всего размаха оземь, с треском разлетелся на несколько тяжелых кусков, один из которых сбил-таки Поликарпова с ног. Парадно-выходной китель майора сплошного серо-голубого колера в тот же миг получил несколько устойчивых пятен цвета подсолнечных семечек.
Поликарпов вскочил на ноги и принялся верещать:
— Ты куда, капитан, смотришь?! Ты что, меня надумал угробить?!
— Не надо было гав ловить, — зло сказал капитан Куролазов. — Не слепой, поди…
— Чего-чего?
Майор схватился за кобуру, притороченную к поясу, вынул из нее пахнущий репейным маслом пистолет Макарова, снял с предохранителя и уже собрался дать в воздух первый выстрел, как тут же Куролазов закричал:
— Гля, гля!
— Чего там?
— Жмур!
— Жмур? — недоверчиво переспросил участковый.
— Ага.
— Где? — спросил Поликарпов, застыв с пистолетом в руке, точь-в-точь как комиссар Еременко на знаменитой фотографии времен Великой Отечественно войны.
— Да вот же! Внизу, прямо подо мной, — Куролазов показывал куда-то туда, где еще недавно мирно покоилась обгоревшая балка.
— А ну-ка, дай я гляну.
Поликарпов, не убирая в кобуру пистолет, по головешкам ловко добрался до места, где находился опер, и глянул вниз.
— Матерь мою растудых! — нараспев возвестил он.
Человеческий череп смотрел на него невидящими глазницами из глубины пепелища. Вся кожа без остатка была съедена огнем.
— Бедный Алик, — сдавленно проговорил Куролазов.
Поликарпов состроил мину недоумения:
— Какой Алик?
— Как «какой»? Алик-Электроник.
— Ты что, совсем уже ослеп? — с укором осведомился Поликарпов. — С метра не видишь?
— Не понял?
— Ты погляди повнимательнее.
— Ну?!
— Что «ну»?
— Поглядел.
— Не видишь?
— Не-а.
— У Алика одного переднего зуба нету, ему Мазута прошлым летом по пьяной лавочке выбил. Забыл?
— Точно!
— А у этого — глянь! Зубы, как у митькиного мерина.
— Ага, — согласился опер. — Тогда кто же это, если не Алик?
— А вот это уже не наша забота, — отрезал Поликарпов, пряча пистолет в кобуру. — Надо вызывать жмуровоз. Мы свое дело сделали, теперь очередь за следователями и экспертами. Нехай они теперь тут копаются.
