…Римма посмотрела в окно. Там пышно и радостно расцветал куст сирени.

— Да, я догадываюсь, что Ольга едва ли, скажем так, сочувствовала мне.

— О, не то слово! — словно чему-то обрадовался Ольховик.

Она обернулась к нему с удивлением.

— Не то слово, — повторил он и выругался. — Эта… эта женщина… Умелая, в общем, она женщина.

Он как-то сник. И явно что-то недоговаривал. Не хотел этой темы? Боялся? Стеснялся?

В подсознании Риммы промелькнули какие-то образы, но они были пока слишком зыбки и неустойчивы, а потому не могли дать старт ее мыслительному воображению.

— Я догадывалась, что Ольга меня… скажем так, оценила по достоинству. — Римма тонко улыбнулась.

Ольховик непонятно молчал. Потом вдруг сказал хрипло:

— В пятнадцать тысяч долларов. — И испытующе уставился на нее протрезвевшими вдруг глазами.

— Как любопытно… — холодно откликнулась Римма.

— Еще бы!.. — Олег поставил локти на колени и уперся подбородком в ладони. — Еще бы! А хочешь, будет еще любопытнее?

Она сумела изобразить весьма правдоподобную улыбку:

— г Ты же знаешь, я не особо любопытна. Да и Ольга — не тот человек, чье мнение будет мне интересно. Хотя… пятнадцать тысяч… в каком смысле?

— В наличном, — угрюмо сказал Олег и снова закурил. — В Швейцарии такие… случаи стоят намного дороже.

— Такие случаи?.. — Ее воображение уже включилось, но полного понимания еще не было. — Какие?

— Ну да, именно т… такие. Несчастные. — Ольховик то ли забывал стряхивать пепел, то ли просто пренебрегал этим. Он все-таки уже порядочно опьянел. Налил еще. — Тем более, Женевское озеро, курорт-интер… интернешнл… — Он мотнул головой и стал говорить жестче, злее: — Эта б… барышня… она плакалась у меня в кроватке, что ты ее достала, блин, конкретно. Ну, совсем, блин, достала! Семья страдает, бизнес горит…

Римма неожиданно рассмеялась. Смех, конечно, был нервный, но это был смех. Он слегка растерялся, потом нахмурился. Римма подумала, что не стоит его злить. Это может быть опасно.

И тогда она с продуманной грустинкой улыбнулась.

— Так, значит, — произнесла с коротким вздохом, — на Женевском озере был не случай… Так?

— Так. И не несчастный, а почти счастливый, — глухо отозвался он.

Она посмотрела на него сквозь ресницы. Иногда ей казалось, будто он не пьян, а лишь притворяется. Спросила тихо:

— Это сделал ты?

Это получилось у нее с детским изумлением. Оно осталось, наверное, от той девочки. Еще тогда. Еще там.

— Я? — переспросил Олег и икнул.

Он затянулся погасшей сигаретой и медленно положил окурок в блюдце. Потом медленно поднял, чиркнул спичкой, закурил. Выпустил дым, тоже медленно.

— Это сделал не я, — сказал, наконец, прокашлявшись. — Я это… Я был посредником… Говорю тебе, как есть. Оль… эта стерва, она хотела, чтобы я нашел специального такого типа. Профессионала. Специалиста по несчастным случаям. На воде. Ну там, с аквалангом, с сук… то есть со скутером… все такое. Она же у нас, блин, артистка! Любит искусство!.. — Ольховик грохнул кулаком по буфету. Подпрыгнули стаканчики. — Она хотела, чтоб все красиво было. А не просто тяп-ляп, за хвост — и на помойку.

Она как-то сказала, что ты стоишь этого, мол, типа тебя надо убрать красиво и это… как его… а, драматически, вот!

Римма неподвижно смотрела в стену, но видела стремительно приближающийся берег, ах да, драматически приближающийся, стало быть, берег — и камни, камни, камни…

А потом…

— А что было дальше?

Она не узнала свой голос.

— Дальше?.. — Он взглянул на нее так, будто его удивил этот вопрос. Уронил сигарету и не поднял. — Гм, дальше… Дальше было то, что… было то, что было… Притерлась к мужу… меня на…

Да он попросту уже набрался запредельно, поняла вдруг она. Пора уходить… Она вздохнула и посмотрела на Ольховика, прощаясь. Тот дернулся, словно почувствовал это. Или нечто другое, неосознаваемое.

— Этот… этот хрен, который это сделал, — произнес он, едва ворочая языком, — он что-то с управлением нах… нахимичил. И катер пошел, пошел, пошел… Ну, а я че? Я ниче… Эта сука затеяла все из-за ревности. Ну, там, семью сохранить, мужа… бизнес…

Она поднялась. Терпеть оправдания Олега (или того, что от него осталось) было и вовсе ужасно. Но все же она осталась благодарной ему. Его рассказ, черт возьми, был очень и очень интересен. И полезен…

В дверь грубо постучали. Римма неодобрительно покосилась в сумрак прихожей. Кого-то несет нелегкая, наверно, собутыльники… Ну что же, полбутылки как раз и осталось. Ольховик шевельнулся на стуле и все же поднялся со второй попытки.

— Прощай, — все-таки сказала она ему.

Он что-то пробормотал в ответ: не то «извини», не то «заходи». Желания отомстить ему у нее не было. Оно не возникло, ни когда он рассказал ее о своей роли в драме на Женевском озере, ни тем более теперь, когда она уходила в свой нынешний мир, а он оставался в запущенной квартире один на один с… совестью? О, едва ли.

Она вышла на площадку и с брезгливой торопливостью толкнула за собой дверь; мимолетно различила на лестнице чью-то фигуру и стала спускаться в подъезд. Ей не хотелось, чтобы Олег провожал ее. Впрочем, он уже говорил о чем-то с соседом или собутыльником, потом грохнула дверь… Римма вышла из грязного подъезда с огромным облегчением. Старух на скамейке не было, и это она сочла добрым знаком. Она решила поехать в метро, а до станции метро пройтись пешком. Это должно привести в покой и порядок мысли и чувства. Она медленно шагала по аллее и не замечала ни заинтересованных мужских взглядов, ни завистливых и осуждающих женских.

А к Олегу тем временем пожаловал Васька Бурлачонок, «бизнес-партнер», как называл его насмешливо Олег: Бурлачонок помогал ему «толкать» остатки мебели…