44

К северу от Сан-Антонио местность, к всеобщему удовлетворению, начала очищаться. Две недели мескитовых зарослей довели всех до ручки. Постепенно заросли стали реже и чаще попадались открытые пространства. Травы тоже стало больше, а стадо делалось все более управляемым. По большей части скот пасся, так медленно передвигаясь, что Ньют решил, пройдет вечность, прежде чем они доберутся до границы Техаса, не говоря уж о Монтане.

Он все еще занимался отстающими. Благодаря траве, работа не была уже такой грязной. Он по большей части просто ехал вместе с братьями Рейни, обсуждая, что им еще может встретиться в пути. Больше всего их интересовал вопрос, в самом ли деле покончено с индейцами или нет.

Вечерами вокруг костра чаще всего рассказывались всяческие истории про индейцев, причем рассказчиком выступал главным образом мистер Гас. Как только ковбои вошли в ритм ночной работы, капитан снова взялся за свои старые привычки, то есть старался держаться на расстоянии от остальных. Почти каждую ночь он седлал Чертову Суку и уезжал. Некоторые работники не уставали удивляться.

– Как ты думаешь, может, ему не нравится, как от нас пахнет? – спросил как-то Берт Борум.

– Если так, то я его не виню, – сказал Джаспер. – Пи не мешало бы стирать свое нижнее белье чаще, чем дважды в год.

– Капитан любит уезжать, – заметил Пи, не обратив внимания на выпад насчет его белья.

Август играл в карты с ирландцем и Липпи. Ставки были чисто теоретическими, поскольку он уже выиграл их жалованье за полгода вперед.

– Вудроу любит ездить и нюхать ветер, – объяснил он. – Он так кажется себе умнее. Разумеется, он первым погибнет, если остался хоть один стоящий индеец.

– Надеюсь, их не осталось, – вмешался Липпи.

– Ты им не нужен, – уверил его Август. – Их сумасшедшие не интересуют.

– Жаль, что у нас нет повара, – сокрушался Джаспер. – Мне чертовски обрыдло есть помои.

На это жаловались все. После отъезда Боливара еда бывала разной, поскольку каждый пробовал себя на этом поприще. Калл заезжал в несколько поселков, надеясь нанять повара, но пока ему не везло. Август обычно готовил завтрак, причем заботился только о себе и своих вкусах, вызывая много жалоб, поскольку предпочитал яичницу, которую многие ковбои, особенно Диш Боггетт, ненавидели.

– Я люблю слабо поджаренные яйца, – говорил Диш каждое утро, беспомощно наблюдая, как Август их усиленно мешает и выливает в огромную сковороду. – Не делай этого, Гас, – просил он, – желток и белок должны быть отдельно.

– Они все едино у тебя в животе перемешаются, – возражал Август.

Диш был не единственным, кто ненавидел яичницу в гасовском исполнении.

– Я не ем белок, по возможности, – говорил Джаспер. – Я слышал, он вызывает слепоту.

– И кто сказал тебе такую чушь? – поинтересовался Август, но Джаспер не смог вспомнить.

Но к завтраку все обычно бывали настолько голодными, что ели все подряд, непрерывно жалуясь.

– В этом кофе крышка от котла не утонет, – сказал Калл как-то поутру. Он всегда приезжал к завтраку.

– Мы живем в свободной стране, – напомнил им Август. – Кому не нравится кофе, может его выплюнуть и сварить себе сам.

Но никто не шел на такие крайности. Поскольку Калл не видел смысла останавливаться днем, без завтрака было не обойтись, кто бы его ни готовил.

– Нам срочно нужен повар, пусть самый плохой, – заключил Август. – Слишком опасной становится ситуация для такого бесценного человека, как я. Кто-нибудь может пристрелить меня из-за яиц.

– Ну, Остин уже близко, – ответил Калл. – Попытаюсь там.

День выдался ясным, стадо шло хорошо во главе с Дишем, который, казалось, на этом месте родился. До Остина оставалось всего двадцать миль. Калл уже был готов ехать, но Август настоял на том, чтобы сменить рубашку.

– Может, мне встретится дама, – пояснил он. – А ты ищи повара.

Они поехали на восток и вскоре напали на дорогу, ведущую в Остин, но не успели они по ней немного проехать, как Август свернул на север.

– В Остин в другую сторону, – заметил Калл.

– Я тут кое-что вспомнил, – сказал Август.

Не говоря больше ни слова, он ускакал прочь. Калл повернул кобылу и последовал за ним. Он подумал, что, возможно, Август хочет пить. Они находились неподалеку от ручья, впадающего в Гваделупу.

И верно, Август искал маленький родниковый ручей. Он бежал по небольшой лощине среди дубов, росших на склоне холма. Гас и старушка Малярия остановились на холме, разглядывая ручей и небольшое образованное им озерко внизу среди деревьев. Гас сидел и смотрел, что было странным, но, с другой стороны, Гас всегда отличался странностями. Калл подъехал, чтобы узнать, что привлекло внимание Гаса к этому месту, и поразился, заметив на его глазах слезы. Слезы текли по его щекам и капали с усов.

Калл не знал, что и сказать, поскольку не понимал, в чем дело. Гас иногда смеялся до слез, но плакал он чрезвычайно редко. Кроме того, день был таким чудесным. Странно все это, но Калл не стал спрашивать, в чем дело.

Гас сидел так минут пять, не говоря ни слова. Калл спешился и оправился, просто чтобы занять время. Услышав вздох, он взглянул на Гаса и увидел, что тот вытирает глаза ладонью.

– Что на тебя нашло? – наконец спросил он. Август снял шляпу и дал голове остудиться.

– Вудроу, не думаю, чтобы ты понял, – сказал он, глядя на рощу и озерко.

– Ну что же, не пойму, так не пойму, – заметил Калл. – Пока, во всяком случае, не понимаю.

– Я называл это место садиком Клары, – пояснил Гас. – Мы с ней его совсем случайно обнаружили. Как-то проезжали в повозке. Мы сюда много раз приезжали на пикники.

– Вот оно что, – проговорил Калл. – Как это я не догадался, что дело обязательно должно быть в ней. Ни из-за кого другого ты слезы ронять не станешь.

Август вытер глаза ладонью.

– Что же, Клара была прелестна. Полагаю, это самая большая моя ошибка, что я разрешил ей ускользнуть. Но тебе этого не понять, потому что ты не ценишь женщин.

– Если она не захотела выйти за тебя замуж, полагаю, ты вряд ли что мог по этому поводу поделать, – возразил Калл, чувствуя себя неуютно. Тема брака не входила в число его любимых тем.

– Все не так просто, – заметил Август, любуясь рощицей и вспоминая, как он был здесь счастлив. Он повернул Малярию, и они направились в Остин, а па мять о Кларе была настолько свежа в нем, как будто она, а не Вудроу Калл, ехала рядом. У нее имелись свои пристрастия, в частности тряпки. Он частенько подшучивал над ней, утверждая, что никогда не видел ее в од ном и том же платье, но Клара лишь смеялась. Когда умерла его вторая жена и он смог сделать ей предложение, он сделал его во время пикника в том самом месте, которое называл ее садиком, и она немедленно отказалась, при этом ничуть не потеряв веселого настроения.

– Почему? – спросил он.

– Я привыкла все делать по-своему, – заявила она. – А ты можешь попытаться заставить меня делать что-то, чего я не хочу.

– Разве я не потакал тебе во всем? – удивился он.

– Да, но это потому, что я тебе не принадлежала, – ответила Клара. – Уверена, ты быстро переменишься, если я позволю тебе руководить собой.

Но она так и не позволила ему этого, хотя, как ему казалось, сдалась без сопротивления тупому торговцу лошадьми из Кентукки.

Каллу было немного неудобно за Гаса.

– Когда ты был счастливее всего, Калл? – спросил Август.

– Счастливее по поводу чего? – изумился Калл.

– Ну, там по поводу того, что ты человек, что свободен, – пояснил Август.

– Мне тут трудно назвать определенное время.

– А мне нет. Счастливее всего я был тут, около этого ручейка. Я промахнулся и потерял женщину, но до чего же хорошо тогда было.

Каллу это заявление показалось странным. Ведь не следует забывать, что Гас был дважды женат.

– А как насчет твоих жен? – спросил он.

– Тут все удивительно, – ответил Гас. – Вот я никогда не любил толстушек, а женился на двух из них. Люди часто делают странные вещи, то есть все, за исключением тебя. Мне даже кажется, что ты никогда и не хотел быть счастливым. Тебе это не идет, и ты стараешься этого всячески избегать.

– Не говори глупости.

– Да не глупости это, – настаивал Гас. – Я тридцать лет смотрю, как ты себя наказываешь, где уж мне ошибиться. Даже представить себе не могу, что ты такое сделал, чтобы заслужить это наказание.

– Странные ты вещи говоришь, – бросил Калл. Они не отъехали и трех миль от рощи, как заметили маленький лагерь у обрыва. Рядом вокруг пруда росло несколько деревьев.

– Готов поспорить, это Джейк, – сказал Калл.

– Нет, это одна Лори. Она отдыхает под деревом. Наверняка Джейк рванул в город играть и оставил ее здесь.

Калл присмотрелся, но до лагеря было не меньше полумили, так что он мог разглядеть лишь лошадь и вьючного мула. Все свои годы в качестве рейнджера Август славился исключительной дальнозоркостью. Раз за разом, в самых разных ситуациях, он доказывал, что может видеть дальше, чем другие люди. В жарком мареве люди часто принимали кусты за индейцев. Калл мог долго присматриваться и щурить глаза и все равно не быть уверенным в том, что он видит, но Августу было достаточно только взглянуть на предполагаемого индейца, засмеяться и снова заняться картами, или виски, или чем он там еще в данный момент занимался.

– Ага, это целое племя кустов шалфея, – скажет он, бывало.

Пи особенно восторгался зрением Августа, поскольку сам видел неважно. Иногда во время охоты Август напрасно тратил время, пытаясь указать Пи на оленя или антилопу.

– Если они приблизятся, то, может, я их и увижу, – говорил в таких случаях Пи.

– Не понимаю, Пи, чего ты никогда с обрыва не съезжаешь, – удивлялся Август. – Если мы приблизимся к оленю, он тут же убежит еще дальше.

– Давай наймем Лори в повара, – предложил Август.

– Давай не будем, – проговорил Калл. – Только приведи ее в лагерь, и драки там будут каждодневно, даже если бы она была порядочной женщиной.

– Понять не могу, Вудроу, чего это ты так ополчился на шлюх, – заметил Август. – Насколько я помню, ты не всегда их обходил стороной.

– Да, и это была моя ошибка. – Калл был раздражен тем, что Август снова заговорил на эту тему.

– Никакая это не ошибка – вести себя время от времени по-человечески, – продолжал Август. – Ты разбил сердце бедняжке Мэгги, но она родила тебе хорошего сына, прежде чем поставила на тебе крест.

– Ты не знаешь наверняка, и я не хочу говорить об этом, – заявил Калл. – Он мог быть твоим, Джейка или любого другого игрока, черт возьми!

– Мог, но не был, потому что он твой, – настаивал Август. – Любой, имеющий глаза, это увидит. Да и Мэгги сама мне говорила. Мы с ней были большими друзьями.

– Не знаю как насчет друзей, – заметил Калл, – а вот клиентом ее ты был, это точно.

– Одно другому не мешает, – возразил Август, прекрасно отдавая себе отчет, что его другу не нравится тема разговора. Калл старался держать все в секрете еще тогда, а уж позднее и вовсе.

Они подъехали к маленькому лагерю. Лорена сидела под деревом и тихо наблюдала за ними. Судя по всему, она только что искупалась в пруду, потому что с ее длинных белокурых волос стекали капельки воды. Время от времени она отжимала пряди волос рукой. Под одним глазом красовался синяк.

– Черт, Лори, похоже, жизнь у тебя идет как надо, – сказал Август. – У тебя собственный пруд для плавания. А где Джейк?

– Уехал в город, – ответила Лорена. – Еще два дня назад.

– Видно, игра получилась интересная, – заметил Август. – Джейк будет играть неделю, если ему везет.

Калл подумал, что бессовестно оставлять женщину одну надолго в таком суровом краю.

– Когда он должен вернуться? – спросил он.

– Он сказал, что не вернется, – ответила Лорена. – Он уехал в бешенстве. Он всю дорогу сюда злился. Он сказал, что оставляет мне лошадь и мула и что я могу ехать, куда хочу.

– Сомневаюсь, чтобы он это серьезно, – заключил Август. – Как ты думаешь?

– Он вернется, – заверила Лорена.

Калл этой уверенности не разделял. Джейк никогда без надобности не взваливал на себя никакой ответственности.

К его неудовольствию, Гас спешился и привязал лошадь к кусту. Потом снял седло.

– Я думал, ты собрался в Остин, – удивился Калл.

– Вудроу, поезжай один, – ответил Август. – Нет у меня сейчас настроения для городов. Я тут посижу и поиграю в карты, пока этот мерзавец не объявится.

Калл здорово разозлился. Самой плохой чертой Гаса он считал его неспособность придерживаться плана. Калл мог всю ночь вырабатывать стратегию, но Август следовал ей первые десять минут, а затем, потеряв терпение, делал то, что взбредет в голову. Конечно, поиски повара не Бог весть какое важное дело, но Калла все равно разозлило, что он бросил его на полдороге. К тому же Калл знал, что спорить бесполезно.

– Ладно, но, я надеюсь, ты вернешься сегодня к стаду на случай, если я задержусь, – сказал он. – Там нужен кто-нибудь опытный.

– Право не знаю, – ответил Август. – Пора им привыкать обходиться без нас. Они ведь сейчас думают, что и солнце не взойдет, если ты не прикажешь.

Вместо того чтобы спорить на еще одну старую тему, Калл повернул Чертову Суку. Даже бывалые люди могут потерять голову в кризисной ситуации, если нет руководителя. Ему пришлось видеть крайне компетентных людей, которых кризис парализовал, хотя, если бы нашелся кто-то, кто сказал бы им, что делать, они вели бы себя превосходно. Такая пестрая группа, как их работники, не сможет даже решить, кто должен решать, если не будет ни его, ни Гаса.

Калл пустил кобылу галопом, одно удовольствие наблюдать, как она оставляет позади милю за милей. Верхом на такой лошади он скоро забудет большую часть своих печалей.

Но вдруг без всякой видимой причины, между одним прыжком и другим, Чертова Сука неожиданно прервала плавный галоп и взбрыкнула. Калл сидел расслабившись, и не успел он поднять головы, как потерял стремя и понял, что его сбрасывают. Ну и ну, достала меня все-таки, черт бы тебя драл, подумал он и в следующую секунду оказался на земле. Но он обернул поводья вокруг руки и умудрился их удержать, от души надеясь, что они не лопнут. Поводья выдержали, и Калл поднялся на ноги.

– Вот и не вышло у тебя ничего, – обратился он к кобыле. Он знал, что, повези ей больше, она бы вырвалась, и только бы ее и видели. Она не возражала, когда он снова сел в седло, и ничем не показывала, что вновь собирается взбрыкнуть. Калл пару миль проехал рысью, прежде чем разрешить ей перейти в галоп. Он не думал, что она повторит попытку. Слишком умна, чтобы зря тратить силы, когда ясно, что он настороже. Каким-то образом она почувствовала, что он отвлекся, вот она и попробовала. Он даже остался доволен, поскольку терпеть не мог покорных лошадей. Ему нравились животные, как и он умеющие держаться начеку, а в случае с этой кобылой – даже больше, чем он. Она-то знала, что у него мысли бродят, а он о ее намерениях не догадывался.

Теперь она смирилась с неудачей, но он не сомневался, что, выдайся удобный момент, она попробует снова. Он решил поискать в Остине поводья из плетеного конского волоса, потому что те тоненькие, которыми он пользовался, легко могли порваться. А поводья из конского волоса дадут ему преимущество, если она его снова сбросит, а он такого не исключал, поскольку особой ловкостью в обращении с брыкающимися лошадь ми не отличался.

– Делай что хочешь, – проговорил он. Он стал все чаще и чаще разговаривать вслух с кобылой, когда они были одни. – Вот что я тебе скажу: я рассчитываю на тебе переехать через Йеллоустон, а если этого не произойдет, то лишь потому, что один из нас погибнет.

Серая кобыла домчала его до Остина легко и быстро.