Глава седьмая
СЕКРЕТАРША
Они приехали в «Глорию» — это был наиболее удобный вариант. Ну, во-первых, там стоял гордеевский «форд». А во-вторых, Юрий Петрович не мог не похвастаться замечательной женщиной, которая, по мере дальнейшего знакомства, ему все больше нравилась. И он даже начал завидовать Минаеву, которому могло достаться такое чудо, в котором тот, был почему-то уверен Гордеев, совершенно не разбирался. Все-таки есть люди не от мира сего. Может, для Минаева это и чересчур — так уж и не от мира! — но что он был прохладен к своей секретарше, по словам того же Женьки, души в нем не чаявшей, это, скорее всего, так. Иначе во время их разговора в Бутырках что-нибудь да сверкнуло бы в глазах Алексея Евдокимовича. Но ведь не сверкнуло же!
Разумеется, лучшим вариантом был бы тот, по которому Галочка согласилась бы остановиться у него.
А что до ее репутации, так кто же о том узнает, если они сами не захотят обнародовать сей факт? И еще один момент: Гордеев никак не мог решить для себя — будет ли этот факт предательством по отношению к находящемуся в узилище? Этика, черт бы ее побрал!..
Говорить на эту тему с Галочкой он, разумеется, еще не решился. Между ними уже начали устанавливаться достаточно доверительные отношения, чтобы попробовать выяснить исподволь, какие чувства испытывает молодая женщина к своему шефу.
Любовь ведь тоже бывает разная, в том числе и служебная. Служебная — это когда ты не можешь шага шагнуть, чтобы не получить немедленного одобрения начальства. Когда твое настроение и работоспособность напрямую зависят от взгляда, который, проходя мимо, кинул на тебя твой любимый начальник. Но все, вместе взятое, вовсе не обязательно должно вести по прямому адресу, то бишь в постель. Хотя чаще всего именно к ней и приводит. Служебный роман — куда денешься!
Когда-то, еще во времена работы в прокуратуре, у Юрия Петровича чуть не случился самый настоящий роман с секретаршей их следственного управления. Прекрасная была девица! И умом, и статью — всем взяла, постоянно купалась в жадных взглядах мужиков-следователей, но никто так, кажется, и не смог похвастаться победой. А вот на молодого тогда Юру, недавно, кстати, взявшего приз еще и в московском первенстве по боксу, вдруг запала. И однажды, словно оправдывая свой интерес к нему, заявила:
— Если бы ты, Юрка, был женат, то супруга твоя была бы наверняка самым несчастным человеком. Я бы тебя у нее отбила.
— Но ведь я не женат! — возразил он, догадываясь, что последует дальше, какое предложение. И он уже заранее был не против. — Так за чем же дело?
— Я хочу тебя всерьез и надолго. А просто так — вон их сколько бегает, глазками посверкивают!
— Не понял, а жена-то при чем?
— А при том, что, будь она у тебя, она бы своего супруга видела гораздо реже, чем я. Ты ж у меня весь день перед глазами. И мы с тобой таким образом проводим вместе самые лучшие годы жизни! Осознаешь?
Он тогда осознал. И был даже счастлив какое-то время. Пока не покинул прокуратуру и не ушел в адвокаты. Ну а дальше все по тому же закону: с глаз долой — из сердца вон. А хорошая была женщина…
Вот поэтому, поглядывая на уютно прижавшуюся к нему Галочку, он старался не делать лишних движений, не торопить события и не форсировать демонстрацию своих чувств. Женщина — она мудрая, она уже по одному дыханию способна угадать степень отношения к ней сидящего рядом мужчины. Опять же — нюх! Правильно говорит всегда Александр Борисович Турецкий (и ему можно и нужно верить!): «Когда тебе заявляют, Юра, что у женщины собачий нюх, это неверно. Правильнее говорить: у собаки настоящий женский нюх! Это мы обожаем хвастаться, что все наперед знаем, умеем, уверены. Чушь! Недаром сказано: чего хочет женщина, того хочет Бог!»
Ну, Александр Борисович — известный в этом смысле философ…
— Какие у нас… простите, Юра, у вас планы? — неожиданно спросила Галочка, будто догадалась, о чем в настоящий момент думает адвокат.
— Планы-то? — встрепенулся Гордеев так, словно его уличили в тайных и грешных помыслах. Впрочем, почему — грешных? — Планы у нас с вами, дорогая моя, такие. Сейчас мы подъезжаем к фирме моих друзей. Это частные сыщики, и они всегда мне помогают в трудных ситуациях. Вот, конкретно, и в минаевском деле, надо сказать, тоже хорошо помогли. Так что вы у них можете абсолютно не стесняться, говорить что думаете и ничего не бояться. Мы побеседуем, решим кое-какие проблемы, а затем подумаем, как вас устроить.
— Ну, о последнем, я полагаю…
— Не торопитесь, это как раз очень серьезный вопрос. Одно дело — поселить вас в какой-нибудь частной гостинице, где вас никто посторонний не отыщет. Это дорого, но в принципе вполне приемлемо. Есть и другой вариант. Евгений, конечно, будет вас зазывать к себе. Ведь у него останавливается даже сам Минаев. Не говоря уже о Журавлеве и других товарищах из вашего Белоярска. Лично я против этого варианта. Поскольку, если Женька участвовал хоть каким-то боком в провокации с Алексеем, доверия к нему больше быть не может. Я еще не все выяснил, а доказательство его… ну, скажем так, вины — я не хочу произносить слово предательство — может находиться и здесь, в моем толстом портфеле.
Гордеев не стал вдаваться в подробности, объяснять, зачем у него в портфеле коробка из-под обуви, да не пустая, а с бутылкой. Да и что рассуждать на эту тему, пусть сначала поработают эксперты-криминалисты.
Между прочим, если говорить о настоящих мастерах, то им и времени много не нужно. Толковый дактилоскопист только взглянет на отпечаток, посмотрит «пальчики» и сразу скажет — чей. А отпечатки с чеков, изъятых из кармана Минаева, уже имеются в заключении экспертизы, которая находится у Эда Черногорова. Ну а копию для сравнения добыть нетрудно, у Дениса в этом смысле достаточно широкие связи и возможности. Так что совсем не исключено, что в течение ближайшего часа появится ответ на один из самых неприятных в настоящий момент для Гордеева вопросов: из чьих рук перешли героиновые чеки в карман Алексея Минаева. Пока же Юрий Петрович говорить об этом с Галочкой не хотел: всему свое время, пусть сама и убедится. Когда наглядно, оно как-то спокойней.
— Есть и третий, и даже четвертый варианты. У моих частных сыщиков, к примеру, имеется некая жилплощадь, которая ими используется в оперативных нуждах. Но отнимать ее у них, сами понимаете, не очень удобно. Хотя ребята конечно же будут предлагать. Я бы остановился на самом простом. У меня двухкомнатная квартира, в общем, недалеко от центра. Живу один, дни напролет бегаю высунув язык. Квартира, по сути, пустая. И я был бы счастлив, честное слово, предложить вам пожить у меня. Можете не беспокоиться…
— Я и не беспокоюсь. — Она посмотрела на него с улыбкой. — Юра, не нужно оправдываться. Мы же нормальные люди. И стараемся делать одно дело. Я поступлю так, как вы сочтете удобным в первую очередь для дела. Но вот Евгений?…
— Я полагаю, ему об этом знать не нужно. Он был у меня однажды, и, думаю, на этом мы и закончим. Я поставлю его в известность, что при необходимости сам привезу вас. Откуда? Оттуда, где вас не смогут достать хитрые ручонки тех, кто ловко сумел вас подставить сегодня утром в Белоярском аэропорту. Вот так. И пусть теперь все они размышляют на эту актуальную тему… Но мы уже прибыли, Галочка. Выходите, а я рассчитаюсь с нашим водителем.
Пока водитель отсчитывал сдачу с пятисотрублевой купюры, Гордеев увидел, как женщина, мелко перебирая ногами в обтягивающих икры сапожках, поднялась на ступеньки к входу и стала читать название, оттиснутое на золотистой табличке перед дверью.
— «Глория»? — Она вопросительно взглянула на него, чуть склонив голову. — Но ведь это, кажется…
— Вы не ошиблись, это действительно означает «слава». Так, кстати, зовут основателя данного частного сыскного и охранного бюро. Вячеслав Иванович, если быть точным. Он нынче начальник Московского уголовного розыска, генерал милиции. А руководит «Глорией» его племянник — Денис. Я вас с ним сейчас познакомлю. И с теми коллегами, которые могут оказаться на месте. Только…
— Что — только? — вдруг кокетливо улыбнулась она.
— Я ведь их всех хорошо знаю… Понимаете, Галочка, я сейчас в очень непростом положении. По идее, как говорится, я не могу о себе сказать, что очень уж ревнивый, но…
— Ах вон в чем дело-о! — протянула она и засмеялась, после чего ухватила его под локоть. — Я обещаю вам никому не строить глазки. Честно!
— Ну, слава богу! — шумно вздохнул Юрий Петрович. — А то я прямо не знал, как вас об этом просить…
Но, конечно, одно дело — искренне обещать, а совсем другое — неожиданно оказаться в сугубо мужской компании, где все взоры устремлены исключительно на тебя, а в глазах читается немой восторг. И ведь симпатичные мужики — крепкие, не бестолочь какая-нибудь. Поди, женатые, а туда же! Да, страшная сила — женское обаяние… Но Галя, время от времени поглядывая на Гордеева, незаметно для остальных подмигивала ему с легонькой такой, таинственной улыбочкой на губах: мол, не беспокойся, я свое слово держу.
Ее проводили в туалетную комнату, оборудованную по всем правилам еще в ту пору, когда в «Глории» работали и женщины, чтобы Галина могла привести себя в порядок. А пока накрыли в холле легкий фуршет — исключительно для гостьи из Сибири.
Пока то да се, Гордеев постарался пересказать Денису, Голованову и Филиппу Агееву суть происшедших событий. Остальные сыщики были в данный момент в бегах, на заданиях.
Кроме этого он достал из портфеля заветную коробку с пустой бутылкой, на которую уже покушался, правда неудачно, Елисеев во время поездки в аэропорт Домодедово. Все ему, видите ли, не давала покоя непонятная толщина портфеля. А что там? А зачем? Нет, не стал удовлетворять его любопытство Гордеев, перебьется пока.
Коробка тут же была отправлена по назначению.
Затем настала очередь документов.
И тут всех в буквальном смысле поразило письмо губернатора Гусаковского. Чем? Искренним участием в судьбе несчастного директора. Но почему губернатор, человек честный, откровенный и прямодушный — нередко в ущерб себе же, с чего он, собственно, и начинает свое письмо в Москву, — называет Минаева несчастным? Да, он активно ходатайствует о его освобождении и уверяет, что наркотики — это, скорее всего, чья-то ловкая провокация. Чья — без ответа. Но вот опять — «скорее всего»! Буквоед Денис обратил внимание на эти вроде бы и невидные нюансы. Можно ведь как рассудить? Несчастный потому, что сидит в тюрьме. А еще как? Вероятно, губернатор знает нечто такое, чего вслух не произносит, однако намекает, что наркота действительно может любого человека сделать несчастным. Вот ведь иезуит! Непонятно, сам ли додумался или кто просветил? Опять же и это «скорее всего» не утверждение, но сомнение от этого не исчезает, а как бы, наоборот, почти незаметно подчеркивается. Не дурак. И защищает, и не то чтобы топит, однако наталкивает на размышления. Все же остальное — общие слова о том, что Минаев — человек хороший и городу очень нужный. Не густо, в общем-то. Начал как бы за здравие, а закончил так, что и не понять: с кем вы, господин бывший генерал? С собственной-то совестью хотя бы в ладах?
А вот пространное послание рабочего коллектива составлено в лучших советских традициях. Да иначе и быть не может. Простые люди уверены, что наверх можно достучаться. Вот и стучат — не в криминальном, а самом прямом смысле слова, кулаками молотят в запертые двери! Это ничего, подобные крики души иногда вызывают адекватную реакцию у судей, особенно если они воспитаны еще советской системой и вовсе не погрязли в коррупции.
Но тут появилась сияющая Галочка, вызвав общий вздох, и обсуждение документов, во время которого никто не стеснялся называть вещи своими именами, прекратилось. При даме-с! Да вы что, господа сыщики! Совесть надо иметь!
Даже самую малость сыграли в смущение, когда Галочка наивно заметила, что разговор здесь, пока она приводила себя в порядок, был очень эмоциональным и громким, но она далеко не все поняла и теперь просит объяснить ей, что они думают по поводу петиций.
Что они думают? А то и думают, что господин Гусаковский совершенно откровенно пытается убить сразу двух зайцев: и защитить, и откреститься — одновременно. Но так, к сожалению, или, скорее — к счастью, не бывает. Уши торчат!
Оказывается, то, о чем рассуждали теперь сыщики, никому в Белоярске даже и в голову не пришло. И хотя там у заводчан отношение к Гусаковскому, мягко говоря, было прохладное, именно это его письмо как-то даже вдохновило заступников Минаева. Вот уж чего они не ожидали от своего губернатора, который, как известно, с самого начала был на ножах с новым директором «Сибцветмета». И даже обрадовались такой поддержке, полагая, что времена ссор наконец прошли и теперь можно работать спокойно, без нервотрепки.
Было заметно, что разочарование всерьез расстроило милого сибирского гонца. И чтобы снять ненужное напряжение, высказали общее мнение, что в принципе ничего опасного для Минаева в губернаторском послании не содержится. Ну и бог с ним.
Вставал более серьезный вопрос: кто передаст письмо дальше? Ну, копии необходимо оставить для суда. Оригинал, согласно желанию подписантов, должен направиться в администрацию президента. Еще копия — в правительство. Пусть. Раз об этом пишут в «шапке», в обращении, — значит, так хотят. А вот в Думе волю трудящихся, по идее, должен был представлять их депутат, то есть Владимир Яковлевич Журавлев. Но хорошо ли это? Станет ли Журавлев немедленно выгораживать человека, которого, скорее всего, сам и постарался посадить? Да и вообще, может быть, имеет смысл какое-то время еще подержать его в неведении? Пусть-ка обращения наверху успеют сыграть свою роль! А начнет возмущаться, всегда нетрудно задать встречный вопрос: как, разве вы не получали? А мы до вас дозвониться не смогли, так пришлось на ваше имя в отделе поступающей в Думу корреспонденции оставить. Как, и оттуда не передавали? Ну тогда вот вам немедленно копии! Их у нас много!
И пошел ты к чертовой матери! Примерно вот так.
А в администрацию как доставить? В этом вопросе, сказал Гордеев, он очень рассчитывает на Костю.
— Дядь Костя — это верный вариант, — тут же подтвердил Денис. — Я бы предложил его и на Белый дом заодно задействовать. Вы же сами хорошо знаете, что если дядь Костя попрет, его и танком не остановишь.
Пока смеялись, представляя себе такую картинку, Галочка приникла к Юрию Петровичу и шепотом спросила: а кто это такой — дядь Костя?
Продолжая смеяться, Гордеев ответил, что это заместитель генерального прокурора России, которого там, наверху, и знают, и ценят иной раз гораздо выше самого генерального. А «дядь Костя» он потому, что Денис для него вроде как любимый сын. В общем, если повезет, еще и познакомишься…
Для Галочки такой факт был, что называется, выше крыши! Вон с какими людьми тут запросто! Это тебе не Белоярск занюханный, где страшней Гусаковского и зверя нет. Она высказала это свое мнение, чем, естественно, вызвала новый приступ веселья.
Все ей здесь нравилось: и люди хорошие, и необычное, и очень вкусное угощение, и сама дружеская атмосфера — серьезная и деловая, хотя и с подковырками, юмором, искренним смехом. Прикидывая теперь, как бы выглядел в этой компании Евгений Елисеев, которого, в силу необходимости, Галочке уже удалось узнать как человека, она подумала, что он бы здесь, пожалуй, не задержался. Почему? Может быть, как раз по той причине, о которой ей вскользь сказал Юрий еще в аэропорту. Она уже тогда поняла, что адвокат не доверяет, как ни странно, лицу, уполномоченному представлять того человека, которого он взялся защищать. И уж если доводить мысль до логического завершения, как недавно это сделал, сидя уже в машине, Юрий Петрович, то вот здесь, в этом уютном холле, истинных друзей у Минаева или тех, кто за него искренне болеет и старается помочь не словами, а конкретными делами, гораздо больше, чем в том же «ближнем кругу». Как опять же заметил Гордеев.
И так тепло ей вдруг стало, так спокойно! Она поняла, что дело освобождения ее шефа, в котором она и в самом деле души не чаяла, в надежных руках.
А что касается «души не чаять», то надо реально смотреть на вещи. Сколько всяческих, и даже не всегда приличных, намеков ей уже пришлось выслушать! Сколько видеть кривых и сальных улыбок! А ведь дело-то простое: ну в самом деле любит она Алексея Евдокимовича — как старшего, умного, опытного. Как отца, может быть. Как толкового наставника. Но у нее никогда и мысли не возникало о той постели, где, по мнению иных посторонних, они с Минаевым должны были проводить время. Да если б и так — кому какое дело! Вон и Елисеев — тоже кривит свою морду, а у самого глазки-то посверкивают! И в башке наверняка лишь одна мыслишка и водится… Как всякая красивая и уважающая себя женщина, Галина Федоровна Сергейченко прекрасно знала свои возможности и видела свое отражение в глазах постоянно окружавших ее мужчин. И тайн в этом смысле для нее не существовало, не девочка давно уже. Конечно, хотелось счастья. Но пока не попался он — ее единственный, ради которого бросила бы к черту все эти свои секретарские дела и завилась бы вечным хвостиком… Скоро кончится третий десяток, а человека, чтоб за него зацепиться, все нету. Есть умные, есть красивые, да маловато добрых. И всякий сперва хочет свое получить, а уж потом решать — то или нет…
Грешным делом подумала, что вот Гордеев, кажется, из тех, кто ближе других к идеалу, который она сама себе придумала. Как-то сразу почувствовала его, и стало просто и легко. И предложение его пожить какое-то время у него тоже приняла с замирающим сердцем. Подумалось: а вдруг?…
А еще ей очень понравилось, как он разговаривал с ней — тактично и доверительно. Ну да, он же адвокат, им, наверное, иначе и нельзя — клиенты разбегутся…
Думая о своем, сокровенном, Галочка старалась внимательно слушать, о чем рассуждали сыщики. И из общей картины, которая достаточно зримо вставала перед ее глазами, она начинала понимать, что минаевское дело, возникшее по чьей-то определенно злой воле, в настоящий момент находится действительно в надежных руках и за судьбу «несчастного» — это надо же! — директора можно не беспокоиться. Правда, каждый день, проведенный в тюремной камере, любому добавит седых волос. Но тут уж ничего не поделаешь, недаром же говорят, что от сумы да от тюрьмы зарекаться нельзя.
Но если дома, в Белоярске, положение здесь, в Москве, рисовалось ужасным и почти безнадежным, то сейчас Галочка поняла: нет ничего безнадежного, зато есть справедливость, и каждый в конечном счете получит то, чего заслуживает.
И совсем другими глазами смотрела она теперь на своих, на белоярцев, на того же Игоря Платоновича, проявившего вдруг бурную активность. Но активность, вовсе не связанную с высвобождением своего друга и шефа из тюрьмы. Он немедленно занялся совершенно посторонними административными делами. Хотя, конечно, эти проблемы никогда не бывают посторонними, не важными. Но ведь есть же ситуации, когда забота о человеке становится на первое место. А Игорь как бы облегченно сбросил именно эти заботы на ее, Галочкины, плечи и тем удовлетворился. Разве что спрашивает время от времени: ну что там у тебя? — и тут же, не дослушав, убегает, уезжает — в краевую администрацию, еще куда-то, где совершенно необходимо его срочное присутствие. И что касается всей этой беготни… Лишь сейчас, вот тут, у круглого стола, заставленного тарелками с экзотическими морепродуктами и легкими, почти безалкогольными напитками, она наконец поняла: это было имитацией деятельности, рассчитанной исключительно напоказ.
Но если ты постоянно выставляешь на всеобщее обозрение свою сильную озабоченность, а сам палец о палец не ударяешь, чтобы найти причину, и лишь поддакиваешь тем, кто хочет помочь всерьез, то, выходит, ты не так уж и заинтересован в установлении истины! Вон как складывается ситуация! А тебе верят, поскольку ты считаешься лучшим другом…
Очень неприятно думать об этом, нехорошо разочаровываться в людях. Она конечно же знала о затянувшейся подковерной борьбе, знала о расстановке главных сил вокруг предприятия, но верила, что новая команда, которую возглавили Минаев с Журавлевым, справится наконец с трудностями, о коих в городе не знает разве что приезжий, да и то не всякий.
А с другой стороны, оказывается, не у одних белоярцев положение на «Сибцветмете» вызывает серьезную озабоченность. Вот и в Москве понимают, что все у них, в Сибири, далеко не просто. И убийство недавнее прежнего губернатора, и арест Минаева — это, как заметил Юра, кого-то цитируя, «дым из одной трубы». Кто это сказал, Галочка, разумеется, не знала, но по улыбкам присутствующих поняла, что те знают хорошо автора изречения. Она не удержалась и в очередную паузу спросила:
— А кто это сказал — про трубу?
Смех был ответом, а Гордеев, проглотив очередную мидию, которую он подбирал с тарелки заостренной палочкой, сказал:
— Это у нас так обычно Сан Борисыч изрекает.
— А он — кто?
— Ну девушка! — даже руками развел могучий Сева Голованов. — Да это же бог сыска! Сам господин Турецкий! Таких людей нельзя не знать!
— Да ладно вам, — смеясь, отмахнулся Гордеев. — Откуда в Сибири могут знать Сан Борисыча? Это, Галочка, тоже наш большой друг и учитель. Я у него начинал в свое время в Генпрокуратуре. А суть в том, что когда дела, бывает, ну совсем валятся и ты не знаешь, с какого края подобраться, мы обычно жалуемся в жилетку Косте. Константину Дмитриевичу Меркулову, я уже о нем говорил. Костя дает отмашку, и тогда подключается Сан Борисыч. И с этой минуты преступный мир начинает трястись мелкой дрожью. У генерала от юстиции Турецкого ни одно дело не зависает. И все это знают. И боятся. Все, кроме нас. Поскольку нередко приходится вот им, — Гордеев окинул взглядом сотрудников «Глории», — пахать вместе. Ты подожди, не ровен час, еще и Сан Борисыча подключить к нашему делу придется… Не дай бог, конечно.
— Это почему? — удивилась она.
— Сан Борисыч — главный спец по убийствам. А у нас пока до этого дело, к счастью, не дошло…
Звон мобильника оторвал Гордеева от приятного застолья и значительной беседы. Звонил Елисеев. Он, оказывается, только сейчас смог наконец пробиться к начальству из службы перевозок и был в полнейшем недоумении. Никаких следов исчезнувшего чемоданчика обнаружить не удалось. Уже и в Белоярск звонили, и здесь смотрели — ничего. Как и не было.
Елисеев успел уже созвониться с Белоярском и постарался объяснить Журавлеву идиотическую ситуацию, в которой оказались не по своей, что называется, воле. Ну тот, разумеется, закатил истерику
Елисеев рассказывал, а Филя Агеев, быстренько сбегав куда-то внутрь помещения, вернулся с хитрым приборчиком, к которому подсоединил гордеевский мобильник, после чего голос Евгения стал слышен всем присутствующим.
— Не, ты представляешь, Юрка, это просто какая-то бабская истерика… Да, там наша дамочка рядом?
— Ну… в общем. А что?
— Ей не нужно слушать. Зачем? Платоныч в ее адрес такое ляпнул, что мне, как мужику, просто повторять стыдно.
— Так в чем же дело? — спросил Юрий. — Ты и не повторяй.
— Но тебе-то надо знать мнение нашего начальства!
— Слушай, Евгений, ты разве еще не понял, что вообще-то мне начхать на мнение твоего, — Гордеев подчеркнул это слово, — начальства? А если оно у тебя, — снова подчеркнул, — невоспитанное, так ты и займись его просвещением.
— Ладно, это все… Какие дальнейшие планы? — сменил тему Елисеев.
— Так какие? Вот ты и займись выяснением того, чем теперь станет заниматься твое начальство, не сумевшее выполнить элементарного требования производственного коллектива. А у меня пока есть свои дела.
— Та-ак… А где эта сучка?
Краем глаза Гордеев заметил, как вспыхнуло лицо Гали, но тут же кровь стала отливать и женщина побледнела. Гордеев прижал ладонь к микрофону и посмотрел на нее.
— Может, вам лучше оставить нас на минуточку?
Но Галочка резко затрясла головой, утверждая, что хочет остаться и выслушать все до самого конца — так, во всяком случае, понял ее мимику и жесты адвокат.
— Ты вот что, Евгений, — с презрительной интонацией начал Гордеов, — ты постарайся держать себя в руках, а то ведь мне придется отказаться от твоей помощи.
— Интересно, это каким же образом? — опешил тот.
— Ты всего лишь доверенное лицо, но ведь я могу общаться с клиентом напрямую. Тогда какая же в тебе-то надобность? Верно? И потом, ты не понял, я взялся защищать конкретное лицо, то есть Минаева, а не ваш комбинат со всем его начальством. Не путай, это вещи разные. И поэтому давай займемся каждый сугубо своим делом. Ты обещал доставить ко мне документы в поддержку Минаева, вот и доставляй. А как ты это станешь делать, меня не… хм-хм! Понял, что я хотел сказать? Вот так. И давай больше к этому вопросу не возвращаться.
— Как скажешь, — после короткой паузы и явно неохотно ответил Елисеев. — Тогда дай, пожалуйста, трубку этой… Ну, Галине. Я ей сам кое-что скажу!
— Опоздал маленько. Она буквально минуту назад уехала к своим знакомым, обещала, когда доберется, позвонить и сообщить, где остановилась.
— Не врешь? — насторожился Евгений.
— А смысл?
— Ну не знаю, может, у вас уже что-нибудь там склеилось… О девке-то разное поговаривают.
— А вот это меня совершенно не колышет, — перебил Гордеев. — Все, кончаем треп, у меня не городской телефон, а минуты по мобильнику капают в долларах.
— Ничего, мы возместим!
— Вот когда возместите, тогда и будете нести всякую хреновину.
— Погоди! Ну хоть сегодня-то встретимся?
— Если у меня появится такая необходимость. В чем сильно сомневаюсь, поэтому займись лучше делом. Пока.
Гордеев отключил мобильник. Молча посидел, подумал и наконец обвел всех взглядом.
— Ну? — спросил с иронической ухмылкой.
— В свете вышеизложенного, — заметил Агеев и сморщился, как от мерзости, — гнида. Есть иные мнения?
— Извините, ребята. — Денис поднялся. — Пойду сделаю звоночек по поводу одной бутылочки.
— Там еще и рюмка, — напомнил Гордеев.
— Я видел, — улыбнулся Денис.
— Вот так, дорогая Галина Федоровна, и открываются дверцы в чужую душу, — философски заметил Голованов.
— Особенно если таковая вообще имеется, — добавил Гордеев. — Но теперь, как мы видим, мосты сожжены. И у нас не остается ничего иного, как самим форсировать события, так?
— Скорее всего, — подтвердили сыщики.
— А раз это так, то где там наш уважаемый Сан Борисыч? — И Гордеев снова включил свой мобильник. После нескольких длинных гудков раздался бодрый голос:
— Турецкий слушает!
— Привет, Сан Борисыч, это…
— Здорово, Юра, узнал. Конечно, по делу?
— А то!
— Есть три минуты, излагай.
Гордеев уложился в полторы, вместив историю с арестом, передачей письма трудящихся и пребыванием в Москве симпатичного гонца из Белоярска.
Долго Турецкому объяснять не пришлось, он уже понял нужду, которая мучила Гордеева.
— Насчет Кости не знаю, это могу выяснить минут через двадцать, когда буду у него. А насчет моего участия… Есть у меня один человечек в Белом доме… Вообще-то он может ускорить прохождение, понимаешь? Что в таких делах главное? Где лежит письмо — сверху или снизу в папочке. Разве что попросить?
— Сан Борисыч! За нами не заржавеет.
— Это кто говорит? Это кому говорят? Наглец ты, Гордеев! Пусть только попробует что-нибудь заржаветь! И потом — кто это «мы»?
— Ну, я и симпатичный гонец.
— Вот! А я все никак не могу вспомнить, какой еще вопрос хотел у тебя спросить! Баба-то — как?
Гордеев растерянно оглянулся и увидел искрящиеся смехом глаза сыщиков. Галочка же, напротив, вся прямо-таки напряглась, как перед прыжком. И ее понять было можно.
— Она не баба, Сан Борисыч, она просто замечательная и очень красивая женщина.
— Юра! — строго сказал Турецкий. — Ты, часом, не заболел?
— Почему?
— Да потому, — хохотнул Турецкий, — что впервые слышу от тебя столь лестную для дамы оценку! Ладно, познакомишь… А сам гони всех с мобилы, я позвоню как смогу. Ты, кстати, где? Территориально? Это я для ориентации во времени.
— У Дениса, можно сказать, рядышком.
— Отлично, там и сидите. Привет ребятам.
— Слушайте, — недовольно сказал Гордеев, отключаясь, — может, хватит трансляцию устраивать? Этак ведь мы такого наслушаемся! Да и перед Галочкой неловко…
Но уже было всем заметно, что неловкости гостья больше не ощущала. Наоборот, ей нравилась такая свобода обмена мнений.
— А почему он, — она показала на мобильник, — говорит так странно: спросить вопрос, например, а?
— Это у Борисыча манера такая в разговоре, немножко поерничать, — подмигнул Галочке Агеев, — Да мы, в общем, и сами… того, тоже не против.
— Да-а… — протянула она. — Нравы у вас, однако… И каждую женщину вы тоже вот так… обсуждаете?
— Да вы что, Галочка?! — почти возмутился Филя. — Только красивых. Ну а когда очень красивые, вот вроде вас, тем еще хуже приходится! Прямо никакого удержу! Вон адвокат подтвердит.
Вернулся Денис и серьезно посмотрел на Гордеева. Все замерли, ожидая решения эксперта-криминалиста.
— Есть «пальчик», — всего-то и сказал Денис, но настроение у всех вмиг испортилось.
Вот ведь странность: пока подозревали человека в подлянке, как-то думалось, что произойдет ошибка. А когда подозрение подтвердилось, всем стало очень неудобно, — будто каждый сам во всем оказался виноват, словно взял да и жидко обгадился в присутствии посторонних… Чрезвычайно скверное ощущение.
— Ошибки быть не может, — скорее утвердительно сказал, нежели вопросительно поинтересовался Гордеев.
— Исключено. «Пальчик» четкий.
— Ну вот и наступила ясность, — вздохнул Гордеев. — Я тут с Александром разговаривал. Может, удастся выйти и на Костю.
— Ну, тебя учить не нужно, — кивнул Денис. — Все, ребятки, делу — время. Филипп, я попрошу. — Он указал рукой на стол.
— Будет сделано, шеф.
— Я помогу, — вскинулась Галочка.
— А я не возражаю! — тут же отреагировал Агеев и многозначительно посмотрел на Юрия Петровича.
— Валяйте, — заулыбался адвокат. — Денис, еще на два слова.
— Пошли в кабинет. Всем спасибо…
Когда Галочка, постучавшись и дождавшись «войдите», зашла в кабинет, Денис приветливо улыбнулся ей, как если бы ничего неприятного не произошло, а, напротив, все складывалось как нельзя удачно.
— Заходите, заходите, присаживайтесь… А мы тут кое к чему пришли и уже хотели вас пригласить, чтобы посоветоваться.
— Я слушаю, — смиренно ответила она, садясь напротив Юрия Петровича. А Денис сидел за широким письменным столом — девственно чистым. Вот разве что большой компьютер — на приставном столике, сбоку. Экран высвечивал ползущие цифры таймера.
— Итак, мы подумали и пришли к выводу, что в Белоярск сейчас надо сделать звонок. Побеседовать с Журавлевым. Но звонить должен Юрий Петрович, а не вы, Галочка. Вы ввели адвоката в курс дела и пока на этом свою миссию завершили. А дальше — уже его проблемы. Понимаете?
— Не очень. Во-первых, если с моим багажом произошла не случайность, а опять-таки хитро подстроенная провокация… Я все время думаю об этом, — добавила, словно извиняясь, и, дождавшись поощрительного кивка Дениса, продолжила: — Если все это сделано нарочно, то мой чемоданчик уже давно в руках у Журавлева. Или у водителя Миши. Но тогда они его уже открыли и убедились, что никаких бумаг там нет. Зачем же было ругаться? Не понимаю.
— Хорошо, учтем. А что во-вторых? — спросил Денис.
— Во-вторых, я совершенно не понимаю своей роли. Зачем послали-то? Если вовсе не собирались отправлять бумаги?
— Логично, — подтвердил Гордеев. — Разрешите мне. Начну со второго. Послали, чтобы успокоить возмущение трудящихся. И все. Отчитаться, так сказать, перед общественным мнением: сделали все, что было в силах. Но! Возвращаясь к первому, они не ожидали, что вы, Галочка, окажетесь предусмотрительнее. Они теперь просто обязаны делать вид, будто не знают, куда девался ваш багаж. Они будут настаивать, что вместе с ним пропали и бумаги. И, не торопясь, уже с оглядкой, готовить новые экземпляры. Возможно, даже что-то уточнять, исправлять и так далее. И отправят их уже не с нарочным, а прямо в адрес своего депутата, где обращения трудового коллектива и губернатора проваляются еще бог весть сколько времени, которое им необходимо позарез. Для каких целей — другой вопрос. Это уже ваша тамошняя внутренняя политика. Ее я пока не касаюсь.
— Все бы хорошо, — сказал Денис, — но ведь они знают, что наша Галочка, — легкий поклон в ее сторону, — попросту говоря, натянула им нос. И какова реакция? Может быть, стоит их уверить, что бумаги действительно потеряны? Ну, скажем, положила она их отдельно, в целлофановую сумочку, которую забыла! Ну да, забыла в волнении все там же, в Белоярском аэропорту, в буфете, где пила кофе с пирожными, так? Думала, что в чемодане, была уверена, потому и оказалась столь беспечной.
— В принципе неплохо, — подумав, согласился Гордеев.
— Скажите, — вмешалась вдруг Галочка, причем выражение лица ее сделалось сердитым, — а зачем нам нужны все эти странные сложности? Не проще ли позвонить тому же Игорю Платоновичу и сообщить ему, что бумаги у меня? Что я нарочно, подозревая кое-кого в нечестности, приняла сама такое решение. И черт с ним, с чемоданом, в конце-то концов. Не на нем же свет клином сошелся! А бумаги я честно передала по назначению. Что же касается нашего депутата, которому лично я не верю, как не верит и половина Белоярска, то он как-нибудь перебьется. Или пусть сам Игорь Платонович информирует его лично. Не проще ли поступить именно так, господа?
Воинственный тон и это «господа» вызвали улыбки.
— А ведь она права, Денис, — заметил Гордеев. — Кажется, мы с тобой маленько перемудрили. Ну да, не хотелось раньше времени раскрывать свои карты. Елисеев-то уже нервничает, это однозначно. Не найдя бумаг в чемодане Галины Федоровны, запаниковал и Журавлев-младший. Наверняка в курсе дела и дядя-депутат и теперь тоже волнуется: куда это девался гонец? А что касается губернатора, то он, пожалуй, единственный, кого ничто не тревожит. Он сделал главное для себя: перетянул на свою сторону общественное мнение города, а дальше хоть и трава не расти.
— Но тогда тем более следует абсолютно точно продумать линию поведения Галочки и выверить ее текст. Вот пример. Кто сказал, что бумаги исчезли вместе с чемоданом? Об этом в Белоярск сообщил Елисеев? А откуда он это узнал? От нее — от Галочки? А разве она это говорила? Вот же свидетель рядом — речь шла исключительно о чемодане.
— Ага, — живо подхватил Гордеев, — Галочка мало знакома с этим типом, а я давно его знаю. И что он наркотой балуется — тоже. И мне, как и Галочке, показалось, что Женька был немного не в себе. Мог что-то не понять и перепутать. Я — тому живой свидетель… Скверно это, конечно, грязно, но, рассуждая логично, он первый начал. А чтоб не сильно залупался, я ведь могу ему и про «пальчик» намекнуть. Про тот, который обязательно выплывет в суде. И что он станет делать дальше? На меня бочку катить? И что после этого поимеет? Не уверен, что он полный болван.
— Однако, ребята, — сказал Денис, — все это можно пустить, как говорится, в производство лишь после того, как ваши бумаги лягут на столы адресатам. Я имею в виду Кремль и Белый дом. С Думой, полагаю, будет все гораздо проще. Кинем в Комитет по законности и правопорядку либо еще кому-нибудь, минуя сознательно господина Журавлева-старшего, чем лишний раз подчеркнем народное к нему недоверие. Как?
— Я согласна, — первой отреагировала Галочка. — Но ведь мы должны быть уверены, что документы действительно лягут на указанные столы. А что касается нашего депутата, то у меня имеется твердый аргумент: меня народ, в смысле — общее собрание уполномочило передать письмо руководству страны, а о депутате речь шла только вообще. Кстати, в его адрес было высказано немало претензий. Вот тут я действительно могла что-то и перепутать. Виновата!
Она склонила прелестную свою голову, и было видно, что на самом деле ни в чем виноватой себя не считает. И умница.
Александр Борисович не заставил себя ждать.
Пока обсуждали более мелкие вопросы, раздался звонок городского телефона. Денис взял трубку.
— Привет, Дениска! Турецкий. Юра с э-э… еще не уехал от тебя?
— С Галочкой?
— Да-а? Уже Галочка? Ну вы, ребятки, смотрю, быстрые на ногу! Эй, Денис, только не ври, у тебя громкая связь?
— Как скажете, дядь Сань, — ухмыльнулся Денис, глядя на своих гостей. — Могу и выключить.
— Да ладно, негодяи, я ж не собираюсь… Извини! — Из динамика раздался пронзительный телефонный звонок, затем он стал тише, как если бы Турецкий прикрыл ладонью свою трубку. — Послушай, подруга моя дорогая, — донеслось до них, — я тебе уже объяснил, что этот Самойлов — помощник, и всего лишь. Не больше. А зовут его Федором Михайловичем. Как писателя Достоевского, сечешь? Читала «Записки из мертвого дома»? Как, не читала?! Клавдия, душа моя! На чем же ты воспитывалась? Боже, какой просчет! Все! Успокойся, это дело мы с тобой быстро поправим… Вот когда скажу, тогда и поправим! Повторяю, если бы мне нужно было самому звонить Самойлову и сообщать о своем желании сегодня же встретиться с его шефом, то я бы так и сделал. Понимаешь, радость моя ненаглядная? Но мне до самого разрезу необходимо, чтобы его поставила об этом в известность верный страж самого Меркулова! Осознаешь высокую честь?… Да с Костей я договорился… Вот именно! Главное — безапелляционный тон и абсолютная уверенность в правоте нашего общего, святого и законного дела… Что — когда? А-а, теперь и я усек! Как только дам команду, так и готовься. Нет, книгу доставать не надо, у меня есть в домашней библиотеке, я захвачу… Аут, Клавдия! — Пауза, звук стал сильнее — видимо, Александр Борисович убрал руку с микрофона. — Извини, Дениска! Так о чем я?
— Про громкую связь, — спокойно ответил Денис. — Выключить, а, дядь Сань? Или пускай ее?…
— Ну-у-у… — непонятно было, изумился Турецкий или оказался поверженным навзничь.
Галочка, глядя на лица Дениса и Юры, отчаянно зажимала рот рукой, чтобы не разрыдаться от смеха — такое у них было выражение лиц. Пока шел монолог Турецкого, не рассчитанный, естественно, на посторонние уши, Гордеев шепотом успел объяснить ей, что это Сан Борисыч так воспитывает секретаршу самого Меркулова. Ну манера у человека такая, куда денешься!
— Не понял, дядь Сань, Юру, что ль, позвать?
— Давай, — слабым голосом ответил Турецкий.
И когда Гордеев взял у Дениса трубку и сказал: «Привет еще раз», в кабинете раздался совершенно спокойный и деловой голос Турецкого:
— Петрович, имеешь еще что-нибудь добавить?
— Важная деталь, только открылась, — и Юрий Петрович рассказал об отпечатке пальца журналиста, спутника Минаева, оставленном им на одном из пакетиков с наркотиком.
— Кто дактилоскопию делал? — спросил Турецкий.
— Это у Дениса.
— А, понятно, тогда сомнений быть не может. Ладно, обсудим. Значит, Юра, как ты слышал, проблема с Белым домом на мази. Теперь касаемо Кости. Он может принять вас в районе четырех. Но сперва зайдете ко мне. С Галочкой, ты понял? Без десяти будьте у меня. Пропуска закажу, диктуй, как ее зовут.
— Галина Федоровна Сергейченко.
— Хохлушка, что ли? Пышечка?
— Наоборот, стройная и изящная. Брюнетка, не в твоем вкусе.
— Гляди-ка… Ох, кругом знатоки! Клуб веселых, понимаешь, и шибко находчивых… — Он еще что-то невнятное пробурчал и закончил: — Так что жду. Привет ребяткам.
