Глава семнадцатая
ВЫИГРЫВАЕТ ДОСТОЙНЫЙ

Ему показалось, что она как пришла с работы, так и не раздевалась. В том смысле, что оставалась все в том же строгом темном платье, которое ей, кстати, очень шло. В нем она выглядела явно моложе своих сорока с чем-то там, если не пятидесяти. Во всяком случае, фигура у нее была хоть и полноватая, но подтянутая и совсем не рыхлая. Молодец баба, держит себя в форме.

И большая ее квартира, куда Гордеев проник, словно шпион, со всеми предосторожностями, стараясь не привлекать к себе внимания людей во дворе, консьержки у лифта, даже пешком поднялся на восьмой этаж, чтобы не ждать кабину внизу, ему тоже понравилась. Был в ней и своеобразный уют, и незагроможденность пространства лишней мебелью.

— Вы привезли материалы? — сразу спросила Наталья Павловна, как бы заранее пресекая любые неслужебные поползновения.

— Так точно, ваша честь, — улыбнулся ее суровости Юрий. — Сразу доставать?

— А вы что-то еще собирались делать? — усмехнулась она и подозрительно посмотрела на него.

— Я?! Помилуй бог! О чем может думать мужчина, когда ему звонит женщина и приглашает навестить ее по делу! Конечно, о необходимых документах! — Гордеев поднял с пола свою сумку, раскрыл молнию и сыграл изумление: — Ой, что это? Откуда?

Сумка была полна фруктов, из которых торчали горлышки бутылок.

— Вы, вероятно, еще куда-то собирались сегодня? — уже с откровенным сарказмом заявила Наталья Павловна.

— Да нет же! Вот ведь папка с документами!

Все-таки они молодцы с Филиппом. Не зря сняли копии со всех материалов!

Папка была торжественно вынута из сумки и с той же серьезностью передана в руки верховной белоярской судьи.

А что касается остального содержимого сумки, то Гордеев нахально, не спрашивая разрешения, прошел на кухню, где обе бутылки поставил на холодильник, а фрукты просто высыпал на стол. Бесцеремонно, как у себя дома. На недоуменный взгляд хозяйки пояснил:

— У вас же наверняка нет времени таскаться по базарам. А у меня здесь обнаружились нечаянно старые знакомые, которые, зная и мою вечную занятость, не сочли за труд снабдить меня всей этой красотой.

— Интересно, что ж это за знакомые такие?

— А это, знаете ли, связано, к сожалению, с профессией. Вот вы, к примеру, отправляете людей, куда им следует отправиться. А мы, адвокаты, и я в том числе, помогаем им избегать такой участи. Вы совершаете, конечно, более справедливое дело, а помнят и благодарят почему-то больше нас. Как говорил один мой приятель — великая несправедливость судьбы. А что поделаешь? Вот и встретился один из тех, кого я выручил в свое время. Я его не узнал, а он, оказывается, запомнил. Он мне благодарен, я ему. Так и живем. — Гордеев с грустью посмотрел на хозяйку. — Только учтите, фрукты немытые.

— А это вы зачем привезли? — Она показала на бутылки.

— Подумал, что вдруг вы пожалеете командированного и захотите его чайком угостить.

— Так чаем же, а не…

— А по такому холоду чай очень хорошо коньячком разбавлять. Самую малость. Не пробовали?

«Ну давай же, давай, расслабляйся понемногу! Хватит держать себя в шорах! Ты ведь женщина, а не только судейский работник…» — мысленно уговаривал Толмачеву Гордеев.

— Ладно, оставим пока… Пройдемте в комнату! — Сказано это было таким тоном, будто Гордеева приглашали в камеру пыток. Уж лучше бы сказала тем же тоном: пройдемте в койку! Куда больше пользы делу!

В самой большой комнате, которая, вероятно, называлась здесь гостиной, стоял стол под тяжелой скатертью и вполне современные резные стулья. Наталья Павловна отодвинула один из них, села, жестом пригласила сделать то же самое и Гордеева, после чего раскрыла папку и стала читать собранные материалы.

— У меня, к сожалению, здесь нет показаний подозреваемого в убийстве, как не имеется и актов проведенных экспертиз, следователь Антон Антонович Сериков не разрешил мне делать выписки. Ну, это в конце концов его право. Или прихоть, как хотите…

— Я их видела, — походя заметила Толмачева, быстро, но внимательно, в общем, очень профессионально проглядывая бумаги.

Пока она читала, листала, снова к чему-то возвращалась, Гордеев от нечего делать принялся рассматривать комнату. На стене, над стареньким пианино, висел портрет в деревянной черной рамке. На фотографии был изображен подполковник средних лет с несколько угрюмым взглядом. Видно, был он высокий и очень худой. Щеки втянутые, будто у туберкулезника. Вспомнил историю пропажи мужа Толмачевой. Так вот каким он был, этот несчастный мужик? Не шибко симпатичный.

Заметив его интерес к фотографии, Толмачева сказала:

— Это мой муж… Его нет.

— Я знаю, — тихо ответил Юрий Петрович.

— Да, у нас все абсолютно всем известно. — Она вздохнула.

— Терпеть не могу обсуждать людей, которых не знаю, но… по-моему, он был угрюмым человеком. Не так? Или ему в чем-то не повезло.

— Вы правы… — сказала она, переворачивая очередную страницу.

В чем конкретно прав — неважно. Главное, совпали взгляды.

Наконец настал момент, когда Наталья Павловна перевернула последнюю страницу, подумала и закрыла папку.

— Здесь много эмоций… — сказала она.

— Да, но это всегда так нравится присяжным.

— Вы так хотите нравиться? — иронично удивилась она.

— Честно? — улыбнулся он. — Я никак не хочу. Моя задача — освободить невиновных. А виноватых искать — это дело следственных органов. Зачем же мне подменять их?

— Но… вот же! — Она положила ладонь на папку. — Целое дело собрали.

— У меня есть друзья, Наталья Павловна. В Москве. Они работают в частном охранно-розыскном агентстве. Называется «Глория». Под патронажем, если так можно выразиться, начальника Московского уголовного розыска генерала Грязнова. Кстати, иной раз услугами этих ребят приходится пользоваться даже Генеральной прокуратуре. К слову, первое освобождение Минаева — это отчасти и их инициатива. Так вот, мои друзья, когда требуется, проводят в интересах защиты моего клиента некоторые разрешенные им законом следственные мероприятия. Чтобы составить полное представление, так сказать…

— Вы оставляете это мне, — сказала Толмачева, поднимаясь. — А теперь что же… Мне и в самом деле неудобно отпускать приезжего человека без чашки чая. Как вы полагаете, ведь это будет просто некрасиво, да?

— Я считаю, — убежденно заявил он, — что это будет вообще, извините за мою невольную горячность, черт знает что!

— Батюшки мои! — красиво всплеснула она руками и прижала ладони к слегка зардевшимся щекам. — Какой темперамент!

— Ах, ваша честь, если б вы только знали!..

— Оставьте вы эти глупости! Мы же не в судебном заседании!

— Слушаюсь, ваша честь, — смиренно склонил голову Гордеев. — Все, больше не буду. Казните, если еще раз посмею. — Он опустил голову еще ниже и почувствовал на своем затылке ее ладонь. Толмачева шутливо потрепала его по волосам и ласково шлепнула по щеке, будто расшалившегося ребенка.

И они отправились на кухню пить чай. Гордеев настоял на том, чтобы в чашки и в самом деле подлить коньячку. Она, смеясь, отгораживалась от него выставленными вперед ладонями, потом все-таки достала крохотные рюмочки. Потом они разрезали душистую дыню, разломили на части пару гранатов — совершенно черных, до того красных, вымыли груши, яблоки, кисти лилового крупного винограда. Мелкие рюмки незаметно, словно сами по себе заменились более вместительными. Наталье Павловне уже не надо было делать вид, будто ее что-то смущает: щеки раскраснелись, глаза засверкали, даже голос стал певучим и глубоким, каким говорят обычно очень страстные в любви женщины. Ну а губы, на которые еще в суде обратил особое внимание Юрий Петрович, — пухлые и яркие, они вдруг в какой-то момент стали такими зовущими и такими беззащитными, что… Словом, Гордеев, как всякий уважающий себя мужчина, не мог немедленно не кинуться со всей присущей ему страстью и отвагой защищать их…

Век бы не уходил…

Но скоро должно было начаться утро. Не рассвет, нет, а именно утро, когда еще темно, а люди уже начинают собираться на работу. Пора было и Гордееву покидать гостеприимный кров. Наталья не разочаровала его, выплеснувшись, что называется, до донышка. Истомилась, поди, истосковалась. Век-то бабий кончается, а что ей осталось? Квартира эта? Автомобиль? Должность почетная? А зачем все это, если по ночам-то одна-одинешенька?…

Не помнил уже Юрий Петрович, может, она сама и шептала ему все это в горячечном забытьи. Ну выпили, конечно, опять же и обстановка располагала, искра какая-то проскочила вдруг между ними, вмиг отринув условности и неудобства. А может, так на нее подействовал и его рассказ о том, как в самолете он познакомился с Горбатовой и как она его старательно принялась охмурять, да только он убег, не попался в силки. К ней вот, к Наташе, убег, будто носом чуял, где его ждут по-настоящему…

Но как бы там ни было, утро уже вступало в свои права, и шпионская сущность Гордеева указывала ему на то, что уход его должен быть таким же красивым и незаметным, как и появление здесь.

Наталья была в восторге от его предприимчивости. Хохотала, уверяя, что это у нее впервые в жизни — вот так весело. Разработали целый генеральный план. Она спустится к почтовым ящикам за газетой, постарается отвлечь консьержку разговором, а он в это время должен будет тенью проскользнуть мимо, не оставив после себя даже движения воздуха.

И они разыграли этот маленький спектакль в лучших мхатовских традициях, то есть точно как в жизни. Но перед его уходом они долго и затяжно целовались, и Наташа даже постанывала от его объятий, пока сама же и не вырвалась из них…

Мобильник прозвенел, когда он сидел уже в машине — на соседней улице остановил частника, который согласился за приличные бабки доставить его в центральную гостиницу.

— Как ты? — был ее вопрос.

— Еду, — кратко ответил он.

— А я все ждала…

— Чего?

— Когда ты спросишь: как же, мол, с делом Минаева?

— Слушай, ты в себе? Тебе не худо? О чем ты сейчас говоришь?

— Так, все пустяки, — ответила она. — Спасибо тебе.

Как там Пушкин кричал-то, чего-то закончив? «Ай, Пушкин! Ай, сукин сын!»? Так, кажется? Но среди всех сумбурных мыслей, посетивших в машине голову Гордеева, наконец пробилась одна — главная. И была эта мысль строчкой из песни: «Виват, король, виват! Виват, король!..» Почему?

А вот почему, догадался наконец Гордеев. Недаром же сам Александр Борисович Турецкий называл одним из главных своих заветов младшим товарищам — умение использовать все боевые средства, имеющиеся в арсенале. Во благо, не во зло. Потому и подвиг, который ты только собираешься совершить, по правде говоря, иной раз только представляется таковым. А если хорошенько подумать и разобраться? Разве такой уж он и подвиг? Хотя, с другой стороны, опять же…

Вот и сейчас… Привязалась эта чертова строчка насчет короля… Можно ведь без конца повторять — «виват, король, виват!» — но, если ты все же не совершил своего подвига, хотя честно и шел к нему, все эти восклицания так ими и останутся, то есть всего лишь словами. Которые при частом повторении просто теряют всякий смысл. Попробуйте — и убедитесь…

Уголовное дело в отношении Минаева и Бецоева было прекращено. И возбуждено другое — против дознавателей, проводивших расследование и допустивших злоупотребление служебным положением. Но поскольку одного из них уже не было в живых, возбудили дело только против Ветрова Бориса Григорьевича. И опять незадача: он был уволен из правоохранительных органов, оказывается, еще до начала расследования в Белоярске. Так в качестве кого же действовали тут оперативные работники? Вопрос, как в известной эстрадной миниатюре, конечно, интересный… И где теперь искать уволенного опера, было никому не известно.

Следователь Сериков не был обижен настойчивостью Гордеева. Он выслушал указание своего прокурора и произвел необходимые действия. Минаев вышел на свободу и тут же занялся проблемами своего предприятия, будто совсем забыв, что губернаторская гонка в самом разгаре. А может, он уже не хотел идти в губернаторы? Ответа на этот вопрос не знал никто.

А вот Андрей Ильич Гусаковский как-то неожиданно для всех, более-менее разбиравшихся в последних событиях, лишился своей боевой помощницы. Уехала куда-то в командировку, да и пропала из поля зрения. Может, какому-нибудь другому губернатору приглянулась, кто знает…

А на «Сибцветмете» разгорелась самая настоящая война, и сюда, в Белоярск, уже собралась представительная комиссия из Центробанка и правительства. Во главе с заместителем премьера, куратором отрасли. У Галочки совершенно теперь не осталось свободной минуты, да оно и к лучшему, хотя Юрий Петрович вообще-то не чувствовал себя виноватым перед ней.

Зато Салман, кажется, стал даже выше ростом — так загордился. Запросто, безо всякого договора и расписок, он в день выхода Султана сам зашел в номер Гордеева и торжественно положил на стол пухлый пакет.

— Я человек слова, — важно сказал он. — Ты тоже человек слова. Мы — квиты.

И торжественно вышел.

Юрий вскрыл конверт и присвистнул. Напрашивался хитрющий вопрос: облагается ли это все налогами? Интересный вопрос. Как и ответ на него. Тоже хитрющий. Как в старой байке: «Где взял? — Нашел, еле ушел. Если б догнали — еще дали!..»

Во всяком случае, «Глория» честно заработала свой гонорар.

Юрий Петрович распрощался со своими знакомыми. Галочка была грустна, но надеялась вскорости хоть ненадолго посетить Москву. Юрий Петрович сказал, что был бы просто счастлив ее видеть.

Минаев был сух и официален: он и не сомневался в исходе. Просто каждый должен честно и ответственно заниматься своим делом. Ну а с семейством Журавлевых ему еще предстояло разбираться. По некоторым слухам, в этом ему был готов помочь и сам действующий пока губернатор Гусаковский. Так ли это было или нет, точно неизвестно, но слухи ходили.

Оставалось у Юрия Петровича последнее дело, которое он все оттягивал. Наконец решился и поздним вечером, накануне вылета в Москву, набрал номер записанного у него телефона мобильной связи.

Услышал усталый мягкий голос:

— Вас слушают. Кто это?

— Наташ, это я.

— Как, разве ты еще не улетел? — искренне удивилась она.

— Ну как же я мог?

— Странный вопрос — как! — усмехнулась она. — Ты хотел бы еще что-нибудь добавить?

— Хотел бы. А улечу я только завтра.

— Да, — сказала она. — И что?

— Если я скажу тебе спасибо, это будет слишком мало и пресно.

— Так ты и не говори. И еще запомни, Юра: в любом деле всегда побеждает достойный. Это вечный закон. Кто бы ни думал иначе. И для его соблюдения вовсе не обязательно всякий раз закрывать собой амбразуру…

— Да, — улыбнулся он, — когда это слышишь из уст судьи…

— Бог тебе судья, Юра. А мне — куда уж!.. Ну что ж, прощай. Или — до свиданья. Не ровен час, встретимся… поди, и не узнаешь.

— Наташа! — возмущенно воскликнул он.

Но ответом ему были уже короткие гудки.