Глава 35
СОПЛЯ МЛАДЕНЦА
Выйдя из кабинета главного редактора и сделав пару шагов по узкому коридору, Юрий Петрович прижался к стеночке, пропуская бегущего ему навстречу мужчину.
– Благодарю!.. – бросил на ходу мужчина, после чего замедлил ход и обернулся. – Юрка? Ты это?
– Вовка! – радостно воскликнул Гордеев. – А ты что здесь делаешь?
– Работаю, а ты?
– А я к Буратову приходил...
– Сколько ж мы не виделись? – пытался подсчитать в уме Вовка. – Лет десять? Да, десять лет... Мать моя женщина! Ты торопишься?
– В общем, да... В смысле, не очень...
– Подожди меня здесь минутку, я только бумаги занесу. Тут рядом есть одно милое местечко. Вспомним молодость?
– Не против...
Владимир Довжик был однокашником Гордеева, они учились в одной группе и в студенческие годы были закадычными друзьями. А после института, как это часто случается, их пути-дорожки разошлись. Нет, они не ссорились, просто все реже и реже стали звонить друг другу, а потом и вовсе звонки прекратились – у каждого своя жизнь, свои дела и заботы.
Они устроились за столиком в открытом кафе, заказали безалкогольного пива, каждый ведь за рулем, и пошло-поехало...
– А помнишь, как мы однажды всем курсом?..
– А помнишь, как на картошке?..
– А помнишь?..
– А помнишь?..
Оказалось, что за то время, пока они не виделись, Довжик успел четырежды жениться и развестись, что у него трое детей от разных жен, что он три года работал в Южной Корее, а в «Новом экспрессе» совсем недавно, что сейчас воюет с налоговой полицией и что если бы не давние приятельские отношения с Буратовым, он бы послал эту газету к чертовой матери.
– Меня на части рвут, а я торчу здесь. Знаешь, сколько мне платят? Не поверишь!
– Так уходи.
– Не могу. Держит что-то... Верней, кто-то... Буратов держит. Не могу я его в такой момент бросить. А тут еще ты со своим депутатом...
– Вот хитрюга... – улыбнулся Гордеев. – Уже все разнюхал?
– Вычислил, так будет точней. А ты кое-что хочешь у меня спросить, но все никак не найдешь подходящего момента.
– Хитрюга...
– Спрашивай, не стесняйся. Распустили мы с тобой нюни, пора и делом заняться.
– Что за компромат у вас на Кобрина?
– Юрка, имей совесть... – укоризненно посмотрел на него однокашник. – Я помню, ты всегда был наглецом, но не до такой же степени... Тут уж, знаешь ли, дружба дружбой, а табачок...
– Тогда я скажу, что думаю по этому поводу. Вам нечем крыть. Вы понимаете, что вляпались, и хватаетесь за последнюю соломинку, рассчитывая, что за Кобриным есть какой-то грешок, что он испугается. Так вот, я в курсе всех его дел, – глядя прямо в глаза другу, сказал Гордеев. – Нет у вас никакого компромата на него.
– Юрка, совет хочешь? Настоящий дружеский совет?
– Ну?
– Не вздумай судиться с нами... Всю карьеру себе загубишь...
– Я могу сказать тебе то же самое. Не по правилам играешь, Вовка, это нечестно.
– Юрка, ты допустишь большую ошибку...
– А хочешь, я прямо сейчас докажу, что вы блефуете?
– Попробуй.
– Если у Буратова есть компромат, то почему бы его не опубликовать? К чему все эти недоговорки? Зачем нужно доводить дело до суда? Смысл в этом какой?
– К сожалению, в нашей до мозга костей демократической стране разоблачительные публикации не срабатывают. Собака лает, ветер носит. Вот тебе и ответ. Буратов жаждет этого суда. Он ждал, что вы клюнете. И вы клюнули.
– Хорошо... А если я не стану возбуждать дело, тогда что?
– Буратов очень огорчится. И опубликует документы.
– И где же выход?
– Между нами, у Кобрина уже нет выхода... Тут уже вопрос в степени общественного резонанса. Если факты всплывут на суде – это одна степень, а если в газетной статье – совсем другая, опять же, собака лает... Да и ты чистеньким останешься.
– Не могу понять, кто ты сейчас? Мой друг или адвокат Буратова?
– Твой друг, Юрка... Твой друг...
Кобрин долго молчал в трубку, слышалось лишь его посапывающее дыхание.
– Вам не кажется, что это не телефонный разговор? – наконец подал он голос.
– Я подъеду?
– Не сегодня, у меня будут люди. Завтра с утра. Но я вам уже сейчас могу сказать – подавайте в суд. Немедленно! Надо покарать этих пачкунов!
– Аркадий Самойлович, вы еще подумайте...
– Подавайте! Вы слышите меня? Я чист, как сопля младенца!
– Как слеза... – поправил его Гордеев и в следующую секунду услышал короткие гудки.
