Глава 14
«ИОЛАНТА»
Ирина ехала по Ленинградке в самом мрачном расположении духа. День выдался хмурый. Тяжелое небо нависло над городом. Липы, посаженные по обочине шоссе, не по сезону пожелтели и теряли листья, словно сейчас был не разгар лета, а начало холодной осени. События последних дней не шли из головы. Ирине, еще недавно бывшей в таком солнечном и здоровом настроении, теперь все виделось удручающе бессмысленным. Окружающий мир, игравший красками лета, почему-то выглядел опустошенным, разлагающимся. Старуха в лохмотьях, сама ветхая, жалкая – нищенка, видимо, – силилась преодолеть «зебру» у метро «Динамо». Зеленый свет погас, машины угрожающе гудели, а она стояла посреди дороги – нелепая, насмерть перепуганная, не в силах двинуться ни вперед ни назад. И вид ее немощной старости напоминал о том, что все в этом мире конечно и удел всему – смерть. Возле бордюрного камня валялся труп кошки с выпученными глазами, с окровавленной пастью, словно мрачное напоминание ей, Ирине, что все в этом мире суета и конец всему близок. Душа Ирины приходила во все большее и большее уныние.
Разверстый зев шахты лифта, готовый поглотить ее, – теперь она представила себя с переломанными костями, с кровью у рта, и душа ее судорожно сжалась, – убитая девушка в таком же, как у нее, плаще, на месте которой вполне могла быть и она сама. Все это виделось сейчас мистическими указаниями на то, что круг случайностей многозначителен, что судьба мечет стрелы в нее, попадая мимо – пока что мимо. Ирина внутренне интуитивно готовилась к удару, но не могла предполагать, откуда он последует. Даже мысль о том, что скоро она будет богата – несказанно богата по меркам российского обывателя, – даже это перестало согревать ее. В носу у Ирины защипало, на глаза набежали слезы, и она с горечью подумала, что богатые тоже плачут. И еще удивилась – за последние дни она плакала что-то слишком часто.
Сморгнув, она прояснила дорогу перед глазами на развороте у академии и приблизилась к «Аэростару». Серая громада «Аэростара» на фоне серого неба стояла безликая со своими непроницаемыми с улицы окнами, устрашающий гигант, вместивший в себя многие судьбы людей, со всеми их зыбкими надеждами, ее работу, которая, если руку на сердце положить, совсем не грела ее. Ирина оставила машину на стоянке и, прошуршав по ворсистому паласу у крыльца, открыла дверь. Охранник поклонился ей, она ответила ему быстрым кивком и подошла к лифту. Лифт открыл дверь с мелодичной фразой из трех нот. Ира, входя, впервые обратила внимание, что эти же три ноты начинают моцартовский реквием – заупокойную мессу. Все вокруг дышало смертью, всюду виделось указание на конечность всего сущего.
«Я шизею», – сказала себе Ирина, стараясь вложить в этот вывод всю свою самоиронию. Почему-то легче не стало.
Ирина привычно прикоснулась бедром к замку и вошла в офис. Обстановка офиса – яркое освещение, едва слышные шаги по ковролину, запах ксерокса, бумажный шелест, еле слышный звук компьютера, весь этот быт большой и нерусской фирмы вернул Ирину к деятельному состоянию. Сейчас ей осталось натянуть на себя обычную маску клерка и вернуться к горьким раздумьям только после шести вечера.
Она расположилась у монитора, обменявшись улыбчивыми приветствиями с сотрудниками, и вызвала свои файлы. Компьютер приветливо вывесил флаг: «Ирочка, душка, ты заплатила за квартиру?» Этот фамильярный текст, придуманный ею же в лучшие дни, сейчас раздражил ее, и она с горячностью ткнула в кнопку «Esc», чтобы избавиться от него. Появились, сменяя друг друга, электронные таблицы, списки, диаграммы. Ирина остановилась на английском тексте: «Смартфакс» побивает «Моторолу» и принялась переводить.
Зазвонил местный телефон. Послышался знакомый, все более и более отвратительный ей голос Владимира Дмитриевича.
– Алло, Ирина? Не могла бы зайти ко мне на пару слов?
– Охотно, Владимир Дмитриевич, – с казенной приветливостью отозвалась Ира. Она положила трубку и, свистя шелковой юбкой, пошла к боссу.
Бывший комсомольский бог принял ее дружелюбно, так, словно не было тягостной по воспоминаниям последней сцены в этом кабинете. По-приятельски он сам заварил кофе и вынул из шкафа стандартный для «Эрикссона» набор печенья и хрустящей соломки.
– Послушай, – сказал начальник, – у меня сегодня есть два билета на оперу. Ты ведь любишь оперу?
– Люблю, – ответила Ирина. «О боже мой, как он банален! – подумала она про себя с тоской. – Даже не мог придумать ничего пооригинальнее». – А что за опера?
– Я не помню, какая-то зарубежная. Это очень хорошая опера. Как-то... не помню. «Иоланта» или что-то в этом роде.
– Я ее слышала, – сообщила Ирина, – это старая постановка. Чайковский.
– Правда?
– А когда?
Она опрометчиво заранее сделала грустное и озабоченное лицо, с каким скажет: «К сожалению, я в этот раз не смогу, у меня дела». Шеф заметил это и улыбнулся, как ей показалось, с некоторым коварством во взгляде.
– Сегодня, – сказал он и откинулся в кресле с самодовольством.
– Ой, Владимир Дмитриевич, – огорчилась Ира, – сегодня я, к сожалению, не смогу. У меня дела.
Она не могла понять, отчего у него такой радостный вид.
– А какие дела? – спросил он, прикидываясь наивным пареньком.
– Ну, знаете... У меня во всяком случае могут быть планы, которые я не хотела бы публиковать.
– Какие планы? – с той же детской интонацией переспросил начальник.
– Владимир Дмитриевич, – Ирина прямо посмотрела ему в глаза, – у меня очень большие планы. И мне не хотелось бы, чтобы они были еще больше.
– Ты что, не хочешь пойти со мной в оперу? – продолжая паясничать, вновь спросил он.
– Если вы ждете прямого ответа: да, не хочу.
– Почему?
Это начинало ее раздражать. Владимир Дмитриевич все больше и больше сообщал своему лицу выражение детского недоумения, словно она была мама или старшая сестра, а вовсе не молодая женщина, которую он хочет обнять своими мокрыми руками.
– Я люблю итальянцев.
– Ты не патриот?
– Патриот.
– И любишь итальянцев?
Она молчала, все больше раздражаясь и уже откровенно не понимая, что он от нее хочет.
– А немцев?
Она сдержалась, чтобы не надерзить. Памятуя о том, что она бизнес-леди и должна заботиться о карьере, она улыбнулась и пригубила кофе.
– Люблю, – ответила она светски. – Вагнера.
– А меня? – тотчас спросил он, не меняясь в лице.
– Ой, да! Я опять забыла спросить вас о жене и детях, – в свою очередь детски улыбнулась Ирина.
– Ты не ответила на мой вопрос, – еще больше разулыбался начальник. – Меня ты любишь?
– Нет.
И сразу у нее стало легко на душе от сознания, что можно больше не ломать комедию, а попросту пойти за рабочее место и заняться «Смартфаксом» и «Моторолой».
– Как жаль! – Начальник комически воздел руки к потолку. – Очень, очень жаль.
– Я, пожалуй, пойду, – сказала Ира, отставляя чашку с кофе. – У меня дела.
– Так я и пригласил тебя поговорить о делах.
– О делах я готова.
Ирина вновь придвинула к себе чашку, обозначив желание сидеть здесь сколько угодно, если шеф не будет уклоняться от служебных тем.
– Что у тебя там с Прагой? – полюбопытствовал он.
– Прекрасно. Все готово. Через неделю я им назначила встречу. Документы подписаны. Кстати, никаких ошибок в них нет, я спрашивала юриста.
– О, да ты будешь прямо миллионершей, если все выгорит.
– Ну да, я очень довольна.
Ирина опасливо оглянулась на стеклянную стену. Никого не было. Босс, однако, озабоченно вынул из стола папку с отчетом Ирины о конференции и, казалось, был увлечен только им. Он одобрительно кивал головой на отмеченных маркером местах, явно одобряя Ирино предприятие.
– Ты могла бы быть неплохим менеджером, – похвалил он ее.
– Мне кажется, я уже неплохой менеджер, – иронически отозвалась Ирина.
– Да, я позабыл, ты же у нас на испытательном сроке? Или уже нет?
– Да. Нет. Не помню, – спуталась Ирина.
Она действительно работала в «Эрикссоне» недавно, и до конца испытательного срока оставалось несколько дней.
– В понедельник должно быть совещание по заключению контрактов. Кажется, ты безоговорочно должна была пройти.
– Почему «должна была»? – изумилась Ирина, – Кажется, это вопрос решенный.
– Да, но фирма может разорвать с тобой контракт по истечении испытательного срока. Не объясняя причин. Ты в курсе?
– Ну, разумеется, в курсе. Только, Владимир Дмитриевич, захочет ли «Эрикссон» терять такие кадры? Там, – она ткнула пальцем вверх, – об этом, надеюсь, помнят. Никто в первые четыре месяца не заключал таких сделок, как я.
– А ты ее и не заключишь, – вставил живо шеф.
– Как то есть, не заключу? – опешила Ирина.
– Я попрошу тебя сдать мне дела, и ты не заключишь.
– Владимир Дмитриевич, – вскипела Ирина, – это шантаж!
– Да, – сокрушенно кивнул начальник, – шантаж. Я же должен чем-то компенсировать мое огорчение? Мне так хотелось с тобой послушать оперу. А теперь останутся только деньги от сделки. Это не очень маленькие деньги, они могут меня утешить. Так что сдавай дела. Или, может быть, пойдем на оперу «Иоланта»?
– Никакой «Иоланты» не будет! – рявкнула Ира. – Я позвоню сейчас же Свенссону и пусть знает, что ты примитивный шантажист.
– Так ты все-таки подготовь дела, – постно напомнил шеф.
Ирина встала. Ах, как она жалела, что не согласилась на все условия, которые когда-то поставил перед ней Гордеев. Пусть бы их сейчас записывали, пусть подглядывали – за такое унижение стоит пойти на все.
– Знаешь, – переводя дыхание, сказала она, – я от многих слышала, что ты моральный урод, но не думала, что это буквально до такой степени.
Она вышла, оставив начальника все в той же самодовольной позе, раскинувшимся в кресле. Сев за стол, она опять попыталась настроиться на работу, но мысли ее витали подле только что состоявшегося разговора. Она втихую бранилась про себя, мешая английские и русские ругательства. Сзади на ее плечи легли чьи-то руки. Ира гневно развернулась, ожидая увидеть шефа, но встретилась с унылой физиономией подруги Ободовской.
– Как дела, Ириша? – спросила Машка.
– Этот прыщ опять ко мне приставал, – сообщила Ирина, отчаянно долбя по клавиатуре.
– Так я и думала, – с грустью кивнула Ободовская. – Тебе не кажется, что мы все напрасно живем какой-то вымышленной, ненатуральной жизнью?
Ободовская была философом и любила поговорить о бессмысленности мира.
– Мне это казалось все последние дни, – взволнованно ответила Ирина, – но сейчас я думаю только о том, что мужики свиньи, подонки, потаскуны, хамы и импотенты.
– Да, я это и имела в виду. Ты представляешь, я недавно ехала в такси. Ну, водитель был такой миленький – года двадцать два, наверное, блондин...
На Иринином столе опять зазвонил телефон.
– Алло? – Она подпрыгнула на стуле. – Что ему нужно? Что такое? О чем?! Хорошо...
Она положила трубку.
– Секретарша, – сказала Ирина, поднимаясь. – Представляешь, этот подонок мне пригрозил, что выставит меня отсюда по истечении испытательного срока. Вот вонючка. Меня!!
– Ты скоро?
– Я только в бухгалтерию.
Лифт сыграл три ноты из реквиема и отвез ее на первый этаж, где среди бумаг и счетов восседала пышная усатая дама по фамилии Беляева.
Беляева любила зазывать к себе Ирину после рабочего дня и делиться с ней новыми рецептами тортов и новыми средствами для похудания. Она была в курсе Ирининых проблем с шефом, отчего встретила ее фразой:
– Ну что, приковыляла? Как он, орел твой, всю печень уже из тебя выклевал?
– Не спрашивай!
И осеклась, потому что вслед за ней вошел и сам «орел».
– Добрый день, – сказал начальник вежливо.
– Ну здорово, здорово, – кивнула Беляева, – зачем пожаловали?
– Вы не могли бы предоставить мне отчет о командировке Марии Ободовской?
Ирина почуяла недоброе.
– Транжира ваша Ободовская. Только и ищет, где бы склындить. Да нет, все нормально.
– Все-таки покажите мне счета, – кротко попросил Владимир Дмитриевич.
– Вот зануда, – буркнула Беляева, – без вас бы разобралась.
Она достала папку с отчетами и счетами. Перед Ириниными очами появились уже виденные ею однажды бланки.
– Подписала на оплату все, кроме этого, – начала объяснять Беляева, – этот уж вообще ни в какие ворота. Где она столько накатала? Нет, ты посмотри, – обратила она внимание Ирины, пока шеф вдумчиво разглядывал счета, – ведь видно, что своей рукой нуль подмалевала.
Ирина тяжело сглотнула.
– Да, да, – рассеянно кивнул шеф, – я и хотел убедиться, что документация сфальсифицирована. У меня были все основания предполагать, что тут не все чисто. Я помню этот счет. У вас на столе, Ирина. Гляжу, тут тоже исправлена цифра... – Он вытянул мокрую, дрожащую руку с бланком счета в направлении лица Беляевой.
– О, и впрямь. А я-то и не углядела. Что же она, курва, делает? Ничего ей не оплачу. Я тут бухгалтер, а не ихний Санта-Клаус, чтобы всем подарки делать. Нет, ну гляди, какая ушлая! – рассердилась Беляева.
– Ой, и здесь! – удивился деланно Владимир Дмитриевич, показывая следующий счет и глядя на Ирину.
Беляева только насупилась.
– Конечно, это мой недосмотр, – признался шеф Ирине, – все происходило на моих глазах, но я не мог заподозрить, что наши сотрудники до этого опустятся. Воровать у компании деньги, не дождавшись конца испытательного срока, – как это опрометчиво! – Он сокрушенно покачал головой. – Боюсь, мне придется сказать об этом на совещании в понедельник. Или, даже лучше, прямо сейчас, Свенссону. – Он бегло кивнул Беляевой. – Благодарю вас.
– Да не за что, – сказала Беляева, – это вам спасибо. Без вас я бы и не заметила. Скажи своей Ободовской, чтобы ко мне зашла. Сейчас я из нее душу-то выну.
– Ну что, – спросил начальник на выходе, – ты облегчишь мне задачу? Я предлагаю тебе написать заявление об уходе. Это было бы разумно.
– Ты подонок... – подавленно произнесла Ирина.
– Вовсе нет. Меня волнуют интересы компании. Я в отличие от тебя патриот. Я люблю эту компанию, она мне много дала. Сама дала, заметь, я не воровал. Я всегда призывал администрацию быть осторожной с русскими сотрудниками, и, как видишь, небезосновательно. Впрочем, если ты уйдешь сама, то, во всяком случае, сохранишь доброе имя. Я никому ничего не скажу. У тебя роскошные данные, тебя после «Эрикссона» с готовностью возьмут на работу в «Алкатель», так что тебе, можно сказать, повезло. После обеда сдашь дела. Пока.
Не дожидаясь ответа, которого, впрочем, и не последовало, он пошел к себе в кабинет, фальшиво насвистывая и засунув руки в карманы, являя собой вид торжествующей беспечности и самодовольства.
