Как сказал поэт, «этот день видал, чего не взвидят сто…».

Ночью меня разбудил телефонный звонок. Звонил Светлов из «Пекина»:

– Девочка пришла пьяная и легла спать.

– Какая девочка? Куда пришла? – не понял я спросонок.

– Не к тебе, конечно. Лена Смагина, любовница Акеева. Приехала в гостиницу «Пекин» косая в доску, ключом в дверь не попадает, и легла спать. До этого, по сведениям Центрального телеграфа, ей дважды названивал папа из Котласа. Но междугородние звонки я блокировал, ее с Котласом не соединят. Поскольку ты старший в бригаде, я хочу знать: брать Смагину сейчас и допрашивать или «повести» ее, понаблюдать?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, взять мы ее всегда успеем. Но если она действительно влюблена в этого Акеева, она может не расколоться и не выдать его. Поэтому я хочу на другом сыграть. Я ей Ожерельева подставлю, когда она проснется. Если ты не возражаешь, конечно. Он ей сболтнет что-нибудь лишнее, а мы посмотрим на реагаж. А?

Я знаю этот излюбленный светловский прием. Иногда он называет это «форсаж», иногда – «накрыть на стол», а вообще-то это самая настоящая провокация: преступника провоцируют на саморазоблачающие действия. Ну что ж, пусть попробует, наша этика (если только такая существует) в борьбе с преступниками допускает и это.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Только не переигрывай и не тяни. Акеев нужен срочно.

– А как по поводу Долго-Сабурова, племянника той старухи? Ты собираешься тянуть эту линию?

– А как же! Я же тебе сказал: старуху кто-то придушил. В 5.50 приходит ташкентский поезд, мы с Пшеничным делаем обыск в вагоне Долго-Сабурова.

– Ну так вставай. Уже 3.45.