Глава десятая
Критическая масса
1
Ночью прошла сильная гроза, и к утру стало прохладнее, народ чувствовал себя бодро. Хотя настроение у всех было ни к черту...
Сыщики сидели за столом и молчали, не глядя друг на друга. Словно чувствовали себя виноватыми, хотя ни словом, ни делом ни в чем замешаны не были.
– Филь, – спросил Турецкий, – ты давно виделся с Наташей?
Агеев неопределенно пожал плечами:
– Не то чтоб виделся, но перезванивались. Разговор, не стоящий особого внимания. Разве что чисто психологически... В основном, что слышно о Юльке, она ж отчасти в курсе дела. Была здесь, слышала. Потом в двух словах пересказала свой разговор с ней в кафе. Обращаю ваше внимание, что память у девчонки почти феноменальная, можно было запросто проверять по расшифровке нашей записи. И ничего не скрывала, все – теми же словами. Я даже удивился слегка. Не знаю, как ей в жизни будет с такой прямотой и честностью...
– Значит, о последних событиях она еще не знает? – сказал Турецкий. – Или уже в курсе? Может, у нее и ночевала Юлька? Тебе не трудно позвонить ей и спросить? Она на работе сегодня или дома?
– Попробуем. – Филя достал мобильник.
– Теперь к Максу, – продолжил Турецкий. – Я не исключаю, что в состоянии крайнего стресса Юлька могла кинуться за помощью к Брентону. Это худший вариант, но он возможен. И для этого ей понадобился компьютер. Домашним своим она воспользоваться уже не могла. Служебным – тоже, ночью ее никто в офис не пустит. Но проверить на всякий случай стоит. Филь, это желательно тоже тебе сделать... Дальше, Нинка моя сказала, что с подругами у нее напряженка. Это вопрос надо уточнить у Наташи. Если они сегодня ночью не виделись, придется пробежаться по Кутузовскому, посмотреть, где и когда работают всякие интернет-клубы и другие заведения компьютерного плана, предъявить фотографию девушки и так далее. Этим прошу заняться Николая. И возвращаюсь к Максу. Старина, необходимо срочно влезть к Брентону. Я почти уверен, что истерическое послание Юлии может немедленно подвигнуть его на подвиги, и он примчится к ней на помощь. Где появится, когда и прочее, надо срочно узнать и приготовить достойную встречу.
– Саш, – сказал Голованов, – тут есть одна тонкость. Если этого поганца уже давно ловят и не может поймать полиция Польши и Латвии, это указывает на то, что поганец – человек опытный и искушенный. Притом следует учитывать, что наши благодетели выложили, как я понимаю, ей всю нашу секретную информацию. Не исключаю, что в порыве гнева, она уже доложила об этом Брентону. И враг, следовательно, предупрежден. Он будет вдвойне осмотрителен. Это если он все-таки решится «помочь» ей. Но я совершенно уверен в том, что при любом раскладе в Москве их встреча не состоится. Где угодно, но только не здесь. И еще. Почему вы уверены, что они пользуются только Интернетом? Разве телефонную связь уже отменили?
– К сожалению, ты прав, Сева, – поддержал Щербак. – Но на мобильник ее нас может вывести только оператор связи. Кто знает ее номер?
– Наташа знает, – сказал Филя и достал свою трубку.
– Так я пойду, – сказал Макс, поднимаясь. – А вы по ходу дела... это... – Он махнул безнадежно рукой и отправился к своим компьютерам.
– Светлана Петровна, добрый день, это Филипп Кузьмич, если помните. Да-да, тот самый. У вас все в порядке? Наташа на работе? Дома? А можно ее на минуточку? Спасибо... Привет, девушка.
– Пусть подъедет, если может. Или ты скатай, – зашептал Турецкий.
Филя кивнул.
– У тебя как со временем? Свободно? Нам полчасика не уделишь? Как зачем? – Филя засмеялся. – Соскучились по тебе. Если я подъеду через полчасика и привезу сюда, к нам, возражать не станешь? Как – зачем? Посоветоваться... Юлька пропала. Вот именно. Номер ее мобильного помнишь? Продиктуй... Хорошо, – сказал он, передавая записанный номер Турецкому. – Я еду... Значит, дела обстоят так, – сказал он, убирая в карман мобильник, – с подругой она с того дня больше не виделась. Ссора оказалась серьезней, чем нам представлялось. И у Наташи нет никакого желания видеться с ней. Окончательно разошлись пути. Девушка, другими словами, быстро растет над собой. Все, я помчался...
– Но на Кутузовский я все же смотаюсь, – сказал Щербак и тоже поднялся.
Сева, как самый солидный, поехал в Генеральную прокуратуру к Меркулову – в чужой мобильник просто так не влезешь...
Александр Борисович снова мысленно проигрывал все возможные варианты и пришел к прежнему выводу: первое – она должна была выйти на связь с Брентоном, и второе – она встретится с ним точно не в Москве, ибо Брентон уже знает, что ему готовят «теплую» встречу. И третье – Юлия, даже в угаре ненависти и любви, не кинется неизвестно куда на встречу с ним. Нет, она постарается обставить дело так, чтобы встреча произошла в безопасном для обоих месте, но обязательно ей хорошо знакомом. Опыт салона не мог не добавить ей опыта. А что за ней следят, она уже твердо знает. Прежде были подозрения, а сейчас, то есть вчера, она в этом лично убедилась... Господи боже мой, какие ослы!.. Он и себя готов был казнить за невероятный прокол. Ну почему, выслушав мнения всех, не сделал собственных выводов, как поступал, между прочим, всегда? Что ему помешало? Может, то, что дело практически не двигалось? То есть двигалось, но то, что не имело прямого отношения к безопасности Юлии. Относительно, конечно, не имело. Выдернули ее все же из притона! Но кто-то по-прежнему продолжал ей названивать...
Нет, следовало потихоньку раскрываться. Знакомиться, находить общий язык и раскрываться. Вот тут и прокол...
После похода Нинки в салон, ее резко отрицательной реакции и по отношению и к факту попытки насилия, и к самой Юлии Александр Борисович практически отстранил жену и дочь от участия в расследовании. Раз уж там сходятся откровенно криминальные интересы, нечего рисковать самыми дорогими, близкими людьми. Мужики – другое дело, такая служба. А Ирка напомнила, что вполне могла бы найти точки для контактов. Но история, даже такая короткая, все равно не терпит сослагательного наклонения: что было, то было, а вопрос «если бы, да поступить тогда иначе» уже не стоит.
А в общем получилось так, что где-то, как-то и почти незаметно, из мелких промахов или недоработок скопилась критическая масса, вылившаяся в ошибку. И наверное, недаром кто-то из знаменитых «афористов», возможно Талейран, сказал по поводу чего-то там, какого-то исторического факта: «Это хуже преступления, это – ошибка». Вот ведь как можно поставить вопрос... Не ошибка явилась результатом преступной деятельности, а, наоборот, преступление как итог ошибки. Мудрёно, однако, как говорил один знакомый мужичок, глядя на звезды ночного неба. И куда до этого доморощенного философа даже великому Канту! Мудрёно...
Из безмолвного небытия возник Макс, обильно жующий какие-то очередные хрустящие хлопья. Красноречиво поглядев на сидящего в одиночестве Турецкого, он кивнул, а потом так же выразительно качнул головой в сторону своего помещения, призывая пройти за собой.
Значит, нашел что-то. Турецкий зашел в темную комнату, освещенную лишь экранами более десятка работающих компьютеров. Макс всегда подходил к решению задачи в комплексе. Жестом показал он на стул и кивнул теперь в сторону большой турки с кофе. Александр Борисович взял пустую чашку и налил себе половину. Зачерпнул из лежащего на столе разорванного пакета горсть чипсов – он знал, что Макс любит, когда гость ведет себя бесцеремонно в отношении его кофе и «хрустелок», – сунул себе в рот, и тогда довольный соблюдением традиционного ритуала Макс вынул из работающего принтера несколько страничек распечатки. Протянул Александру Борисовичу, включил низкую настольную лампу.
Турецкий посмотрел, хмыкнул и стал читать. А через две минуты, перевернув третью страницу, всего-то и смог сказать:
– Твою мать!.. – с тоской и надрывом в голосе.
Макс понимающе развел руки в стороны, как бы подтверждая, что полностью согласен с такой откровенной оценкой.
Если Наташа, по словам Филиппа, обладала хорошей памятью, то у Юлии, как увидел Александр Борисович, она была фотографической. Он же знал, какие материалы вложил в пакет для Меркулова. Так вот почти точный их пересказ он теперь прочитал в послании к Брентону. Но это могло означать только одно: после ссоры и побега из дома девушка нашла-таки себе свободный компьютер и сумела изложить всю соль, выжимку из того, что раздобыли сыщики за две последние недели, главным образом получив информацию от Питера Реддвея. То есть, другими словами, секретные материалы международной полиции уже стали достоянием международного же преступника. Ну неужели ни у Меркулова, ни у этого Осипова, будь он... не хватило элементарной сообразительности, чтобы понять, что нельзя распоряжаться закрытой информацией?!
Но, чуть поостыв, Турецкий смог нащупать причину такого взрыва. Вероятно, ни один аргумент деда, уже знавшего, в какую переделку попала внучка и наверняка высказавшего по этому поводу свою точку зрения, – а какова она, объяснять не надо! – так вот, ничего не добившись своей «горькой правдой», профессор, доктор и прочая решил пожертвовать своим последним козырем. И вылил всю информацию на Брентона. К тому времени Юлия могла уже находиться в том душевном состоянии, когда перестают действовать любые аргументы, даже самые справедливые и действенные, оборачиваясь в устах обвинителя злобной клеветой. Скорее всего, так и было.
А вот и краткий, лишенный эмоций ответ «любимого».
«Ничего не предпринимай сама. Увидимся в течение двух ближайших дней. Не обращай внимания на злобную клевету. По телефону сообщу время и место нашей долгожданной встречи. Целую, моя любимая, моя единственная. Твой, тоскующий по тебе Роберт».
Вот и все. Когда состоится телефонный разговор, никому не известно.
Как там? «У царя был двор, на дворе был кол, на колу – мочало. Да, начинай сначала!»...
2
Приехавшая Наташа была уже в курсе вечерних событий.
Сели у стола. И пока вежливый Филя ходил варить кофе для девушки, Александр Борисович высказал ей о своих опасениях в связи с последними посланиями Брентону и его ответом Юлии.
Девушка слушала внимательно и серьезно, и вообще, отметил Турецкий, она за последние дни как-то быстро повзрослела. И еще больше похорошела. Это стало заметно даже в ее одежде: несмотря на ее выходной, она приехала в элегантном костюме цвета маренго, в белую и розовую полосочку. Такие костюмы принято называть деловыми. И хотя брючата были короткими, но ниже колен, с блестящими пуговичками, красивого цвета маренго с редкими блестками, и все это очень ей шло. Костюм был почти в обтяжку, что выгодно подчеркивало ее отличную фигуру. «Ах, девчонка, – думал Турецкий, – как быстро, к сожалению, пройдет твоя золотая пора, ты и сама не заметишь. Пусть хоть тебе повезет в любви... Рыжие, как утверждает Славка, самые лучшие – вообще, без всяких объяснений. А если еще и верные, что... обсуждается, но надежда все-таки остается, то и судьба у тебя сложится счастливая...»
Он взглянул на Филиппа, смотревшего на девушку с нескрываемым восхищением, и мимикой словно спросил: как? И тот в ответ немедленно показал два больших пальца. Высшая оценка!
– Вы хотите, чтобы я помогла вам найти адрес, по которому могла спрятаться Юлька? – прямо спросила Наташа, хотя Александр Борисович не объяснил еще своей нужды.
– Угадала, Наташенька. И я думаю, тебе неплохо бы вспомнить не только ваши последние школьные годы, но и тех ее знакомых, о которых у вас могла заходить речь, когда вы уже учились в институтах.
– Я закончила медучилище вообще-то, – словно стесняясь, сказала она.
– Но вы же встречались?
– Да, и довольно часто. Мы же практически соседи, только по разные стороны Кутузовского проспекта живем.
– Ну, давай подумаем, к кому она могла бы ночью, на машине, – шел, я понимаю, уже одиннадцатый час... Значит, на дворе еще не было полной темноты. Да плюс фонари и витрины... К кому она могла бы податься? И еще одно условие задачи: откуда бы она могла связаться через компьютер со своим «возлюбленным»? Ты же теперь знаешь, кто он на самом деле?
– Да, мне Филипп Кузьмич уже сказал. Ужас! Прямо не знаю, что и думать!..
– А там, у вас, ну, в вашем районе, нет поблизости какого-нибудь интернет-кафе, где она могла бы прийти в себя, связаться с ним, а потом поехать к кому-нибудь ночевать? К другу, подруге? Или каким-нибудь хорошим знакомым, которые пообещали бы ее приютить на два-три дня, пока не появится этот «жених»?
– Как раз в ее доме, только со стороны набережной Шевченко, и есть компьютерный клуб, он так раньше назывался, а теперь не знаю как, я давно там не была. Мы вместе с Юлькой и бегали, учились, когда у нее дома компа еще не было.
– Отлично! Филипп, – сказал он Агееву, который вошел в кабинет с туркой и чашками, – срочно передай Щербаку! На набережной Шевченко, в Юлином доме.
– Беда в том, – серьезно и печально продолжила Наташа, – что таких знакомых, о которых вы говорите, у нее может быть достаточно, и знать их всех просто невозможно. Ей постоянно звонят мужчины, она у них пользуется успехом, вот, – печально сказала девушка. – Только успех этот... Нет, я бы на такое не решилась никогда, – она тяжело вздохнула. – Никогда!
– Я ничуть не сомневаюсь. Более того, мне кажется, что холодок между вами и возник первоначально по этой причине. Филя мне говорил, что она старательно затягивала тебя в сети того Хлебникова. Она бы, я уверен, и Нинку мою не пожалела бы ничуть. Понимаешь, эгоист по своему внутреннему содержанию – самый неверный человек на свете. Вот думаешь иной раз: эгоист – тот, кто любит только себя. Правильно, не любишь других – и не надо. Но бывают завистливые, злобные эгоисты, которым мало себя любить, им не менее важно, чтобы другим обязательно было хуже, чем тебе. Вот к этому разряду людей я и отнес бы ее. Несмотря на то что им, таким людям, иногда не чуждо чувство дружбы, точнее, того, что они для себя называют этим словом. Мол, делай, как я, чувствуй, как я, если мне плохо, соглашайся, чтоб было плохо и тебе, – тогда я стану с тобой дружить. А отказываешься, как говорили в старину, – значит, горшок об горшок! Нинка мне сказала вчера, что, по ее мнению, у Юлии большая напряженка с близкими подругами. И я ей верю. Как твое мнение, Наташенька?
Она пожала плечами:
– Я просто не знаю их. В школе были, но это же давно... В Полиграфическом, где она училась на оформительском, наверное, были. Но я замечала, что она все больше с мальчиками...
– А это – лишнее доказательство того, о чем я тебе только что говорил. Среди мужчин у нее же нет конкуренток! Получается, что все внимание ей одной, чем же не эгоизм? Более утонченный, не более, – он улыбнулся. – А как ты себя чувствовала в ее компании? Мне кажется, что ты ее привлекала именно своим контрастом, яркая брюнетка и не менее яркая блондинка. По мнению французских классиков, Флобера в частности, брюнетки более страстны, чем блондинки, да?
– Читала я, – засмеялась Наташа. – Там не совсем так. У него блондинки – более пылкие, чем брюнетки, а брюнетки – более пылкие, чем блондинки!
– Ты права, – засмеялся и Турецкий. – А рыжие более пылкие, чем и та, и другая, так, кажется?
– Опять не так, – продолжала смеяться Наташа. – Там негритянки – более пылкие, чем белые женщины!
– Ну, правильно, конечно, если бы ты знала, когда я это читал, ты бы пожалела меня и не ругала мою память.
– Так я ж не ругаю. – Девушка смотрела лукаво. К ней явно вернулось хорошее настроение. Уж поднять-то его Александр Борисович умел.
– Ты знаешь, тебе очень идет этот костюм. Совершенно другой имидж. Скажу больше, ухаживать за такой девушкой, как ты, огромная честь. Я говорю совершенно искренне.
Наташа немного смутилась:
– А можно я у вас спрошу, Александр Борисович?
– Конечно!
– Как вы решились Нину отправить с Юлькой? Окажись я на ее месте, даже случайно, по ошибке, я никогда бы не потащила с собой девочку. Это же... нет, я не знаю... не понимаю совершенно!
– Ты ведь правду знать хочешь? – Наташа кивнула. – Так вот, мы все тщательно взвесили, провели соответствующую подготовку, и, когда поняли, что ловушка готова, дело за приманкой, Нинка сама согласилась. Отказалась бы – никто б ее не неволил. Нашли бы еще кого-нибудь. Просто не хотели время зря терять.
– Но ведь опасность была?
– А мы на что? Или ты думаешь, что Филя просто очень хотел подраться? Да, он любит экстремальные ситуации, но вступает в игру только тогда, когда надо защитить слабого. И ты, как я понимаю, была тому невольной свидетельницей.
– Да, он говорил. А вы, смотрю, одинаково думаете...
– Такая работа, девочка... А имен хоть каких-нибудь, наиболее близких, ты не запомнила? Просто по чистой случайности? Ты подумай, а пока давайте кофейку выпьем и попытаемся вспомнить еще что-нибудь интересное... Да, а у нас есть какие-нибудь вести из Хабаровска?
Турецкий с хитрой улыбкой взглянул на девушку поверх очков. И она смутилась, даже голову нагнула, чтобы как-то скрыть вспыхнувшие щеки.
– О-о-о! – почти пропел Александр Борисович. – Я вижу, дело сдвинулось и покатилось. И чем дальше, тем быстрей. Что, не так, Наташа?
Она кивнула, не поднимая головы.
– Написал, наверное. Только больно быстро для подробного письма. Хотя, если самолетом? И летчик знакомый?
– Нет, он телеграмму прислал. Срочную. – Девушка совсем стала красной.
– Да не смущайся ты, святое ж дело! – укорил ее Турецкий. – И чего пишет? Длинная, наверное, телеграмма? – Он уже заранее улыбался.
Она опять кивнула.
– Целых семнадцать слов.
– А конкретно? – Это уже Филя спросил, поднося трубку к уху.
– Люблю, – ответила она.
– Что, семнадцать раз подряд? – изумился Турецкий.
– Пятнадцать. И подпись: твой Сережа. Я думала, маму кондрашка хватит. Она получила-то, когда я была на работе... Пришла я домой, а она мне бумажкой в нос тычет: это что такое? Я даже испугалась.
– Ну и что?
– А я ответила: это жизнь, мама.
– Ах, какая умница! – закричал Турецкий. – Филипп! Тащи коньяк! Надо немедленно выпить за здоровье нашей замечательной красавицы! Не я буду! Я чувствую, что сам, ну, вместе с Нинкой, отвезу тебя к твоему жениху. И появятся у тебя на свадьбе целых два генерала! А может, и три, раз Славка говорит, что Сережка твой там на отличном счету.
Филипп улыбался, кивал, а сам передавал последние указания Николаю Щербаку, который был в этот момент именно на набережной Шевченко. Но еще не дошел до указанной точки.
– Послушай, а отец как отреагировал?
– Посмеялся и сказал: всему свое время. Вот и твое пришло, дочка. И ушел курить на лестницу. В комнатах ему мама не разрешает...
Наташа попросила разрешения подождать в агентстве, когда все соберутся на рабочее совещание. Естественно, накормили обедом, после чего она с удовольствием отправилась к Максу. Сложилось мнение, что ей удавалось разговаривать с ним, что само по себе было явлением необычным. Как правило, Максим обычно сам всегда диктовал условия своего существования: хотел – говорил, не хотел – ни словечка из него не выдавишь, жестами обходился, и все его понимали, просто удивительно!
А Филя тем временем помчался в Полиграфический институт, что на Садовом кольце, в отдел кадров.
Наконец собрались в кабинете директора.
Сева сумел-таки поговорить с Меркуловым, объяснил тому, в какую лужу все вляпались из-за того, что закрытые сведения уже получены господином фальшивым Брентоном. Турецкий тут же сообщил об этом Севе, едва прочитал распечатку, полученную от Макса. Ну да, разговаривать с Александром Борисовичем оскорбленный до глубины души Меркулов и не стал бы ни за какие извинения, а Александр Борисович твердо стоял на своем и извиняться не собирался. Словом, нашла коса на камень! Но, кажется, Меркулов все-таки вспомнил с помощью Севы, по чьей конкретно вине это произошло, и немедленно сам подписал постановление на прослушивание телефонной связи с мобильника, зарегистрированного на Юлию, а также о проверке ее компьютера на службе, в рекламном агентстве «КОМЕТА+».
Понятное дело, торопился загладить свою вину. Он, правда, не спросил, но как бы намекнул, посоветовал, что, если вдруг появятся какие-нибудь сведения о пропавшей девушке, было бы правильным немедленно сообщить об этом Осиповым. Но Сева мягко отклонил это предложение. Ему, Меркулову, естественно, будет немедленно доложено, а дальше пусть решает он сам, что и когда сообщать родственникам.
– Не обрадовал, – с иронией закончил Голованов. – Если судить по реакции. Этакое холодное отчуждение. Не понимаю, Саша, что с этими старцами происходит? Из ума выживают, что ли? Какие-то неадекватные становятся. Или это мы слишком быстро меняемся?..
Щербак доложил, что съездил удачно. По фотографии Юлию легко узнал дежурный, сказал, что она раньше часто в их кафе бывала, а вчера прибежала, вся какая-то раскрасневшаяся, растрепанная, явно не в себе. К ее счастью, оказался один свободный комп, и она, не теряя времени, будто куда-то опаздывала, передала какое-то сообщение. После чего расплатилась и убежала. Все второпях, на скоростях. Симпатичная девчонка, а вид был такой, словно за ней кто-то гонится. В плаще, несмотря на теплый вечер, с большой сумкой в руках. Вот, пожалуй, и все. Николай, естественно, предъявил свое удостоверение, мельком сказал, что девушка, кажется, попала в беду, поэтому важна любая информация о ней, и устроился за компьютером, с которым она вчера имела дело. Соединился с Максом.
Максим, сумрачно сидящий сейчас вместе со всеми за столом с кружкой своего кофе, только кивнул, движением головы пояснив, что у него всегда порядок. И нашел все, что требовалось, и скачал. И показал толстым пальцем на распечатку, лежавшую на столе перед Турецким. Сморщился презрительно и махнул рукой, показывая, что ничего нового, это уже всем известно.
Ну да, текст именно тот, который Макс скачал несколькими часами раньше у Брентона.
Следом докладывал Агеев. Ему пришлось поднимать дела за все годы учения Осиповой в институте. Куча большая. Филипп выписал для себя тех, о ком рассказывала преподавательница, помнившая Юленьку. Она же и назвала три-четыре фамилии девушек, с которыми дружила в институте Осипова. С мальчиками у нее всегда были сложные отношения, те за ней ухаживали, но она предпочитала студентов со старших курсов. А вспомнить их фамилии преподавательница уже не могла. Она и с этими напрягалась из последних сил.
Одна фамилия – Леночки Молодкиной, которая прибыла в институт из Петербурга и туда же уехала, получив диплом, заинтересовала сыщиков. В Питере она проживала на Бассейной улице, недалеко от Парка Победы.
Уже выяснили, что на работе сегодня Юлии не было. Оставалось узнать, не появились ли дома какие-либо новости от нее. И позвонить старикам могла лишь Наташа, которую они знали как близкую подругу своей внучки, она часто бывала в их доме.
Телефон поставили на громкую связь, чтобы получить возможность послушать, а затем и проанализировать сказанное о девушке ее единственными, по сути, родственниками, других у Юлии не было.
Это был очень тяжелый для Наташи разговор. Собственно, она только спросила, дома ли подружка, и все. Дальше пошли слезы, всхлипы, причитания, просьбы, мольбы о помощи и так далее. Наташа измучилась, слушая вопли Татьяны Иосифовны, у Семена Викторовича в это время сидел доктор, мерил давление, зашкалившее за двести. Делал уколы. И закончить разговор не было возможности, и продолжать не о чем.
Филя написал на листке бумажки: «Скажи: сейчас же начинаю всех знакомых обзванивать, нельзя терять ни минуты». И она прочитала текст. А Татьяна Иосифовна успокоилась и слабым голосом попросила непременно, сегодня же звонить.
– Вот что бывает, когда одна ошибка тянет за собой другую... – неизвестно кому сказал Турецкий, может, и себе. – Если нам повезет и она отправилась в Ленинград... На машине, ночью? Да еще в грозу? Нет, не думаю... Но, наверное, надо звонить Вите Гоголеву и срочно подключить его парней из ГУВД. Нам нужен домашний адрес и телефон этой Леночки Молодкиной. И тогда засаду будем устраивать у нее. Севке придется срочно отправляться к оператору мобильной связи и в буквальном смысле дежурить там в ожидании возможных известий от Брентона. То есть вся надежда у нас теперь исключительно на этого мерзавца. Если ситуация выстроится именно так, как мы думаем...
– А кто такой Гоголев? – шепотом спросила Наташа у Филиппа, и он так же тихо ответил:
– Начальник всей петербургской милиции. Генерал-лейтенант. Большой друг Сан Борисыча.
Наташа только сделала большие глаза: такое было уже выше ее понимания. Поднять на ноги весь город – это надо же! О фигуральности выражения ей и мысль не пришла, чистая душа ее все воспринимала всерьез.
А Турецкий стал набирать питерский домашний номер телефона Виктора Петровича Гоголева, который еще недавно возглавлял в Питере уголовный розыск.
Объяснения заняли несколько больше времени, нежели Турецкий предполагал. Но Витя очень хотел знать, как сложилось у Славки, где он и что с ним после трагедии с Дениской. Затем ему надо было узнать все о здоровье Сани и его перспективах. И только потом он спросил, какая нужда заставила Турецкого позвонить. И вот тут уже ничего втолковывать не пришлось. Гоголев обычно сразу просекал то, что касалось розыска. Он только записал себе телефон в «Глории» и пообещал, что парни, которые выедут на Бассейную улицу, оттуда и перезвонят в Москву, чтобы сообщить о результатах поиска.
Ну, все, теперь остается только ждать. Сева отправился прослушивать телефон, Щербак, пользуясь тем, что рабочее время еще не вышло и в рекламном агентстве могли еще оставаться сотрудники, позвонил туда и сообщил, что приедет по срочному государственному делу. Филипп повез Наташу домой, надо же быть вежливым.
Звонок раздался где-то часа полтора спустя. Уже совсем стемнело, десятый час. Если Юлия мчалась в Питер, то она уже должна была оказаться там. Сутки прошли...
Незнакомец представился майором Соковниным. Интересно, думал Турецкий, в Питере и фамилии все какие-то старинные, дворянские... Соковнин! Что-то такое было в истории. Или похожее? Но это так, уже по ходу разговора.
А майор между тем доложил, что по указанию генерала он прибыл по указанному адресу, но дозвониться в дверь не смог, так как никто не отвечает. Соседка, вышедшая на шум, сообщила, что Леночка Молодкина действительно здесь проживает, но сейчас она в Москве. В командировке. Уже неделя как. Удалось также выяснить, что упомянутая женщина работает на петербургском телевидении и в командировку отбыла, надо полагать, в Останкино, куда же еще?
Круг замкнулся. Оставалось сердечно поблагодарить майора и его товарищей за оказанную помощь. Что-то уже лучше, чем вообще ничего. Можно было бы попросить майора справиться еще и на телевидении, там, у себя, уточнить по поводу этой командировки, но решил, что еще и такими вопросами нагружать милиционера – это уже нахальство. Значит, ждать до завтра.
Он прилег было, решив остаться здесь, никуда не хотелось ехать, потому что настроение было гадким. Но вдруг сказал сам себе: «Какого черта? У меня что, дома нет родного? У меня машины нет во дворе? Я не знаю разве, что по ночной Москве ехать до Фрунзенской набережной не больше двадцати минут?»
А еще подумал, что недавно, зайдя утром в кабинет, он был ошарашен тем, что на «его» диване лежала молоденькая, красивая девчонка. Первая мысль была: «Они уже с ума посходили от безделья? Девчонок на ночь таскать?!» Но тут же вспомнил, что сам же прошлым вечером и посоветовал спрятать здесь Наташу.
«Совсем, наверно, старый стал! – укорил себя Турецкий. – Как в том анекдоте: к молодой жене пришел, забыл зачем. И она объяснила, а он выполнил свой долг и ушел. Снова приходит, а зачем, опять забыл. Жену слушал, долг выполнял. И так всю ночь ходил – старый ишак, и зачем надо было жениться?»
Он оказался дома не через двадцать, а через восемнадцать минут, нарочно на часы посмотрел. Ирка кинулась готовить ужин, потом, зевая, ушла в спальню. А он долго пил чай, курил в открытое окно, размышлял. И все мысли сходились к одной: критическая масса готовила неприятный сюрприз. Начинающийся процесс цепной ядерной реакции деления уже сам поддерживает себя. А дальше взрыв – и тишина.
Случались в жизни ситуации, когда ты чувствовал, что «процесс пошел» и ты уже не в силах его остановить. Именно эта беспомощность больше всего и угнетала. Ты хочешь, но ничего, увы, не можешь, ибо за тебя все уже решено. Что остается? Сожалеть, соболезновать, все оправдания сводить к случайности. Ну да, по-прежнему все то же сослагательное наклонение: что было бы, если бы?.. Если бы ты внимательней прислушался к себе; если бы не поехал к Косте, которому в последнее время веришь все меньше и меньше; если бы убедился, что он бессилен уже в тех делах, которые в молодости щелкал как орешки; если бы ты, в конце концов, не оставил ему секретные материалы... И это все – твоя прямая вина. А остальное – эмоции, никому не нужные обвинения друг друга, а в результате – полный проигрыш. Твой, прежде всего, поскольку это уже дело твоей совести, и обвинить себя можешь только ты сам...
Но если Молодкина уже с неделю в Москве, как заявила ее соседка, то к кому же отправилась в Питер Юлия? Наташа!..
Она может узнать, не оставила ли Юля случайно на своем столе, дома, телефон питерской подруги. А еще он может храниться в ее записной книжке – в компьютере, многие так делают, чтоб долго не искать. А ведь тут есть что-то! Раз Молодкина в Москве, она наверняка уже созванивалась с подругой...
Вот с этого шага и начнется утро...
3
Елена Юрьевна Молодкина – весьма симпатичная молодая женщина, чуть старше Юлии, нашлась в редакции информационных программ. Александр Борисович с утра прозвонил по всем службам, в которых имел относительно знакомых по тем делам, которые были так или иначе связаны с телевидением. Он просто раскрыл свою телефонную книжку и от А до Я стал набирать номера. Некоторые его хорошо помнили, другим приходилось напоминать о себе, но, как только всплывало какое-нибудь громкое уголовное дело, память абонентов восстанавливалась с немыслимой скоростью. Вот, собственно, и весь секрет поиска.
Отыскав наконец Елену Юрьевну по телефону, Александр Борисович, разумеется, не смог отказать себе в возможности взглянуть на подругу Юлии. Он подозревал, что и Леночка так же хороша, как Осипова, раз уж та выбирала себе подружек по такому принципу. И не ошибся. Только на этот раз перед ним оказалась жгуче-рыжая, веснушчатая и полненькая девица, такая, что у Славки, вероятно, дух бы захватило. О себе в этот момент Турецкий как-то не подумал. Но вспомнил свою легкую пикировку с Наташей накануне, когда они выясняли, насколько прав был писатель Флобер. Как бы там ни было, но Юлия тем не менее свой принцип соблюла: среди ее подруг была и рослая, стройная блондинка, и этот вот милый колобок.
Она была проста и открыта, а узнав, что Юлией интересуется охранно-розыскное агентство, еще не вникнув в суть названия, уже искренне испугалась. Что случилось? Неужели?..
А что, была причина для волнений?
И она рассказала. Да, вчера во второй половине дня к ней в гостиницу «Восток» (там у Леночки номер на время командировки в Москву) буквально ворвалась Юлия и стала нервно рассказывать, что у нее беда, что надо срочно бежать из Москвы и что она очень рассчитывает на помощь подруги.
Молодкиной рассказ Юлии, которую со всех сторон окружили не совсем понятные враги, показался несколько преувеличенным в эмоциональном плане. Она попробовала, как всякая спокойная и уравновешенная женщина, дать ей дельный совет, но та твердо стояла на своем: она должна срочно уехать. Машина под окном, бак полон бензина, ей нужны ключи от Леночкиной квартиры. Это ненадолго, поскольку туда же, в Питер, со дня на день прилетит или приедет ее жених из Англии, они встретятся и немедленно решат все свои проблемы.
Леночка пыталась отговорить подругу от необдуманного решения, но та была неумолима. Уже и тот аргумент, что дело идет к грозе, не подействовал, хотя дорога на машине длинная и почему бы не воспользоваться, раз уж так припекло, железнодорожным транспортом? Юлия стояла на своем, и Леночка уступила. Конечно же отдала свои ключи, хотя вторые были у ее соседки по лестничной площадке – Анны Васильевны. Юлия могла бы и у той попросить, но Леночка во всей этой суматохе как-то не подумала, словом, вручила, показав, какой от какого замка, там их целых три!
И это все. Юлька обещала позвонить, как только войдет в дом, но звонка на мобильник нет и нет, хотя ехать целые сутки – это много. Ну, может, не сильно торопится, остыла по дороге...
Александр Борисович с сожалением попрощался с редакторшей информационных программ и удалился, размышляя о том, что, будь они со Славкой помоложе и встреть этот вот «колокольчик», еще неизвестно, кому достались бы лавры победителя... Поздно. Даже думать...
Его зацепило одно слово, которое, не задумываясь о смысле его, мельком бросила Леночка: «остыла». Что-то в нем было ледяное, неприятное. И Турецкий вспомнил совет, данный им же самим Константину Дмитриевичу Меркулову. И почему не воспользоваться им сейчас? Можно даже и не звонить, а просто подъехать к Федору Александровичу Фролову, начальнику УГИБДД города Москвы. В последний раз они встречались и даже хорошо выпили, когда Александр Борисович расследовал препротивнейшее дело о взяточничестве, в котором были крупно замешаны руководящие работники Министерства внутренних дел, включая даже заместителя министра. Тогда же, чтоб надавить на строптивого следователя Генеральной прокуратуры, был совершен наглый наезд на машину Ирины и выставлен такой счет, что у нормального человека потемнело бы в глазах. Федор помог разобраться с дорожными бандитами. Но с тех пор они только пересекались иногда, но основательно не сиживали. Да и сейчас не повод. Но генерал Фролов мог оказать помощь в розыске автомобиля Юлии Осиповой. Если Костя, будь он неладен, уже не воспользовался сам советом бывшего друга Сани.
Федор раскрыл руки так, будто лучшего дружка встретил. Восклицаниям не было конца. Он конечно же знал о Сашином несчастье, сочувствовал, но видеть вот таким – живым, здоровым и бодрым, – этого не ожидал. После ранений и контузий подобного рода – уж кому не знать? – Федор подозревал, что Турецкий теперь постоянно отдыхает, тем более что из Генеральной прокуратуры, как ему сказали, бывший «важняк» и помощник генерального прокурора уже уволен по состоянию здоровья. А тут – такой молодец!
Но был самый разгар рабочего дня, и Александр Борисович не собирался отвлекать генерала от дел текущих. Вкратце изложив свою нужду, он попросил начальника всех московских гаишников помочь ему проверить по сводкам ДТП по области и дальше, до самого Питера, не было ли каких-либо происшествий, в которых была засвечена синяя «тойота», номерной знак такой-то? Назвал и фамилию водителя.
Какие проблемы? И вскоре стали поступать первые сообщения. По Москве и области не зарегистрирована, правда, было то-то и то-то, но о синей «тойоте» и речи не шло. Ничего не случилось и в Новгородской губернии. Питерцы вообще-то ответили первыми – у них дорожно-транспортных происшествий с «тойотой» синего цвета, номера московские, тоже не зарегистрированы. Молчала только Тверь, самые близкие соседи. Пришлось вежливо напомнить. И там ответили: было, разбираемся, уточняем.
«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город...» – почему-то именно эта фраза бессчетное число раз прокручивалась, словно заведенная, в мозгу. Нет, опосредованно понять причину можно было. Турецкого самого вчера под вечер немного колбасило от духоты, и только навалившаяся гроза с сумасшедшим ливнем, грохотавшим по крышам, принесла облегчение. Но тогда же и мелькнула мысль, что не хотел бы он в такую погоду оказаться один и где-нибудь на шоссе, почти не различая дороги впереди, в полыхании встречных фар. Просто мелькнуло в голове и пропало... Кто-то сказал, что ничего не пропадает зря, а мысль – та же энергия, которая только и делает, что переходит из одного состояния в другое, но никогда не исчезает бесследно. Ну да, кирпич не падает на голову просто так...
Ожидание становилось нестерпимым. И наконец на зов московского коллеги откликнулся главный новгородский гаишник. Александр Борисович следил за выражением лица Фролова и видел, как оно все больше мрачнело.
Можно было уже ничего не объяснять. Чертовски заболело с левой стороны груди, где-то под ключицей, Турецкий даже поморщился. И генерал положил трубку и сочувствующе посмотрел на Александра Борисович.
– Я, кажется, понял, – сказал Турецкий, и генерал кивнул. Но тут же лицо его словно разгладилось – немножко, почти незаметно.
– Жива, жива, – не глядя в глаза, сказал он. – Но чудом уцелела. Ты представляешь? – он немного оживился. – На приличной скорости сбила три столба ограждения, несколько раз перевернулась и съехала фактически на спине с двенадцатиметрового откоса. К счастью, не загорелась, а то бы кранты. Бак, говорят, был полный, это и спасло. Ситуация стандартная: видимость – десять-пятнадцать метров, правый поворот, навстречу колонна большегрузов и еще какой-то хрен, его не нашли, пошел на обгон. Еще б немного – и лобовое. Тогда уж – гаси свет. На ее удачу, в километре впереди – пост ГАИ. Сообщили, и они примчались, достали, даже разрезать не пришлось автомобиль. Ну, помяло основательно. Однако все ранения от ударов – переломы, контузия, обычное явление. Отвезли в Торжок, в городскую клинику, в хирургию. Так что недалеко, до Твери, а там еще сорок верст. Ты скажи там родичам, кто у нее есть, чтоб свечку побольше поставили. В таких авариях не выживают, можешь мне поверить...
– Спасибо, Федя, считай, что бутылка с меня. Нет, две. От нее тоже.
– Родня, что ль?
– Хуже, клиентка.
– Да, и еще одна любопытная деталь... Лежит она без сознания, а рядом мобила стонет и подпрыгивает, есть теперь такие, с вибрацией. Постовой поднял, открыл, а там эсэмэска высвечивается. И текст... как он сказал? Ага, «Буду двенадцатого десять нарва люблю». И все. Кстати, сегодня у нас какое?
– Одиннадцатое, – подсказал Турецкий. – Завтра они должны были увидеться. Но теперь уже расстанутся навсегда.
– А он – кто?
– Большая падла, – чуть наклонившись к генералу, совсем тихо ответил Александр Борисович.
Явившись в «Глорию», Турецкий попросил Макса срочно обзвонить всех сотрудников, занятых в деле Осиповой, и отменить задания. Кроме Севы, который должен получить официально заверенную распечатку входящих и исходящих с телефона Юлии. Макс уставился вопросительно, борода его плавно колыхалась вверх-вниз.
– Она в больнице. ДТП, – с лапидарной краткостью самого Максима ответил Александр Борисович.
Затем Турецкий позвонил в приемную Генеральной прокуратуры, секретарше Меркулова. Клавдия Сергеевна безумно обрадовалась звонку ее любимого Сашеньки и готова была немедленно соединить его со своим шефом, несмотря на то что у него важное совещание.
– Ни в коем случае! – запротестовал Турецкий. – И не думай! Мы с ним теперь враги до гроба.
Здорово напугал действительно любившую его когда-то, да и теперь совсем не равнодушную к нему женщину. Но свел к шутке. Попросил записать и передать Меркулову, что Осипова находится в городской больнице Торжка. Переломы, сотрясения и прочее, но жить будет. И все, пусть теперь сам расхлебывает кашу, которую заварил.
Затем, дождавшись возвращения Голованова с распечаткой телефонных звонков Юлии, Александр Борисович нашел последний, остальные его уже не интересовали, снял телефонную трубку – жалко денег, положенных им на свою мобилу, и набрал номер Питера Реддвея. Завтрак у того уже давно кончился, и подходило время ланча.
– Хелло, Алекс, – услышал он, – ты не знаешь, зачем я тебе звоню? – и здоровый мужской хохот сытого и довольного жизнью человека.
– Знаю, старина! Ты хотел узнать у меня, как дела с тем прохвостом!
– Прохвост? Сейчас... Ах да, конечно. И что?
– Ну, во-первых, я хотел сделать приятное тебе, сказав, что твои сведения мне очень помогли. А во-вторых, я хотел бы поблагодарить также и твоих коллег из Европола. Но так как сухая благодарность никого не греет, понимаешь? Я хочу сделать им одну подсказку. Двенадцатого числа, то есть завтра, в районе десяти часов утра, у таможенного перехода «Нарва» – они знают, – будет находиться... как им угодно его называть: Роберт Брентон, или Юрис Паперис, или еще как-то. Если он их всерьез интересует. Мне он больше не нужен. А они вполне могут его поиметь, так и скажи.
– Поиметь? – мгновенно отреагировал Питер. – Минутку, я посмотрю... Нет, объясни!
– Это, Пит, глагол из того же ряда, что «иметь», «имел», – помнишь, я тебе уже говорил? Смысл тот же, но есть и свой, несколько, я бы сказал, игривый оттенок. Понимаешь?
– Интересно, – хмыкнул Реддвей. – Во всяком случае, наверное, полезно.
– Еще как! – Турецкий захохотал. А потом передал оттенки разговора друзьям, собравшимся в кабинете. – А теперь я готов сообщить вам, коллеги, что в связи с известными вам обстоятельствами гонорара за проделанную работу мы с вами, скорее всего, не получим. Поэтому разрешите, братцы, объявить вам мою искреннюю благодарность и признательность.
– Деньги – что! – фыркнул Филя и продолжил, как бы подводя общий итог: – Их столько проходит через наши руки, что они теряют свою фактическую ценность. А вот «спасибо» – это стоящая монета...