Естественно, пришел Игорь Исаевич Паромщиков. И сразу увидел Турецкого, с мечтательным видом восседавшего на стуле с пустой кофейной чашкой в руке.

Тремя минутами позже, устраиваясь за своим письменным столом в кабинете и с усмешкой глядя на Турецкого, усевшегося напротив, он сказал с едва заметной иронией:

– А я ведь сразу вас узнал, Александр Борисович, вы почти не изменились. Хотя вид у вас такой, будто вы только что объелись пирожных с приторно-сладким кремом, – это он так шутил, надо понимать, – но еще не ощутили первых позывов приближающихся страданий.

Неплохо сказано, отметил про себя Турецкий. Во всяком случае, он, как и его славная помощница, не лишен наблюдательности. Нет, не лишен. И чувство юмора сохранил. Наверняка, сработаемся. После чего ответил:

– Вы абсолютно правы. Только пирожные были не просто сладкие, а восхитительные. Поэтому, как знаток вопроса, хочу спросить: где вы находите таких очаровательных помощников? Могу только искренне завидовать... А у меня, как у господина Грибоедова: шел в комнату, попал в другую. Ехал, сами понимаете, куда, и был прямо-таки очарован, что, видимо, и ввело вас в заблуждение. Однако за репутацию девушки можете быть спокойны, хорошая у вас помощница, – вежливая, интеллигентная. Но до вашего прихода, скорее не она, а я вынужден был выслушивать комплименты в свой адрес. Меня, оказывается, изучают в вузах, представляете? К чему бы это?

– Там, – Паромщиков шутливо подвигал плечами, – под лопатками, я имею в виду, не чешется?

– Увы, не растут, – понял Турецкий вопрос об ангельских крылышках. – Опоздал, вероятно. А меня сегодня Федоровский расспрашивал, откуда мы с вами знакомы, Игорь Ильич. Я припомнил наше дело по ЗГВ. Характер ваш – железный. И о том, как мы дружно сработали. А он отчего-то нахмурился. Не знаете причины? Может, мы с вами кому-то крепко тогда перебежали дорожку?

– Что было, то было, – вздохнул Паромщиков и больше ничего не добавил.

Что ж, значит, тайна сия велика есть... Ну, Бог с ней.

Был Паромщиков еще крепким, плотным, седоватым и лысеющим мужиком невысокого роста. Забыв, естественно, как он выглядел прежде, десяток лет назад, Турецкий по какому-то наитию угадал-таки в разговоре с помощницей его внешность. Таких мужиков именно грибами-боровиками обычно и зовут. Вот почему Аля смеялась так заразительно. Возраст его, если не знать, сходу определить было трудно, и пятьдесят, и шестьдесят. Лицо грубое, словно тесаное топором, а вот черты лица невыразительные, незапоминающиеся. И голос непонятно какой, – и сипловатый, и низкий, и с визгливыми окончаниями фраз. Не очень приятный. Но уж – что Бог дал.

– Значит, снова желаете вместе поработать? – продолжил Паромщиков.

– Да как вам сказать? Дело наверняка будет мало приятным и, не исключаю, скандальным. Армия не любит, когда выворачивают наизнанку ее нижнее белье. Да и кто любит? И защищается, иной раз, не выбирая средств. Я знаю, на собственной шкуре испытал. И когда Меркулов попросил меня заняться этим анонимом, мол, его совсем одолели солдатские матери, и назвал мне имя следователя военной прокуратуры, который занимается этим делом, я ему ответил, что с кем-то другим, пожалуй, отказался бы. А с вами у нас какое-то понимание однажды, помнится, уже установилось, поэтому, думаю, может и снова получиться. Потому что, по большому счету, мы же одно дело будем делать, только на вас наверняка станет давить ваше ведомство, а на меня – господа сослуживцы и начальники того солдата. Объективная ж истина никого не устроит.

Паромщиков слушал его с плохо скрытым недовольством. Характер такой...

– Только у меня на данный момент никаких материалов, кроме текста из Интернета и некоторых, совсем необязательных, личных соображений. Не хотите ли, если вам не в тягость, хоть чем-то конкретным поделиться?

– Это называется, отдать жену дяде, не так? – ухмыльнулся Паромщиков.

– Ну, правильно. А самому – к этим, к веселым... девушкам. Скажу по правде, я еще и с комитетчицами-то не встречался. Хотел после разговора с вами поехать. Чтобы быть готовым к их агрессивным атакам. Так есть соображения? – спросил уже прямо.

Паромщиков помолчал, словно раздумывая, и ответил:

– В общем, ничего конкретного. А выдумывать версии не привык. Спецы кое-что обещают, в смысле розыска, но это – время.

– Сочувствую, у меня то же самое. Пока только обещают. Тогда, может, на том и остановимся, чтобы встретиться, когда появится хоть какая-нибудь ориентировка? Не возражаете?

Паромщиков неопределенно пожал плечами, будто, вообще, не хотел давать никаких конкретных обещаний. Турецкий это понимал, доверие надо хорошо отрабатывать. Правда, специально он этого делать не собирался, время само должно было дать направление движению этого вопроса в ту или другую сторону. Зато теперь у военной прокуратуры не будет повода упрекнуть частного сыщика, а вместе с ним и Генеральную прокуратуру, в том, что они пытаются ей перебежать дорожку и потянуть одеяло на себя. Объединять силы все равно придется, но все решит вопрос: когда.

В кабинет, постучав, заглянула Алевтина Григорьевна, Аля.

– В чем дело, Дудкина? – скрипуче спросил Паромщиков.

– Я по поводу вашего указания...

– Но ты же видишь, мы заняты.

– Да нет уже, наверное, – опережая смущение девушки, пришел ей на выручку Турецкий и встал. – У меня больше нет необходимости отрывать у вас дорогое время, Игорь Исаевич. Главное мы с вами решили – (пусть он теперь сам думает, что считать главным), – а о деталях, полагаю, сможем договориться и по телефону. Со своей стороны твердо обещаю, что напрасно беспокоить вас не буду. Поэтому разрешите поблагодарить за беседу и откланяться, – и он со всем радушием, на которое был способен, протянул Паромщикову руку. Но так протянул, чтобы это образцовое действо обязательно увидела и оценила наблюдательная Алевтина Григорьевна.

Каким бы отставным ни был Турецкий, но Паромщиков прекрасно помнил, а если и забыл, то ему напомнил Федоровский, что Александр Борисович оставался генералом, хоть и не надевал прокурорского мундира с широкими серебряными погонами. Паромщиков был вынужден встать, чтобы попрощаться с посетителем. Вот так тебе, чтоб не хмурился в следующий раз!

Аля стояла в дверях, наблюдая сцену. Словно невзначай, оглянувшись на миг, Турецкий заметил, что во взгляде ее мелькнула ирония. Очевидно, по поводу «дорогого времени». Ох, находчивая девушка, умная, но еще, поди, и ушлая...

– Желаю здравствовать.

Турецкий, будто по давно устоявшейся привычке, подкинул ладонь с расставленными пальцами к виску, – чтоб получилось ни то, ни се, а, в общем, напоминало небрежный приветственный жест – истинно по-генеральски, и вышел, уже откровенно подмигнув Але. Та надула губки, чтобы сдержаться и не рассмеяться. У двери Турецкий обернулся.

– Кстати, вы, кажется, говорили, Алевтина Григорьевна, что собирались куда-то ехать. – (Она и в самом деле об этом обмолвилась, до прихода Паромщикова). – Так я сейчас еду в Комитет солдатских матерей. И с удовольствием подброшу вас, куда вам требуется. Автомобиль у меня свой, синий «Пежо», если желаете, милости прошу. Игорь Исаевич, если вы, разумеется, не возражаете. Еще раз всего доброго. А мнение и требования этих дам из Комитета я вам, скорее всего, завтра же и перескажу, если заинтересуетесь.

Александр Борисович неторопливо спустился к выходу, зашел на стоянку, открыл машину и сел за руль, не закрывая дверцы. Торопиться все равно было некуда. Ну, не сегодня будет Комитет, так завтра. Гораздо важнее было бы найти надежные контакты с помощницей Паромщикова. Агент влияния, так сказать, а шпионить ей совсем не потребуется. Не женское это дело. Точнее, оно, может, и жен-ское, но для тех женщин, которых не жалко. А эта девушка показалась ему способной на некоторые авантюрные поступки. Что ж, если ей нравится острая ситуация, отчего не дать возможность? Тем более что «острота» вполне может оказаться взаимной...

Он был почти уверен, что ошибся, и Паромщиков просек его «неблаговидные» намерения.

Прошло уже пятнадцать минут и никакого, что называется, телодвижения. О чем это могло свидетельствовать?

Свои предположения на этот счет он подкреплял следующими соображениями. Поскольку его предложение о дружеской услуге Алевтине стало неожиданностью для нее, но еще больше – для ее шефа, тот растерялся от такой наглости. И, возможно, теперь решает, должна она принять предложение частного сыщика или нет. И, опять-таки, в результате появится ясность: кто она своему шефу? Захочет он рискнуть ею или же ему все равно? Он же успел оценить реакцию Турецкого на Алевтину: объелся, говорит, приторно-сладкого крема, не представляя, чем обернется обжорство. Как понять, сам, что ли, пытался попробовать откусить от торта и случился облом, или же успел пресытиться? А это с минуты на минуту станет понятно.

Александр Борисович взглянул на часы и решил подождать еще ровно две минуты, итого – семнадцать, этого более чем достаточно, чтобы принять решение. И вот тут, как говорят, на исходе последней минуты, появилась Аля.

Он так и предполагал: если поедет, значит, получит инструкцию. Долго же шеф ее инструктировал. Могли бы и «зевнуть», он не дождался бы и уехал. А может, они из окна наблюдали, и видели, что он ждет и никуда не торопится? Проверяли друг друга?

Но если Аля отправляется с ним, значит, инструкции от шефа она все-таки получила – однозначно.

И они уверены, что на наживку Турецкий клюнул. Хорошенькую, надо сказать, наживку. Оставалось только проглотить, если сама «наживка» согласна. И что дальше?

Ну, уж если Паромщиков решил рискнуть своей помощницей, значит, у него с ней, скорее всего, ничего не было. Либо было, но они успели осточертеть друг другу, – что вряд ли. Тем более что Аля довольно недвусмысленно отреагировала на «гриба». Так что, будем считать пока только то, что девушка могла согласиться, не без тайного удовольствия, к тому же, стать обыкновенной подсадной уткой. Тайным агентом ГПУ Цыперовичем – из старого анекдота. А почему бы нет?