Фридрих Евсеевич Незнанский
Самоубийство по заказу
Пролог
БЕЗ ОБРАТНОГО АДРЕСА
«Я не могу назвать себя настоящим именем и указать место воинской службы, потому что если об этом станет известно, меня немедленно убьют, прежде чем кто-то захочет, а, главное, успеет оказать мне помощь, спасти меня.
Неважно, как мне удалось, – мир не без добрых людей! – но я решился разместить мое письмо в Интернете единственно по той причине, что увидел и понял всю бессмысленность и бесполезность наших общих надежд, будто что-то когда-нибудь может вдруг измениться в этой проклятой российской армии.
Здесь, у нас, царит поистине тюремный произвол. Мы находимся не на воинской службе, а в зоне, где командуют уголовники и силой заставляют всех остальных жить по своим воровским понятиям. Нас, молодых, недавно призванных на службу Родине, за людей здесь вообще не держат, а командиры и «деды», то есть старослужащие и «дембели» обращаются с нами как со скотом. Даже хуже, потому что о скотине хороший хозяин хотя бы заботится, а на нас, только еще принявших присягу верно и честно служить России, просто плюют и при этом постоянно и изощренно издеваются.
Если кто-то из вас, читающих мое письмо, увидит молодого солдатика с протянутой рукой, который клянчит у прохожих рубль или сигаретку, знайте, что он не попрошайка, он спасает от постоянных и унизительных пыток свою жизнь, – собирает дань для очередного «деда». Не сочувствуйте ему, не проводите душеспасительные беседы, а лучше протяните просимое, от вас не убудет, а ваше сочувствие никому не нужно, оно только озлобляет, и через год этот покорный солдатик сам превратится в «деда» и станет требовать дань от очередных военнослужащих по призыву, которые точно так же будут смертельно ненавидеть его.
И так – до бесконечности!
Именно в этом, как уверены господа офицеры, – единственная разумная логика нашей армейской жизни. Взаимная ненависть, замешанная на страхе, по их убеждению, помогает укреплению дисциплины.
А раз оно так, то будь проклята такая армия!
И вы будьте прокляты – наши командиры-воспитатели, и пусть будет навечно проклято ваше собственное «высокое» начальство!
Ребята! Я обращаюсь к тем, кого только собираются призывать в ряды защитников неизвестно чего, и неизвестно от кого, знайте, что вам откровенно врут! Врут все, начиная с президента и министра обороны и кончая барышниками из военкоматов. Врут, что офицеры стали жить лучше и теперь имеют возможность заниматься только воспитанием молодых защитников Отечества. Я успел увидеть то, о чем не рассказывают корреспондентам газет и телевидения.
И если у меня будет возможность, в чем я сильно сомневаюсь, то я еще расскажу вам о том, каким пыткам подвергают призванных в армию. Вы узнаете, что значит «сушить крокодила», изображать «музыкального лося» или участвовать в осмотре «однослойной фанеры». Но, наверно, еще интересней вам будет узнать о том, как торгуют своими солдатами наши воспитатели-командиры, как изголяются над нами торговцы-азики на рынках и другие частные лица, на которых мы работаем, и вообще, сколько стоит солдат, и как растет его цена, если он еще что-то понимает в электрике или машинах. И все это оттого, что «отцам-командирам» нужны обыкновенные рабы, которые приносят им немалый доход. И все это знают, но молчат, – армия всегда была особенно сильна своей жестокостью и круговой порукой.
Поэтому, дорогие ребята, призывники! Косите, как только можете, хоть болты глотайте, но не ходите в военкоматы! Вас изуродуют! Вас в прямом смысле изнасилует наша уродская армейская власть! Не слушайте ничьих возражений и обещаний исправить, искоренить, ибо все они – ложь!
Я знаю, что уже и одно это письмо может мне стоить жизни. Поэтому подписываюсь просто:
Обычный русский парень Андрей Иванов, родом из глубокой провинции.
P.S. Если со мной что-то случится, в Интернете появится второе и последнее мое письмо, в котором я уже подробно расскажу обо всех, творящихся в нашей части ужасах и поименно назову участвующих в них командиров – старших, младших, а также уголовников-«дедов», творящих в армии беспредел. А как это сделать? Я думаю, что еще успею найти возможность войти в сеть.
Дорогие мама и Ланочка, вы одни сейчас поймете, кто я. Но – ради всего святого! – молчите! Не приезжайте сюда и не пишите мне больше ни в коем случае. Я сам буду сообщать по мере сил. У нас за всем следят и все письма читают. А я хочу перетерпеть, чтобы выжить и остаться человеком, а не скотиной. Иначе мне – смерть. Либо я сам, в совершенно уже исключительных, вынужденных обстоятельствах, не выдержу и пущу себе пулю в лоб, прихватив заодно с собой и своих особо ненавистных моих мучителей, либо меня закажут, а потом спишут на самоубийство. У нас в части, рассказывают, подобное уже случалось. И каждый раз – одно и то же: все концы прятали в воду, ибо военным прокурорам хорошо известно, что выносить сор из армейской избы не положено. Даже когда сор кровавый.
Но ты, мама, если тебе скажут, что я сам лишил себя жизни, все-таки не верь. И вообще, никому не верь! Такие самоубийства по заказу – привычное дело в нашей доблестной российской армии...»
– Степан Серафимович, – сказал в телефонную трубку министр обороны, – если у вас имеются несколько свободных от срочных дел минуток, я мог бы попросить вас подъехать ко мне, сюда?
– Здравствуйте, Сергей Иванович, – приветливо отозвался главный военный прокурор, естественно, сразу узнав голос министра. – Разумеется, подъеду. Вы, надо понимать, у себя, в... в Арбатском военном округе? – позволил себе пошутить он.
– Так точно, – пошутил и министр.
Он говорил негромким, спокойным голосом, старался никогда не проявлять на людях откровенных эмоций, большинству общавшихся с ним казался неторопливым и вдумчивым собеседником, и даже в тех редких случаях, когда действительно сердился, глаза его продолжали доброжелательно улыбаться. Может быть, он тем больше и пытался сохранить внешнее спокойствие и свою, ставшую уже привычной для прессы, чуть снисходительную усмешку, чем сильнее клокотало у него внутри возмущение. Сейчас был как раз тот самый случай. Правда, скрывать свое раздражение в настоящий момент было не перед кем, скорее, это выходило само собой, уже по привычке. Потому что когда после легкого стука в огромный кабинет заглянул, а затем и вошел помощник, генерал Дудкин, Сергей Иванович бросил ему резко и отрывисто:
– Башку оторву! Эт-то что у нас творится?! – и министр яростно ткнул карандашом в пачку валяющихся перед ним газет, – не лежащих, как обычно, в определенном порядке, слева, в стопке свежей прессы, а именно вот так – валяющихся вразброс на полированной поверхности письменного стола.
Генерал молчал, вытянувшись по стойке смирно. Уж это он мог. Последнее, что еще осталось от штабной молодости. Но стоять вышколенному генералу навытяжку перед человеком, одетым в гражданскую одежду, пусть он и министр, да еще выслушивать при этом совершенно невразумительные претензии, было все-таки не с руки. И Павел Ефимович Горленко, внимательно глядя в глаза «хозяину», посторонне подумывал о том, что скоро, по самым уже достоверным слухам, время этого «штатского» военного министра подойдет к концу. И, слава Богу! Вся эта болтовня насчет того, что в военное время министром вооруженных сил должен быть солдат, а в мирное – «штафирка», – пустое. Это у них там, в Америках всяких, может, и пройдет. Так они и войны ни одной не выиграли. И все их генералы – для Голливуда. Пора, давно пора порядок дома наводить...
Разумеется, Дудкин знал, о чем сейчас идет речь, с утра – суматоха в министерстве. Пресса перепечатывает солдатское письмо из Интернета, комментирует, звонят все телефоны, бесконечные запросы и вопросы, будь они неладны! Никто ничего, естественно, не знал толком, хотя задания в соответствующие службы были розданы немедленно. Знали же, что нынешний министр из «лубянских» служб, а там это дело очень даже уважали и ценили. И, тем не менее, встречными вопросами генерал не торопил министра. Пусть выскажется. Хотя и так ясно, что он скажет. Ну, конечно, мировое общественное мнение! Совет Европы! Права человека!.. Как давно все это уже надоело... Армия есть армия, и не хрен в ней церемонии разводить! Придумали еще с этим... с Интернетом! Это ж только вообразить! Всякий, кто хочет, выходит, может теперь обос... своего командира?! И ничего ему за это?! Доигрались с демократией, мать их!..
Ах, ну да, как же, как же! Все те же вопросы, запросы, Страсбургский суд по правам человека!.. Комитет солдатских матерей!.. Так этих же б... на пушечный выстрел нельзя к воинской части подпускать! Да кому теперь до этого дело?... Развалили армию... и такую армию!.. Только и осталось Григорию Павловичу, что молча ностальгировать теперь по ушедшим годам славы и величия...
Риторические вопросы министра, собственно, никакого конкретного ответа от помощника и не требовали: за Интернет, или как там его, отвечала определенная служба, так пусть же сама и отвечает. Выясняет, что, кто, да откуда. У них там шустрые ребятки сидят, вот пускай и пашут. Главное, что указание отсюда последовало вовремя, ни минуты проволочки. Все по-военному: ать-два! Неизвестно, правда, как там они сумеют разобраться, но раз приказано, им деваться некуда. Есть у них какие-то свои приколы, как говорится. В сложных вопросах мировой электронной сети генерал Дудкин не «просекал», да и не стремился к этому, уже в силу одного своего возраста, стремительно приближавшего его к долгожданной пенсии и новым перспективам в личной и частной жизни. В армии каждый должен четко знать свое место и содержать его в полном порядке, вот тогда и будет армия, а не стадо этих...
– Ну, хорошо, – сказал, наконец, министр, выразив тем самым свое мнение по поводу того, что помощник понял все правильно и может быть пока свободен.
Григорий Павлович четко кивнул и, повернувшись кругом, вышел из кабинета, усвоив только то, что через несколько минут сюда, на Арбат, прибудет военный прокурор, и его надо пропустить вне очереди. Поскольку очередь-то все-таки была. Но больше не по армейским делам, а по тем, которые курировал военный министр уже в качестве заместителя председателя правительства. Торопятся? Ничего, подождут. Есть дела и поважнее...
Узнать, что ли, появились ли новости по этому... Интернету?... Сами позвонят... нечего баловать вниманием.
Выходившему из кабинета министра генералу почему-то пришла на ум картинка из сериала, который смотрел вчера вечером, поздно уже, после ужина. Это про Понтия Пилата, которого совсем старый уже артист Кирилл Лавров играет. А почему вспомнилось? Да вот же до сих пор никак не мог ответить себе на вопрос Павел Ефимович. И вопрос не то, чтобы сложный, а ничего не говорится, ни в кино, ни у писателя, чтоб стало совсем понятно. Речь вот о чем.
Ну, когда Пилат, стало быть, поручил начальнику своей тайной службы Афранию, убрать Иуду, который выдал священникам самого Иешуа, – то есть, надо понимать, Иисуса Христа, а как же, все на это дело указывает, – он потом в качестве награды, – так у них в ту пору принято было награждать, – подарил перстень. Как бы орден вручил. Все путем. Большой перстень и, значит, дорогой. А этот Афраний, выйдя уже на лестницу, посмотрел на перстень, да и выбросил его к едреной матери. Вот почему? Он же приказ выполнил? С порученным делом справился. Ну, как бы директор ФСБ выполнил личное поручение президента, а потом взял, да и выбросил орден, к примеру, «За мужество». С какой стати? И, значит, чего же тогда получается? Убрать предателя – неправильно? Или перстень тот был хоть и большим, но фальшивым? Ничего понять нельзя.
Григорий Павлович потом, когда кино кончилось, нарочно к дочке в комнату пошел, книжку нашел эту – про мастера и Маргариту, специально нужное место отыскал. Прочитал два раза, а снова ничего и не понял. А если непонятно, то зачем писать? И показывать? Утром дочку спросил, – умная, юристка, в прокуратуре работает, – а та отмахнулась: мне б, сказала, папуньчик, твои заботы! Там моральная сторона... Вот так, отмахнулась и не стала объяснять дальше свою точку зрения. У них же ни черта не поймешь, у этого нового поколения. Да и мораль своя какая-то – шиворот навыворот... Ох!.. Вздохнул генерал. Эти-то – ладно, они молодые. А вот когда солдаты заговорили о морали, тут, считай, вовсе гиблое дело... И по ТВ только об этом и талдычут...
– Вам придется немного подождать, – строго предупредил Дудкин поднявшегося ему навстречу молодого человека с надменным взглядом – из тех, небось, что знают себе цену. Ничего, и не такие ожидали своей очереди. – У министра сейчас ответственный телефонный разговор, а затем будет короткое, важное совещание. Я полагаю, минут двадцать у вас есть. У нас отличный буфет. Господа, – повернулся он к остальным, – это вас тоже касается.
Вовремя предупредил. Едва народ поднялся, в приемной появился озабоченный Федоровский, главный военный прокурор – в мундире и с черной папкой в левой руке.
– Здравия желаю, Григорий Павлович, – негромко произнес он, легко коснувшись кончиками пальцев козырька своей фуражки и снимая ее, чтобы оставить на вешалке. – Как? – он кивнул на двери кабинета.
– Прошу, вас ждут, – ответил Горленко и сам открыл прокурору дверь. У генералов своя система взаимоотношений.
Кто-то узнал Федоровского, шепнул соседу, и народ оглянулся, а затем потянулся в буфет. Некоторые уже видели сегодняшнюю прессу и могли себе представить, и какой был телефонный разговор, а главное, с кем, и зачем вызван военный прокурор...
Между тем Федоровский вошел в кабинет, вытянулся, но министр вышел из-за стола и протянул прокурору руку.
– Садитесь, Степан Серафимович, – пригласил министр, возвращаясь на свое место. – Видели, надеюсь?
– Так точно, – по-военному ответил прокурор, кивая при этом. – Мое мнение: следует провести тщательное расследование. Если автор – не психический больной, призванный по очередной ошибке Организационно-мобилизационного управления, то может повториться весьма неприятная история, которую в позапрошлом и прошлом году расследовала военная прокуратура Дальневосточного военного округа. Некоторым образом аналогичное дело.
– А это не может быть четкой и продуманной провокацией, имеющей целью... ну, вы меня понимаете?
– Не думаю, Сергей Иванович. Хотя точки зрения сейчас будут высказываться полярные. Но, главным образом, не в пользу армии, как таковой.
– Надрыв определенный, вы чувствуете? – спросил министр, беря в руку одну из газет и разворачивая ее. – Вот, посмотрите... концы в воду... никому нельзя верить... кровавый сор... У парня явно не в порядке со здоровьем. А как вы думаете искать его?
– Ну, вам ли мне рассказывать, Сергей Иванович, – чуть улыбнулся Федоровский, намекая на «лубянское» прошлое министра. – Анализируем в настоящий момент. Думаю, зацепочки будут. Меня другое обеспокоило, Сергей Иванович, – прокурор словно бы потупился.
– Что именно? – насторожился министр.
– То обстоятельство, что вся пресса, словно, простите, оглашенная накинулась на наше министерство. То не нравится, как они словно смакуют письмо явно нездорового человека. Это нехороший симптом. Вероятно, и реакция общественности последует соответствующая. Вы уже, конечно, прочитали, – прокурор кивнул на газеты на столе. – Честное слово, иногда кажется, что кто-то специально дирижирует подобными кампаниями, большинство которых в буквальном смысле высосано из пальца. И, по моему глубокому убеждению, нам брошен очередной вызов.
Министру понравилось, как прокурор назвал Министерство обороны «нашим». Это могло означать, что и особых разногласий между главной военной прокуратурой и собственно аппаратом министерства также не возникнет в ходе расследования. А не понравилось то, что тот готов считать письмо высосанным из пальца. Оно, возможно, и так, прокурору приходится, вероятно, читать сотни подобных посланий, большинство из которых действительно на деле могут оказаться туфтой или попыткой мести за нанесенные мелкие обиды. А внимания к себе требуют немалого. И времени жаль, уходящего на бесполезные расследования. Но как раз в письме этого Андрея что-то показалось Сергею Ивановичу искренним. Уверенность, что ли, уже обреченного человека, и сознающего эту свою обреченность? Нечто интуитивное подсказывало, подбрасывало мысль о том, что речь идет действительно о назревающей трагедии. Впрочем, может быть, так просто кажется, ибо в армию продолжают набирать и уголовников, и нездоровых физически, и просто психически неустойчивых молодых людей с ярко выраженными симптомами, которые вовсе не интересуют работников военкоматов, выполняющих свой план. И как ни приказывай, разогнать этот туман равнодушия к судьбе молодого человека не представляется возможным...
– Что ж, – философски заметил министр, – реакция ожидаемая. Это лишний раз должно убедить нас в необходимости скорейшего перехода к контрактной системе, каких бы трудностей и временных неприятностей нам этот процесс ни доставлял...
Вот, кстати, недавно генеральный прокурор приводил в печати некоторые данные по поводу неуставных отношений, рукоприкладства в прошедшем году в российской армии. Были там и многочисленные примеры «дедовщины». Соответственно, сравнивались цифры официальной статистики по части преступлений и правонарушений за прошлые годы. И по всему выходило, что цифра эта значительно выросла. Что-то около тринадцати процентов! Больше тысячи людей гибнет каждый год! Необъявленная война?
– А у вас, я помню, несколько иные цифры?
– Да, есть определенные неточности, но мы постараемся обязательно внести поправки, уточнить.
– Ну, оттого, что мы станем с вами уточнять, а не искоренять, положение улучшится, пожалуй, ненамного, – с привычной улыбкой, демонстрирующей, тем не менее, нарастающее раздражение, заметил министр. И прокурор мгновенно уловил интонацию.
– Разумеется, незначительные поправки не отменяют улучшения качества проводимых расследований. Вот и данное дело, которое мы собираемся возбудить сейчас, несомненно, будет способствовать повышению ответственности работников военной прокуратуры на местах. Между прочим, вы, разумеется, помните, Сергей Иванович, что у генпрокурора прозвучала фраза о том, что военнослужащие получают травмы и гибнут, главным образом, не при исполнении обязанностей военной службы, а в ходе работ, – я практически цитирую, – которые проводятся в интересах коммерческих структур, воинских должностных и частных лиц. То есть, это все именно то, о чем, кстати, и сообщает в своем письме аноним. Но эти преступления всегда тщательно скрываются. Вот на что нам необходимо будет обратить сейчас самое пристальное внимание.
– Я с вами согласен, – кивнул министр. – Определите ваших лучших сотрудников для расследования данного дела. Это и моя личная просьба... И очень бы не хотелось, чтобы это дело превратилось в одно из уже привычных. Я не спорю с вашим профессиональным мнением, но, возможно, не стоит все-таки рассматривать это дело, как очередной вызов нам. Вы меня, надеюсь, понимаете, Степан Серафимович? Президент еще не задал, но, совершенно естественно, обязательно задаст вопрос, который волнует сегодня нашу общественность, и я хочу, чтобы главная военная прокуратура не выглядела спохватившимися новичками. А теперь, если не возражаете, еще один небольшой вопрос, касающийся совсем иных проблем...
