Рота получила новый приказ к выступлению. Вольцов рассказал:

— Сегодня ночью эсэсовцы захватили деревушку и важный перекресток и сразу двинулись дальше. Мы должны эту деревушку занять и охранять перекресток. Наконец-то ясное боевое задание; по крайней мере будешь знать, что делать!

По узким тропинкам и еле приметным охотничьим стежкам они все выше и выше взбирались на крутые горные склоны, поросшие девственным лесом. Бем ориентировался по карте. Одно отделение он выслал вперед как дозор, а рота, растянувшись длинной цепочкой, двигалась следом. По широкой, хорошо укатанной проезжей дороге они около полудня без особых происшествий, хоть и усталые от марша, достигли места назначения.

Перед ними открылась тянувшаяся с востока на запад зеленая долина километра в три шириной. Дорога выходила из лесу с юга, спускалась круто в долину, пересекала ее, затем снова карабкалась в лесистые горы, уходя на север. По долине с востока на запад через болотистые луга бежал ручей, по берегу его шла другая дорога, исчезавшая на западе за холмами. Вольцов окрестил ее нижней дорогой. Там, где обе дороги пересекались под прямым углом, виднелось с полдюжины домишек, а у самого ручья — два низеньких строения. Это и была вся деревня.

У подножья горы, на лугу, Бем приказал остановиться. Постепенно подтянулась вся рота. До перекрестка было с километр.

— Первый взвод, — скомандовал Бем, — окапывается здесь, по обе стороны дороги, фронтом на юг, к горам. Второй и третий взвод — на ремень! Шагом… марш!

Шагах в ста от перекрестка он опять велел остановиться.

— Третий взвод идет через перекресток и мост примерно на километр за деревушку и окапывается там фронтом на север, к горному склону. Третий взвод, выполняйте!

Он вытащил карту и стал совещаться с Ришкой.

Хольт огляделся. Луга были заболоченные. Н-да, здесь окапываться удовольствие ниже среднего, подумал он. Справа шагах в пятидесяти у дороги стоял дом, должно быть трактир. Слева Хольт увидел три одиноко стоящих крестьянских двора, нижнюю дорогу, за дорогой ручей, через который был перекинут низкий деревянный мост. Строения по ту сторону ручья, дом и сарай, очевидно, принадлежали лесопилке — так заключил Хольт по штабелям досок во дворе. К востоку от деревни ручей перегораживала запруда. Тут от ручья ответвлялся рукав, нырял под шоссе и, пройдя по участку лесопилки, снова с ним сливался. Справа, по нижней дороге, примерно в двухстах метрах от перекрестка, Хольт заметил еще один крестьянский двор, вернее его остатки, так как дом спалили дотла.

Оба унтер-фельдмейстера все еще совещались. Вольцов бесцеремонно подошел. Команда потянулась за ним и столпилась вокруг начальства.

— Хорошо, — сказал наконец Бем, — второй взвод расквартируется в деревне.

Вольцов, вытянув руки по швам, спросил:

— Почему первый и третий взвод окапываются в километре от деревушки? Не следовало бы зря дробить силы!

— Не рассуждать, болван! — рявкнул взбешенный Бем. — Как вы смеете лезть не в свое дело?

Вольцов что-то очень долго поправлял каску. Бем закричал:

— Второй взвод, как приказано, в деревню, в резерв! Первый и третий останутся там, где окопались, — в открытом поле у нас над этими бандитами преимущество, я больше не дам себя втянуть в уличные бои. Выставлю на нижней дороге парных часовых, а вы, болван разэдакий, с вашей командой будете стоять в карауле, пока у вас кишки из задницы не вылезут! — Доругивался он уже с меньшей яростью, гнев его улегся. — Составить винтовки! Можно курить! — Бем развалился на траве и отстегнул флягу. — Вольцов! Отдельной команде подыскать квартиры!

Они зашагали по пыльной дороге.

— Посмотри-ка! — сказал Вольцов и указал рукой вправо. Возле стены трактира, у самой дороги, лежала серая груда окоченевших трупов. — Должно быть, эсэсовцы пленных расстреляли! — и через плечо бросил: — Феттер, осмотри-ка три крестьянских двора слева!

Постояв на перекрестке, Вольцов, Хольт и Гомулка направились через мост к лесопилке. Хольт пошел за Вольповом в дом. Гомулка распахнул дверь в мастерскую. В комнатах все стены были изрешечены пулями. Вольцов затопал по лестнице на второй этаж. Хольт под разбитым окном увидел труп с раздробленным лицом и выбежал на волю.

В тот же миг из двери мастерской, находившейся всего в нескольких шагах от жилого дома, вышел Гомулка, нет, не вышел, а вывалился. Он вцепился в дверную ручку и потому невольно притворил за собой дверь, затем бессильно прислонился к стене. Лицо его было иззелена-желтым. Его всего скрючило, он закрыл глаза ладонями.

— Зепп! — испуганно вскрикнул Хольт. Гомулка опустил руки и застонал. Взглянул на Хольта. В глазах у него застыл ужас.

— Не ходи туда! — прохрипел он. — Ради бога, не ходи! — И снова прижал ладони к глазам.

Хольт растерялся. Предчувствие чего-то до жути страшного сдавило ему горло.

Гомулка глухо проговорил:

— А впрочем… иди… Ступай же!

Хольт снял карабин с плеча, но потом снопа взял на ремень, вытащил парабеллум и поставил на боевой взвод. Распахнул дверь. Перед ним был узкий коридор. Он вошел. Дверь за ним закрылась. Осторожно заглянул в контору. Никого. Наконец вошел в мастерскую.

Прошло несколько секунд, прежде чем глаза его свыклись с темнотой. И тогда он увидел. Но то, что он увидел, было так чудовищно, что даже сразу не укладывалось в мозгу, а составлялось из каких-то кусочков, как мозаика. Но вот оно дошло до его сознания. Все закружилось, какая-то красная, потом черная пелена встала перед глазами. Он ухватился за косяк. Хотел бежать, однако ноги не слушались и дрожали.

Он увидел циркульную пилу. На усыпанном опилками и пропитанном кровью полу было разбросано русское обмундирование. Тут же валялись две отпиленные выше колен ноги, рука и часть бедра. На станине лежал обнаженный безрукий торс мужчины. На груди у него была вырезана пятиконечная звезда. Круглое полотнище пилы вырвало кишки, и внутренности, клочья мяса и кал наполняли комнату невыносимым зловонием.

Кто-то влетел в комнату и отпрянул. Это был Вольцов. Он тоже позеленел. Поднял плечи и резко дернул голову в сторону. Схватил Хольта за руку и выволок на воздух. Хольт, пошатываясь, сделал несколько шагов. К горлу подступала тошнота. Его вырвало. Вольцов, стоя рядом, приговаривал:

— Давай, давай, вытряхивай… Сразу легче станет. — Потом хлопнул его по спине. — Пошли отсюда!

На обратном пути они встретили Феттера с остальными.

— Два дома вполне подходящие, — сообщил Феттер, — но в хлеву не то что свиньи — кролика не найдешь!

— Молчи уж лучше! — отрезал Вольцов. Он отправился прямо к Бему. Бем спросил:

— Где?

Вольцов указал рукой на деревню. Бем поднял плечи и покачал головой, но тогда Вольцов взбеленился.

— У нас тоже нервы, сходите сами посмотрите, что натворили эсэсовцы.

Ришка отозвал его в сторону и отстегнул флягу. Вольцов жадно глотнул. Хольт следил за всем безучастным взглядом. Вольцов протянул ему флягу.

— Пей! Ну, быстро, это водка, она помогает, еще глоток. И ты тоже, Зепп!

Хольт отхлебнул и передал флягу дальше.

Феттер повел взвод к двум крестьянским дворам. Скоро совсем стемнело. Бем расположил отдельную команду на нижней дороге. Хольт и Гомулка охраняли деревню с восточной стороны, у стоявшего на отлете сожженного двора.

Вольцов патрулировал деревню. Около полуночи Бем, мрачный и расстроенный, проверял посты. Когда он ушел, Вольцов опять подсел к Хольту и Гомулке и закурил.

Он рассказал:

— Предложил ему еще раз отозвать оба взвода в деревню. Я ему сразу сказал, что надо сжечь лесопилку, а он уперся. Если словаки отобьют деревню и увидят этот сюрприз на лесопилке, то наверняка на нас отыграются. Не понимаю эсэсовцев! Натворил такое, прячь концы в воду! — Он затоптал сигарету и, сказав: «Я еще вернусь», растаял в ночном мраке.

Гомулка за весь вечер не проронил ни слова. В движениях его была какая-то растерянность. Но теперь, когда они стояли одни в темноте, он неожиданно заговорил:

— Я это знал. Только не хотел верить. — И немного погодя добавил: — А теперь я всему верю.

Хольт снял карабин с плеча и прижал его к животу. Око за око, зуб за зуб, подумал он.

— Да смилуется над всеми нами бог, если мы не победим!

— Победим? — с презрением произнес Гомулка. — Этого не может, этого не должно быть, чтобы такое побеждало!

Хольт не ответил. Прошло с полчаса. Кругом было тихо, только журчал ручей.

— С тех пор как я пошел в школу, я перестал верить в бога, — снова заговорил Гомулка, путаясь и сбиваясь. — И никогда не смогу в него верить… Но что существует дьявол, я верю. — Он говорил каким-то надтреснутым голосом. — Когда я это сегодня увидел… и когда думаю, что будет с Германией, мне кажется, я слышу мать, как она читает мне вслух из библии: «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, пожелают. умереть, но смерть убежит от них…» Я вижу конец войны… »Конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним…»

У Хольта по спине пробежали мурашки. Теперь он знал, как называется то чувство, что вот уже много часов держит его в тисках. Это смертельный страх. Всем существом своим вслушивался он в темноту. Луна взойдет только под утро. Журчанье ручья все заглушает. В одиночестве, непроглядной ночью, на безнадежном посту…

Вольцов выкрикнул пропуск еще до того, как Хольт услышал его шаги.

— Что нового? Ничего? Скоро час. — Он постоял немного. — Бем завалился спать. Пойду в третий взвод. Если что — сразу стреляйте.

И исчез во мраке.

Становилось зябко. В черной мгле белесо светился поднимавшийся над ручьем и медленно ползший по низине молочный туман. Гомулка шепнул на ухо Хольту:

— Слышишь?

Хольт напряженно всматривался в темноту.

— Вон, впереди!

Хольт ничего не увидел и не услышал. Гомулка поднял карабин.

— Погоди!

Хольт медленно пошел но дороге. Он думал: зачем я иду, ведь Зеппу нельзя будет стрелять! И все же шел дальше. Наконец остановился, прислушался! Никого! Только ручей журчит. Хольт повернулся лицом к югу, в сторону лугов. Никого.

Удар загремел по каске, соскользнул, задел плечо, опрокинул наземь; падая, Хольт повернулся вокруг собственной оси, и тут его настиг второй, сокрушительный удар прикладом. В ушах загудел большой медный колокол, этот гул взметнул его высоко над долиной, так что начавшаяся стрельба, крики сражающихся, яростный вопль Вольцова, погнавший третий взвод под градом пуль на мост, доносились до него откуда-то издалека. А затем и это угасло. Хольта захлестнуло огромное, жаркое чувство блаженства.