VI

Адмирал вышел, насвистывая. Он сел на велосипед и покатил к домикам. Накрапывало. Втянув голову в плечи, Адмирал нажимал на педали, и шрам, который не закрывала пилотка, белел на его лбу. «Проклятая страна, — бормотал он. — Выйти нельзя без плаща…» Но он был доволен, Люсьен уступил, не зная, как выпутаться из этой истории. Товарищей, которые встречались на пути, Адмирал приветствовал громким ворчанием.

— Все улажено, — сказал он штурману, потирая руки у печки.

— Как?

— Это уж мое дело. Увидишь. Улажено, и все.

— Спасибо, — сказал штурман. — Ты хороший товарищ. Очень трудно было?

— Люсьен немного поупрямился, — ответил Адмирал, — но я привел кой-какие аргументы личного порядка и вправил ему мозги. Нет, — закричал он, — видел ты этих господ? Они вздумали объяснять нам, что мы испытываем, когда летим на своих машинах в это пекло! Слышал бы ты, как они читают мораль. Потише, ягнятина мои! Я спросил у Люсьен, как бы он чувствовал себя в штурманской кабине под началом у Ромера. Со мной он хитрить не посмел. Слишком хорошо я его знаю и слишком давно. Как облупленного, ясно? И всегда сумею поставить на место. Раз я здесь, он не посмеет приставать к тебе. Все улажено, — повторил он.

— Спасибо, — ответил штурман, протягивая Адмиралу пачку сигарет. — Если бы тебя здесь не было, я, пожалуй, и не выкрутился бы. Но все равно я бы защищался.

— Эх, — вырвалось у Адмирала, — если б я был на месте Люсьена, если б я командовал эскадрой, будь уверен, уж я нашел бы общий язык с ребятами.

— Верю. Но, увы, не ты командуешь.

— Когда-нибудь буду. Тогда заживем.

— Жаль, — сказал штурман. — Жаль, что я этого не увижу…

— Почему не увидишь?

— Уж слишком это было бы прекрасно. Я был бы счастлив служить под твоим началом, Адмирал.

— Так будет, штурман. Послушай, — продолжал Адмирал уже другим тоном. — Люсьен рассказал мне об одном пилоте, который не видит посадочных огней. Догадываешься, кто это?

— Да, — немного подумав, ответил штурман. — Но что значит не видит?

— Огни плывут у него перед глазами, и он не знает, как приземляться.

— Он устал. Может, стоит отстранить его от поле тов.

— Нет. Если его отстранят, он никогда уже не наберется мужества снова сесть в самолет. Он пропал.

— Еще один, с которым я не хотел бы летать, — сказал штурман. — Разве что, — добавил он, — разве что ему попросту плохо без друга. Может быть, в этом все дело.

— Меня удивляет, — сказал Адмирал, — твоя мания все объяснять на свой лад. Он боится — вот и все. Просто дрейфит.

— А тебе не кажется, что он слишком много размышляет? Чтобы, возвращаясь из Рура, хорошо видеть посадочные огни, нужно разучиться видеть все остальное. Или же нужна чья-то поддержка. Ты вот помог мне. Кто знает, что было бы теперь со мной без тебя. Я ведь не отказываюсь летать и бомбить врага, но хочу, чтобы от меня этого требовали повежливей. Когда у меня не будет такого друга, как ты, мне останется одно — исчезнуть.

— Молчи, — сказал Адмирал. — А свою девочку ты уже забыл?

— Я не забыл ее, — ответил штурман, — но заменить все она не может. И летаю я не с ней, а с вами. Она тоже кое-что значит, но это совсем другое. Когда не хватает женщин, друзья служат вам утешением, но если нет друзей…

— … женщины не могут быть утешением. Ты это хотел сказать?

— Примерно.

— Эх, — сказал Адмирал, — как все сложно! Но я об этом не думаю.

— Везет же тебе. Во всяком случае, этот парень мне нравится, — сказал штурман. — Нравится потому, что вы все на него ополчились, даже ты. Постарайся хоть немного понять. Какие у него отношения с экипажем? Стоящие они ребята или молокососы?

— Не знаю.

— Ну вот, — воскликнул штурман. — Не знаешь. А надо бы знать. Через неделю все будут сторониться его как прокаженного. Можно его спасти или нет?

— Не думаю, — сказал Адмирал.

— Ты не пробовал.

— Он уже на мушке, как куропатка, — сказал Адмирал, делая вид, что целится из ружья. — Продержится еще немного — и готов. Я не первого такого вижу.

— Ну что ж, — сказал штурман, — возьму его на себя. Он летит сегодня?

— Сегодня не будет полетов, — сказал Адмирал. — Видел, какая погода? Верхушки деревьев словно в вате.

— Пойду поговорю с ним.

— Не этого я для тебя добивался, — сказал Адмирал. — Но поговори, если хочешь. Увидишь, я прав, Ромер и тот был меньше отмечен.

— Ты тоже отмечен. Посмотри на себя.

— О, я совсем другое дело, — сказал Адмирал, погладив свой шрам.

Штурман поднялся и вышел вместе с Адмиралом. Туман быстро окутал все вокруг. Он укрывал землю и приглушал все звуки. Точно сквозь запотевшие стекла, смутно угадывались круглые спины соседних бараков. Штурман вздохнул свободнее. Сегодня вечером тревоги но будет, и огромные машины RAF замрут, точно доменные печи, оставшиеся без кокса. На несколько часов летчики смогут располагать своим временем. В сумерках они шумными толпами покинут соседние базы и кто в автобусах, кто на велосипедах ринутся в ближайший городок. Будут распивать пиво и виски в барах и сходят в кино, чтобы отпраздновать передышку.

— Я тебя покидаю, — сказал Адмирал. — Пока. Штурман повернулся к нему и следил, как медленно растворяется в тумане силуэт Адмирала. У Адмирала на душе тоже было легко. Он тихонько мурлыкал. Верно, думал: «И на том спасибо…» Штурман в нерешительности бродил среди домиков, пока наконец не увидел на одной из дверей визитную карточку пилота, которого искал. Он постучал. Пилот был дома и писал письмо. В комнате было очень жарко, и он сидел без куртки.

— Я тебе помешал?

— Нет, — ответил пилот, — напротив. Входи. Рад тебя видеть. Садись.

— В такую погоду чувствуешь себя спокойнее. Ты никуда не собираешься?

— Нет, — сказал пилот. — Сочиняю письмо жене, хотя не знаю, доходят ли вообще до нее мои письма. Я посылаю их через Красный Крест, которому иногда удается доставить письма на материк, но особых иллюзий я не питаю. А временами я начинаю бояться, как бы там не узнали, что я здесь, и не стали мстить семье. И все же не писать я не могу и стараюсь завуалировать все, как умею. Это нелегко.

Пилот спрашивал себя, зачем пришел к нему штурман. Они были мало знакомы и, встречаясь в столовой, обменивались незначительными фразами. Пилот был высокого роста, его коротко остриженные светлые волосы начинали лысеть на макушке. До войны он был инженером. Школу пилотажа он прошел в Англии. У него было красивое лицо, грустное и усталое, и блуждающий взгляд.

— Это твоя жена? — спросил штурман, показывая на фотографию, стоящую на столе. Взгляд пилота загорелся.

— Знаешь, мы почти никогда не расставались. А если назначали свидание, я становился в сторонке, поджидая ее. Когда она подходила, я следил за ней взглядом, оценивая, точно чужую женщину, и говорил себе:

«Она самая красивая, и она твоя жена. Тебе повезло». И тогда подходил к ней.

— Ты и теперь так же любишь ее, — сказал штурман.

— Я не могу себе представить жизнь без нее. А ты, — спросил пилот, — ты разве не любишь свою жену?

— Да у меня никого нет, — сказал штурман.

— Мне жаль тебя.

— Не стоит. Мне кажется, я чувствую себя менее несчастным, чем ты. Скорее, мне повезло.

— Да, во время этой катастрофы.

— Пожалуй, так.

— Ты будешь еще летать?

— Да, — сказал штурман. — Поэтому я и зашел к тебе. Я хотел бы летать с тобой.

Пилот удивленно посмотрел на него:

— У меня ведь есть штурман.

— Просто мне пришла в голову эта мысль.

— Спасибо, — сказал пилот. — Любой командир был бы счастлив, что такой парень, как ты, захотел летать с ним. И все же, — добавил он, отвернувшись, — меня удивило бы, если б тебе это разрешили. В штабе меня не считают хорошим пилотом.

— Я знаю, — сказал штурман. — В штабе мало что понимают.

— Ты в курсе? Штурман кивнул.

— В курсе того, что со мной?

— Слышал от Адмирала, — сказал штурман. — Люсьен рассказал ему, что ты плохо видишь посадочные огни.

— Уже?

Пилот резко отодвинул стол и шагнул к штурману. От волнения его красивое лицо, за минуту до этого такое оживленное, потемнело.

— Значит, всем это известно? — спросил он в отчаянии. — И все будут на меня коситься? Ты же знаешь ребят, — продолжал он. — В столовой перед яичницей с беконом и кружкой пива, пока не объявлена тревога, они строят из себя великих героев. Послушать их — они никогда не знали страха. Может показаться, что все они отчаянные вояки, рвутся вперед под барабанный бой и не думают ни о чем, кроме наград. А я вот думаю о своей жене и хочу вернуться к ней. С огнями у меня это случалось дважды. В первый раз я не придал этому особого значения. Я подумал, что стоит густой туман. Но когда я приземлился и заговорил о тумане, весь экипаж посмотрел на меня так, словно я сообщил, что по дороге мы встретили далай ламу. «Какой туман?» — удивились они. Я молчал. Я чувствовал, что тут что-то неладно, вспомнил, что туман был какой-то странный, и решил, что просто устал. В другой раз я из осторожности обратился ко второму пилоту. Спросил, хорошо ли он видит огни. Он сказал, что видит. Я попросил его подсказывать мне и кружил почти вслепую, пока вдруг не увидел прямо перед собой посадочную полосу, точно ночью после долгой дороги возник передо мной столичный проспект.

— Ты был у врача?

— Хотел было сходить, но потом передумал.

— Он отличный малый, — сказал штурман.

— Может, — ответил пилот, — но я засомневался. Просто для очистки совести я рассказал об этом Люсьену, о нем ведь хорошо отзываются. Я подумал, может, и с ним такое бывало и он сумеет дать мне совет.

— Вот уж ему доверяться не стоило, — сказал штурман. — Он тоже из тех, что «с барабанным боем».

— Я понял это слишком поздно. Он так посмотрел на меня, точно я признался ему, что зарезал собственных родителей. Потом он прикрыл глаза, словно а смотреть не мог на такое ничтожество, и негромко, но резко бросил: «Постарайтесь видеть посадочные огни, иначе сломаете себе шею. Меня все это мало касается». Что ты на это скажешь?

— Ничего, — ответил штурман. — Люсьен дал мне семь суток ареста за то, что я отказался лететь с Ромером. Если бы Адмирал не вмешался, история зашла бы далеко.

— Ты не хотел лететь с Ромером?

— Я только что перед этим прыгнул с парашютом, Мне не хотелось сразу же начинать все сначала.

— Эх, Ромер! — сказал пилот, барабаня карандашом по столу. — Может, он тоже не видел огней.

— Это вещи разные, — поспешно сказал штурман. — Когда внизу посадочные огни, ты спасен. Достаточно внимательно следить за соседними машинами, кружить, не удаляясь от полосы, и никого не заденешь. Не так уж трудно. В эти минуты мне в своей кабине нечего делать. Я тебе помогу.

— Я был бы рад, — сказал пилот. — Я бы хотел, чтобы ты был рядом, и уверен, что тогда снова буду видеть огни. Но ведь тебе ни за что не разрешат летать со мной.

— Как знать. У меня пока нет экипажа. Если я попрошу об этом Люсьена, возможно, он согласится.

— Тогда попробуй, — сказал пилот. — Я буду счастлив взять тебя в свой экипаж, а ты проконтролируешь моего штурмана. Я никогда ничего не говорил, чтобы не повредить ему, но он допустил несколько серьезных ошибок. Как-то ночью он чуть было не спутал объект.

— Можешь на меня рассчитывать, — сказал штурман, пожимая ему руку. — И главное, не пиши жене, что устал. Если хочешь, просто напиши ей, что у тебя есть друг.

— Как это? — спросил пилот.

— Вот так. Встретил его на остановке автобуса — вот и все.

В этот вечер штурман обедал в столовой. Народу было немного. Адмирал не появлялся. Штурман взял пустую тарелку и, как обычно, подошел к раздатчикам, потом сел за свободный столик, чтобы не стеснять товарищей, которые, переговариваясь, усаживались за другие столики. В огромном зале с железными потолочными балками, пропитанном запахами кухни, стоял неумолчный гул голосов. Занавески на окнах были задернуты. Люди подходили с тарелками к буфету, потом возвращались за столики. Несколько офицеров уже в летной форме быстро проглотили свой обед и исчезли. Наверное, Адмирал уехал в город и сидел где-нибудь в баре, забыв о лагере.

Атмосфера, царившая сейчас в столовой, была совсем не та, что перед вылетом, когда летчики старались не встречаться взглядом с соседями, сдерживая нервную зевоту. Большинство спокойно ело безвкусную пищу, к которой никто не мог привыкнуть; штурман тоже без всякого удовольствия жевал неизменное мясо в соусе и вареные овощи. Он уже почти кончил обед, когда к нему подсел молодой бомбардир.

— Вечно одно и то же, — проворчал бомбардир, ставя тарелку на стол.

— Да, вечно, — повторил штурман.

Бомбардир прибыл сюда около месяца назад. Он вырядился в battledress, из-под которой нелепо выглядывали рубашка и пояс, но штурман смотрел на него с дружеской снисходительностью.

— Приятно, когда вечер в твоем распоряжении. Собираешься развлечься?

— Бабенки, которых встречаешь в pubs, меня не вдохновляют, — ответил бомбардир.

— Терпение, — улыбаясь, сказал штурман. — Это вопрос нескольких месяцев. Потом вернешься во Францию и, может быть, еще пожалеешь об этом времени. Знаешь, сейчас здесь, пожалуй, лучше, чем там. Еда, конечно, скверная, но все-таки она есть.

Впрочем, у бомбардира был превосходный аппетит. Он быстро покончил с супом и, отодвинув тарелку, набросился на мясо. Он жевал с остервенением, и белокурые усики шевелились над губой.

— Ты не побоялся сесть рядом со мной? — спросил штурман.

— А что такое?

— Мне кажется, после гибели Ромера меня избегают.

— Да ну, — сказал бомбардир, — об этом уже забыли. Во всяком случае, меня никогда не интересовало, почему ты с ним не полетел. Я знаю только, что ты прыгнул с парашютом; надеюсь, мне никогда не придется этого делать. На счету у меня только пять вылетов, и с меня вполне достаточно. А у тебя?

— Двадцать два.

— Двадцать два, — произнес бомбардир таким топом, словно и не надеялся когда-нибудь достигнуть такой фантастической цифры. — К парням вроде тебя я отношусь с большим уважением.

— Спасибо. Наверстаешь, не бойся. И как знать? Когда после тридцати или тридцати пяти вылетов тебя отпустят как выполнившего свой долг перед объединенными нациями, ты еще останешься на сверхсрочную.

— Как знать? — повторил бомбардир и фыркнул. Штурман направился к выходу, но в холле встретил командира эскадры. Он отдал честь и попросил разрешения обратиться.

— Слушаю вас.

— Господин майор, — сказал штурман, — я прошу вас разрешить мне летать с Лебоном.

Так звали пилота, который не видел посадочных огней.

— Зачем?

— Думаю, смогу ему помочь. И кроме того, так я снова войду в форму.

— Но экипаж Лебона укомплектован полностью.

— Я мог бы летать вторым штурманом.

— У меня были другие планы на ваш счет, — сказал командир эскадры, — но что ж, согласен. Завтра вы будете в приказе.

Командир эскадры хотел было идти, но вдруг повернулся к штурману.

— Доброй ночи, — сказал он, протягивая ему руку.

Опасаясь, как бы он не передумал, штурман почти выбежал из холла и поспешно зашагал к домикам. Потом он пошел медленней. «В конце концов, — думал он, — я, сам того не подозревая, сумел все уладить. Я хочу летать с Лебоном, и Люсьен, который считает, что с ним опасно связываться, пожимает мне руку… Опасно связываться… — повторил он. — Как легко они умеют осуждать! И с какой уверенностью судят!..»

Когда штурман постучался к пилоту, тот собирался идти обедать.

— Все в порядке, — сказал штурман. — Я видел Люсьена. Он согласен. Завтра я лечу с тобой.

— Он разрешил? — спросил пилот, словно не верил собственным ушам.

— Я полечу вторым штурманом, но буду делать все, что ты потребуешь.

— Ладно, — сказал пилот. — Посмотрим. Спасибо. Ты молодец.

— Это ты оказал мне услугу, согласившись лететь со мной. Благодаря тебе Люсьен, наверное, порвет мое взыскание.

— А, — сказал пилот и помрачнел, — понимаю. Ведь то, на что ты идешь, — дело опасное.

— Идиот! — закричал штурман. — Ты не так меня понял. Брось выдумывать. Просто никому, кроме меня, не пришло в голову тебе помочь, вот и все. Когда я узнал, что тебя бросили на произвол судьбы, я пришел к тебе, чтобы не чувствовать себя одиноким. Это ты меня спасешь, а у меня и так все улажено благодаря Адмиралу.

Пилот, стоявший перед штурманом, был выше его почти на голову, и штурман смотрел на него с восхищением. Как могло случиться, что такой богатырь не видит посадочных огней? Куртка трещала у него в плечах, от него исходило ощущение необыкновенной силы и уравновешенности. Но если поймать его взгляд, становится не по себе. Он старался не смотреть на собеседника, а когда случайно встречался с ним глазами, тотчас отводил их, словно боялся выдать какую-то тайну.

— Предупреди экипаж, — сказал штурман. — Если ты скажешь им, что мне делают одолжение, чтобы я снова вошел в колею, ребята будут польщены. Я не хочу, чтобы твой штурман думал, что я собираюсь его контролировать. Кстати, как его фамилия?

— Везер.

— Ну так вот, скажи Везеру, что, пожалуй, он тоже должен будет мне помочь. Но в воздухе поступай как знаешь. Ты хозяин, и я буду подчиняться тебе.

— До завтра, — сказал пилот. — И главное, — тихо добавил он, — не беспокойся. Я увижу огни.

— Неважно, — ответил штурман. — Спокойной ночи.