VIII

Роже Беро рассматривает свой новый автомат. Его начальник, д'Артаньян, растянулся на ковре из мха и, подперев руками голову, изучает карту департамента, вырванную из почтового справочника. Немного поодаль их товарищи, расположившись на траве, делят между собой краюху хлеба и несколько сырых луковиц.

— Эх, винца бы! — мечтает вслух маленький Портос.

— Атос уже отправился с заданием на соседнюю ферму.

— Сколько раз я просил вас не шляться, — говорит д'Артаньян делано суровым тоном.

— Атос знаком с фермером. Это свой человек. Да и близко совсем…

— Несерьезно вы ко всему относитесь, вот что я вам скажу…

— Не лайся, вот он уже идет назад… С литром, ребята!

Семеро мушкетеров сидят на поросшем лесом склоне. За листвой деревьев им не видно ни дороги, ни протекающей внизу реки. Но дорога их сегодня и не интересует; взгляды семи бойцов обращены совсем в другую сторону. Перед ними кукурузное поле, ряды виноградных лоз и живая изгородь кустарника вдоль железнодорожного полотна. Немного подальше, налево, у насыпи, стоит небольшой домик. Он расположен между вокзалом и железнодорожным мостом и служит сторожевым постом для немцев, охраняющих мост. А кругом сверкают на солнце ковры зеленых трав с вкрапленными в них желтыми полосками пшеницы и полями красного клевера.

Ничто не говорит о том, что в этом месте, где мирный сельский пейзаж как бы проникает в город, вскоре должен вспыхнуть бой.

Однако мысль о предстоящем бое неотступно преследует молодого Пейроля. Но не потому, что он испытывает страх; просто он озабочен, ему хочется изведать нечто новое, нестерпимо хочется действовать. Ему кажется, что воевать куда легче, чем томиться ожиданием. Это ожидание предстоящего боя, да еще сразу же после первой стычки с врагом, служит тяжелым испытанием для его нервов. Больше всего он боится, чтобы нарастающее в нем с каждой минутой волнение не кончилось слезами. «Верно, я так нервничаю, потому что моложе всех», — думает он, глядя, как старый Пикмаль с величайшим хладнокровием отрезает себе огромные ломти хлеба. Еще накануне, когда командир группы объявил Пейролю: «На завтра нам дано боевое задание», — он загорелся нетерпением:

— Где? Снова будет засада?

— Нет. Предстоит более серьезное дело. Будет действовать весь отряд.

И действительно, утром на поляне выстроились не только все три группы отряда Жаку, но и еще три других отряда. Всего набралось сто двадцать человек, если не больше. Пайрен обратился к ним с краткой речью:

— Для участия в предстоящей операции выделено по одному отряду из каждой роты. Общее командование возложено на Ролана. В помощь ему даны Жаку и Клебер, хорошо знающие местность. Вам приказано вывести из строя бронепоезд, находящийся на станции в Мюссидане. На нашей стороне — симпатии населения, численное превосходство, преимущества внезапного нападения, наконец, подвижность наших частей. Против нас — нехватка оружия и трудности, связанные с тем, что операция будет проходить среди бела дня в черте города. Строго запрещается втягивать в боевые действия горожан, чтобы не навлечь на них репрессий со стороны врага. Точно и неуклонно исполняйте распоряжения ваших начальников, покажите образцовую дисциплину. Как только выполните задание, сразу же отходите…

Едва комиссар закончил речь, как Клебер запел «Песнь отправления». Ее сразу же подхватило множество голосов. Поль Пейроль тоже пытался подпевать; рядом с ним Роже Беро и старый Пикмаль слушали песню, стоя в положении «смирно».

Пейроль не знал, что накануне в штабе батальона разгорелся жаркий спор между Роланом и капитаном Поравалем. Ролан хотел атаковать бронепоезд с небольшой группой добровольцев, а Пораваль предлагал ввести в город все имевшиеся в их распоряжении силы. Один основывал свой план на молниеносном и смелом ударе, не заботясь о поддержке или прикрытии ударной группы, а другой считал нужным захватить перед атакой все опорные пункты в городе. В первом случае слабо прикрытой группе грозила опасность полного уничтожения, во втором — большая концентрация партизанских сил могла вызвать массированный удар противника. Спорили дольше, чем обычно, пока наконец удалось прийти к согласованному решению. Два отряда должны оставаться в боевом охранении на окраинах города; они построят баррикады у каменного моста и на путях отхода партизан. А тем временем два других отряда направятся к вокзалу. Надо было принять меры предосторожности, продумать все детали атаки и обеспечить наилучшие условия для отхода. Поравалю очень хотелось руководить операцией, и он собирался уже просить об этом Марсо, когда тот неожиданно обратился к нему:

— Капитан! Сегодня я должен передать вам командование вторым батальоном.

— Кто меня назначает?

— Департаментский военный комитет. Совместно с вами мы укомплектуем ваш штаб. Пайрена и Констана я оставляю у себя в штабе сектора.

— А моя рота?

— Подберите сами подходящую кандидатуру.

В восемь часов утра колонна машин двинулась по проселочным дорогам. Часа через два группы заняли исходные позиции на окраинах Мюссидана. Одни принялись строить временные заграждения на дорогах, а большая часть людей вступила в город и двинулась к вокзалу. Встревоженные жители, появляясь на порогах своих домов, спрашивали проходящих бойцов:

— Что случилось? Куда вы направляетесь?

— Не выходите из домов. В самом городе ничего не произойдет.

Напрасны все старания! Ребятишки, ускользая из-под родительского надзора, бежали за бойцами, желая поближе рассмотреть странных солдат, марширующих без формы, с оружием в руках и гранатами на поясе. Один из них закричал: «Мама, смотри-ка, охотники!»

Из одного окна молодая девушка послала партизанам воздушный поцелуй. Лавочник воскликнул: «Да здравствует Франция!» Старушки крестились. Некоторые жители отходили в сторону, опасливо оглядываясь и перешептываясь между собой. Кто-то закричал: «Уходите!» — и скрылся в своем доме. На каменном мосту жители городка помогали бойцам строить баррикаду…

Сойдя с грузовика, мушкетеры вскарабкались по тропинке на склон. И вот они уже на месте. Д'Артаньян быстро произвел разведку местности и, указав направление для отхода, сразу же наметил план действий:

— Отдыхаем здесь в течение получаса. Затем располагаемся там, внизу, как можно ближе к домику. Когда товарищи у вокзала перейдут в атаку, мы открываем огонь, чтобы отвлечь внимание противника. По моему сигналу все по одному отходят.

Теперь оставалось только ждать. Для Пейроля это ожидание становится просто невыносимым. Бесконечное ожидание — ночью, когда он, размышляя, не спал; по пути сюда, в машине, где надо было держаться начеку; здесь, под деревьями, когда они отдыхали, как ни в чем не бывало. И вот теперь ему опять приходится ожидать, укрывшись за виноградными лозами! Все это время он ждет момента, который никак не наступает… Временами из деревни доносится лай собаки и кукареканье петуха, скликающего кур.

Пейроль вспоминает своего брата булочника; должно быть, он ставит сейчас в печь вторую партию хлеба. Вдалеке слышен стук сенокосилки, он то затихает, то усиливается в зависимости от того, где находится упряжка волов. В городе на церковной башне часы бьют одиннадцать раз…

Согнувшись, д'Артаньян пробирается по винограднику от одного бойца к другому, проверяя позиции своих людей. В центре помещается пулемет. Немного впереди, по обе стороны пулеметного расчета, — Беро и Пикмаль. Пейроль, как всегда, рядом с командиром.

— Слушай, старина, — говорит Пейролю д'Артаньян, — если в ближайшие минуты ничего не произойдет, ты отправишься на разведку.

— Куда?

— К вокзалу.

— Кого там повидать?

— Жаку.

Ролан устроил свой командный пункт за конторой бездействующего завода, среди груды железного лома. Налево от него, на подступах к вокзалу, обосновался Жаку с двумя десятками партизан. Направо — Клебер с двумя отрядами, расположившимися по обе стороны бульвара. Рядом с Роланом трое связных и доктор Жан Серве с несколькими санитарами. Все спокойно ждут.

— Ну, доктор, тебе все ясно? Скоро начнется схватка, и если будут раненые, ты отвечаешь за их судьбу. Ни один товарищ не должен остаться на поле боя. Ты их спрячешь, где сможешь, или же эвакуируешь на своем грузовике.

— Машина стоит поблизости, во дворе; у меня все в порядке.

Ролан чувствует себя в родной стихии. В лихорадочные минуты, предшествующие бою, он испытывает истинное наслаждение; ожидание схватки буквально опьяняет его. Тогда этот маленький человек преображается. Упрямец, спорящий по любому поводу, задира, всегда готовый затеять драку, он перед боем на редкость хладнокровен. Ничто не может вывести его из равновесия. Он ходит от одного бойца к другому, проверяет каждую мелочь, быстро, одним-двумя словами, устраняет непредвиденные трудности, отвечает улыбкой на все возникающие опасения и в наиболее тяжелые минуты умеет удачной шуткой приободрить бойцов. А в это время мысленно он уже ведет бой. Он следит за развитием боевых действий и прикидывает заранее шансы. За себя он спокоен, он уверен в своих поступках, уверен в себе, зная, что находчивость никогда ему не изменит, что чутье его не подведет. Но он опасается за других, за своих товарищей, боится их колебаний, которые могут в решающий момент все испортить, боится злейшего врага солдата — страха, который заставляет бежать с поля боя, бежать навстречу смерти. Поэтому все его усилия направлены на то, чтобы поддержать в своих бойцах хладнокровие и при любой обстановке внушить им уверенность в победе.

С той поры, как в 1942 году Ролан, в наручниках, выстрелом из револьвера уложил арестовавшего его полицейского, в его жизни произошло немало перемен. Из рабочего он превратился в франтирера, потом стал военным командиром. Когда на его место назначили Марсо, он счел себя жертвой несправедливости. Несомненно Марсо был сильнее его в политических вопросах, но будь Марсо менее смел, чем он, Ролан никогда бы не согласился стать его подчиненным. После той ночи, когда вместе с Марсо они спаслись от дарнановцев, положение стало для него более приемлемым. Марсо — именно тот человек, какой сейчас нужен. Он умеет драться, умеет командовать и вдобавок у него есть качество, которого еще не хватает Ролану, — рассудительность. Марсо был, конечно, прав, требуя тщательнее разработать план предстоящих действий, хотя… когда начнется бой, все будет зависеть от бойцов и от тех, кто ими руководит. Но это уж дело Ролана, и тут он не боится ответственности…

Сегодня основная задача ложится на Клебера и его бойцов. Они занимают передовые позиции и должны атаковать бронепоезд на подступах к вокзалу. Клебер — неизменный помощник Ролана, которому тот всецело доверяет. С тех пор как была создана их первая партизанская группа в Ландах, они никогда не расставались. Проведенные совместно бои и пережитые вместе опасности связали их крепче всяких родственных уз.

Ролан знает Жаку меньше, но ценит его почти так же, как Клебера. Он ценит Жаку прежде всего за его личную отвагу и прекрасное знание местности. Вот почему Ролан возложил на него задачу обеспечить боевое охранение. Ему поручено устроить заграждения на окраине города и отвлечь внимание противника к железнодорожному мосту. В момент нападения на бронепоезд Жаку с оставшимися у него бойцами должен броситься к вокзалу на помощь подпольной группе железнодорожников, которая закроет стрелки и прервет движение поездов.

Этот бронепоезд причинил уже немало неприятностей. Он появлялся то там, то тут, терроризируя население, и только теперь, спустя некоторое время, удалось обнаружить, что постоянная его база находится в Мюссидане. Бронепоезд представлял собой настоящую подвижную крепость, он охранял военные транспорты неприятеля и мешал действиям партизан на самых важных линиях железных дорог. Поэтому пришел приказ уничтожить его.

Основываясь на данных разведки, Ролан рассчитывал найти бронепоезд в районе вокзала, но, прибыв на место, обнаружил, что его там нет. Бронепоезд исчез. Присланный железнодорожниками связной сообщил, что бронепоезд ушел утром к Монпону с эшелоном солдат и, возможно, вернется еще до полудня. Посовещавшись с Клебером и Жаку, Ролан решил ждать. Это было, конечно, рискованно: присутствие партизан в городе стало известно населению, и немцы могут быть оповещены. Правда, немцев в Мюссидане немного: всего каких-нибудь двадцать солдат, на которых возложена охрана моста и наблюдение за вокзалом. Есть еще бронетанковая колонна в стороне Перигё, но это не так близко…

Ролан начинает нервничать. Он ежеминутно посматривает на часы… Потеряв всякое терпение, он обращается к связным:

— Ступайте предупредите Жаку и Клебера: если в полдень не будет ничего нового, нет смысла больше ждать…

— На мой взгляд, — вмешивается доктор Серве, — не следовало бы здесь дольше оставаться. Уже половина двенадцатого, а в городе каждый встречный-поперечный знает, что мы тут.

— Мы имеем дело не с местным населением, а с фрицами. Взгляни на рожу вон того часового на товарной станции. Держу пари на свой табачный паек, что он еще ничего не подозревает.

Серве хотел что-то ответить, как вдруг на бульваре поднялась стрельба. Однако ничего пока не было видно. А, вот оно что! Немецкий броневик на полной скорости проскакивает через железнодорожный переезд.

Ролан вне себя от ярости. Он мчится к группе Клебера, крича на ходу:

— Эх, вы, разини! Почему пропустили броневик?!

— Нас застигли врасплох, — оправдывается Клебер. — Они выскочили на бульвар на полном ходу, стреляя в нас. Мы сразу же ответили и, кажется, ранили двоих, но броневик все же прорвался…

— Немудрено! Вы даже не догадались закрыть переезд.

— Бронепоезд!! — кричит подбежавший к ним боец.

— По местам! — командует Клебер. — Приготовиться к бою.

— Цельтесь лучше, берегите патроны, — добавляет Ролан, прячась за платаном. — Каждая пуля должна убивать!

Его голос тонет в грохоте стрельбы, внезапно открытой с бронепоезда.

Клебер бросается вперед с гранатой в руке, но тут же, пошатнувшись, падает навзничь, по лбу у него струится кровь. С бульвара сбегаются бойцы. В ту минуту, когда показывается поезд, один из них издает страшный крик. Раненный в живот, он роняет автомат и валится ничком на землю.

— Прячьтесь, дьявол вас побери! — кричит Ролан, выскакивая из-за дерева и бросаясь в ров.

С вокзала слышны громкие крики и ружейная пальба.

— Пойди посмотри, что они делают, — приказывает Ролан связному, только что спрыгнувшему в ров рядом с ним.

Тот, нагибаясь, бежит по рву.

Вокруг Ролана возбужденные бойцы спешат укрыться, кто за выступом стены, кто за скатом, деревом или грудой булыжников. Отступать уже поздно. Расчищая себе путь пулеметным огнем, к переезду медленно подходит бронепоезд, состоящий из бронепаровоза, нескольких товарных вагонов и двух бронеплощадок. Партизаны повсюду ведут ответный огонь по бронепоезду.

— Паровоз! Остановите паровоз! — кричит Ролан железнодорожникам, ведущим состав. В ту же минуту метко посланная пуля убивает немецкого солдата, стоящего с автоматом возле машиниста. Пользуясь моментом, кочегар спрыгивает на полотно, но тут же скатывается под откос, сраженный автоматной очередью с бронепоезда. Более осторожный машинист тормозит состав и соскальзывает под оси колес…

На путях в огромной луже крови лежат два партизана, пытавшиеся подбежать к бронепоезду с гранатами. Клебер, неподвижно вытянувшийся на траве, не подает признаков жизни…

— Подлецы, подлецы! — повторяет Ролан, чуть не плача от ярости. — Держитесь крепче, ребята, мы им еще покажем!…

В этот момент Поль Пейроль бежал со всех ног к вокзалу. Отправившись по приказанию своего командира на разведку, он избрал кратчайший путь — через город. На городских улицах кучками толпились жители, возбужденно обсуждая происходящее. Женщины зазывали детей домой. Несколько подростков, разъезжая на велосипедах, сообщали новости. Торговцы стояли у порога своих лавок. Везде и всюду люди думали и толковали только о сегодняшних событиях… Поравнявшись с церковью, Пейроль услышал первые выстрелы. С минуту он колебался: продолжать ли путь или вернуться назад, к своей группе? Но ближе всего ему было теперь до вокзала, и Поль побежал вперед. Он ускорял бег, по мере того как шум перестрелки усиливался. На окраине города перед ним замелькали дачки, окруженные садами. Высунувшись из окна одного домика, женщина в отчаянии звала маленького старичка, вышедшего на крыльцо: — Иди домой! Умоляю тебя, не стой на улице!

Теперь Пейроль бежал уже по пустырю. Метрах в ста от него, нагибаясь, перебегали дорогу два человека. Дальше, за деревьями, слышались какие-то возгласы. Над головой Поля засвистели пули. Инстинктивно он бросился в канаву, затем, перебравшись оттуда в сад, попытался незаметно подойти к своим. И тут его внезапно охватил страх: сейчас он один, на него могут неожиданно напасть немцы, они окружат его и схватят! Он притаился за изгородью и стал ждать… Ждать пришлось недолго. По тропинке мимо него бесстрашно шли три человека. В одном из них он узнал доктора Жана Серве.

— Доктор, доктор!…

— Что тебе, малыш? Откуда ты взялся?

— Я ищу Жаку. Я связной…

— Он вот там, за амбаром. Иди скорее, а то, смотри, будет слишком поздно.

«Слишком поздно… Что он хотел этим сказать?» — размышляет Пейроль, спеша к указанному доктором месту. Забыв все свои страхи, он думает только о словах Серве. Ведь Жаку для него — не просто командир отряда. Это Антуан Бастид, плотник из Палиссака, которого он знает с детства. Поль вспоминает, как еще совсем малышом он получил в подарок от Антуана ходули. Бастид старше Поля на десять лет, он был школьным товарищем его брата. Это он помогал строить их булочную. Каждый праздник Бастид приходил к ним в дом, он был почти членом их семьи. Многие обыватели Палиссака порицали Бастида за его передовые идеи. В конце концов Бастид вынужден был бросить свою мастерскую и поступить рабочим на завод в Бержераке, но в своих политических взглядах он не пошел ни на какие уступки. Он первым в Палиссаке вступил в коммунистическую партию и долго был единственным в городке коммунистом. Еще ребенком Поль Пейроль слушал споры между старшим братом и Бастидом. Правда, тогда он плохо понимал, о чем шла речь, но сохранил безграничное восхищение человеком, который всегда, при любых обстоятельствах имел мужество держаться своих взглядов и отстаивать их. Вернувшись с фронта, Бастид проработал некоторое время на лесопилке Поравалей, потом, в один прекрасный день, исчез. Поль Пейроль знал, что его старший друг и товарищ ушел в партизанский отряд. И с этого момента Поль твердо решил: рано или поздно он последует примеру Бастида…

И вот теперь Бастид лежит перед ним с простреленной грудью на залитой кровью плащ-палатке. Он умирает. Раненный при атаке вокзала, он упал почти одновременно с Клебером. Доктор Серве с санитарами спешно перенесли его к грузовику и тотчас ушли за другим раненым. У Бастида уже выступила пена на губах, потухли глаза. Склонившись над умирающим, водитель грузовика неумело пытается облегчить его предсмертные страдания. Рядом трое раненых сами делают себе перевязки. Один из них бинтует себе бедро. Нескольких секунд было достаточно, чтобы Пейроль понял, что место его — не здесь. Бессмысленно возвращаться к своей группе и тем более недопустимо прятаться. Он должен быть там, где сражаются товарищи, должен отомстить за Бастида. Схватив лежащий на земле автомат, он бросается в ту сторону, откуда слышнее всего шум боя. Два человека, залегшие за бетонными трубами, кричат ему: «Прячься!» Но Пейроль ничего не слышит. Перебегая от одного укрытия к другому, он все ближе продвигается к месту боя и наконец видит совсем рядом железнодорожное полотно. Перед ним на путях стоит бронепоезд, откуда вылетели пули, сразившие Жаку. Рядом с Пейролем огромный рыжеволосый парень с потным лицом и засученными рукавами строчит из автомата по поезду.

— Берегите патроны! — раздается чей-то голос. Теперь Поль Пейроль не знает, что же ему делать: стрелять или выжидать. Вдруг он замечает на путях человека, ползущего по направлению к паровозу. Поль узнает в нем рабочего-итальянца Эмилио. В Палиссаке его все хорошо знают: перед войной он прибыл туда с бригадой строительных рабочих, присланной из Марселя какой-то конторой для электрификации сельской местности. В Палиссаке рабочие пробыли несколько недель, внося своим присутствием веселое оживление в жизнь городка. Потом контора прогорела, работы были прекращены, и бригада уехала обратно в Марсель. Только один Эмилио остался жить в Палиссаке, устроившись на работу в местной строительной конторе. В 1940 году, когда Муссолини объявил Франции войну, Эмилио был арестован и заключен в лагерь как «подозрительный элемент». Но после оккупации Франции его, как итальянского подданного, сейчас же освободили. В действительности же Эмилио был активным борцом-антифашистом, эмигрировавшим во Францию. И вполне естественно, что в конце 1943 года, когда в Дордони были созданы партизанские отряды, Эмилио вступил в отряд своего друга Бастида, И сегодня, когда Бастид одним из первых пал от вражеской пули, Эмилио был рядом с ним. Думая, что стреляют со станции, Эмилио бросился вперед, обежал пост стрелочника и лишь тогда убедился, что стрельба ведется с бронепоезда, застрявшего метрах в двухстах от вокзала. Справа он заметил Ролана — тот пытался подобраться к железнодорожному полотну. Эмилио крикнул Ролану: «Осторожнее! Ты в полосе обстрела!» — и пополз один под градом пуль вперед…

У Поля Пейроля перехватило дыхание — то, что совершает на его глазах Эмилио, кажется ему выше человеческих возможностей. Он смотрит, не смея пошевельнуться. Слева от него — Ролан с взмокшим от пота лбом, готовый ринуться вперед. Немного дальше другие товарищи, не замечая пока Эмилио, продолжают непрерывно обстреливать бронепоезд…

Эмилио все еще ползет к паровозу и вот-вот достигнет его. Уже достиг… С ловкостью обезьяны он взбирается на паровоз и перескакивает с него на тендер. Теперь товарищи заметили его и перестали стрелять в эту сторону. Эмилио карабкается на крышу первого товарного вагона. Кто знает, что находится там, внутри? Приложив ухо к крыше вагона, Эмилио прислушивается, потом осторожно, ползком, пробирается дальше — к бронеплощадкам. Это две, обитые броней, но открытые сверху платформы; края их укреплены изнутри грудами мешков с песком. В мешках устроены амбразуры, позволяющие производить круговую стрельбу из крупнокалиберных пулеметов. Немцы сидят в середине платформ, как в траншее. Чтобы их достать, нужно или обстрелять платформу из миномета или, приблизившись вплотную, метнуть внутрь гранату.

Как раз это и пытается сейчас проделать Эмилио Он продолжает медленно подползать к платформе… Товарищи следят за ним с нарастающим волнением. Эмилио снимает с пояса гранату, срывает зубами кольцо. Как, должно быть, трудно ему действовать там, наверху!… Он продвигается еще немного вперед, почти к самому краю вагона, и рывком бросает гранату перед собой, прямо в гущу солдат. Сразу же раздается взрыв, и Эмилио, вскочив, как на пружинах, принимается поливать свинцом из своего автомата застигнутых врасплох гитлеровцев. Но есть еще одна бронеплощадка, в самом хвосте поезда. Партизаны уже давно взяли ее под обстрел, чтобы отвлечь внимание немцев от происходящего впереди. Охваченный лихорадочным возбуждением, Эмилио пробегает по мешкам с песком, вспрыгивает на следующий вагон и опять распластывается на крыше. Издали его друзьям на одно мгновение кажется, что он ранен. Однако быстрый, как молния, Эмилио вскакивает, и вот он уже у второй платформы. Теперь пулеметы умолкли. Ролан, а за ним Пейроль и все остальные бойцы в едином порыве бросаются к поезду.

— Давай! Наша взяла!

— Вперед!…

— Ура!!!

Из-за мешков с песком вылезают один за другим с поднятыми вверх руками оставшиеся в живых немецкие солдаты, с ног до головы забрызганные кровью.

На крыше вагона встает во весь рост, с автоматом в руках, герой Эмилио — грозный народный мститель.

Как только у вокзала раздалась ружейная стрельба, Атос дал очередь из своего пулемета по маленькому домику у железнодорожного полотна. По-видимому, командование переоценило значение этого объекта: за все время, с тех пор как группа подошла к нему, не было замечено ничего подозрительного. Был даже момент, когда друзьям показалось, что домик совсем пуст. Но потом они увидели дым из трубы и заметили немца, который вышел за водой к колонке. Возможно, что другие солдаты просто отдыхают. А может быть, этот пост только ночью получает подкрепление. Так или иначе, теперь представлялся случай окончательно разрешить все сомнения и успокоиться. И потом — занят дом или нет, все равно его надо обезвредить.

На пулеметную очередь не последовало никакого ответа. Однако немного погодя по группе открыли стрельбу. Стреляли со стороны железнодорожного моста.

— Не обнаруживать себя! — скомандовал шепотом д'Артаньян.

Оценив обстановку, он велел бойцам продвинуться ближе к насыпи, чтобы оградить себя от огня противника. Скрытые изгородью, они могли простреливать весь участок железнодорожных путей и тем самым прервать сообщение между солдатами, несущими охрану моста, и домиком. К мосту приблизиться нельзя: немцы, засевшие в блокгаузах, прекрасно там укрепились. Главное — не выпускать их оттуда, пока товарищи ведут напряженную борьбу в районе вокзала. Д'Артаньян еще раз приказал своим бойцам не обнаруживать себя, и все стали ждать…

— А все же надо было бы узнать, кто находится в этой халупе, — сказал маленький Портос.

— Я попробую пробраться туда с другой стороны, — заявил Арамис.

В то же мгновение Беро, расположившийся немного впереди, на краю склона, подал сигнал. Наблюдая за изгородью, он неожиданно услышал чьи-то шаги. Сжав в руках автомат, с сильно бьющимся сердцем, он ждал, как охотник в засаде, появления дичи.

— Камарад!

Перед ним стоял немец без каски, с поднятыми вверх руками. Беро, держа палец на спусковом крючке, на какую-то долю секунды заколебался. Этот черноволосый усатый человек напомнил ему дядюшку.

— Я — товарищ, — повторил немец.

— Не стреляйте, — сказал Беро, обернувшись к остальным бойцам. — Подойди…

Немец подошел к расположению группы. Ему можно было дать лет сорок с небольшим. У него были усталые глаза и болезненное лицо. Он доверчиво взглянул на Пикмаля, потом, так как все кругом молчали, показал свой нетронутый патронташ и сбросил на землю винтовку, висевшую у него за спиной.

— Я не стрелять против партизан, — сказал он на ломаном французском языке.

— Ты говоришь по-французски? — спросил д'Артаньян.

— Немного.

— Где ты научился?

— Здесь, во Франции. Пленный в ту войну.

— Как ты относишься к Гитлеру?

— Гитлер — бандит. Я… против Гитлера.

— Он, кажется, не врет, — прошептал Арамис на ухо Атосу.

— Я не очень-то этому верю.

— Дайте ему сказать! — одернул их д'Артаньян. — Есть ли в доме солдаты?

— Только я… Я… готовить обед. Другие ушли… охранять мост.

— Мы знаем, они стреляли в нас сверху.

— Я нет. Я никогда не стрелять.

— Где оружие?

Немец указал на винтовку, лежащую на земле.

— А остальное? То оружие, что в домике?

— Только ящик с гранатами.

— Прекрасно! Я схожу за ним, — объявил Арамис.

— Осторожнее, — сказал Атос, — может быть, это ловушка.

В это время стрельба у вокзала достигла предельной силы…

Шестеро друзей без всяких дальнейших происшествий дождались момента, когда по ликующим крикам можно было понять, что их товарищи у вокзала одержали победу. Тогда, заставив немца идти впереди с ящиком гранат на спине, они вернулись к опушке леса. Немецкие солдаты, засевшие у железнодорожного моста, давно уже прекратили стрельбу, решив, очевидно, что партизаны бежали.

— Послушай, старина, — сказал Беро немцу, когда они устроились под деревьями, — как тебя зовут?

— Людвиг.

— Так вот, Людвиг, садись сюда, я буду тебя допрашивать. Кем ты был до войны?

Людвиг вытащил было свой бумажник, чтобы показать фотографии, но в этот момент в разных концах города снова раздались выстрелы. Портос отправился на разведку и через несколько минут вернулся совсем запыхавшийся.

— Бронетанковая колонна атакует товарищей, отходящих от вокзала. Один танк уже вошел в город и продвинулся до каменного моста. Они хотят отрезать нам путь к отступлению…

— Быстро, на дорогу! — приказал д'Артаньян. — Надо помочь тем, кто удерживает заграждения.

Друзья бегут вдоль опушки, подстегиваемые мыслью о грозящей им опасности быть отрезанными, — бегут, не останавливаясь, пока не добираются наконец до своих товарищей.

Бойцы, все в поту, укрепляют сооруженную утром баррикаду. Доставившие их грузовики стоят, замаскированные, поодаль, на опушке небольшого лесочка.

— Черт побери! Потеряли пленного!

Роже Беро с виноватым видом оглядывается назад. Он готов вернуться обратно.

— Эй! Товарищи! — слышится голос из кустов.

С пригорка осторожно, стараясь не оступиться, спускается Людвиг с ящиком гранат на плече…

— Не троньте его! — кричит Беро, выскакивая вперед: он видит, что бойцы у баррикады готовы уже стрелять в немца. — Он — наш!

На окраинах города продолжается бой. По слухам, танкетка и танк патрулируют по главной улице. Говорят, на бульварах партизаны уничтожили броневик. Всем уже известно, что произведено удачное нападение на бронепоезд. Однако никто не знает, каково положение сейчас.

— А где Пейроль? — спрашивает Беро.

— Он, вероятно, с товарищами на станции, — говорит д'Артаньян. — При всех обстоятельствах мы должны оставаться здесь, чтобы прикрыть отход, и отойдем последними.

Все бойцы — на своих постах, полные решимости преградить путь любой вражеской машине. Но грохот боя все продолжается, и беспокойство их растет… Там, наверху, товарищи, верно, дерутся, как львы…

В это время Поль Пейроль уже не участвовал в сражении. Ему было не до того… Вскоре после захвата бронепоезда, когда первые грузовики с бойцами готовились к отправлению, пришла неожиданная весть: по Перигёзскому шоссе движется, направляясь к городу, бронетанковая колонна противника. Она уже совсем близко. Видимо, ускользнувший утром броневик поднял тревогу. Приди такое известие до нападения на бронепоезд, оно могло бы вызвать среди бойцов смятение. Но теперь, когда только что была одержана победа, когда все были полны боевого пыла и воодушевлены героическим примером Эмилио, это сообщение уже никого не смутило. Группы перестроились, и каждая получила боевую задачу. Отступая окольными тропками, чтобы не переносить сражения в черту города, партизаны более часа вели оборонительные бои, шаг за шагом отходя к намеченному пункту. Из уст в уста передавались сообщения, то поднимавшие боевой дух, то наполнявшие бойцов гневом: «Убит бретонец… Мартэн уложил из своего мушкета трех бошей… Наши захватили броневик… Немцы повредили наш грузовик…» Повсюду неожиданно появлялся Ролан, обвешанный у пояса гранатами, и торопил с отходом. Заметив Пейроля с автоматом в руке, готового бежать вперед, он накинулся на него:

— Ты из какой группы?

— Мушкетеров…

— Так какого же черта ты тут болтаешься?

Опасаясь взыскания, Поль побежал назад разыскивать своих товарищей. Спеша добраться до них, он стал кружить по извилистым дорогам и уличкам пригорода. И вот, пробегая по одной из таких уличек, он услышал шум мотора. Почти в тот же миг он ощутил удар в бок, словно кто-то бросил в него острым камнем. Но, по-видимому, он не был ранен, так как не почувствовал настоящей боли, и побежал еще быстрее. На уличке было пустынно, но вот впереди снова послышался шум мотора. Поль остановился на перекрестке, в отчаянии озираясь по сторонам в поисках убежища. Справа была небольшая бакалейная лавка. Поль быстро вошел туда…

И вот он стоит перед прилавком, напряженно прислушиваясь к удаляющемуся шуму броневика и постепенно замирающей стрельбе. В ушах у него — сплошной гул. Перед глазами, переливаясь разноцветными красками, танцуют полки, уставленные коробками и бутылками. Пока Поль пытается отдышаться, какие-то две женщины — по-видимому, мать и дочь — испуганно разглядывают молодого человека с автоматом в руках.

— Да он ранен! — восклицает более молодая.

Видя, что Пейроль теряет сознание, она подбегает к нему с платком в руке и старается остановить кровь, уже пропитавшую его рубашку.

— Уведи, уведи его! — торопит другая женщина, толкая их обоих за прилавок.

И в эту минуту на улице появляется машина, набитая солдатами. Немцы…

За все двадцать лет, проведенных сестрами Симунэ в этой темной лавчонке, никогда ни один мужчина не нарушал их замкнутой жизни. После смерти мужа, вызванной тяжелыми ранениями, полученными в прошлую войну, старшая сестра пригласила к себе жить младшую, незамужнюю — хромую, некрасивую девушку. С тех пор они вели бесцветную, одинокую жизнь, как две старые девы, без родных, без детей. Только уличные ребятишки забегали иногда к ним в лавку стащить конфетку или подшутить над ними. Мало-помалу они замкнулись в себе, и у них появилась какая-то озлобленность против людей. Они стали черствыми, равнодушными к чужому горю, даже находили в нем для себя некоторое утешение. Война их мало трогала: ни двукратное нападение немцев на Мюссидан, ни аресты и угон жителей нисколько их не взволновали. Они не питали ни к кому симпатии, и их самих никто не любил. И вдруг сегодня какая-то случайность боя, о котором они не знали, да и не хотели знать, привела в их дом преследуемого немцами партизана. Если бы старшая сестра не побоялась, то, пожалуй, прогнала бы его прочь. Но молодой человек не проронил еще ни слова, а ее хромая сестра уже бросилась к нему на помощь. С этого момента мысли обеих сестер были связаны только с ним.

Два немца входят в лавку и обращаются к старухе:

— Вы не видели, куда прошел партизан?

— Ничего я не знаю, — отвечает она своим обычным неприветливым тоном.

За дверью, в соседней комнате, ее хромая сестра хлопочет возле потерявшего сознание молодого человека.

— Мы видели, как он бежал, — продолжает настаивать немец, повышая тон.

— А я, повторяю вам, ничего не видела.

Хромая тащит раненого во двор. Куда бы его поместить? Куда спрятать? Боже мой, куда же его спрятать? Перед ней распахнутая дверь в чулан. Она втаскивает туда бесчувственное тело, усаживает на пол и закрывает дверь на задвижку… И тут же вдруг вспоминает о платке. В кухне его нет. Кажется, она оставила платок на прилавке. А ведь он был весь в крови…

В лавке немец все еще продолжает допрос.

— В доме есть мужчины?

— Нет.

— Кто живет с вами?

— Только моя сестра.

— Ты меня звала? — откликается хромая сестра, медленно выходя из комнаты с грязным бельем в руках.

— Эти господа ищут какого-то мужчину. Ты кого-нибудь видела?

— Я? — переспрашивает хромая, кладя белье на прилавок. — Я никого не видела.

Ее рука захватывает платок, который пока еще никому не бросился в глаза. Сердце бешено колотится. Но когда, наскоро осмотрев дом, немцы уходят, хлопнув дверью, она впервые за много лет чувствует себя счастливой…

Последние партизаны покидают город, и звуки стрельбы стихают…