XXVII

Все произошло очень просто. Утром Поль Пейроль явился в Палиссак, чтобы попросить у своего брата газоген, и заодно воспользовался случаем повидаться с Соланж. Молодая девушка все еще не совсем оправилась от постигшего ее горя, но у Пейролей чувствовала себя, как в родной семье. Она взяла с Поля слово, что он напомнит о ее существовании Пайрену. Ей так хотелось поскорее приступить к работе, быть полезной…

Итак, Парижанин и его бойцы после полудня двинулись в путь на машине булочника. Вел ее Поль Пейроль; рядом с ним уселся Людвиг, вновь одетый в немецкую форму. Благодаря этому можно было не беспокоиться о пяти товарищах, сидевших в кузове… Конечно, беседуя с братом, Поль не болтал лишнего. Он довольно туманно объяснил ему, что требуется перевезти кое-что в Бержерак.

По прибытии в Бержерак друзья расстались. Поль отвел машину в гараж, откуда брат должен был потом ее взять, а сам пошел к кузине. Пикмаль, у которого за плечами был мешок с оружием, уселся вместе с Беро за столиком в небольшом кафе. Атос и Портос, одетые в поношенные и чинёные костюмы, предпочли отправиться побродить по берегу Дордони. Людвиг, связанный немецкой формой, прогуливался один, избегая встречаться с немецкими солдатами и особенно с офицерами. Повидавшись с кузиной, Поль встретился в саду против тюрьмы с Парижанином. У кузины не оказалось никаких новых вестей, поэтому оставалось только ждать. Надо было прождать часов шесть-семь… Каждый убивал время, как умел, — прогуливаясь, стоя у витрин магазинов или сидя в кафе… Будь еще это четверг или воскресенье, можно было бы заглянуть в кино. Но сейчас все развлечения сводились в основном к тому, чтобы гулять по улицам или стоять, не привлекая к себе внимания. Вечером все они слегка закусили где пришлось — кто в бистро, кто в буфете — и, наконец, в половине десятого вечера сошлись за оградой сада. Здесь все спокойно растянулись на газоне, скрытые от любопытных взоров густой зеленью. Теперь надо ждать полуночи, ни курить, ни разговаривать нельзя… Около ограды Парижанин организовал дежурство для наблюдения за тюрьмой. Время от времени можно было видеть идущего мимо прохожего, или проезжающего по бульвару велосипедиста, или влюбленную парочку, остановившуюся в укромном уголке… Немного погодя мимо ограды прошел твердым шагом, гулко стуча по мостовой, небольшой отряд немецких солдат: человек десять-двенадцать. Солдаты обошли вокруг тюрьмы, остановились около ворот, один из них переговорил с кем-то внутри, и отряд ушел. Снова водворилась тишина… Никто больше не проходил. Не ночной ли это был дозор? Но еще не пробило одиннадцати часов.

Парижанин поднял своих людей, проверил у них оружие и шепотом напомнил данные ранее указания… Какая-то темная фигура вышла из тюрьмы, пересекла опустевшую улицу и, казалось, направилась к саду. Должно быть, это Ленуар.

— Сюда! — позвал его Парижанин.

— Они уже прошли, — сказал надзиратель. — Все готово. Лучше не медлить.

Парижанин подумал о д'Артаньяне, который еще не прибыл на место. Его уже нельзя предупредить об изменении часа. Все идет как будто хорошо… Вопрос стоит так: сейчас или никогда. Нервы бойцов напряжены до крайности. Они не хотят, не могут больше ждать… Парижанин решил действовать немедленно. Они перелезли через ограду и направились к тюрьме…

В этот вечер семеро заключенных в камере Леру никак не могли заснуть. Все они были взвинчены, возбуждены. Поведение надзирателей в течение последних двух дней казалось им загадочным. В тюрьме циркулировал неизвестно кем пущенный слух: будут эвакуировать… Особенно взволнован был сам Леру, он даже не пытался уснуть. Растянувшись одетым на тюфяке, заложив руки за голову, он лежал с открытыми глазами и слышал, как его товарищи по камере, стараясь заснуть, ворочались с боку на бок на своих жалких койках. Леру вспоминал, как он перепугался накануне… Проснувшись утром, он окликнул Роз, но та не отозвалась. Он сразу же решил: «Так и есть, ее увели. Бандиты! Подлецы! Убийцы!» В несколько минут эта весть распространилась по всей тюрьме. Стали налаживать связь с товарищем, арестованным вместе с ней. Дюшан находился по-прежнему в своей одиночке и тоже забеспокоился. Роз привели обратно в камеру незадолго до раздачи хлеба. Об этом стало известно уже позже, когда на вызов Леру из камеры Роз раздался жалобный возглас, почти стон. Ее снова водили на допрос в гестапо и снова избивали… Она теряла последние силы.

— Пусть избивают нас, — негодовал Леру, — мы — мужчины. Но ее! Женщину! Если бы вы только ее видели — совсем еще ребенок!

Он чуть не плакал. После полудня Леру снова беседовал с Роз. Она высказала опасение, что у нее повреждено что-то в боку. Почувствовав, что Роз совсем обессилела, Леру, чтобы подбодрить ее немного, произнес для нее целую речь: обстановка складывается великолепно, враг в панике отступает на всех фронтах, освобождение уже близко, с минуты на минуту надо ждать появления партизан; у бледных как смерть надзирателей от страха трясутся поджилки…

— Спасибо, Антуан, спасибо! — крикнула в ответ Роз. — Я буду держаться стойко. Если не удастся свидеться, расскажи об этом товарищам, скажи Марсо…

От таких слов сердце разрывалось на части. Леру отшутился:

— Ну-ну, ты сама ему скажешь!

Но в глубине души он был встревожен, страшно встревожен. Он представил себе свою старшую дочь, пятнадцатилетнюю Жаклину, на месте Роз. И докер Леру почувствовал приступ ярости.

Прошла еще одна ночь… Утром Роз откликнулась. Уф! Еще один день. В течение этого дня Леру был неистощим на всякого рода новости, он все время подбадривал Роз. После полудня товарищи из камеры Леру принялись петь и так разошлись, что один из сторожей, лучше всех относившийся к заключенным, крикнул им: «Эй-эй, потише там! Сейчас не время привлекать внимание!»

Что он хотел сказать? Возможно, именно эти слова вызвали бессонницу у заключенных… Сам Леру не знал точно, подействовали ли на него слова надзирателя, или он беспокоился за судьбу Роз, но вот уже третью ночь он не мог сомкнуть глаз… Вдали послышался бой башенных часов, гулко отдававшийся в ночной тиши. Одиннадцать часов. Что-то ждет их впереди?

Немного погодя дверь камеры открылась, и луч света скользнул по стенам… «Черт! Опять обход…» — подумал Леру, натягивая на себя одеяло. Но его взору представилась совсем другая, неожиданная и непонятная картина… Вошли двое: надзиратель с револьвером в руке и какой-то неизвестный — небольшого роста шустрый человечек с огромным автоматом на груди. Спокойным, но звонким и приятным голосом неизвестный объявил заключенным:

— Маки! Собирайтесь! Наденьте ботинки или сандалии — что у вас есть. Сложите в мешок носильные вещи и самую малость из остального, что хотели бы захватить с собой. И главное — никаких разговоров.

Леру готов был закричать во все горло, подпрыгнуть до потолка, неистово плясать…

— Кто староста камеры? — спросил жизнерадостный коротыш.

— Я, — откликнулся Леру.

— Пойдешь с нами.

Дверь камеры впервые закрылась за тремя людьми без привычного стука запирающегося засова.

Камера сразу стала похожа на сумасшедший дом: в темноте началась невероятная толчея, слышались приглушенные смех и ругань, люди целовались с кем придется, прыгали, выделывали пируэты… Один, разыскивая полотенце, расшвырял все свои вещи, другой старался не шуметь и, как нарочно, уронил свой котелок, третий мурлыкал себе под нос какую-то тирольскую песенку…

Леру испытывал сильное желание расцеловать маленького человечка, с таким решительным видом ведущего его по коридору тюрьмы.

— Слушай, старина, хотелось бы знать, как тебя зовут.

— Портос.

Полночь. Все готово. Восемьдесят семь заключенных Бержеракской военной тюрьмы с котомками за плечами выстроены в тюремном коридоре. Роз, бледная и осунувшаяся, стоит впереди. Рядом с ней папаша Дюшан горделиво расправляет усы. Все старосты камер получили по револьверу. Заключенные одеты в сандалии или в мягкие туфли, а некоторые, как папаша Дюшан, — босиком. Им непривычно видеть, как спокойно ходят мимо надзиратели и жандармы. Но больше всего их занимает немецкий солдат, который стоит на посту у входных дверей.

— Это переодетый партизан, — высказывает вслух догадку Леру.

Людвиг, услышав его слова, заговорщически подмигивает ему… Людвигу только что удалось обработать двух стражников-немцев. Он вошел в их помещение и заговорил с ними по-немецки:

— Партизанский батальон занял район тюрьмы и прилегающие к нему улицы. Жандармы и надзиратели-французы с ними заодно. Партизаны не намерены причинять вам зла, но хотят увести отсюда заключенных. Малейшее сопротивление будет стоить вам жизни…

Немцы — два пожилых солдата — даже не пытались сопротивляться. Их связали и заперли отдельно, одного в камере Роз, другого в камере Дюшана. Два жандарма и один надзиратель, не пожелавшие уйти с партизанами, разделили участь немецких часовых.

У входной двери тюрьмы вполголоса беседуют какие-то молодые люди, а надзиратель Ленуар тем временем наблюдает через приоткрытую дверь, что делается снаружи… Парижанин объясняет своим бойцам план дальнейших действий. Атос, Портос и Беро выйдут отсюда первыми, захватив с собой один из ручных пулеметов, найденных в помещении тюремной охраны. Атос и Портос расположатся с пулеметом у железнодорожного переезда, а Беро вернется в тюрьму сообщить об их готовности, и тогда начнется эвакуация. Пейроль и Беро в качестве головных поведут за собой колонну… У них будет второй ручной пулемет…

Половина первого ночи. Беро уже вернулся. В районе вокзала все обстоит благополучно. Все группы проинструктированы. Наступает торжественный момент. Никто не говорит ни слова. Людвиг, Беро и вооруженный ручным пулеметом Пейроль выскальзывают на улицу. Ленуар, стоящий у двери, подает знак рукой, и колонна трогается. Впереди, в сопровождении Дюшана, идет Роз, за ними следуют остальные… Высоченный Леру с револьвером в руке замыкает первую группу; в ней — все его товарищи по камере… Восемьдесят семь заключенных, тринадцать надзирателей, двадцать жандармов да еще группа мушкетеров, растянувшись, составляют колонну длиной более двухсот метров. Это почти расстояние от тюрьмы до железнодорожного переезда…

Над городом выплывает луна, и от нее на шоссе и на стены домов ложатся огромные тени. Люди медленно продвигаются к станции; каждый следит за согнутой спиной переднего, идущего на два метра впереди него… Головная группа, придерживаясь спасительной тени, лежащей на тротуаре, проходит улицу, ведущую к вокзалу, и достигает железнодорожного переезда. Наступает решительный момент. Вот шлагбаум. За ним — рельсы. Неподвижные вагоны. Приходится пройти мимо барака, откуда сквозь дверную щель просачивается луч света: немцы еще не спят… Из товарного вагона, против двери в бараке, выглядывает вороненое дуло пулемета: это Атос и Портос охраняют колонну… Опять рельсы и опять вагоны… Стоящий под парами паровоз вздыхает, брызжет паром, кашляет, пыхтит — словом, производит невероятный шум. Значит, железнодорожники на посту… Теперь нужно свернуть в сторону от шоссе на Периге, на котором, по полученным сведениям, немного подальше немцы устроили заставу. Безмолвная колонна пешеходов, идущих в сандалиях и босиком, переходит с одной проселочной дороги на другую. Поворот налево, затем направо и снова налево… По команде, переданной шепотом, колонна останавливается: при свете луны впереди вырисовывается препятствие — забаррикадированный мост через Кодо…

Леру с его места отчетливо видно, как Людвиг отделяется от колонны и направляется к баррикаде у речки. Он осторожно подходит к ней и делает знак рукой… Колонна продвигается метров на сто и снова останавливается. Это становится невыносимым. Перед выходом из тюрьмы Леру, как и всем остальным старостам камер, сообщили сложившуюся обстановку: город окружен немцами, дороги и мосты охраняются… Каждую секунду невидимые вражеские пулеметы могут начать сеять смерть среди них. Охваченная паникой колонна может быть легко завлечена в ловушку. Леру не пугает опасность, он знает, что самое худшее для него — остаться в тюрьме. Кроме того, при нем револьвер, он готов на все, лишь бы не даться врагу в руки. Но ведь он не один, вместе с ним другие товарищи… Роз… Вот она стоит впереди Леру, опираясь на руку папаши Дюшана: без сомнения, еле держится на ногах. Проходит минута… Пейроль и Беро перебираются через баррикаду. Треск ломающихся веток отдается в голове у Леру, точно грохот обвала или взрыва. Теперь очередь Роз. Ей помогают с обеих сторон. На один миг ее силуэт резко выступает на фоне неподвижного неба… Леру кажется, что стоит лишь преодолеть это препятствие, и все будут спасены. Вот и его черед. Какой-то железнодорожник в форменной фуражке указывает ему проход. Он перекидывает свои длинные ноги через баррикаду, прыгает и, поскользнувшись на мокрой траве, падает. Ну и идиот! Падая, он выронил револьвер. Приходится искать его ощупью, пока остальные, шедшие позади, продолжают спрыгивать с баррикады. Теперь перед ним метров на двести расстилается открытая поляна. Тот, кто шел впереди него, издали кажется только серым пятнышком на лугу…

Парижанин перебирается через баррикаду последним. Рядом с ним идут Атос и Портос. Пикмаль — на несколько шагов впереди них. Они еще слишком недалеко от города, чтобы выражать вслух свою радость, но она уже светится в их глазах. Самое трудное — позади… Колонна, сомкнувшись, проходит теперь через деревню, где из каждой подворотни раздается яростный собачий лай.

— Проклятые псы! — ворчит Леру. — Они перебудят всех бошей вокруг.

К счастью, колонна быстро минует это селение. Теперь уже мост, вокзал, город, тюрьма — все это осталось где-то далеко позади, как тяжелые воспоминания прошлого.

После часа ходьбы Парижанин дает команду сделать привал. Люди собираются на опушке небольшого леса, а на склоне холма занимает свой пост охрана: два пулеметчика распластываются на траве, как лягушки.

Опасность еще не миновала. Сейчас два часа ночи. Чтобы догнать на машинах беглецов, немцам достаточно нескольких минут. По плану, Ролан должен выслать грузовики не раньше трех часов. Они опережают план, и отклонение от графика порождает непредвиденные трудности. Нехорошо вышло и с д'Артаньяном. Нужно было сразу же послать к нему связного, но из-за спешки и волнений Парижанин совсем забыл об этом. Д'Артаньян ведь не знает, что город окружен немцами, и могло статься, что, не дождавшись связного, он на свой страх и риск направился к тюрьме. А это может повлечь за собой роковой исход как для него, так и для самих беглецов, ведь тревога будет поднята раньше времени. Вспоминая об этом, Парижанин горько упрекает себя за допущенную оплошность. Его все время мучит эта мысль, непростительный промах отравляет ему всю радость от успеха операции. Да и успех ли это? Далеко не все трудности еще преодолены. У освобожденных из неволи людей после пережитых ими лишений уже нет необходимых сил и стойкости. Некоторых придется даже нести на руках. Разношерстная колонна в сто двадцать с лишним человек не способна маневрировать так же легко, как группа или отряд бойцов. Да и трудно такой колонне пройти незаметно для постороннего глаза. Надо помнить, что три четверти людей безоружны, у них нет даже револьверов. Наконец в случае нападения немцев не исключена возможность измены со стороны надзирателей и жандармов. Парижанин срочно совещается с товарищами по группе, какие меры следует им принять…

Тем временем, пользуясь передышкой, Леру подсел к Роз и папаше Дюшану.

— Ну и передряга! Бегство из камер было таким скоропалительным, что я едва успел тебя чмокнуть. Как себя чувствуешь?

— Сносно. Ты знаком с папашей Дюшаном?

— Мы познакомились еще в тюрьме. Да ты сама столько мне о нем наговорила, что теперь, пожалуй, можешь уже и не представлять.

Леру изо всех сил пожимает руку крестьянину.

— Нужно как-то помочь Роз, — говорит тот. — Она не в состоянии больше идти. Боши отбили ей все ступни ног, да и бок у нее побаливает.

— Не надо, — вмешивается Роз, — как-нибудь выдержу.

— Не валяй дурака, — с напускной строгостью набрасывается на нее Леру. — Вот, кстати, и начальник. Этого парня я никогда не забуду. Эй! Портос!

— Не ори так громко, — откликается Портос, — можешь беды наделать.

— Хорошо бы принять меры к переноске вот этого товарища.

— Уже предусмотрено. Подготовлены носилки. Мы сейчас займемся ею…

— Скоро ли доберемся? — спрашивает Дюшан.

— Какой-нибудь час ходу, дорогой папаша. Как ты-то себя чувствуешь?

— Неплохо. Не знаешь ли случайно чего-нибудь про мою Дюшантиль?

— С ней все в порядке, скоро увидитесь.

— А что было в деревне, после того как нас увезли?

— Сейчас некогда рассказывать подробно. Товарищам не удалось отстоять твой дом от пожара. Все остальное спасли.

— Эх! Проклятый Борденав! Вот кого бы я вздернул с большим удовольствием!

— Тебе не придется трудиться: на другой же день Марсо угостил его автоматной очередью в живот.

— Вот это толково! — с восхищением замечает Леру. Роз, сама не зная почему, вдруг ощущает глубокое беспокойство за Марсо…

Шесть часов. Уже давно рассвело. После первого привала шли безостановочно. У большинства беглецов, истощенных длительным недоеданием, стали проявляться признаки крайнего утомления. Даже Леру, несмотря на его могучее телосложение, чувствует, что у него начинают подкашиваться ноги. Никогда бы он не подумал, что двадцать четыре месяца тюрьмы могут так подорвать силы человека. Парижанин не устал, но на его плечах самый тяжелый груз: ответственность за судьбу всех этих людей. Несомненно коменданту тюрьмы сейчас уже обо всем стало известно. Немцы тоже узнали. Весь город, должно быть, облетела весть о побеге. И на поиски беглецов, верно, брошено все: солдаты на мотоциклах, машины, возможно, даже танки…

По обочинам дороги люди молча взбираются на пригорок. В головной части колонны и в хвосте ее разведчики все время наблюдают за окрестностями. И вдруг сигнал тревоги…

— Все в лес! — командует Парижанин. — Как можно дальше от дороги!

Люди бегут к лесу и прячутся там как попало, пользуясь ямами, пригорками, всеми неровностями местности… Роз не захотела оставаться на носилках. Она потребовала, чтобы ей дали револьвер, и залегла позади дерева, между Дюшаном и Леру. Сквозь редкую листву все настороженно всматриваются вдаль. Парижанин указал позиции двум пулеметчикам. К его бойцам для охраны опушки присоединился надзиратель Ленуар с двумя жандармами. Если окажется, что это действительно немцы, никто не должен себя обнаруживать. Если немцы нападут на них, те, у кого есть оружие, обязаны держаться возможно дольше. Остальные будут отходить небольшими группами. Пейроль и Беро получают задание обеспечить отход Роз…

Шум моторов приближается… Леру сжимает рукоятку револьвера и пересчитывает у себя в кармане патроны… Несчастные, истощенные люди, которым впервые предстоит видеть бой, чувствуют, как тревожно бьется у них сердце. Зато у Атоса и Портоса, залегших позади пулеметов, — полная уверенность в своих силах: они хорошо вооружены. Сам Парижанин готов на все…

Шум машин уже совсем близко… Вдруг маленький Портос подпрыгивает точно на пружинах. Громким криком он возвещает всем величайшую радость: «Наши!»

Да, это так. На дороге один за другим появляются четыре грузовика. На них сидят молодые бойцы в рубашках с засученными рукавами. На крышах кабин под лучами солнца поблескивают пулеметы.

— Портос!

— Ролан!

Со всех сторон несутся возбужденные, радостные возгласы. Бывшие заключенные первые завязывают знакомство, пускаются в разговоры, крепко обнимают своих новых друзей…

— Быстро — на машины! — командует Ролан. — Мы ищем вас уже почти три часа. Где Роз?

— Здравствуй, Ролан! Я здесь.

— Залезай ко мне, в первую кабину.

Люди набиваются в грузовики. Они по-братски объединены в одно целое. Тут все вместе: бывшие заключенные, надзиратели, жандармы, франтиреры и партизаны.

Машины набирают скорость. Навстречу едущим в них людям несутся зеленые массивы лесов — там, в этих лесах, их ждет подлинная Франция. Во всю мощь своих легких они поют радостный гимн свободных людей.