XXII
Ролан находился на своем КП, когда нарочный из штаба сектора вручил ему приказ отходить за Мюссидан. Почти одновременно явился батальонный связной и сообщил о нападении вишистской милиции на Бреньяду. Какой-то крестьянский паренек видел, как по косогору в направлении деревни двигалась автоколонна, и одним духом домчался до ближайшего поста, чтобы известить партизан. Ролан тотчас же собрал всех имевшихся на месте офицеров батальона.
— Мы должны выполнить полученный из сектора приказ, — сказал он, — но вместе с тем не можем оставить население Бреньяды во власти кучки дарнановцев и немцев. В свое время эта деревня в течение двух недель оказывала нам гостеприимство. Если мы не вмешаемся, немцы могут жестоко расправиться с крестьянами.
В срочном порядке был выработан следующий план действий:
1. Все подразделения батальона начинают немедленный отход.
2. Два отряда остаются на месте для поддержания связи и прикрытия тыла.
3. Три других отряда отправляются сейчас же на помощь Бреньяде с заданием любыми способами помешать разрушению деревни.
Приведя самые убедительные доводы, Ролан взялся лично руководить операцией в Бреньяде. Местность была всем хорошо знакома, и три грузовика по лесным дорогам быстро доставили Ролана и около сотни его людей в район деревни.
Ролан приказал одному отряду ждать у грузовиков, а сам, выслав вперед двух разведчиков, со всеми остальными людьми подошел поближе к Бреньяде, чтобы, не выдавая себя, разобраться в обстановке. К сожалению, по условиям местности он не мог приблизиться к деревне с той стороны, где проходила дорога, и это давало врагу возможность беспрепятственно отступить, укрываясь за домами. Ролан спохватился, что следовало послать одну группу в обход, к подножью холма, чтобы отрезать врагу отступление, но было уже поздно. Во всяком случае, теперь надо было действовать, и притом действовать быстро.
К этому времени дарнановцы закончили обыск и стали готовиться к отъезду…
Роз и папаша Дюшан все еще стояли у стены дома. Офицер приказал надеть на них наручники и отвести их порознь к двум легковым машинам. Немцы думали таким образом застраховать себя от возможного нападения на обратном пути: партизаны не станут стрелять из опасения попасть в своих.
Видя, как уводят ее мужа, Дюшантиль хотела броситься вслед за ним, но один из дарнановцев грубо оттолкнул ее. Она упала, вскрикнув в негодовании:
— Мерзавец! Нет у тебя, видно, матери!
Дюшан попросил у офицера разрешения захватить с собой куртку и обувь, но получил отказ.
Роз, щека которой все еще пылала от полученной пощечины, крикнула напоследок:
— Мужайтесь, победа будет за нами!
Борденав-сын подошел к немецкому офицеру, видно, замыслив еще какую-то подлость.
— Делайте, что хотите, — заявил ему офицер.
Тогда Борденав взял охапку сена, поджег ее и вошел с ней в амбар.
— Нет, нет, только не это! Только не это! — закричал Дюшан, пытаясь вырваться из цепких лап двух солдат, толкавших его в машину. — Лучше убейте меня. Трусы! Бандиты!
— Пошли! — крикнул Борденав своим молодчикам, снова появляясь с пылающим факелом в руке. — Будем жечь все вокруг!
Но они не успели…
С занятой позиции ни Ролану, ни его бойцам не было видно, что происходит у дома Дюшана, однако они заметили несколько стоявших на страже дарнановцев. Ролан указал места двум бойцам с ручными пулеметами, выслал лучших стрелков вперед, взял сам винтовку и шепотом передал по цепи приказ: «Два стрелка на каждого часового, целиться лучше! Пулеметчикам стрелять по второй команде».
— Огонь!
Как раз в этот момент из амбара папаши Дюшана вырвались первые клубы дыма… Шесть дарнановцев упали почти одновременно. Остальные тотчас исчезли. Немного погодя из одного окна застрочил автомат, и группа дарнановцев сделала попытку пробраться к телам убитых.
«По-видимому, они не рассчитывают удержать за собой позиции», — подумал Ролан.
— Беглый огонь!
На этот раз в бой вступили два ручных пулемета… Дарнановцы в беспорядке отхлынули. Пробежав несколько шагов, рухнули на землю еще два человека.
— Прекратить огонь! — скомандовал Ролан. — Впустую не стрелять!
Тут он увидел долговязого Борденава и еще нескольких дарнановцев, появившихся из-за амбара. Они подталкивали перед собой крестьян и, прячась за ними, пытались унести своих убитых. По ту сторону дома послышалась команда на немецком языке и шум заведенных моторов.
Ролан не колебался ни минуты. Он первый выскочил из укрытия, скомандовав:
— Вперед!
Бойцы с громкими криками бросились за ним… Это произошло так быстро, что дарнановцы, беспорядочно отстреливаясь, стали отступать.
Когда Ролан и его товарищи достигли ближайшего дома, последняя машина противника уже скрылась за холмами.
— Мой муж, они увезли моего мужа! — кричала Дюшантиль. — Увезли Роз!
— Живо! Быстрее! Тушить пожар! — распорядился Ролан.
Пламя уже перекинулось на сеновал, находящийся над хлевом. Воспользовавшись паникой, кто-то из крестьян успел отвязать животных, но одну корову, совсем обезумевшую от страха, и маленького теленка, находившегося в глубине хлева, вывести не удалось. Где-то в дыму слышалось их жалобное мычание. Женщины и мужчины, крестьяне и партизаны — все, кто тут был, бросились к колодцам и колонкам. Передавая ведра с водой по цепи, они пытались отстоять от огня дом Дюшанов. Некоторые проникли внутрь дома и, задыхаясь от дыма, выбрасывали оттуда мебель и все, что можно было спасти. Из простыни вывалился какой-то портрет. Дюшантиль машинально подобрала его, потом закричала, обращаясь к тем, кто был в доме:
— Не рискуйте собой! Уже горит кровля. Выходите, выходите, бросьте все! Мне теперь ничего не надо!
Люди оказались бессильны потушить пожар и старались хотя бы помешать ему перекинуться на соседние постройки. Стояла сильная жара, и все кругом вспыхивало, как порох. Словно факел, занялась одна скирда. Другую удалось отстоять.
— Все сгорит, все сгорит, — повторяла какая-то старая крестьянка, ломая в отчаянии руки.
Загорелся еще один сарай, крытый соломой. Но все же наконец люди одержали верх над стихией. Деревня была спасена.
Ролан в это время быстро проверял, все ли бойцы здесь.
— Где Поль? Куда девался Жак? Кого у нас не хватает?
Все оказались налицо. Но в самой деревне были жертвы.
Отстреливаясь при отступлении, дарнановцы ранили двух крестьян. Кроме того, был смертельно ранен сосед Дюшанов. Его отнесли в сад около церкви, где старый кюре причастил его.
— А как дела у дарнановцев? — спросил Ролан.
— Семь убитых!
— И это все?
— Еще три тяжело раненных.
— Всего, значит, десять… Эх, устрой мы засаду да действуй мы более решительно, ни один бы не ушел живым!
Сидя в стороне, рядом с дочерью, Дюшантиль думала о муже и уныло смотрела, как догорал ее бедный дом, который она ни разу в жизни не покидала. Она все еще держала в руках портрет, подобранный во время пожара.
— Положи его куда-нибудь в сторонку, — сказала она Мелани, — отец очень им дорожил… Он его спрятал… Бедный мой муженек! Подумать только, всего какой-нибудь месяц назад ты так радовался, зажигая костер святого Жана!
* * *
Марсо сразу же узнал от разведчиков о событиях в Бреньяде. Взяв с собой Пайрена, он сам отправился в деревню, чтобы вместе с Роланом выработать дальнейший план действий.
Опасаясь нового налета врага на Бреньяду, они решили оставить на несколько дней в окрестностях деревни отряд, который наблюдал бы за врагом и, в случае необходимости, помог населению бежать в лес. Семье Дюшанов было уже выплачено пособие. Пока что их приютили у себя соседи. Партизаны, со своей стороны, обещали, как только минует опасность, вернуться в Бреньяду и отстроить Дюшанам новый дом, лучше прежнего.
Но Марсо и его товарищи испытывали мучительное беспокойство за судьбу Роз и папаши Дюшана. Пока что Марсо мог сделать только одно: дать приказ своей разведке любыми доступными ей способами узнать, куда их увезли.
Оставалось принять решение о судьбе маленькой Соланж. Этот вопрос касался главным образом Пайрена, и по возвращении в замок он сам переговорил с молодой девушкой. Она приехала сюда, чтобы работать вместе с Роз, под ее непосредственным руководством. Теперь, когда Роз арестована, нужно будет снова наладить все связи, продолжить ее работу… Соланж, конечно, не заменит ее. Однако важно то, что она еще не известна врагу, но уже достаточно опытна как связная и поэтому может быть очень ценной помощницей партийного руководителя. Вопрос об ее использовании должен решаться партийными органами. Нужно будет информировать обо всем Гарнье и просить, чтобы он переговорил с Гастоном. Но пока что нельзя никуда отпустить Соланж одну или предложить ей оставаться в Бреньяде. Все это навело Пайрена на мысль — выяснить у Пейроля, как у местного жителя, нельзя ли поместить Соланж в какой-нибудь семье поблизости.
— Можно устроить ее у моего брата, — сразу же ответил Поль.
— Он надежный человек?
— Поставляет хлеб для маки.
— А, знаю. Пожалуй, слишком на виду. Лучше было бы устроить ее в другом месте.
— Родители Соланж — булочники в Бордо. Это поможет объяснить ее пребывание у нас.
— Так ты ее знаешь, оказывается?
— На днях познакомился, когда она заходила к нам в группу вместе с Роз Франс, чтобы повидать Арамиса.
— А твой брат согласится поместить ее у себя?
— Если узнает, что она из маки, примет без всяких разговоров.
— Хорошо. Значит, пошлем Соланж к твоему брату.
— Пусть лучше сам Пейроль проводит ее туда, — сказал появившийся во время их беседы Марсо. — Заодно принесет нам сведения о том, что там делается. Мы известим его отряд, что он вернется позже.
* * *
Поль и Соланж, не спеша, едут в Палиссак на велосипедах и, глядя на них со стороны, можно принять их за влюбленных жениха и невесту. Но оба они грустны; уже вторично их встрече сопутствует несчастье: тогда — гибель Жерара; сейчас — арест Роз. Соланж, которая была очень подавлена смертью брата, теперь старается побороть свое горе и думать только о судьбе Роз и этого славного папаши Дюшана, с которым уже через несколько часов после знакомства у нее установились самые дружеские отношения. Перед ней был совсем недавний пример бойцов Ролана, отважно вступивших в бой с врагом!… А бедная Дюшантиль! Одна, без мужа, перед своим сгоревшим домом… Соланж думает о товарищах, готовившихся на ее глазах к выполнению задания, — завтра, быть может, их подстерегает новая, куда большая, опасность… А слова, которые, как ей передавали, Роз крикнула на прощанье: «Мужайтесь, победа будет за нами!» Все это вселяет в Соланж бодрость, придает ей такую силу воли и выдержку, каких она в себе и не подозревала.
— Ты видела Палиссак? — спрашивает Поль.
— Мельком. Я проезжала через него с Роз по дороге из Бержерака. Как раз в тот день, когда надеялась встретиться с братом…
Поль сразу же пытается переменить тему разговора.
— Что делают твои родители?
— По-моему, я уже говорила тебе об этом. У них — булочная в Бордо.
— Я хотел спросить, участвуют ли они тоже в движении Сопротивления.
— Маму арестовали немцы. Отец будет потрясен, узнав о гибели Жерара…
Трудно не касаться этой темы. Поль на минуту задумывается, чем бы отвлечь мысли Соланж от мучительного вопроса.
— Знаешь, Соланж, это очень хорошо, что ты будешь жить у нас!
— Почему?
— О тебе там будут по-настоящему заботиться.
— А большая у вас семья?
— Мой брат, невестка да еще дедушка. Отец умер пятнадцать лет назад, все болел после той войны, а мама не намного его пережила.
— Брат у тебя — товарищ?
— Да, мы с ним — большие друзья.
— Нет, я не о том. Он член партии?
— Нет.
— А ты?
— Тоже нет. А нужны только члены партии?
Поль встревоженно смотрит на нее, опасаясь, не совершил ли он ошибки, не сообщив своевременно Марсо о своей беспартийности.
Соланж ласково улыбается.
— Нет, это не обязательно.
Поль снова воспрянул духом.
— Я был очень рад, когда Марсо велел мне тебя сопровождать.
— А почему?
— Да так. Приятно знать, что он мне доверяет. Он со мной лично никогда еще не говорил.
— Ты его очень уважаешь?
— Его уважают все наши, да и жители тоже. Говорят, он — бывший рабочий. Просто не верится, что это так.
— Знаешь, Поль, рабочие очень многое умеют…
Соланж начинает разъяснять ему свою мысль, но Поль трогает ее за руку.
— Не говори так громко, пока мы проезжаем мимо этого дома. Здесь живут коллаборационисты.
— Почему ты думаешь, что они коллаборационисты? — интересуется Соланж, после того как они немного отъехали.
— Ну, сами они этого, конечно, не скажут, но это и так ясно.
Обрадовавшись новой теме, Поль подробно рассказывает Соланж о взглядах людей, проживающих в каждом встречающемся им по пути доме. Такой-то под сомнением, а такой-то неустойчив или просто скрывает свое двуличие… Словом, выходило так, что по обеим сторонам вдоль всей дороги живут одни только трусы и предатели.
— Ну а среди этих людей есть такие, кто доносил бы на партизан? — спрашивает его Соланж.
— Этого еще недоставало!
— А кто-нибудь из них выдавал патриотов?
— Ну, это было бы верхом подлости!
— Так. А нет ли между ними тех, кто хоть сколько-нибудь помогает движению Сопротивления? Например, сдает свое зерно на мельницу или булочнику, заранее зная, что оно пойдет на хлеб партизанам?
— Да так поступают почти все, но я не вижу в этом особого героизма.
— Может быть, это и не героизм, но все-таки поддержка, без которой несомненно было бы гораздо меньше героев. Я говорю так, Поль, потому что мне кажется, ты немножко смахиваешь на сектанта.
— А что это значит — сектант?
— Сейчас некогда тебе объяснять. Мы уже подъезжаем…
— Жандармы, — предупреждает Поль.
— Что им нужно?
— Не волнуйся, это палиссакские жандармы. Они знают меня, вот увидишь.
Действительно, перед самым въездом в городок поставлены для наблюдения за проезжающими четыре жандарма и ефрейтор. Лажони, стоящий посреди дороги, отходит в сторону и дает знак молодым людям, чтобы они проезжали.
— Подождите! Подождите! — останавливает их ефрейтор и обращается сначала к Полю: — Откуда ты едешь?
— С мельницы.
— Гм! Без обмана?
— Я же вам говорю!
— А девушка — с тобой?
— Да, со мной.
— Дайте-ка нам ваши документы, мадемуазель.
Немного обеспокоенная Соланж протягивает ему удостоверение личности.
— Вы — из Бордо?
— Конечно, — вмешивается Поль, — моя кузина.
— Хорошо, — разрешает ефрейтор. — Проезжайте!
— Какая скотина! — говорит Поль, когда они отъехали на некоторое расстояние. — Здесь его терпеть не могут. Сейчас еще он ведет себя сносно. Чует, куда ветер дует. А если бы ты знала, каким он был в начале оккупации! Прямо отъявленный кагуляр.
— Ну, пока нам не приходится на него обижаться, — замечает Соланж.
— Надеюсь, на этот раз ты не будешь упрекать меня в том, что я сектант.
Молодая девушка улыбается открытой улыбкой. Этот Поль, с его неиссякаемой жизнерадостностью, сумел — пусть хоть на короткий срок — рассеять ее мрачные думы…
