Сообщение о начале вторжения в Нормандию было встречено во всем мире с огромным волнением и тревогой.

Первые сведения о нем поступили из Германии. В 6 часов 30 минут утра 6 июня была случайно перехвачена передача берлинского радио, которое в течение пяти минут передавало сообщения о высадке союзных сил на участках «Омаха» и «Юта», а также о бомбардировке Гавра. В передаче довольно точно сообщалось также о боевых действиях дивизиона миноносцев Гофмана против английского флота вторжения. Затем немецкое радио через каждые несколько минут прерывало свои обычные передачи и сообщало дополнительные подробности о боях на побережье Нормандии, и особенно о парашютных десантах. Некоторые из этих сообщений были довольно объективными, другие извращали действительный ход событий. Информационные агентства, которые принимали эти сообщения, немедленно транслировали их по всему миру, а бюллетени новостей, принимаемых по радио, дублировали их передачу. В Вашингтоне, где в момент поступления сведений о высадке был первый час ночи, мало осведомленные люди скептически улыбались, полагая, что слухи о высадке — своего рода пропаганда. Но слухи продолжали расти, и через два с половиной часа о них уже знала значительная часть Америки. Однако официально они еще не были подтверждены, так как Эйзенхауэр отказался санкционировать передачу официального сообщения о высадке до тех пор, пока не убедился в ее успехе. В 9 часов 1 минуту появилось первое, весьма сдержанное по своему содержанию официальное коммюнике, в котором даже не указывалось место высадки. Однако через несколько минут радио Берлина сообщило, что англо-американские войска высадились в районе, ограниченном с севера Гавром, а на юге — Шербуром, и начиная с этого времени эфир был заполнен сообщениями радиокомментаторов всех стран мира о боях на территории Франции. Следует, однако, отметить, что большая часть этих сведений была получена из немецких источников. На восточном побережье Соединенных Штатов первые официальные сообщения стали поступать с 3 часов 30 минут утра, и первым, кто прокомментировал весть о долгожданном начале вторжения во Францию, был мэр города Нью-Йорка Ла Гардиа.

В Соединенных Штатах о начале вторжения слышали все, кто работали в ночную смену. В Англии и в Соединенных Штатах многие вздохнули с облегчением — по противнику нанесен наконец сильнейший удар. Внешних признаков ликования по этому поводу не было видно, так как англичане и американцы знали, что сражение только началось и что успех, на который они надеются, будет стоить больших жертв. Многие англичане были охвачены беспокойством и тревогой за судьбу своих близких, высадившихся в Нормандии. По секретным официальным предположениям, потери первого оперативного эшелона вторжения могли достигнуть 10000 человек. На самом деле жертв при высадке было раза в четыре меньше.

В период войны в Англии существовала очень строгая цензура, которая часто задерживала письма военнослужащих английской армии и флота. Многие из них, не принимавшие непосредственного участия во вторжении и весьма далекие от какой-либо опасности, неделями не сообщали родным никаких сведений о себе. Естественно, что их матери и жены, ожидавшие писем, услышав о начале вторжения, вообразили, что их сыновья и мужья сражаются на территории Франции. Наверное, на одного солдата, действительно участвовавшего в первом броске, приходилось не менее 10 охваченных тревогой и беспокойством семей, считавших, что их близкие и родные проливают кровь на берегах Нормандии.

Несколько недель назад Джон Говард сказал своей жене, что, когда она услышит об атаке авиадесантных сил в Нормандии, его роль в этой операции уже будет закончена. Так, в сущности, и случилось.

Конни Боуз, недавно помолвленная с капитаном Айвори Стевенсом, который в это время командовал группой регулировщиков на участке «Суорд», услышала о высадке во время работы в своей смене на одной из фабрик в городе Хоик (Шотландия). До войны эта фабрика, где работали одни женщины, выпускала чулочно-трикотажные изделия, а после переоборудования ее в военный завод специализировалась на производстве дополнительных топливных баков для самолетов. Почти у каждой из работниц в армии был сын, муж или возлюбленный, которые очень редко им писали и никогда не сообщали о своих делах и местонахождении. Сообщение по радио о высадке десанта в Нормандии буквально потрясло работниц. Конни Боуз не переставая думала о своем муже. А Стевенс в это время лежал в неглубокой траншее на спине какого-то солдата и думал, что наступил его смертный час. Все утро, оставив майора Гилла на попечение санитаров, Стевенс занимался своей работой по регулированию движения на одной из дорог участка «Суорд», ведущей с берега в глубь страны, и не обращал почти никакого внимания на окружающую обстановку. Совершенно случайно ему попались на глаза английские солдаты, метавшиеся на берегу в поисках укрытия от немецких бомбардировщиков, летевших вдоль берега почти над самыми крышами вилл и отелей. Стевенс бросился в траншею, находившуюся рядом, подмяв при этом под себя одного из солдат, который очутился там раньше. Почти одновременно с этим Стевенс увидел падавший прямо на него подбитый немецкий самолет, который через секунду врезался в дюну и мгновенно вспыхнул как спичка в нескольких метрах от окопа, где лежали они с солдатом. Боясь заживо сгореть в окопе, Стевенс попытался было привстать, но грохот взрыва и вой осколков от первой взорвавшейся в самолете бомбы заставили его снова лечь. Бомбы стали рваться одна за другой, и с каждым взрывом Стевенс мысленно прощался с жизнью. Прошло немало времени, пока они с солдатом, который довольно уютно устроился под Стевенсом, решили, что опасность миновала.

В концентрационных лагерях в Германии заключенным категорически запрещалось слушать радиопередачи. Но в некоторых лагерях среди заключенных были радиотехники и инженеры, которых солдаты и офицеры охраны привлекали для ремонта своих радиоприемников. Эти люди умудрялись, невзирая на смертельную опасность, задерживать в мастерских уже отремонтированные приемники, включали их в определенные часы и слушали последние известия, которые затем передавали своим товарищам по заключению. Доктор Сустендаль из деревни Люк-сюр-Мер, томившийся в одном из лагерей по обвинению в шпионаже в пользу англичан в районах Атлантического вала, узнал о том, что его деревня оказалась в районе вторжения. А в это время его жена с двумя сыновьями в гараже под автомашиной спасалась от обстрела английских кораблей. Вместе с тревогой за близких доктор Сустендаль почувствовал надежду на спасение — ведь он жил под постоянной угрозой смерти.

Немцы, беспокоившиеся о судьбе своих родственников, служивших во Франции, вопреки нацистским законам, которые запрещали слушать иностранные радиопередачи, тайно принимали сообщения из Швейцарии, полагая, что немецкие официальные сообщения извращали действительный ход событий. Но, как ни странно, немецкое радио было необычайно сдержанно и объективно. Зато японские радиокомментаторы заявили по поводу вторжения в Нормандию: «…Теперь немцы будут иметь возможность развернуть новые наступательные операции».

Утром 6 июня в Палате общин с нетерпением ожидали выступления Черчилля по поводу вторжения в Нормандию. Он начал свое выступление с обзора военных действий в Италии, сообщил членам парламента о взятии Рима, хотя это было им известно еще накануне. Этим Черчилль еще больше накалил атмосферу нетерпения, царившую в Палате общин. Конечно, он поступил справедливо по отношению к английским солдатам, сражавшимся в Италии, коротко, в течение 10 минут, рассказав об их успехах. И только под конец Черчилль объявил о начале вторжения в Нормандию.

К середине дня от многочисленных военных корреспондентов, побывавших на всех плацдармах, в Лондон стали поступать первые сообщения о боях в Нормандии. Они писали в основном о своих личных впечатлениях и чувствах, не делая никакого анализа хода боевых действий.

В течение всего дня «Д» население Англии проявляло огромный интерес к ходу боев в Нормандии, но подробных данных о них не поступало, и люди продолжали томиться в неизвестности. Солдаты, которые сражались на побережье Нормандии, знали еще меньше. И это понятно: в бою солдаты могут знать лишь те, что находится в пределах их участка. Конечно, кое-кто мог слышать радиопередачи из Лондона, большинство же солдат и офицеров знало только, что они на берегах Франции, ведут бой с немцами и, к собственному удивлению, все еще живы.

К ночи исход битвы в Нормандии был уже решен. Несмотря на то что американские войска на участке «Омаха» захватили только узкую прибрежную полосу и не соединились с авиадесантными частями генерала Гейвина, которые все еще находились в изоляции, а доставка на плацдармы подкреплений, боевой техники и других военных материалов шла далеко не по плану, Атлантический вал был окончательно прорван. Высадившиеся части союзников прочно закрепились на берегу. Эйзенхауэр в общем был вполне удовлетворен достигнутыми результатами, но особого оптимизма не выражал. Союзники решили одну проблему, связанную с вторжением на европейский континент, — высадка первого оперативного эшелона прошла успешно; теперь все зависело от того, как будет решена вторая, не менее важная задача, — опередить немцев и создать на плацдармах ударные силы, способные повести решительное стратегическое наступление. Это зависело от состояния моря и погоды, которая уже чуть было не сорвала вторжение во Францию. Имея позади себя пролив Ла-Манш, а впереди неизвестные силы немцев, союзники чувствовали себя в большой зависимости от прибытия подкреплений.

Наиболее точную оценку первого дня боев в Нормандии дали сами немецкие войска, находившиеся в укреплениях Атлантического вала. Они знали свои возможности, видели флот вторжения и испытывали на себе силу удара десантных войск союзников. В результате уже не отдельные солдаты и офицеры противника, а большинство наиболее дальновидных представителей немецкой армии стало приходить к выводу о том, что Германия проиграла битву за Атлантический вал.

Что касается высшего немецкого командования, то оно не видело флота вторжения и масштабов высадки, а донесения о ходе сражения не могли создать у него достаточно четкого и ясного представления о неотразимой мощи десантных сил союзников. Несмотря на это, уже к исходу первого дня боев многие немецкие офицеры в глубине души признали, что Германия не в состоянии отразить нанесенный ей удар. Но только спустя 11 дней после начала вторжения в Нормандию фон Рундштедт и Роммель попытались предложить Гитлеру заключить мир с Англией и Соединенными Штатами и бросить высвободившиеся силы против России.

Наступила ночь, первая ночь во Франции для солдат и офицеров союзников, высадившихся утром 6 июня в Нормандии. Они безмерно устали, и бой на всех плацдармах постепенно затих. В темноте наступившей июньской ночи в деревнях, в садах и на лугах все еще раздавались усталые голоса солдат, многие уже давно спали или пытались уснуть. В темном небе слышался гул немецких бомбардировщиков. Мимо отдыхавших частей первого оперативного эшелона вторжения проходили свежие войска, непрерывно выгружавшиеся на берег; из портов Англии один за другим, сплошным потоком выходили транспорты с людьми, боевой техникой, военными материалами и шли на юг, через пролив Ла-Манш, к берегам Нормандии. Навстречу им шли уже разгрузившиеся корабли, возвращавшиеся в Англию за новым грузом. В портах не затихал шум погрузочных работ, к которым по дорогам Южной Англии стягивались войска, готовые к погрузке, шли эшелоны с техникой и боеприпасами. Первый этап операции — вторжение на европейский континент с моря — закончился, и начинался ее второй этап — борьба за создание на захваченных плацдармах крупных стратегических сил.