ЧТО СКРЫВАЕТСЯ ПОД ФАМИЛИЕЙ

Зал боевой славы является вводной и одновременно заключительной частью всей экспозиции Музея КНБ и войск МВД. Его экспонаты имеют отношение ко всей истории существования наших органов безопасности. На одной из стен зала находится большая мраморная доска, на которой высечено более 350 фамилий сотрудников КНБ и МВД, погибших при исполнении служебных обязанностей. Они погибли в борьбе с классовым врагом, сражаясь против преступников. Они отдали свою жизнь ради жизни людей, поэтому за большинством этих фамилий скрыты драматические истории. Одна из них имела место вскоре после освобождения нашей родины Советской Армией.

Снаружи здание областного управления государственной безопасности на улице Вашингтона в Праге выглядит миролюбиво и солидно. С учетом того, что происходит под его крышей, даже слишком миролюбиво. Но информация, стекающаяся в этот пятиэтажный дом, отражает волнующие события, происходящие в последние двенадцать месяцев после освобождения республики.

У большинства сотрудников этой организации пока нет времени разобраться в секретах своей новой профессии. Многие из них по возвращении из концлагеря или из партизанской землянки еще не успели толком оглядеться в освобожденной стране, как уже были призваны на работу в органы безопасности. Там они сразу же оказались в вихре событий, не имея возможности спокойно приобрести необходимые профессиональные знания. Пришлось учиться на ходу.

Один из сотрудников, работавших тогда в доме номер 7 по улице Вашингтона, впоследствии так будет рассказывать о том периоде:

«Не успели мы организационно сколотить свое управление, как нам пришлось участвовать в первых стычках с членами «Вервольфа». В конце сорок пятого года от арестованных гестаповцев и от самих «оборотней» мы узнали о существовании в Чехословакии этой террористической фашистской организации. Однако ликвидировать ее было, конечно, трудно. То и дело кто-нибудь из них ускользал из наших рук — и сразу же что-либо происходило. Я не имею в виду довольно известную катастрофу в Красне-Бржезно, где в конце июля сорок пятого года произошел взрыв на складе оружия и боеприпасов. При этом погибло тридцать два человека. При расследовании причин трагедии выяснился ряд обстоятельств, свидетельствовавших о причастности к этому террористическому акту членов «Вервольфа». Их организация, руководимая Генрихом Винклером, действовала в районе Усти и была достаточно хорошо снабжена оружием и взрывчаткой. Но при окончательной ликвидации этой банды осенью сорок пятого года не было подтверждено участие ни одного из задержанных «оборотней» в операции в Красне-Бржезно. По поводу этой катастрофы существовали и другие версии. Проводившие расследование товарищи не исключали возможности того, что взрыв произошел в результате неосторожного обращения с материалами на складе. Другие следы вели к некоему Георгу Шергруберу, который после взрыва оскорблял чешских граждан дерзкими и насмешливыми замечаниями. Позднее его попытался задержать военный патруль, завязалась перестрелка, в которой Шергрубер был убит. При выяснении его личности было установлено, что он служил пиротехником в фашистской армии. На этом основании возникло предположение, что именно он установил на складе бомбу с часовым механизмом. Еще одна версия сводилась к тому, что взрыв мог организовать — даже ценою собственной жизни — кто-нибудь из пленных, военнослужащих бывшего вермахта, которые работали на складе. Подобных версий тогда существовало немало, но подлинную причину катастрофы в Красне-Бржезно до конца выяснить так и не удалось.

Трагически завершилось дело с покушением одной из банд «Вервольфа» на сотрудников органов безопасности в Брунтале. «Оборотням» удалось при ремонте вмонтировать в радиоприемник «адскую машину». Когда они вернули приемник в отделение, там произошел взрыв. Один из сотрудников погиб на месте, трое были тяжело ранены. Правда, тогда нам удалось найти и задержать преступников.

Нашей главной задачей в то время было вскрыть преступную сеть фашистского подполья и пресечь возможные террористические акции. Постепенно дела у нас пошли лучше, Я вспоминаю, например, случай, когда «Вервольф» попытался совершить покушение на Клемента Готвальда и Зденека Неедлы. Оно должно было произойти в середине августа сорок пятого года в Свободе-над-Упой, где планировался большой народный праздник с участием членов правительства. Накануне этого события паша служба радиоперехвата засекла передачу подпольной радиостанции, адресованную в район гор Крконоше. Мы сопоставили этот факт с готовящимся праздником в Свободе-над-Упой и повысили бдительность.

Наши сотрудники установили наблюдение за рядом лиц, подозреваемых в сотрудничестве с «Вервольфом», хотя явных улик против них не было. К их числу относился и лесник из Пеца-под-Снежкой Фриц Сагассер. Нам было известно, что во время войны он был частым гостем в эсэсовском центре в Черна-Горе около Янске-Лазне, где в последние недели войны обучались члены «Вервольфа» из Северной Чехии. О том, что Сагассер тоже там учился, мы не знали, но предполагали, что это так.

Наши люди, незаметно следившие за лесником, еще за несколько дней до праздника были готовы поверить в его непричастность. Большую часть времени он проводил дома и ни с кем не встречался. И вдруг в день праздника Сагассер необычно рано поднялся и еще затемно отправился в горы. Наши пошли следом. Вскоре они выяснили, что Сагассер направляется на лесной хутор. Неподалеку от хутора он достал какой-то груз из тайника, положил все в рюкзак и пошел дальше. Километра через полтора он встретился с неизвестным мужчиной, и они вместе пошли к шоссе, ведущему к Свободе-над-Упой.

Тут все это и произошло. Может быть, из-за неосторожности одного из наших людей, а может быть, случайно. Оба преступника вдруг поняли, что за ними следят, и открыли стрельбу по своим «теням» из пистолета. Завязалась оживленная перестрелка, в ходе которой Сагассер был убит, а его сообщнику удалось бежать. Тем не менее мы выяснили, что эта пара «оборотней» собиралась заминировать дорогу, по которой должны были проехать члены правительства. Кроме взрывчатки в рюкзаке у Сагассера оказались запалы, гранаты и пистолеты.

Таким образом, эта операция провалилась. Но подобные попытки организовать покушение на членов правительства предпринимались и позднее. Через несколько месяцев после этого случая мы разоблачили троих диверсантов, собиравшихся убить тогдашнего президента Бенеша.

«Вервольф» доставлял нам хлопоты и в начале сорок шестого года, но по мере того, как немцы из пограничных районов уезжали, уменьшалось и число террористических акций. Постепенно мы переключились на борьбу с другими врагами.

Кроме «Вервольфа» в центре нашего внимания были и другое «осколки» третьего рейха: гестаповцы и их агенты, которым в сорок пятом году удалось избежать ареста, и в первую очередь сотрудники нацистского абвера и СД. Кое-где еще прятались и эсэсовцы. Я вспоминаю в этой связи печальный случай с сыном бывшего министра протектората Эмануэля Моравеца...»

Среда, 15 мая 1946 года.

Без нескольких минут девять часов утра. В момент когда капитан Прошек, сотрудник областного отдела безопасности, разбирает папку с утренними донесениями, на его столе звонит телефон.

— Прошек, — сухо отвечает офицер, но, услышав в трубке знакомый голос, сразу изменяет тон: — Приветствую вас, доктор. Что это вы решили вспомнить о нас с утра пораньше?..

Мужчина, звонивший капитану, был референтом по вопросам национальной безопасности при центральном национальном комитете Праги. Суть его сообщения зафиксирована позднее в протоколе следующим образом:

«15 мая 1946 года в половине восьмого утра ко мне в кабинет пришел Ладислав Мистер, которого я знаю как работника правления жилищного кооператива в районе Прага-14. Упомянутый сообщил мне, что недавно он познакомился в поезде с одним человеком, который просил рекомендовать ему какую-нибудь работу в сельском хозяйстве. Якобы он бежал с Украины и не имеет никаких документов. Ладислав Мистер дал ему адрес своей сестры, имеющей усадьбу в деревне Брненец-Заржечи. Мужчина, назвавший себя Петром Ковачем, действительно затем стал работать батраком в хозяйстве сестры Мистера Марии Судковой. Однако со временем Мистер выяснил, что Ковач не украинец, а из разговоров с ним сделал вывод, что, по-видимому, он является сыном бывшего министра протектората Эмануэля Моравеца. Поэтому Мистер и поспешил заявить об этом.

После того как Мистер ушел, я сообщил обо всем капитану Прошеку из областного отдела безопасности».

После телефонного разговора с референтом по вопросам национальной безопасности при центральном национальном комитете Праги капитан Прошек принимает все меры к тому, чтобы в кратчайшее время установить личность подозрительного человека из деревни Брненец-Заржечи.

Сначала на столе у капитана появляется дело Эмануэля Моравеца. Это занимательное чтиво позволяет проследить, как честолюбивый юноша превращается в бессовестного карьериста, а карьерист — в предателя. У капитана Протека нет времени читать все записи об аферах Моравеца. Не интересуют капитана и подробности самоубийства предателя и его бесславный конец в майские дни сорок пятого года, так как Прошек уже знает о них. Ему довелось находиться в районе Бубенеч, когда там в июне 1945 года кто-то обнаружил могилу Моравеца. По сути дела, это была не могила, а неглубокая яма, в которую дружки предателя бросили труп и слегка закидали глиной. Эмануэль Моравец окончил свою жизнь так же бесславно, как и жил... Однако больше всего капитана сейчас интересует семейная жизнь Моравеца. В этом отношении данные оказались весьма скудными. Из них явствует лишь то, что Эмануэль Моравец был трижды женат. От первого брака у него было два сына: Иржи и Игорь, а от второго — сын Эмануэль. В то время как Эмануэль по настоянию его матери-немки (она бросила Моравеца ради майора вермахта Госсе) содержался в фашистском партийном интернате, оба его сына от первого брака служили в нацистской армии. О том, что они делают в настоящее время, в документах никаких данных не было.

«Значит, сыновья Моравеца пропали без вести, — мысленно произносит капитан. — Без вести... Ну, посмотрим!»

Прошек поднимает трубку телефона и вызывает своих подчиненных — штабных стражмистров Яна Ремту и Иржи Вухтрла.

Как только они усаживаются, Прошек сообщает им о цели вызова:

— Я знаю, что в последнее время дел у вас было более чем достаточно, но к этому парню нужно поехать тому, кто хоть немного знает район Мукачева. Дело в том, что Ковач утверждает, будто он родился именно там. Из тех мест только один Ремта, но один он ехать не может. Вы обычно работаете вместе, вот я и подумал...

Иржи Вухтрл молча кивает в знак согласия, поэтому капитану остается лишь добавить:

— Езжайте сегодня же и смотрите возвращайтесь невредимыми...

Скорый поезд Прага — Брно отправляется с Главного вокзала в половине первого дня. Среди пассажиров находятся Ян Ремта и Иржи Вухтрл. Они даже не успели предупредить своих домашних, чтобы в этот вечер их не ждали. Но в последнее время такое случалось довольно часто. Что же делать, если того требует их беспокойная служба!

Наверное, и эти два молчаливых пассажира думали в дороге о событиях последней недели, когда у них было полно хлопот в связи с исчезновением секретного архива нацистов в Штеховице.

Дело о хищении штеховицкого архива тоже довольно известно, но для того, чтобы оживить его в памяти, приведу некоторые основные данные. В понедельник, 11 февраля 1946 года, группа американских солдат и офицеров без ведома чехословацких властей проникла в расположение военного объекта неподалеку от Штеховице. С помощью бывшего эсэсовца Гюнтера Ахенбаха, которого американцы привезли с собой из лагеря военнопленных в Баварии, они вскрыли фашистский тайник, в котором находились архивные документы. Там хранилось 33 больших ящика, которые группа извлекла и переправила в Германию.

Несмотря на то что чехословацкие власти были информированы об этой акции уже в самом ее начале, они не приняли нужных мер для предотвращения вывоза ящиков за границу. Правда, потом по дипломатическим каналам был заявлен протест в связи с действиями американцев, но результатом протеста стали лишь формальные извинения. Похищенные ящики вернулись в Прагу 2 марта, однако трудно было сказать, соответствует ли их содержимое первоначальному. Многие факты свидетельствовали о том, что некоторые документы американцы незаконно присвоили или подменили. Но прямых доказательств этого не было.

Такова вкратце история штеховицкой аферы. На первый взгляд, для нас это был проигрыш. Я говорю — на первый взгляд, поскольку думаю, что и поражение может стать залогом будущей победы. В данном случае так оно и оказалось.

Изучив более подробно детали штеховицкого дела, мы установили, что оно имеет темную закулисную сторону. Это стало ясно тогда, когда канцелярия министра иностранных дел обратила наше внимание на то, что еще 14 октября 1945 года французское посольство проинформировало министерство о намерении пленного эсэсовца Ахенбаха рассказать о нацистском тайнике, расположенном неподалеку от Праги. Мы сразу же заинтересовались этим письмом и занялись выявлением лица, которому было необходимо замолчать это дело. Вскоре мы уже знали все, что нам было нужно.

Оригинал письма французского посольства находился в министерстве иностранных дел. В нем говорилось:

«Посольство Французской Республики имеет честь информировать министерство иностранных дел, что, по сообщению генерала Кенига, главнокомандующего французскими оккупационными войсками в Германии, некий Гюнтер Ахенбах, родившийся 27.8.1921 года в г. Эссен-Борбек, добровольно вступивший в части СС и находящийся в настоящее время в лагере для военнопленных Мылгузы, намеревается показать место неподалеку от Праги, где немецкие власти зарыли очень важные документы. Эти документы находятся в запечатанных ящиках, и подступы к ним заминированы.

Посольство Французской Республики уведомляет настоящим министерство иностранных дел о том, что французские власти готовы доставить под охраной Ахенбаха в ЧСР для проверки правильности показаний упомянутого пленного.

Посольство Французской Республики просит министерство иностранных дел не отказать в любезности и информировать его о результатах мер, принятых на основании этого сообщения, и пользуется случаем, чтобы вновь заверить министерство в своем глубоком уважении».

Письмо было датировано 13 октября 1945 года. Мы ломали себе головы над тем, как такое важное сообщение могло остаться без внимания, и взялись за секретаря министра. Но его совесть оказалась чиста. Он показал нам дело, из которого явствовало, что перевод французского письма 19 октября 1945 года был передан министерству внутренних дел. Конкретно — советнику министерства Завадилу.

Теперь этот ребус предстояло отгадать нашим органам безопасности. Кроме того, надо было учитывать, что доктор Завадил был для нас довольно твердым орешком, более твердым, чем тот, который мы раскололи в министерстве иностранных дел. За ним стояли все депутаты и министры народной партии. В министерстве он был фигурой номер один.

Нам же нужно было выяснить, кто утаил эту важную информацию — он сам или кто-то другой. Нас интересовало также, как об этом узнали американцы.

Несколько дней мы ломали голову над этим ребусом, а потом наш начальник отправился прямо к министру Носеку. Тот вызвал доктора Завадила и потребовал объяснить, как в действительности обстояло дело с Ахенбахом и что он сделал с письмом из министерства иностранных дел.

Доктор Завадил, как мы и предполагали, сумел выкрутиться, заявив, что информацию от французов он якобы положил в сейф, а потом в суматохе о ней забыл. Министру Носеку и нам было ясно, откуда дует ветер. Нас только интересовало, с кем Завадил сотрудничает в таких деликатных вопросах. Поэтому несколько наших сотрудников стали присматриваться к нему более внимательно.

Со временем мы установили, что доктор Завадил поддерживает контакты с шефом американской военной миссии майором Чарльзом Катеком. Правда, он не был в числе лиц, регулярно ходивших на приемы, устраиваемые Катеком, зато встречался с ним в ресторане «Штайнер» и несколько раз приглашал к себе на квартиру. В то время мы уже знали, что Катек и его военная миссия — это филиал американской разведслужбы в Праге. Понемногу ребус стал проясняться.

Тогда, в апреле и мае 1946 года, когда мы занимались этим делом, ситуация не позволяла нам избавиться от доктора Завадила — троянского коня американцев в министерстве внутренних дел. Нам удалось лишь добиться закрытия американской военной миссии в Праге. Хотя Катек остался в Праге и перешел на работу в американское посольство, определенного успеха нам все же удалось добиться. Со временем выяснилось, что доктор Завадил действительно передал Катеку информацию о штеховицком архиве, а в министерстве внутренних дел по договоренности с шефом американской военной миссии ее потом положили в долгий ящик и тем самым позволили американцам осуществить бандитскую акцию по вывозу архивных документов...

Может быть, Ян Ремта и Иржи Вухтрл, эти два молчаливых человека, думают как раз об этом событии, поскольку они сами имеют прямое отношение к разоблачению доктора Завадила. Или, может быть, они думают о человеке, к которому едут.

Знают они о нем мало. Возможно, это сын бывшего министра протектората Эмануэля Моравеца.

Почему тогда он скрывается? Стыдится своего отца и своего имени? Или у него совесть нечиста? Что заставляет его жить в деревне где-то около Свитави?

На все эти вопросы эти двое парней должны получить ответ уже сегодня вечером.

Около семи часов вечера сотрудники службы безопасности подходят к усадьбе Марии Судковой. В доме одна хозяйка. Они ей представляются и спрашивают Ковача.

— Да, Ковач еще здесь. И у него до сих пор нет никаких документов, чтобы зарегистрироваться в полиции. Мы его уже почти полгода здесь кормим, карточек на него не получаем, и, наконец, у меня же будут от этого неприятности...

— Да, пани Судкова, это не исключено. Почему же вы сразу не зарегистрировали Ковача?

— А как я могла? Ведь говорю же вам, что у него нет никаких документов. А что я без них могу сделать? Когда я на него стала нажимать, он собрался уходить. Уйдет, и мы опять останемся без батрака. Сами знаете, как сейчас работать в сельском хозяйстве. Каждый хочет, чтобы ему дали какой-нибудь клочок земли, а работать некому. У нас осталась только одна девушка и вот этот Ковач. Рук не хватает. Можете себе представить, что значит обрабатывать двадцать гектаров земли и ухаживать за тремя парами лошадей и восемнадцатью коровами?! Я уже не говорю о свиньях и домашней птице. Вот мы и рады, что у нас есть хотя бы этот Ковач...

— А где нам его найти? — спрашивает Ремта, чтобы прервать слишком говорливую хозяйку.

— Свеклу в погребе складывает... Это в нескольких минутах ходьбы отсюда. Подождите, я позову сына, он вас туда проводит...

К погребу они идут с молодым Судеком, который только что появился во дворе усадьбы. В погребе видят незнакомого человека.

Гости представляются и говорят, что хотели бы с ним поговорить. Мужчина надевает пиджак, лежащий у входа в погреб, и идет с обоими сотрудниками службы безопасности в дом. О том, что случилось потом, спустя сутки расскажет Ян Ремта:

«Как только мы зашли в дом, Мария Судкова отвела нас в комнату, где мы могли бы допросить задержанного. В комнате стоял круглый стол, за который все и сели. Сначала я спросил незнакомца, как его фамилия. Он ответил, что его зовут Петр Ковач и что родился он в деревне Кайданово Мукачевского района. Поскольку я хорошо знал эту деревню, то стал расспрашивать о некоторых ее жителях. Скоро выяснилось, что мнимый Ковач эту деревню совершенно не знает, поэтому я прямо задал ему вопрос, не является ли он сыном бывшего министра протектората Эмануэля Моравеца. Подумав немного, мужчина сознался, что зовут его Игорем Моравецем и что родился он 28.8 1920 года в г. Ческе-Будеевице.

После этого признания Моравеца мой коллега Вухтрл попросил Рудольфа Судека одолжить ему пишущую машинку, которую мы видели в соседней комнате. Судек дал нам ее, и мы начали предварительный допрос с ведением протокола. При этом стражмистр Вухтрл записывал, а я задавал Игорю Моравецу вопросы...»

Допрос продолжается примерно час. Иржи Вухтрл исписывает две с половиной страницы показаниями Моравеца. Кроме всего прочего там записано:

«Как я уже говорил, родился я в семье бывшего министра правительства протектората Эмануэля Моравеца. В начальной школе учился в разных местах, там, где служил офицером мой отец. В Моравски-Тршебове я закончил военную гимназию. После экзаменов на аттестат зрелости хотел изучать медицину. Это было в 1939 году, когда в протекторате закрылись чешские институты. Поэтому отец устроил так, что я смог поехать в Германию, в Людвигсхафен, где работал в так называемом образцовом хозяйстве. Оттуда я должен был поступить в немецкий сельскохозяйственный институт. Но в институт меня не приняли, и тогда отец устроил меня на работу в берлинское издательство «Дойчер Ферлаг», где я и пробыл до января 1942 года. Когда я приехал в отпуск в Прагу, отец сказал мне, что в ближайшее время будет образовано новое правительство протектората, где он займет место министра просвещения. Он посоветовал мне не возвращаться в Берлин и пообещал найти потом какое-нибудь хорошее место в Праге. Временно я устроился рецензентом в издательстве «Орбис». Там я проработал до сентября 1942 года. После назначения министром отец без конца упрекал меня в реакционности, говорил, что мой младший брат Иржи вступил в немецкую армию, сводный брат Эмануэль учится в немецком интернате третьего рейха, и только я проявляю нерешительность. Наконец я уступил ему. Я попросил немецкого гражданства и подал заявление о зачислении в немецкую армию. 29 сентября я получил повестку и был направлен на сборы в пехотный полк резерва, стоявший в Арнеме в Голландии.

Мое решение отца очень обрадовало. Он сообщил об этом Франку, подчеркнув, как он мне потом рассказал, что и его третий сын хочет активно способствовать победе третьего рейха. Потом отец посоветовал мне добиваться зачисления в части СС, объяснив это тем, что эти части лучше всего вооружены и что это — элита немецкой армии. И на этот раз я его послушался и попал в войска СС.

Обучение в Голландии продолжалось до 29.12 1942 года. Потом меня перевели в Ангулем, на юго-западе Франции, где я служил во 2-й танковой дивизии. Эта дивизия пополнялась как за счет солдат с русского фронта, так и за счет новобранцев. В начале февраля 1943 года нас отправили в Киев, откуда мы поехали по направлению к Харькову, где и приняли участие в боях. Нашей задачей было остановить наступление советских частей. В октябре 1943 года меня отозвали на курсы унтер-офицеров, но попасть туда мне не удалось, так как я заболел инфекционной желтухой. После выздоровления я окончил курсы, и, поскольку был отличником, меня послали в школу офицеров СС в Просечнице-под-Иловом. Школу я закончил в августе 1944 года, тогда же мне присвоили звание обер-юнкера СС. Я стал командовать ротой тяжелого оружия.

После начала советского наступления на Висле наш батальон получил задание сколотить боевую часть, которая была бы способна к немедленным действиям. Выполнив эту задачу, мы вступили в бой. В одном из боев я был ранен и попал в плен к русским. После перевязки в лазарете меня отправили в лагерь для военнопленных под Ровно. Оттуда я в октябре 1945 года бежал и попал в Прагу.

Приехав в Прагу, я прежде всего позвонил своему дяде Вацлаву Моравецу, чтобы выяснить, где находится моя мать. Я узнал, что она работает. Ее адрес дядя дал мне. Когда мать увидела меня, она страшно испугалась и попросила немедленно уехать из Праги и подождать, пока положение не утрясется. В Праге я пробыл три дня. Ночевал на вокзале и у одной знакомой моей матери. В это время мать через своих друзей подыскивала мне какую-нибудь работу в сельском хозяйстве. На третий день я получил от нее адрес Ладислава Мистера и отправился к нему в канцелярию кооператива. Он дал мне адрес своей сестры в Заржечи, куда я 22.12 1945 года и уехал. С тех пор я работаю в усадьбе. В оправдание Судковой должен сказать, что она старалась...»

Последнее предложение протокола остается незаконченным. Что старалась сделать Судкова, стражмистр Вухтрл записать не успевает, потому что в этот момент Игорь Моравец вскакивает из-за стола с пистолетом в руках.

«Руки вверх!» — кричит он допрашивающим его людям. Но они не торопятся выполнить его приказ. Ян Ремта бросается к Моравецу, тот стреляет. Осечка! Ремта, спрятавшись за печкой, лезет за своим пистолетом. В эту минуту вскакивает и Иржи Вухтрл. Он бросает в Моравеца свой портфель, одновременно пытаясь вырвать у него из рук оружие. Эсэсовец еще раз нажимает на курок, и в комнате раздается выстрел. Потом еще один. Ремта и Вухтрл снова бросаются на Моравеца, но тот вырывается и бросается к двери. Вухтрл еще успевает выстрелить преступнику вдогонку, но бежать за ним уже не может. Он тяжело ранен. Пуля из пистолета Моравеца попала ему в область сердца.

Ремта выбегает за Моравецем, но, увидев, что за ним бежит и молодой Судек, возвращается к тяжело раненному Вухтрлу, вызывает машину «скорой помощи» и дает указания по преследованию Моравеца.

Не успевает приехать «скорая помощь», как Игорь Моравец уже задержан и доставлен обратно в усадьбу. Он ранен нулей из пистолета Вухтрла, но не так серьезно, как стражмистр. Вухтрл умирает через два часа на операционном столе в свитавской больнице. Напрасно ждут его дома сыновья и жена Эмилия.

Дело эсэсовца Игоря Моравеца имело продолжение. Выяснилось, что этот убийца после побега из лагеря военнопленных нашел себе помощников, собиравшихся переправить его в Австрию. Легенда, придуманная Ладиславом Мистером, тоже во многом не соответствовала действительности. Он познакомился с будущим убийцей и бывшим эсэсовцем Игорем Моравецем не в поезде, а в своем кабинете, и с самого начала знал, с кем имеет дело. Потом в нем, видимо, заговорил страх, и он быстро принялся обеспечивать себе алиби.

Вскоре после трагических событий в Хрудиме состоялся суд над Игорем Моравецем и над теми, кто пытался скрыть его предательскую деятельность и эсэсовское прошлое. Народный суд приговорил убийцу к смертной казни. Он кончил свою жизнь так же, как и его отец.

Имя Иржи Вухтрла, воина, погибшего при исполнении служебных обязанностей, выбито на мраморной доске в зале боевой славы Музея КНБ и войск МВД. А в архиве хранится дело с описанием его подвига.