Гости приехали к концу завтрака. Камердинер Ян учтиво проводил их в гостиную.

— Пан Маевский и пан Эдвард! — доложил он, открыв дверь.

Клос заметил, что Эдвард — двадцатисемилетний, крепко сложенный брюнет с усиками, в модных сапогах — сначала поприветствовал Зосю, поцеловал ее, как и подобает жениху, а потом поклонился старику Пшетоцкому.

Мужчина постарше, ротмистр Маевский — худощавый, сутулый, с буйными, но изрядно поседевшими волосами и морщинистым лицом, одетый по-охотничьи, — не мог скрыть своего удивления, когда увидел немецкого офицера.

— Непрошенный гость, — развел руками Пшетоцкий. — приехал два дня назад, и неизвестно, надолго ли. На вид любезный, ведет себя скромно. И ничего не понимает по-польски.

Ротмистр с упреком посмотрел на Зосю, которая хотела что-то сказать, и прервал ее на полуслове, подняв руку. Если бы Клос ничего не подозревал, он мог бы не обратить внимания на этот жест. Охотничья одежда Маевского скорее напоминала армейский мундир, а манера держаться выдавала офицерскую выправку. Клос решил, что Зося, видимо, подчинена ему по службе.

— Потом! — бросил Маевский, и Зося послушно замолчала.

Марта принесла приборы для гостей, положила на стол. Гости молча уселись, а Эдвард, закончив шептаться с Зосей, внимательно посмотрел на Клоса. Разговор не клеился. Присутствие немецкого офицера действовало на них как холодный душ. Клос не торопясь намазывал масло на хлеб, ел и старался как можно меньше говорить, а больше наблюдать и слушать. Судя по всему, этот пан Маевский не даст легко убедить себя, что присутствие немецкого офицера в этом доме явление случайное и что он не понимает по-польски.

Пшетоцкий нудно рассказывал какую-то историю об адвокате Кшеминьском, отце Иоланты, заставляя девушку подтверждать, что он говорит правду. Девушка делала это без особого желания. Она была раздражена. Слова старика были ей не по душе. Иоланта чего-то ждала. Это легко угадывалось по ее сосредоточенному, напряженному виду. Она была холоднее, чем обычно, но от этого ее внешность только выигрывала.

— Известно ли вам, пан Тадеуш, — спросил Маевский, когда ему удалось вставить слово, — что пан Венгожевский женится?

— Венгожевский? Боже мой! — ахнул от удивления старик. — На пять лет старше меня, и женится, вот чудеса! На ком же?

— На вдове. Ей под сорок, но она еще очень, очень…

— Подожди, подожди, дай вспомнить! Не Конопицкая ли?

— Пан Тадеуш, как всегда, попадает в десятку.

— Конопицкого я хорошо знал, царство ему небесное. Его земли прилегали к моим.

— Умнейший был человек!

— Что вы, пан Маевский, — возразил старик, — он добродушный был, но оригинал. Припоминаю, как-то приехал он ко мне в Пшетоку еще задолго до войны и начали мы о чем-то спорить… Я потом приказал Яну открыть все окна в доме, чтобы побыстрее проветрить…

Клос чуть не поперхнулся. Если бы это случилось, присутствующие догадались бы, что немецкий офицер понимает по-польски. На счастье, рассказ старика подействовал и на Маевского — он так и подскочил:

— Пан Тадеуш! Как можно?

Укоризненно посмотрев на Пшетоцкого, он окинул недоверчивым взглядом Клоса и попытался перевести разговор на другую тему. Старик, почувствовав это, решил не рассказывать больше о своих давних спорах с покойным соседом, и это успокоило Клоса.

— Хорошо, хорошо. Но тогда мне не хотели верить, а я все-таки оказался прав, — проворчал Пшетоцкий.

— Зачем вспоминать о прошлом? — примирительно спросил Маевский. — Зачем возвращаться к старому?

— Поляк задним умом крепок, — никак не мог остановиться Пшетоцкий. — А нужно было…

— К чему нам теперь вспоминать старые ссоры? — Маевский старался успокоить старика, как мог.

— Старые, не старые… А кто еще четыре года назад попрекал меня «народной демократией»? Россия большевистская или небольшевистская, но она всегда Россия, помилуй бог. Если бы тогда послушали меня, то сейчас у нас этого не было бы, — многозначительно заключил старик Пшетоцкий, укоризненно посмотрев на Клоса, который сидел с невозмутимым видом.

Клос взял кофейник и стал осторожно наливать себе кофе, стараясь не пролить ни капли на белоснежную скатерть.

— Дедушка, — включилась в разговор Зося, — он может догадаться, что речь идет о нем.

— Ты, девочка моя, не мешайся. Что ты можешь знать? — раздраженно ответил старик. Он понемногу начал успокаиваться, видимо поняв неуместность своих рассказов о прошлом, о каких-то предвоенных спорах. Он с усердием принялся поддакивать Маевскому, когда тот начал что-то говорить о разведении породистых лошадей.

На другом конце стола Эдвард, наклонившись к Иоланте, спросил:

— Не играла ли пани перед войной в теннис на варшавских кортах?

— Играла, но не часто и не помню, было это на варшавских кортах или на каких-то других. Я плохо знаю Варшаву. А почему вас это интересует?

— Кажется, я вас где-то встречал. Ваше лицо и глаза нельзя забыть.

— Это комплимент? — спросила Иоланта и, обратившись к Зосе, заметила: — Твой Эдвард опасный мужчина, присматривай за ним.

Клос внимательно приглядывался к этой паре. Иоланта улыбалась, но только одними губами, глаза ее оставались холодными, настороженными, серьезными. Манера Эдварда задавать вопросы загадочным и безразличным тоном беспокоила Клоса, только он не мог понять почему. Клос уже намеревался встать и выйти из-за стола, решив, что дальнейшее присутствие среди игнорировавших его собеседников ничего полезного не может дать, а только возбудит подозрение, когда Эдвард внезапно обратился к нему:

— Господин обер-лейтенант давно в Польше?

Молодой человек говорил по-немецки свободно, но не так, как поляки, которые учились этому языку в школе или университете. Его немецкий отличался австрийским акцентом. Клос был уверен в одном: Эдвард или имел хорошего преподавателя и феноменальную слуховую память, или несколько лет прожил в той местности Германии, где немцы говорят с австрийским акцентом. А может быть, немецкий — его родной язык?

— Несколько недель, — ответил Клос, обрадовавшись случаю, чтобы остаться за столом. Сначала ему хотелось спросить собеседника, где тот так хорошо научился немецкому, но после некоторого колебания разведчик передумал.

— А до этого где служили? — непринужденно продолжал Эдвард. — Если, конечно, это не военная тайна.

— Во Франции и в России, а до Польши — в Югославии, — солгал Клос. — Но в Югославии пробыл всего лишь несколько недель, — быстро добавил он, чтобы предвосхитить мысль собеседника о том, что немец, знающий язык сербов и хорватов, может понимать и по-польски.

Клос внимательно следил за движениями и взглядом Эдварда. Ему был знаком такой тип людей, их манера задавать вопросы, как будто бы не значащие, с иронией, с такими оговорками, как: «Если, конечно, это не военная тайна». Именно этим способом добываются иногда ответы на самые щекотливые вопросы. Клос сам прекрасно владел подобным методом и неоднократно использовал его в своей практике. Наконец, это чистое произношение с австрийским акцентом… Может быть, Эдвард тот самый человек, которому Клос при необходимости должен помочь? Или исполнитель сразу двух неизвестных ролей? «Может быть, он из разведки»? — подумал Клос, и ему захотелось продолжить разговор.

— Видимо, пану известно, как это бывает в армии, — сказал Клос. — Перебрасывают тебя с места на место, и не знаешь, где будешь завтра. Иногда, — добавил он доверительно, — человек даже не догадывается, зачем ему приказано быть в том или ином месте. Завидую вашей спокойной жизни здесь.

— Спокойной? — удивился Эдвард. — Не сказал бы…

— Вы говорите о… — Клос помедлил, как это делают воспитанные немецкие офицеры, боясь оскорбить чувства хозяина дома употреблением нежелательных слов, — о партизанах? Друзья меня предостерегали, что в этих местах действуют партизаны, но, как я вижу, они ошибались. Во всяком случае, сейчас здесь спокойно.

— В этом доме вы всегда можете быть спокойны, — ответил Эдвард и посмотрел на часы. — Дом пана Пшетоцкого отличается гостеприимством.

Клос, поняв его намек, встал:

— Благодарю за беседу. Должен проверить, чем занимаются мои солдаты.

Обер-лейтенант вышел во внутренний двор и пересек его, направляясь к другому флигелю, где расквартировались его подчиненные. Клосу было безразлично, чем они занимаются. Он полагал, что они, как всегда, играют в карты. Выйдя на середину двора, он заметил фигуру человека, быстро удалявшегося от боковых дверей флигеля, в котором жил Пшетоцкий, в сторону видневшейся вдали деревни.

У Клоса было острое зрение — даже с такого расстояния он узнал Яна, камердинера Пшетоцкого.